Три дня из жизни L

Офицер подскочил к Либен и ткнул кукольными волосами прямо ей в лицо.

– Я сам вижу, что это кукла! Где ты её взяла? Отвечай! Украла?

Из его рта брызнула слюна, и капля попала Либен в глаз. Она вздрогнула и сморгнула. Офицера это почему-то разозлило ещё больше, и он с размаху залепил маленькой подпольщице свободной рукой звонкую пощёчину.

– Русская свинья! – воскликнул гестаповец расхожее оскорбление, которым фашисты постоянно называли славян.

«Russisches Schwein» – и неважно русский ты, белорус, или ещё кто. Славянин. Раб. Вот и вся логика.

Солдаты, тем временем, продолжали перетряхивать комнату, так что после их обыска посередине образовалась куча из постельных принадлежностей и нескольких комплектов женской форменной робы. Словно в насмешку, на самый верх фашисты водрузили простое нижнее бельё матери.

– Всё, забираем девчонку! – скомандовал офицер. – У нас ещё много работы.

Солдаты подхватили Либен под руки и потащили по длинному общежитскому коридору. Она не кричала, не сопротивлялась, как неживая.

Офицер нёс куклу, которую счёл за улику. Конечно, к взрыву лаборатории она не относится, но вещь явно чужая. Больше они ничего не нашли. Девчонка попалась не из болтливых – всё время молчит.

Ну, да это будет уже не его дело – допрашивать мелкую, тощую русскую свинью! За выуживание информации из тупой славянской дуры возьмутся настоящие мастера, и она скажет даже то, чего сама о себе не знает.

***

Мир вокруг перестал, наконец, кувыркаться, и Либен осознала себя сидящей на полу в подвальной тюремной камере, размером чуть больше её комнаты в общежитии. Маленькое окно, забранное толстой решёткой, скудно дозировало дневной свет из-под самого потолка. Железная двухъярусная кровать, с тонкими серыми матрацами, крепко привинчена к полу. Странно, что нет видеокамер для наблюдения за заключёнными. Хотя, кто сказал, что их нет. Просто они хорошо замаскированы.

***

Либен попыталась восстановить в памяти события сегодняшнего дня. За что её посадили в тюрьму? Наверное, из-за куклы. Не надо было подбирать, пусть бы себе валялась дальше… Либен помнила, как какой-то эсэсовец ударил её ладонью по правой щеке, на которой тут же начал наливаться синяк. Она прикоснулась пальцами к лицу – больно. Кожа у неё такая тонкая и белая, что любое повреждение сразу становилось заметным и долго не проходило.

Память работала плохо, Либен казалось, что из её жизни стёрся целый пласт событий, которые привели её в тюремную камеру. Маленькая подпольщица помнила, что ехала в машине, плотно зажатая между двумя дюжими фашистами, чтобы не убежала. Но Либен и думать об этом не могла, потому что от жёсткой тряски её вновь ужасно затошнило – дороги в рабском квартале ремонтировали редко, и они сплошь состояли из колдобин.

Чтобы отвлечься от накатывающей тошноты, Либен смотрела в окно, насколько ей позволяла фигура солдата.

Весь город гудел рассерженным муравейником. Пожарные, полицейские и медицинские автомобили носились туда-сюда, то и дело подвывая сиренами. Солнце с трудом пробивалось сквозь завесу чёрного вонючего дыма, который, казалось, заменил собой воздух.

Машина Гестапо проехала в одном квартале от здания генетической лаборатории. Даже издали было видно, что дым исходит именно оттуда, хотя огня уже нет. Пожарные закончили свою работу, и теперь там всюду сновали военные. Район оказался оцеплен, и автомобиль свернул на объездной путь.

«Лаборатория!» – вспыхнула вдруг мысль в затуманенном разуме Либен, и вдруг маленькая подпольщица ясно вспомнила и о задании, и о взрывчатке, и о спасённых детях – всего на долю секунды память вернулась – и вновь схлынула, как волна прибоя, утягивая за собой весь прошедший день, ночь, неделю, месяц… Либен не могла осознать, сколько времени исчезло из её головы. Жалкие остатки разума твердили невнятное: «Что-то случилось с лабораторией. Но что? Был пожар? Но я просто мыла там полы. Я не виновата».

Вдруг её зрачки словно упёрлись в смутно знакомую высокую фигуру, широко шагающую по тротуару той же улицы, по которой Либен везли конвоиры. На миг во взгляде девочки появилось осмысленное выражение. Мужчина обернулся, как будто его позвали, и их глаза встретились.

«Но ведь это же … Вольф!» – внезапной искрой вновь озарилось сознание Либен. – «Он видит, куда меня везут! Он поможет, спасёт, вытащит меня из Гестапо!»

Она едва удержалась от взмаха рукой.

Вольф не отвернулся, но взгляд его стал будто мимолётным, случайным.

Вслед за проблеском эмоций на Либен с новой силой навалилась апатия.

«Поможет, не поможет, кто его знает?» – внутренний голос окатил холодом. – «Нельзя о нём думать. Никого нет. Я одна.»

Либен встряхнула головой, и все мысли тут же разбежались, словно застигнутые ночью на столе за поеданием крошек, тараканы.

С головой вообще всё было неправильно. Пустая, звонкая, как кастрюля, она то резко вспыхивала болью, то отдавала куда-то в желудок мерзкой тошнотой, и маленькая подпольщица быстро-быстро сглатывала противную слюну. Боялась, если вдруг вырвет во время пути, этот злой офицер, наверное, просто достанет пистолет и прикончит её.

Конвоиры довезли Либен до старинного здания с широкой лестницей и колоннами, выкрашенного в совершенно неподходящий к его стилю, мрачно-казённый серый цвет. Здесь находилось городское управление Гестапо.

Либен завели через боковой вход – для арестованных, а там с явным облегчением передали внутренней службе.

В приёмном фильтре маленькую подпольщицу раздели и даже просветили рентгеном, а потом натянули на тощую фигурку какое-то тюремное платье-мешок, на полметра длиннее, чем нужно. Подол волочился по полу, и, чтобы не спотыкаться на каждом шагу, Либен пришлось держать его руками.

Наконец, её завели в камеру, и железная дверь громко лязгнула, закрывая путь назад. Либен сползла на пол прямо у стены.

Время остановилось. В разуме стало совершенно пусто, как и в душе.

Нет мыслей.

Нет чувств.

Глава 5. Клара

Глава 5. Клара

Клара уже собиралась выходить, поспешно допивая крепкий утренний кофе, когда где-то вдалеке грохнул взрыв. Мощно, так, что задрожала земля! От неожиданности Клара едва не выронила чашку; трясущейся рукой поставила её на край стола и подскочила к окну. Из их семейного дома, можно даже сказать, особняка, обзор был недалёк, но столб чёрного дыма и взметнувшееся пламя не увидит только слепой.

Клара так и замерла, глядя на то, как горит какое-то учреждение. В том, что это не жилой дом, она не сомневалась.

Планировка города такова, что кварталы, во-первых, были строго разделены на арийские – для богачей и важных шишек, арийские попроще, славянские рабочие, и – славянские рабские.

Во-вторых – служебные, научные и прочие здания располагались отдельно от жилых. Столб дыма имел своё начало в стороне научного квартала.

Через минуту заверещал смартфон.

– Ты почему ещё не на работе?! – Голос начальника рявкнул, как всегда, строго и раздражённо. – Не видишь, что творится в городе?!

– Я как раз уже выходила, когда… – начала оправдываться Клара.

– Пока ты собиралась, здание генетической лаборатории взорвали, – припечатал начальник, как будто это Клара повинна в случившемся. И повесил трубку.

Вот так всегда!

«А ничего не изменится, – ехидно заявил внутренний голос Кларе, – покуда он будет твоим начальником!»

Клара сама бы с удовольствием заняла эту должность, это кресло, и командовала бы, командовала… когда-нибудь так и будет!

А пока что, ей приходится терпеть унижение и подчиняться своему начальнику. Штурмбанфюреру СС Гансу Голлему. Своему отцу. Человеку, который совершенно не желает видеть её в рядах сотрудников Гестапо.

По мнению драгоценного папы, Клара уже пару лет, как должна быть замужем, родить и нянчить детей.

Дети! Бр-р-р…

Клара от всей души ненавидела этих мерзких, вопящих существ, начиная от человеческих личинок, завёрнутых в пелёнки, и, заканчивая отвратительными подростками, перечащими родителям на каждом шагу. Где-то между ними ещё находились постоянно капризничающие, ноющие, требующие непонятно чего, дети всех остальных возрастов.

Почему она в двадцать семь лет должна хотеть нацепить на свою изящную шею ярмо матери семейства, взвалить обязанности домохозяйки, кухарки, воспитательницы и медработника одновременно, причём бесплатно? Чем она, Клара, плоха, как служащая госорганов Рейха?

Высокая, спортивная, но женственная фигура отразилась в зеркале прихожей. Аккуратная причёска, волосок к волоску, всё сколото и убрано в строгий Haarnest – пучок.

Волосы с детства были отдельной болью Клары, ей хотелось иметь светлые, гладкие, как у матери, но они, к великому сожалению, имели каштановый цвет – как у отца. Кларе приходилось ежемесячно осветлять отрастающие корни, отчего волос делался жёстким, как пакля, несмотря на все бальзамы и новомодное ламинирование.

Как бы она хотела быть от природы блондинкой, как положено чистокровной арийке!

Макияж не приветствовался на работе, поэтому Клара решилась на перманент, по-простому говоря, «сделала» себе брови и губы, отчего лицо её приобрело несколько стандартный вид. Зато всегда при параде! И не надо тратить время.

Убедившись, что форменная юбка сидит на ней, как влитая, Клара надела китель, чёрную пилотку и, наконец, вышла из дома.

Что бы там ни говорил отец, приходить на работу раньше времени – опасно для жизни. Клара усмехнулась своему мрачному юмору. Она автоматически засекла время взрыва – 8:39. Все, кто находился, например, в здании разлетевшейся на части лаборатории раньше девяти, общепринятого времени начала рабочего дня – погибли! Что только подтверждает её теорию.

Клара села в автомобиль, завела мотор и спокойно поехала на службу. Хоть работа была в двух шагах, гестаповка предпочитала ездить, а не ходить пешком. Первый шок от взрыва прошёл. Всю дорогу она думала о том, как бы применить случившееся происшествие на пользу своей карьере. Возможно, этот взрыв только поспособствует её продвижению.

Ровно в девять Клара стояла навытяжку перед господином штурмбанфюрером*. (*соответствует званию майор – прим. автора). Тот, смерив её холодным взглядом, внезапно спросил:

– Какой у тебя уровень допуска?

– Второй… – удивлённо ответила гестаповка.

– Этого мало, – мрачно оповестил начальник с таким видом, как будто она была в этом виновата!

Потом достал из стола бланк и протянул Кларе:

– Пиши запрос на нулевой допуск секретности. Боюсь, мне пригодятся сейчас все мои сотрудники, даже такие…

Штурмбанфюрер кисло поморщился, показывая, к каким именно сотрудникам, по его личному мнению, относится дочь.

– Быстро заполнила, отнесла в канцелярию, и ко мне на совещание.

Повторять не пришлось. Нулевой допуск! Это же высший уровень! Государственные тайны!

Клара влетела в свой кабинет, который делила с несколькими другими следователями, через минуту заполнила бланк и, цокая набойками каблуков, молодой ланью рванула в канцелярию. Пока его величество штурмбанфюрер не передумал!

Вернувшись к кабинету начальства, Клара слегка притормозила, чтобы отдышаться и не выглядеть запыхавшейся. Из-за двери раздавались мужские голоса.

«Вот чёрт! – мысленно разозлилась Клара. – Они всё-таки начали без меня! Видимо, не так уж и нужны такие сотрудники, как я!».

Клара скорчила лицо, копируя выражение Ганса Голлема.

Затем медленно выдохнула, усмиряя бешенство, и постучала в дверь.

– Входи уже! – Тон отца был привычно раздражённым.

Клара шагнула в кабинет и замерла под устремлениями на неё взглядами офицерского состава Гестапо.

– Когда я сказал «быстро», это означало, что надо пошевеливаться, а не дефилировать по коридорам, изображая фотомодель! – сухо указал Голлем на свободный стул. – Садитесь уже быстрее, фройлен!

И это при всех! Вот же…!

От обиды Клара прихлопнула дверь чуть громче, чем положено, и штурмбанфюрер Ганс Голлем ответно уколол её острым, как рапира, взглядом. Это не помешало ему продолжить совещание:

– Дело очень важное! Прошу всех вникать в то, что я говорю. Каждый из вас в курсе, что буквально полчаса назад взлетела на воздух Лаборатория Генетических Исследований. Расследовать будем мы, уровень секретности – высочайший.

Дальше штурмбанфюрер обрисовал ситуацию.

По полученным от правительства сведениям, в лаборатории находился крайне ценный биоматериал самого фюрера, и сотрудникам Гестапо в кратчайшие сроки необходимо выяснить причину взрыва. Найти и покарать виновных.

– Как только пожарные доложат об окончании тушения огня – немедленно выдвигайтесь на объект. – Голос старшего Голлема жёстко впивался в мозг, и Клара подумала, что, пожалуй, ещё никогда не видела отца настолько озабоченным.

Штурмбанфюрер тем временем продолжал раздавать инструкции:

– Также в течение часа я хочу видеть арестованными всех, кто работал в лаборатории и не погиб от взрыва. Если у вас есть информаторы из рабочих или рабов – допросить.

Вдруг начальник перевёл взгляд на Клару, и она напряглась, понимая, что сейчас ей выдадут какое-то личное и, возможно, самое неинтересное задание.

Как в воду глядела! Штурмбанфюрер отчеканил:

– И последнее: просмотреть все записи с камер видеонаблюдения, на ближайших к зданию улицах. Этим займётся, – и начальник кивнул на неё, единственную девушку среди мужчин – унтерштурмфюрер** Голлем. (**Соответствует званию лейтенант – прим. автора).

Клара едва не зашипела от злости. То есть, все сейчас поедут на место происшествия, а она будет сидеть перед монитором до выпадения глаз! Это несправедливо!

– Надеюсь, мне не надо вам напоминать, что миссией Гестапо всегда было «расследование и предотвращение всех угроз государству». Так вот, сегодняшний взрыв – это и есть самая настоящая угроза государству! – подытожил начальник. – За работу!

Офицеры поспешили покинуть кабинет.

– А вас, Голлем, я попрошу остаться, – как бы невзначай, обронил штурмбанфюрер.

Клара вернулась на жёсткий стул из натурального дерева, наверняка сохранившийся тут со времён Второй Мировой войны. Стул был создан явно не для того, чтобы на нём удобно сидеть, а скорее для усиления моральных и физических мучений сидящего. Как и весь кабинет, стул словно напитался совокупной жёсткостью поколений начальников городского Гестапо.

– Клара, – вдруг совершенно по-домашнему обратился к ней Голлем. – Я прошу тебя отнестись к поставленной задаче со всей серьёзностью.

Ганс Голлем тяжело вздохнул и совсем не начальственным тоном произнёс:

– Не думай, что я дал тебе простое поручение, как девушке. Нет. Мне нужны твоё внимание и наблюдательность.

Клара вздохнула. Видеокамер много. Жаль, что те, которые висели на здании лаборатории и внутри неё, ничего не покажут – во всех научных и служебных заведениях из соображений секретности записи велись только на внутренние накопители. Но и простые, уличные, вполне могут содержать интересующую информацию. Осталось только её найти, ага!

Ганс Голлем уставился на дочь пристальным взглядом. Тяжёлым, но не раздражённым, как обычно, а, скорее, обеспокоенным:

– Клара, ты понимаешь, что если мы не сможем найти виновных, то полетят погоны, а может, и головы?

Гестаповка медленно кивнула, словно до неё только начало доходить, чем, собственно, лично их семье грозит этот взрыв. Если отца снимут с должности – она тоже будет скомпрометирована, и тогда про службу точно придётся забыть. Они потеряют доходы и привилегии.

– Хорошо, что понимаешь, – отец устало потёр лоб. – Я на тебя рассчитываю. В свою очередь, могу тебе пообещать, что, если ты себя проявишь, я похлопочу о твоём повышении.

– И избавишь меня от Курта, – вырвалось у Клары.

Курт был идеальным кандидатом в мужья для Клары, по мнению специалистов-евгеников. Вероятность отличного здорового потомства 95%. Про любовь и прочие высшие чувства эти учёные, вооружённые полным банком ДНК всех представителей высшей расы и новейшими программами, знать ничего не желали. Браки у них заключались не на небесах, как говорили когда-то, а на компьютере. Можно было даже создать фото предполагаемых детей.

Кларе «посчастливилось» быть знакомой с женихом. Более того, она ненавидела его всеми фибрами души со времён учёбы в военной академии. Куртово бахвальство, самовлюблённость и желание затащить в постель всех девушек с курса вызывали у Клары рвотное отвращение. Когда гадкая программа выслала ей в подарок на совершеннолетие имя «жениха», Клара переколотила всю посуду на кухне, вымещая горячую, как вулканическая лава, ярость. Почему именно он, Курт?! Этот туповатый смазливый болван!

Тогда совсем ещё юная первокурсница Клара приняла решение во что бы то ни стало, строить карьеру на службе и как можно дольше не выходить замуж. Напрямую принудить её никакая программа не сможет. Но, косвенно – вполне – например, не давать повышения звания из-за отсутствия семейного статуса. В конце концов, придётся вступить в брак. Главное – чтобы не с Куртом!

Поэтому Клара и высказала сейчас отцу свою самую заветную просьбу – подать родительскую заявку на отмену выбора пары для брака. По закону родители или опекуны это могут, а сами претенденты – нет. Тогда Кларе предложат следующего по совместимости кандидата, но это будет уже не Курт!

– Я посмотрю, что можно сделать, – внезапно пошёл ей навстречу Голлем. Но ты должна понимать: как бы ни повернулось дело со взрывом – мы в одной лодке. А сейчас иди и работай. Ищи всё, что покажется тебе странным, неуместным. Я на тебя рассчитываю.

Клара встала и, внезапно поддавшись порыву, подошла и обняла своего начальника. Штурмбанфюрера СС Ганса Голлема. Своего отца.

Затем резко развернулась и вышла из кабинета.

***

Уже долгих четыре часа Клара неотрывно изучала записи с видеокамер. Безрезультатно. Ничего эдакого, чтобы зацепиться взглядом. Глаза устали. Очень хотелось есть. Желудок урчал, как заведённый мотор, всячески намекая, что утренняя чашка кофе – это вообще не еда!

Клара поставила очередное видео на паузу и закрыла глаза ладонями. От монотонности просмотров клонило в сон. Раньше записями всегда занимались дармоеды из СЭлС*** (***Службы Электронного Слежения – прим. автора). Но в этот раз соблюдается особая секретность. СЭлС только предоставило доступ к записям.

Чтобы процесс шёл побыстрее, Клара решила не скачивать бесконечное количество громоздких материалов, а просматривать их прямо в облаке.

Чем дольше Клара созерцала один за другим скучные файлы, тем меньше ей верилось, что вообще возможно что-то найти таким вот образом. Коллеги уже собирают улики на месте взрыва и, вполне возможно, найдут виновника и без неё. А она тут просто зря просиживает время!

Клара решила: вот сейчас последняя запись – и всё, перерыв на обед. Заодно и глаза отдохнут.

Но через минуту она забыла про голод. Внимание её привлекла металлическая тележка, какими пользуются для уборки. Казалось, что тележка катилась по одной из улиц сама по себе. Хотя нет, если приглядеться, видно руки на перекладине и какое-то размытое условное изображение, как будто воздух в жару колеблется. Как привидение. Что это?

Клара навелась на увеличение записи, как вдруг – раз! – и всё исчезло!

Гестаповка безуспешно поклацала мышкой, пытаясь перезапустить запись. Наконец, с десятой попытки ей это удалось. Но… да куда же всё подевалось? Клара суетливо прощёлкивала видео вдоль и поперёк, но никакая тележка больше не появлялась.

Она проверила номер камеры. Та же самая. Но на видео – просто пустая улица. Если бы это было возможно, Клара могла предположить, что запись стёрли. Ага, в облаке СЭлС, под грифом секретно и нулевым уровнем допуска! Как? Кто? Интуитивно она чувствовала, что это была важная улика, но как её теперь показать начальству, если она осталась только в голове?

Полдня коту под хвост! Больше всего в этот миг гестаповке хотелось разреветься…

Примечания от автора к главе 5.

Историческая справка гласит:

Геста́по (нем. Gestapo; сокращение от нем. Geheime Staatspolizei, «тайная государственная полиция») – государственная тайная полиция в нацистской Германии. Действовала в 1933—1945 годах как на территории Германии, так и в оккупированных странах. Поначалу женщин туда не брали, но потом нехватка кадров сделала своё дело – самая большая должность тогда для женщин была "старшая надзирательница".

По условиям мира книги, фашистский режим действует до наших дней и, конечно, все его карательные органы тоже. Женщины тоже могут служить – по своему желанию.

*штурмбанфюрер СС – соответствует званию майор.

** унтерштурмфюрер СС – соответствует званию лейтенант.

***СЭлС– СлужбаЭлектронного Слежения– придуманная автором организация, осуществляющая тотальный контроль за всеми гражданами Германской Империи с помощью отслеживания чипов, мобильных телефонов, и, конечно, огромного числа видеокамер.

Глава 6. Кошки-мышки

Глава 6. Кошки-мышки

Когда английский учёный Фрэнсис Гальтон в самом начале двадцатого века заложил основы евгеники, вряд ли он мог предположить во что всё это выльется. Сама по себе эта наука имела благие цели – улучшение человека, борьбу с вырождением и наследственными болезнями. А вот способ был только один – через искусственный отбор. А там оказалось совсем близко до идеологии фашизма, превосходства расы господ над всем остальным миром.

Сто лет использования принципов евгеники должно было сделать высшую расу идеальной во всём, а низших – покорными и слабовольными. Но высшая раса постоянно требовала доработки, а низшие никак не смирялись со своей ничтожностью.

***

Со вчерашнего дня Вольф "заболел", получив целых три дня на выздоровление.

Вообще-то, предрасположенность к болезням, слабый иммунитет, наследственные заболевания – тщательно искоренялись с помощью принудительного скрещивания. Это практиковалось в каждом сословии. Лишь сильные телом и духом люди способны на долгую службу Германской империи, поэтому Рейхом ценились только здоровые кадры. При этом медицина развивалась семимильными шагами, но работала только в интересах высшей расы.

Однако, полностью исключить заболеваемость так и не удалось, а ждать, пока родятся и подрастут новые квалифицированные рабочие, а тем более научники – долго и дорого. Поэтому для сотрудников уровня Вольфа существовали некоторые медицинские льготы.

Рабочее население могло обращаться – платно, конечно, в амбулатории при своих предприятиях.

Рабов не лечил никто, госпитализация полагалась только женщинам – в родильный дом. Однако медицинский осмотр рабов проводился раз в три месяца, с целью выявления безнадёжно больных и отправку их на утилизацию в печи крематория. Не можешь работать – пора в утиль.

Вольф был, во-первых, научником, во-вторых, выходцем из рабочей семьи, поэтому воспользовался одной из амбулаторий, где трудилась Ева и другие надёжные люди для того, чтобы оформить официальный больничный. Ему нужна была полная свобода действий для контроля уничтожения здания генетической лаборатории.

Теперь Вольф, по данным своего чипа, как бы "сидел дома", в реале мотаясь по всему городу из конца в конец, а тот, хотя и не большой, но за полчаса не обойдёшь.

Блокировать чип, вшитый под кожу запястья левой руки и заменять информацию о своём местоположении Вольф научился одновременно с созданием этого устройства. Именно его конструкторское бюро микроэлектроники (а ныне и наноэлектроники) являлось разработчиком этих самых чипов. Смешно, правда? Кажется, в старых русских пословицах это называлось "пустили козла в огород".

В общем, блокировщик чипа и "обманку"Вольф сделал и себе, и всем своим соратникам. Просто заблокировать чип, например, эканировав его, с развитием технологий слежения стало недостаточно – бот-следилка тут же начнет сигналить о неполадках и привлечёт внимание Службы Электронного Слежения – СЭлС.

Это сравнительно молодое подразделение несколько лет назад отделилось от Гестапо и активно развивалось с повсеместным внедрением видеокамер, маячков, тотального чипирования низших слоев населения и, конечно, всеобщей государственной сети интернета Netzwerk.

Сейчас Вольфу требовалось как можно скорее получить доступ в эту самую сеть, чтобы удалить с одной из уличных камер фрагмент, когда Либен в маскировочном плаще катит тележку от района лаборатории до общежитских построек. Несколько минут видео о том, как один ребёнок спасает двенадцать.

Когда к нему попала информация о "биоматериале", Вольф и предположить не мог, что это окажутся живые младенцы. Они с Адамом сочли, что речь идёт об образцах тканей, может быть, каких-либо органов… Уточняющая информация даже к Адаму попала уже после взрыва. Они едва не стали убийцами детей!