Три дня из жизни L

Заново изучая черты Вольфа – худое, бледное лицо с острым подбородком, некрупный нос, светлые брови, прямые, почти белые волосы – Либен узнавала в них себя. Теперь понятно, в кого она такая невзрачная мышь. Не сказать, что серая – скорее уж белая, лабораторная, над которыми любят ставить опыты учёные.

Так и не дождавшись какой-то реакции, Либен, внезапно вспомнив о главном, спросила:

– А с младенцами теперь что делать?

– Что? – вышел из задумчивости Вольф. – Какими младенцами?

– Ой! – пролепетала Либен, я же забыла рассказать!

И она в подробностях отчиталась о выполнении своего первого боевого задания, глядя, как расширяются по мере её доклада глаза руководителя подпольщиков, наконец допустившего на своё лицо эмоцию.

– Ну я же не могла их там оставить! – воскликнула Либен, видя, что он молчит. Значит, недоволен?

– Тише, тише, девочка! – заговорил, наконец Вольф. – Ну и умеешь ты преподнести сюрприз! Да ещё и не один! Не волнуйся, сейчас подойдут мои товарищи, вместе всё решим! Действовать надо быстро. Сейчас посиди тихо, а я подумаю.

Либен вновь застыла на стуле, глядя на своего новообретённого отца.

«А ведь он не из рабов», – подумалось ей.

Командир подполья и правда был другим. Костюм хорошо сшит. Не то что мешковатая, мрачная рабская униформа. Наверное, Вольф даже не рабочий – слишком аккуратные руки. Неужели он из научников? Либен вздохнула. И почему она раньше не обращала внимания, как выглядит её командир?

***

Послышались осторожные шаги, и в комнату вошли ещё двое: первым еле протиснулся в низкий проём гигант богатырского сложения, а следом за ним, почти не наклоняя головы от нависающего потолка – миниатюрная рыжеволосая женщина. Вольф поприветствовал их, подождал, пока они усядутся на скрипучие стулья, и произнёс:

– Ева, Адам, знакомьтесь с нашим самым юным агентом. Я хочу, чтобы вы тоже стали её кураторами, если со мной вдруг… – командир подполья не закончил фразу, но Либен поняла так, что Вольф хочет ограничить личное общение с ней.

Будто колючей веткой по душе царапнуло.

– Ну, начнём! – Командир повернулся к Либен, – В присутствии членов подпольной ячейки города, я объявляю тебя действующим агентом с присвоением позывного «Сурок». Агент Сурок, поздравляю с успешным выполнением первого боевого задания! – И Вольф торжественно стиснул ладонь Либен.

Кураторы тоже пожали ей руку: Адам – осторожно, словно боялся сломать тонкие белые пальчики девочки-подростка, а Ева неожиданно крепко для такой хрупкой женщины.

Маленькая подпольщица, отогнав неприятные мысли, почувствовала настоящую гордость, что такие важные люди самолично поздравляют её с выполнением сложного дела.

«Интересно, имена у них настоящие, или это тоже позывные, вроде агента Сурок», – размышляла Либен, исподволь рассматривая новых кураторов.

Похоже, они тоже не из рабов. Нет в них вечной усталости, опущенных под грузом беспросветной жизни плеч, ранней седины; и главное, взгляды – они смотрят не в пол, как с пелёнок приучены рабы, а в глаза собеседнику.

– Давайте не будем терять время, – свернул торжественную часть Вольф, – Ева, для тебя есть задание. Агентом Сурок спасено двенадцать детей младенческого возраста. Их необходимо срочно вынести из женского общежития рабов, и как можно быстрее переправить из города.

Либен заметила, как удивлённо раскрылись и без того большие глаза женщины.

Похоже, эта новость поразила её не меньше, чем до этого Вольфа.

«А что я его дочка, так и не сказал», – колючая ветка уже вонзилась в девчоночье сердечко и заныла там болючей занозой.

Их внезапное родство с Вольфом так и осталось без какой-либо реакции с его стороны.

«Наверное, командиру просто не хочется, чтобы у него была дочь-рабыня», – Либен мрачнела с каждой секундой. В груди противно свербело, хотелось спрятаться и плакать.

***

Эйфория от обретения отца и поздравлений с первым заданием улетучилась с лица маленькой подпольщицы, но Вольф, не замечая этого, обратился к Адаму:

– Ты принёс препарат?

Адам кивнул, повернулся к Либен, и, глянув ей в глаза, попросил:

– Не бойся, пожалуйста. Я сделаю тебе укол. Это нужно для дела.

Мягким тоном Адам втолковывал ей, что она теперь не просто девочка, она агент подполья, а это очень ответственно! Она отлично выполнила задание, но теперь сто́ит подготовиться к допросу в Гестапо. Нельзя допустить, чтобы Либен каким-либо образом выдала причастность к взрыву. Все дознания сейчас проводятся с применением детектора лжи. Поэтому он, Адам, вколет Либен специальную инъекцию, и она в течение часа постепенно забудет задание, и всё, что с ним связано. Возможно, она забудет ещё что-нибудь в пределах до месяца своей жизни. Это не должно её пугать. Это ненадолго. Память вскоре вернётся, он не может сказать точный срок, потому что препарат испытан только на взрослых, он очень надёжный, но пока что экспериментальный. Он также поможет пережить боль, если это будет необходимо.

– Я понятно объяснил? – монолог Адама внезапно закончился, и Либен, всё ещё пребывая в растрёпанных чувствах, поняла, что пропустила большую его часть мимо ушей.

Она молча закатала рукав серого платья. Укол так укол. И почему она сама не подумала о том, что будет, если гестаповцы начнут дознание? Ей внезапно стало жутко – страх выдать организацию был даже сильнее страха перед Гестапо.

Адам достал из футляра шприц, аккуратно и быстро сделал ей инъекцию в тонкую голубую венку.

– Ну вот, умница, – похвалил он Либен. – Настоящий боец! Посиди немного, голова может начать кружиться, но ты не пугайся. Мы отвезём тебя домой.

Однако головокружение оказалось настолько сильным, словно стены, пол и потолок постоянно менялись местами. Либен даже слегка затошнило, и она крепко зажмурилась. Звуки теперь доносились глухо, будто сквозь вату в ушах, но Либен всё равно пыталась разобрать, как командир Вольф, Ева и Адам решают судьбу двенадцати спасённых ею младенцев.

– Среди них могут быть клоны самого фюрера, – гудел могучим шёпотом Адам.

Либен подумала, что таким голосом можно объявлять утреннюю побудку.

– Информация о том, что их должны доставить в город, сегодня утром поступила в нашу Pharma-Labor. Но я и представить не мог, что они уже с ночи окажутся в той генетической лаборатории…

Либен мысленно выдохнула. Подпольщики не знали о детях!

– Мне вообще не нравится вся эта история с внезапно возникшими младенцами, – голос Вольфа тихо зашуршал, как перекат морской волны по гальке. Чувствовалось, что он раздражён и обеспокоен. – Мы планировали уничтожить лабораторию, документацию и биоматериалы. Но младенцы?.. Нет, на такое мы не подписывались. Я должен выяснить, это ошибка информаторов или…

Вольф на секунду умолк, нервно потёр рукой лоб, нахмурился так, что светлые брови сошлись в сплошную линию.

– Я начинаю подозревать, что вся эта операция по подрыву лаборатории, куда, как оказалось, уже привезли клонов и генетически подходящих для лечения фюрера младенцев – кому-то нужна была лишь для того, чтобы уничтожить шансы нынешней власти на дальнейшее правление. Причём сделать это руками подпольщиков, – нашими руками! А потом объявить нас убийцами детей, организовать всеобщую облаву и разделаться, так сказать, одним махом – и с наследниками Гитлера, и с подпольем.

Ум Либен, обычно такой живой и быстрый, вдруг забуксовал, и она забыла, о чём думала секунду назад. Она уже с трудом понимала, о чём рассуждают подпольщики.

– Я могу провести анализ ДНК каждого спасённого ребёнка у себя, в фармацевтической лаборатории, – предложил Адам, – тайно, разумеется. У клонов идентичный ДНК. Но то, что мы сорвали чей-то план – это однозначно! Теперь у фашистов нет новорождённых клонов, а старый вот-вот отдаст богу душу.

– И, пока они не прознали, что клоны и остальные дети спасены, их надо вывезти и распределить по другим городам, – подытожил Вольф.

Информация, что во главе Рейха стоит не внук Адольфа Гитлера, а его третий клон, была общеизвестна в узких кругах научного сообщества.

Официально – детей у Гитлера не было. Первый фюрер был просто помешан на сверхспособностях и всячески поддерживал исследования и опыты в этом направлении. Хотел получить генетически усиленные копии себя. Первые два клона, созданные ещё при жизни Гитлера и названные сыновьями, были неудачными, прожили всего-то около пяти лет один, и около восьми – другой.

Причина ранней смертности клонов – их стремительное старение, оно происходило намного быстрее, чем у обычных людей. Когда Гитлер умер, тело его было заморожено для новых экспериментов. Сколько было неудачных попыток клонирования – засекречено.

Третьему клону сейчас едва за пятьдесят, а выглядит он, как столетняя мумия, и жизнь в нём поддерживается только с помощью спецпрепаратов из генетических лабораторий!

– Девочка! – сказал Адам, с восхищением глядя на Либен, – ты не просто выполнила задание, ты преподнесла настоящий подарок нашей организации!

Вольф был всё так же мрачен и радости товарища он не разделял. Ева обеспокоена размещением такого количества детей.

«Какой подарок?» – эхом промелькнула в голове у Либен туманная мысль, и тут же выветрилась, будто её сдуло сквозняком. Препарат, вколотый Адамом, действовал неумолимо, стирая образы, воспоминания.

В плавающих вокруг звуках голосов, подгоняемая кружением стен и стульев, в голове юного агента Сурок одиноко крутилась мысль: в Гестапо её допросят и отпустят. А что она знает?.. Кажется, уже ничего…

***

Либен не запомнила, как её отвезли домой. Как, воспользовавшись тем же потайным окном в душевой, подпольщики вынесли из их с мамой комнаты свёртки с детьми. Как тревожно перешёптывалась с Евой мама Либен:

– Что с ней? Что вы сделали с моим ребёнком?

– Не волнуйтесь, пожалуйста, это пройдёт, так нужно для её же безопасности! – убеждала Ева. – Вашу девочку обязательно заберут на допрос, как сотрудницу сгоревшей лаборатории, но Либен не вспомнит о взрыве, и детектор не уличит её во лжи. И тогда её отпустят!

Адам авторитетно подтвердил её слова:

– Небольшая блокировка памяти, это временная мера, но необходимая.

Наконец, Либен и её мама остались одни. Лизхен засобиралась на смену. Обняла дочку, прижала к себе:

– Как же мне за тебя страшно! Я люблю тебя, Любушка, родная! – прошептала мама едва слышно. – Больше всех! Помни это!

Сердце Лизхен разрывалось, но надо было идти. Опаздывать категорически нельзя.

Завтрак так и остался на столе нетронутым.

Через час Либен арестовало Гестапо.

Глава 3 Вольф

Глава 3. Вольфганг-040912501988-20401-А

Когда Ева и Адам увели Либен, Вольф позволил себе остаться в явочной комнате ещё на несколько минут, чтобы вернуть себе обычный невозмутимый вид. Стереть с лица тревогу. Погасить неуместные метания души. Поздно терзаться! Только что он своей волей отправил ребёнка в лапы фашистов.

Скольких усилий стоило подполью уничтожение Genetisches Labor – Генетической лаборатории в Виссеншафштадте, известно только ему, Вольфу и его ближайшим соратникам – Еве и Адаму. Подпольщики готовились без малого год: анализ сведений информаторов, внедрение своих людей в штат сотрудников, подготовка тайника со взрывчаткой, минирование и, наконец, подрыв. Всё ради того, чтобы прекратить генетические эксперименты над славянскими детьми.

Подпольщики долго не могли найти того, кто разложит взрывчатку по зданию.

И тут само провидение отправило к ним эту девочку – Либен. Упрямая, сообразительная, она стала идеальным кандидатом в минёры – у неё был мотив. Не абстрактная борьба со злом, а вполне конкретная месть режиму, отнявшего и новорождённого брата, и мать, которая впала в постоянную прострацию после потери сына.

Глаза Либен в те моменты, когда маленькая подпольщица, будто жадная губка, впитывала знания, необходимые для выполнения задания, загорались мрачной решимостью. Вольф старался не привязываться к девочке. Она – помощник. После боевого задания – агент. Вот и надо относиться к ней, как к агенту! Но командир, вопреки здравому смыслу, всё равно прикипел к малышке, хоть и не показывал этого.

А полчаса назад, с приходом Либен всё перевернулось и понеслось в тартарары, будто поезд, слетевший с рельсов.

Во-первых, в лаборатории оказались дети, которых в этот день там быть не должно.

Во-вторых, уборщица-рабыня, участница подрыва здания, новый агент – его, Вольфа, собственная дочь.

Дочь! Жизнь умеет покидывать сюрпризы!..

В том, что на маленьком клочке бумаги, который передала ему Либен, написана правда, он не усомнился ни на миг. Наоборот, запоздало изумился собственной слепоте – ну как можно было не заметить их с девочкой схожести раньше?! Вольф стиснул кулаки. Вспомнил, как она глядела на него прозрачными, как кристаллы, светло-серыми глазами. Такими же, как у него самого.

Если знать, что ищешь, на её лице легко угадывались его, Вольфа, черты. Вся неброскость, неяркость девочки, худоба и тонкокостность – тоже была его.

Агент Сурок. Позывной пришёл на ум Вольфу, когда Либен, смущаясь, сбиваясь и глядя по рабской привычке в пол, докладывала о спасении детей. Сурок – зверёк хитрый, изворотливый и предусмотрительный – из норы делает по шесть-семь выходов, чтобы не попасться хищникам. Хорошие качества, для подпольщицы в самый раз. Теперь Либен ожидаемо заберут в Гестапо, и никто не может ни предотвратить этого, ни спрогнозировать, как пройдёт допрос.

Она, наверное, размышляла, как откликнется Вольф на сообщение в записке. А он всё молчал, привычно закрыв лицо маской невозмутимости, хотя в душе начался полный хаос.

Конечно, Вольф сразу вспомнил и мать девочки.

***

Это было пятнадцать лет назад. Ему, как единственному русскому, окончившему с отличием технический университет, в качестве то ли особого поощрения, то ли особого унижения, привели на ночь девушку из числа бесправных рабынь. Чья это была инициатива, Вольф так и не узнал.

Рабыня, одетая в форменное серо-коричневое платье ниже колен, на Вольфа не смотрела – только в пол, как положено низшим. Худенькая, пышные каштановые волосы стянуты в тугой хвост. В противоречие рабской покорности хозяйки, непослушные прядки повыбивались из-под простой тёмной заколки и, распушившись, окружили её голову нежным облачком.

Совсем юная – на руке свежий шрам от недавно установленного чипа. Значит, ей едва исполнилось восемнадцать. И сразу – на случку, как овцу, что обязана приносить ягнят. А он, Вольф, значит, производитель! Наверняка, арийские однокурсники подсуетились, а он-то надеялся, что с получением диплома избавится от их докучливого внимания.

Вольф помнил, как взбесился тогда и хотел отказаться от навязанного «подарка», но рабыня испуганно расплакалась. Сквозь еле слышные, будто лёгкий дождь, рыдания, Вольф с трудом разобрал, что если он прогонит ночную гостью, то её накажут, а завтра всё равно повезут на принудительное оплодотворение – с рабынями не церемонятся.

И Вольф вдруг понял. Так нельзя! Надо что-то делать. Этот проклятый фашистский режим надо ломать. Не получается снаружи – значит – организовать единомышленников, и разрушать изнутри, проникая во все структуры, распространяясь, как древоточцы в стволе дерева, покуда вся эта гниль не рухнет.

Девушку звали Лизхен, и он называл её по-русски, Лиза. Его звали Вольфганг, а она звала его Волька. Они проговорили половину ночи, и Вольф, словно прозревая от своей прежней слепоты, загорался яростью при каждой упомянутой несправедливости, с которой постоянно жили русские и все остальные славяне. Его народ. Такие же люди, как он, только рабы.

Сам Вольф вышел из семьи рабочих. Два столь похожих слова «раб» и «рабочий» – а между ними пропасть.

До встречи с этой Лизой-Лизхен он никогда не задумывался, каково приходится рабам.

***

У Вольфа были отец и мать. Рабочие, они жили небогато, но и не нищенствовали. Отец трудился электриком, мать – швеёй на фабрике.

Дети рабочих стандартно оканчивали восьмилетнюю школу, а затем обучались профессии. Но в год выпуска Вольфа проводился какой-то социальный эксперимент – чинуши из департамента образования разослали запросы на самых талантливых юных выходцев из рабочих. Возможно, арийцы хотели убедиться, что славянских мозгов не хватит, чтобы получить высшее образование. Большинство из отобранных для участия в эксперименте подростков действительно, не осилили сложного тестирования.

Вольфа выбрала специальная комиссия – за отличную учёбу и склонность к техническим знаниям, а после тестов направила не на обучение профессии, а – о, чудо! – в Gymnasium, где учатся одни только арийцы.

В гимназии, набитой отпрысками фашистов, их было всего трое русских: Вольфганг, Эвелина и Адалард.

Вольф, Ева и Адам – так они звали друг друга с тех самых пор. И дружили крепко – учёба среди врагов сделала их даже не командой – монолитом. Вместе они противостояли травле немецких зажравшихся детишек, которых корёжило от одного вида славян, сидящих в классе вместе с ними, истинными арийцами.

«Ничего, – пророчествовали учителя, – экзаменов рабочим-тупицам всё равно не сдать, департамент поставит галочку: славяне не способны усвоить те же знания, что и высшая раса, и всё будет как раньше».

Но вышло иначе. Вольфганг, Адалард и Эвелина окончили старшую школу блестяще. И экзамены сдали. В продолжение эксперимента им было дозволено наравне с арийцами сдавать испытания в Вузы, да ещё и по своему выбору! Это вообще было неслыханно.

«Вы не посту́пите», – уверенно заявляли члены приёмной комиссии.

Но вступительные работы были письменными и анонимными – все трое славян набрали высший балл. И поступили. Эвелина – на медицинский, Адалард – на фармацевтический, а Вольфганг – на технический факультет, отделение электроники.

Что сталось с инициативным чиновником, затеявшим столь сомнительный эксперимент, Вольф понятия не имел. Но шанс вырваться из уготованной простым рабочим обычной серой жизни он не упустил.

На дипломе новоиспечённого инженера микро- и наноэлектроники ещё не просохли чернила, которыми расписывался ректор, когда Вольф узнал, что Эвелина и Адалард подали заявление на создание семьи. Вольф был искренне рад за них, но сам не собирался заводить семью.

А вечером к нему, в комнату общежития втолкнули рабыню. Охранники ржали, будто два жеребца, а от их хватких пальцев на запястьях Лизы темнели синяки…

***

Это не была ночь любви. Скорее уж ночь прозрения. Знакомства с другой, чёрной, как беспросветная грозовая туча, стороной фашистского уклада общества.

Волька и Лиза шептались на запретном языке – по-русски – тихо-тихо, чтобы ни звука не выпорхнуло за ушастые стены и тонкие двери студенческого общежития.

Бледно-серым утром Лиза нежно обняла его, стеснительно касаясь кожи загрубевшими ладошками – и он стал Волюшка.

Тесно прижавшись к его худому телу, Лизхен выводила W на его груди. Такое же, что и на старом именном жетоне, болтавшемся на шее Вольфа скорее по привычке, ведь с появлением чипов жетоны утратили актуальность. Вольфу казалось, что эта буква сейчас воспламенится под пальцами девушки, да так и останется у его сердца горящим орденом.

– Я буду помнить о тебе, Лиза! – обнял её, прощаясь навсегда. Завтра он должен был получить назначение в другой город – в какой – неизвестно.

Лиза в ответ прошептала, что тоже не забудет эту ночь, ведь Вольф не просто первый, он – единственный. Её тоже после установки чипа ожидал переезд. Куда? Рабыням такого знать и не положено.

Больше Вольф Лизу не видел. Работал. Стал подпольщиком. Потом главой подполья Виссеншафштадта. Ведущим специалистом в лаборатории экспериментальной электроники.

А Лиза? Через несколько лет он перестал её искать. Найти раба, не зная его номерного кода, невозможно. А код этот он, Вольфганг-040912501988-20401-А, тогда глупо постеснялся у неё спросить…

***

Командир подполья прикрыл глаза, пытаясь определить, что его терзает сейчас больше – страх за внезапно обретённую дочь или тревога за возможный провал организации, если из головы Либен фашисты всё-таки смогут добыть информацию по делу о взрыве.

Адам, конечно, уверял, что препарат-блокировщик памяти, созданный лично им, специалистом фармлаборатории, поможет Либен «забыть» несколько последних недель. Но Либен помогает подполью уже почти год. Не может же стереться из памяти такой долгий период?!

Вольф надеялся, что Ева и Адам успели вывезти младенцев из комнаты Либен – двенадцать доказательств причастности маленькой уборщицы к подрыву здания.

Что-то ещё свербело прямо в мозг Вольфа, словно пытаясь достучаться до сознания.

Внезапно он вспомнил. Тележка! Либен сказала, что вывезла детей в служебной тележке, которую потом бросила у мусорных контейнеров.

Вольф подскочил как ужаленный, кинулся к выходу. Промчался по узкому коридору, сбежал по лестнице, торопливо запер боковую дверь склада. Шагая как можно быстрее, Вольф клял себя за потерянное время, ведь каждая минута может стать фатальной.

Тележка – улика! Она имеет инвентарный номер и принадлежит взорванной генетической лаборатории. Чёрт! Как он сразу не подумал об этом! Ладно, девочка неопытная, но он! Если тележку найдут – всё осложнится в разы!

Следователям Гестапо не составит труда связать уборщицу, работавшую в лаборатории, и уборочную тележку оттуда же.

Конечно, на записи эта штука будет катиться в сторону общежитий будто сама. Плащ скрыл фигуру и лицо Либен от камер, но наверняка, остались видны руки. Косвенная, но неоспоримая улика. Тележку надо срочно найти и спрятать!

Вольф почти дошёл до мусорных контейнеров, завидев издалека, что клятая тележка всё ещё стоит там, где её оставила Либен.

Почти. Прямо перед ним к мусорным бакам завернули двое полицаев на мотоциклах, тоже приметивших бесхозный инвентарь.

Один из фрицев поискал глазами дворника, громко вопрошая:

– Wessen Wagen ist das?*

*(Чья это тележка? – нем.)

Никто, естественно, не откликнулся, и полицаи принялись искать инвентарный номер, вычисляя по нему, в какой организации настолько нерадивые уборщики.

Засуетились, возбуждённо загалдели, докладывая по рации о внезапной находке.

Вольфу пришлось стиснуть зубы и пройти мимо с невозмутимым видом, хотя очень хотелось прибить рьяных фрицев.

Всё! Он опоздал! Теперь гестаповцы шкуру спустят с Либен, допытываясь, почему её рабочая тележка оказалась неподалёку от общежитий рабов! Чёрт!

Вольф, сжав кулаки добела, шагал вниз по улице, которая стремительно наполнялась воем сирен, фигурами немецких солдат и полицаев.

Чёрный гестаповский автомобиль свернул к одному из мрачных пятиэтажных общежитий рабов.

От собственного бессилия Вольфу хотелось заорать. Врезать хотя бы вон тому наглому офицеришке, что важно вышел из машины.

Но на лице Вольфа – высокого, светловолосого, худого мужчины в дорогом костюме, спешащего по важным делам – а именно таким он виделся со стороны – не отразилось ничего…

Глава 4. Арест

Глава 4. Арест

Либен сидела на стуле в своей комнатушке, глядя в одну точку. Уличные ботинки она так и не сняла, боясь наклониться. После укола, сделанного Адамом, головокружение никак не проходило. О том, чтобы встать и речи не было – Либен бы тут же упала.

Двое гестаповских солдат вломились в незапертую дверь, едва не снеся её с петель, и та с грохотом жахнула о стену, выбив осколки штукатурки, выкрашенной в практичный тёмно-зеленый цвет.

– Сидеть на месте! – рявкнул вошедший следом за солдатами офицер. – Руки держать на виду!

Кинул презрительный взгляд на кандидатку в клиенты Гестапо.

Девчонка выглядела заторможенной, ни дать ни взять – умственно отсталая, только что слюна не капает. Однако, с этими русскими надо держать ухо востро, а приказы начальства вообще не обсуждаются. Обыск и арест – не важно, найдут что-то или нет.

Офицер встал в дверном проёме, не желая дышать вонью рабской комнатушки – смесью какой-то мерзкой еды и дешёвого мыла. Солдаты принялись ворошить скудные пожитки Либен и её мамы.

Маленькая подпольщица глядела на это равнодушно. Всё происходящее словно бы не касалось лично её.

Вдруг один из солдат радостно воскликнул, и что-то вытащил из-под подушки на кровати у Либен. Протянул находку офицеру.

Кукла! Её прекрасная подружка. Та, с кем она говорила весь этот трудный год, и которой в комнате рабов, конечно же, быть не должно.

– Что это? – спросил офицер, брезгливо держа злосчастную куклу за пластмассовую ногу кончиками пальцев, будто она была грязной.

– Кукла, – прошелестела Либен, глядя на свою любимицу пустыми глазами, с выражением лица, мало отличимым сейчас от кукольного.