50 оттенков страсти. Сборник современной прозы и поэзии – 2022

– Мы про орла здесь обсуждаем, Ольга Иванна. Из куска мяса кость выпала, когда орёл летел, – сказала я. – Белая такая…

– Вот и отлично, – отвечала Ольга Иванна. – Что-то упало вниз из когтей птицы. Это видели многие люди. Короче, свидетели есть. Пошли работать, дорогие мои отличники торговли! Всем покупателям нашим – спасибо и до свидания! Пойдёмте в мой кабинет, Павел Алексеич, поговорим о наших личных заслугах, так сказать, перед руководством нашего Торгового треста. Я как раз вернулась оттуда и очень вовремя поспела к самой вашей сказочной птице, орлу-орлице! Да вот тут ещё девчоночка из покупательниц постаралась, обсуждала с вами лично, Павел Алексееич, что-то такое душещипательное про голодных детишек, орлят, разумеется. Жалко, что их в пищу нельзя употреблять, как наших дивных курочек…

Директриса была в фиолетовом шёлковом платье с белыми цветами, а не в форме, как остальные работники гастронома. Ольга Ивановна резко выделялась своей завлекательной внешностью среди скромно одетых продавщиц. Пышно взбитые её волосы, словно белая пена морских волн, легко вздрагивали на нежном шёлке круглых плеч. Я подумала тогда: «Как она красиво одевается, эта Ольга Ивановна! Но она при этом ужасно относится к людям! Ведь она высмеивает Веру Кисину и Катю! Выходит, что это с её лёгкой руки они сами себя тоже начали называть простыми курочками…»

…Утром меня разбудил громкий шёпот на кухне.

– Это оне такое пакостное дело придумали на птичку, значится? Да ведь птица вовсе невиновная выходит за ту покражу! Она – птица как птица! По своей природе от роду она хищная, и ей питаться чем-то надоть. Она кусок мяска уцепила еёными когтями – то факт, все про то видевши! А вот конверт с деньгами у еёных в лапах, конечно, оказаться могёт. С энтим я согласная. Но только конверт как ей, птице, унести? Это значится так, что конверт тот бумажный – не еёная будя пища! Да попавши ей конверт в когти по ошибке, так она бы его и тут же, у камешка, и бросивши бы! Птица за мяско ухватилася, а не за конверт с деньгами! – рассуждала тётя Тоня.

– Если только этот конверт в действительности был, – сказала моя бабушка. – И зачем конверт с такой крупной суммой денег на камешек Ольге Ивановне понадобилось вдруг вынести? Она не первый год в этом гастрономе директор! Она должна была выручку забрать, она несколько раз в день за конвертом этим выходит. А если её нет на месте, то Павел забирает выручку. Или Алик сам относит его в кабинет к Ольге Ивановне. Она далеко не глупая дама! Ведь такое правило, на самом деле, в гастрономе установлено, Верочка?..

– Никакого конверта! Ни-ни! Христос с вами! Да ещё и чтобы в нём таки деньги большие были? То сказка про белого бычка! Алик с Николаем выручку за мясо в кошеле большом чёрном всегда держали. А кошель тот с выручкой Павел каждый полдень забирал и отдавал лично в руки Ольге Ивановне, – говорила Вера Кисина. – Конечно, может быть и такое, что Павел кошель этот вместе с выручкой в бумажном конверте на этот раз себе прихватил. Если только конверт с такой крупной суммой денег на камешке и вправду был. Только мне не верится, что такой бумажный конверт именно там был, под весами на камешке!..

Я сразу бросилась на кухню в одной розовой ночной рубашке, не накинув даже свой красный ситцевый халатик.

– Я всё слышала! – выдохнула я торопливо. – Я не понимаю только, при чём здесь Павел Алексеевич? Он ничего не брал! Мясо украл орёл! Конечно, дикая птица и вообще любая птица за себя заплатить деньги не может! Животные вообще ничего не знают про наши человеческие деньги! А Павел Алексеевич выскочил из чёрного хода позже, когда орёл уже улетел! Понимаете?

– Ой, вы только гляньте на неё! – воскликнула Вера Кисина. – Нет, вы поглядите, что именно творится с этим человечным существом! Это всё называется первая любовь! Опомнись, Томуся! Сейчас я тебе всё расскажу по порядку, и ты нашего Павла Алексеевича совершенно забудешь. Ты в нём навеки вечные разочаруешься, вот клянусь тебе! Я уже давно в нём разочаровалась тоже, хотя он мне и нравился вполне серьёзно! Да, нравился, признаюсь тебе в этом! Но вот сейчас, после этого случая с несчастным орликом, наш Павел Алексеич совершенно зачеркнул самого себя в глазах всех работников нашего гастронома! Ведь пропала большая сумма денег! Кто же их мог взять? Только он!..

– Почему? – мрачно спросила я. – Павлу Алексеевичу я верю!

– Он на неё вчера обратил внимание! Павел сказал, что она правильно заметила про орлицу и её, вероятно, голодных орлят, – улыбнулась моя бабушка. – Потому Томуся его в обиду не даёт, Павлика вашего! Но в то же время, Томуся, его мимолётное внимание ещё не даёт тебе права внезапно появиться перед нами в одной ночной рубашке! Надень, пожалуйста, халатик. И потом надо умыться, почистить зубы, причесаться и вообще привести себя в порядок…

– Пошли в ванную, Томуся, я помогу тебе, – сказала Вера Кисина. – Я из тебя сейчас сделаю американскую кинозвезду! Я тебе волосы затяну хвостиком, у меня с собой, в сумочке, есть красивенькая красная резиночка! Ты будешь выглядеть просто потрясающе! А вот чёлочку я немного тебе подрежу, но длину, конечно, мы оставим…

Конечно, Вера хотела мне рассказать ещё раз всё, что уже успела горячо обсудить с моей бабушкой и своей матерью Тоней, то есть новости о произошедшем в гастрономе. Оказывается, Ольга Ивановна объявила работникам магазина, что орёл унёс вместе с куском мяса конверт с деньгами. В конверт Ольга Ивановна положила пять тысяч рублей – эту сумму должен был отнести куда-то Павел Носов. А конверт Ольга Ивановна самолично положила под коричневую толстую бумагу, на которой стояли весы на камешке. Орёл изо всех сил рванул бумагу и, захватив конверт с деньгами и кусок мяса, улетел в неизвестном направлении. Вот так случилось! Теперь ищите или не ищите того орлика, а всё равно его нигде не найдёшь! Сумел он скрыться от посторонних глаз!..

– Никакого бумажного конверта у этой орлицы или орла в лапах не было, – твёрдо сказала я, глядя в раскрасневшееся лицо Веры Кисиной. Волосы мои, туго стянутые красной резинкой на затылке, придавали мне энергичной принципиальности.

– Только кость из мяса выпала вниз. Белая такая, круглая. Я сама это видела. Кость упала. И больше ничего у этой птицы в лапах не было, – строгим голосом заключила я.

На лице Веры Кисиной расцвела улыбка.

– Я ничуть не сомневаюсь в этом, – кивнув головой в знак согласия, сказала Вера Кисина. – Всю эту напраслину придумали и на несчастную дикую птицу возвели ловкие люди! Это наша директриса Олечка Иванна вместе с Павлом Алексеичем. Просто Павлу Алексеичу нужна машина. Но где ему деньги взять? Значит, Ольга Ивановна для него деньги из доходов нашего гастронома вытащила, а на орла пять тысяч теперь спишет. Дерзкое решение! Но чего не сделаешь ради любимого человека? Ольга для Павла, что он только пожелает, то она и сделает! Она хоть в тюрьму пойдёт ради него, не то что какие-то там деньги спишет на непредвиденный случай! А Павел Алексеич только и смотрит, чтобы ухватить свой кусок! И вместе они с Ольгой везде и всюду, где только можно, хапают и гребут себе большие деньги! Никого не стесняются и не боятся! То есть не боятся они ни бога, ни людей!..

Вера Кисина аккуратно начесала мне чёлку на лоб и начала осторожно подстригать её маленькими маникюрными ножницами, которые она вынула тоже из своей бежевой сумочки, как и яркую красную резинку.

– Немедленно разлюби этого нашего Павлика, Томуся! – принялась уговаривать меня Вера Кисина. – Этот Павлик вообще плохо учился в школе и до сих пор не умеет грамотно писать. Так и знай! Он был вообще круглый двоечник, да ещё и сам этим теперь хвастается направо и налево! Он думает, наверное, что этим признанием он придаёт своей персоне некоторый шарм! Теперь-то он ЗАМДИРЕКТОРА, а был простым двоечником! То есть это значит: посмотрите на меня, люди добрые, как далеко я шагнул! Но Павел Алексеич на той неделе написал слово ПИРОЖКИ в накладной квитанции вот так: ПЕ-РОШ-КИ, – произнесла Вера Кисина по слогам. – Точно так, я своими глазами видела! И лично нам с Катюшей стало совершенно понятно, что никакого шарма наш Павел Алексеич так и не достиг! Он и вправду безграмотный человек! Ты ведь отличница в школе, верно, Томуся? Вот теперь и подумай, как Павлик в торговлю попал? Честным путём или нет, нечестным? Я тебе отвечу на этот вопрос: Ольга Ивановна однажды просто на улице увидела этого Павлика у Центрального гастронома. Он тогда только-только из армии вернулся, отслужив по призыву, и стоял вместе с приятелями у Центрального гастронома. На бутылку водки они стреляли рубли у прохожих, вот и все дела! Конечно, вся честна я компания успела горячительного порядочно принять! Но водки всегда бывает мало! Парни раздухарились! Теперь представь себе такую картину: Ольга Ивановна выскакивает из такси, торопится по своим делам. Как раз Новый год на носу! И бух она себе в сугроб! А Павлик Носов не растерялся и к ней подбежал, из сугроба Олечку достал, шубочку на ней своими руками сильными отряхнул и под ручку Олечку проводил до входа в Центральный гастроном. Ай да Павлик! Он у нас обходительный! Ну, Олечка Иванна – женщина одинокая. Разомлела она от такой ласки, пристроила его к нам в гастроном работать, а потом и заместителем своим назначила. И стала наша Олечка ему во всём помогать! Так и поможет до самой до тюрьмы! Иначе и не будет! Но главное, что он на всё заранее согласен. Посадят в тюрьму не его, а директора, то есть Ольгу Иванну, коли найдут крупную недостачу в нашем гастрономе. Наш Павлик разве про Ольгу Иванну думает? Или он жалеет её? Или нас он жалеет, простых продавщиц? Да и нисколько! Сильно он денежку любит! Гораздо сильнее, чем свою роковую женщину, Олечку Ивановну! И ведь они вдвоём ещё и на нас с Катюшей могут напраслину любую возвести! Тогда и нас упекут за решётку! Нет, за нас вообще никто вовеки веков не заступится!..

Слёзы медленно потекли по моему лицу. Вера Кисина достала носовой платочек из своей сумки. Это был чистый белый платочек с голубой витиеватой каймой. Вера вытерла мои глаза этим платочком. А потом, моргая, промокнула свои длинные, покрытые густой чёрной тушью, красиво загнутые ресницы.

– Не плачь, Томуся! – прошептала Вера Кисина. – Моя мать, тётя Тоня, всю жизнь свою в рабынях у господ буржуйских служила. А вот теперь времечко лихое настало, теперь сами рабы другими рабами запросто могут управлять! Как не пристроиться на такую халявную работёнку, ежели хорошо можно заработать, запугивая вокруг себя извечно нищих людей? И до каких же пор это будет продолжаться? Просто сил моих больше нет!..

Мы вернулись в кухню с Верой Кисиной. На столе ожидали нас тёплые яйца, сваренные всмятку. Я с трудом принялась за еду.

– Что теперь будет? – всё-таки спросила я.

– Да и ничего вовсе и не будя, – ответила тётя Тоня, нарушив молчание. – Женщина в денежном дележе мужчину покрывать сроду не станет! Вот наша Адель все счета по части наследства у нашего молодого барина Александра Владимировича выпытали, а как оне все секреты еёной душеньке рассказали, так Аделина и забросили Александра Владимировича насовсем! И в Париж наша мамзель Аделина закатилися себе вполне самостоятельно! То мы с Петрухой думали-гадали, что еёная любовь с нашим молодым барином случилася взаправду настоящая! Всё же Александр Владимирович молодые были, и собой видные оне такие были! Ишо в лос у них кудрявый был, и красивше, чем у папеньки евоного! Да Петрухе наш молодой барин сразу ясно объяснили после еёного, мамзель Аделины, побега то есть: ты, мол, Петруха, на папеньки мово глупого и ныне покойного подарочки какие больше никак не рассчитывай! Я, дескать, знаю про то всё, как есть! Тебе мой папенька фаэтон наш и коня клялся в завещании отписать. Да завещания того нетути! А я потому, мол, с мамзель Аделькой сошёлся, чтобы про то завещание у ей подробно узнать. А ишо что мне делать было, сообрази, Петруха! Меня мой папенька совсем нищим по миру пустить собиралися, вместе со своей ядрёной и гулящей Аделькой! А вона у меня часы золотые карманные, с камешками на крышке, стащила! Вот, значит, теперь Аделька меня совсем перехитрила, а не я её обхитрил, потому я честнее её завсегда был! Токо деньги папеньки ей все досталися, и оне потому убегли себе спокойно в тот ядрёный и нахальный Париж! А тута, в Росее нашей, мол, больше ничего нету, акромя революции. Мой папенька помрэ тоже глупо и не вовремя! Всё за сердце, мол, держалися и долго вымирали, а лучше было бы не вымирать, а ещё с десяток лет потянули бы да меня тоже могли бы куда пристроить! На то я моему папеньке родной сын были, и эту Адельку пакостную мой папенька давно могли в шею прогнать! Нет, оне меня не пожалели, мол, совсем! Папенька выбилися себе в адвокаты и думали, что и я могу выбиться в судейские тоже! Да мне энто не по душе было, потому я универститеты свои в городе Берлине навсегда забросил. А папенька мой мне денег мало перечисляли в банк в берлинский. Я совсем бедствовал из-за его! Только вот не надо было, мол, меня за дурака принимать! У меня деньги есть ещё мамочки моей покойной на моём личном счету в берлинском банке. То я и пользуюсь сейчас ими, после смерти папеньки мово. Да только он ведь всё равно мне денег этих долго не давали, мол, старый скряга. Я его сейчас уже простил, потому деньги эти он мне, родному сыну положил, потаённо от Адельки. То мамочка моя были не бедные, а с приданым хорошим замуж за моего папеньку вышли. Как я найду Адельку в Париже, так всю душу, мол, еёную вытрясу! Папаша мой меня любили! Потому я евоный единственный сынок!..

Пётр тогда и говорит ему: вот это, мол, правдочка ваша, Александр Владимирович, папенька вас любили и за ваше учение в университете германском сильно переживали. Оне знали, папенька ваш, что вы своё времечко за картишками проводите, и на долги ваши карточные, чтобы расплатиться, мы с вашим папенькой вам денежки отсчитывали хорошие и вам отсылали в тот город Берлин. Токо сами вы, Александр Владимирович, по своей воле, отираться изволили цельных три годика по всей Европе, а папенька ваш здесь ни при чём. А сейчас вот эти денежки, капиталец, с которого вы денежки теперь начали таскать, ваш папенька сумели сохранить для вас же, когда в банк письмо отослали, чтобы вам денег выдавали с того счёта поменьше, а не то вы бы весь капиталец сразу бы за полгода промотали при вашей вольной жизни! Папенька ваш прав были, когда этакое решение приняли. Ишо вы, Александр Владимирович, сами, мол, попалися в сети мамзель Аделины, сами теперь и терзаетесь! И зачем, спрашивается, вы её-ную душу решили вытрясать? Да ишо долго вы искать ту душу будете, будя душенька энта неизвестно в каком месте тела у мамзель Аделины затаилася! Потому, мол, вы не обижайтеся на меня, только вот мой родитель покойный мне говаривал, когда я ишо мальцом был: «Ты, Петро, не озорничай шибко! А то до камешка докатишься, где Стенька Разин да Емеля Пугачёв головы своей лишилися». То в Москве лобное место мой родитель камешком называл. У нас в Росее так издавна повелося: прав ли человек али виноват, а жизнь тяжкая так и тянет его на камешек, так и тянет! И вы, Александр Владимирович, лучше сейчас уезжайте мирно в тот Берлин. Все баре ваши уехавшие, и вы тоже, мол, таким будьте. А фаэтон свой продайте, мне он не нужен при новой власти мужицкой. Кто в фаэтонах и колясках ездит, того останавливают на дорогах господа эрсеры и товарищи социалисты и сразу стреляют, как угнетателей бедняков. Потому, мол, я без вашего фаэтона обойдуся. У новых властей автомобили в распоряжении! Во как! Оне лучше и красивше любого растаковского фаэтона!..

Тогда молодой барин и отвечал такое, со слёзками на глазах, что, мол, мой папенька возьми и помрэ теперь, как древний слон растаковский, по прозванию своему натуральному мамонт, потому что время грянуло нехорошее! И мамонты тоже, мол, вымерли от мороза, который грянул на землю нашу древнюю. Но мамонтов никто не забыл и до сих пор оне изучаются! И у меня тоже есть надёжа вернуться в Росею, только вот не знаю, когда! Потому, дорогой мой Петруха, фаэтон нашенский вместе с конём я нынче точно продаю и выручку себе забираю на пропитание по своей нужде. Мол, ты на меня за такое дело не пеняй! Ишо мне до того Берлина добраться надоть! Ишо мы встретимся когда, тогда я тебе денег дам…

Тётя Тоня сделала маленький глоточек из своей чашки чая и произнесла дрожащим и жалобным голосом:

– Вот и разделилися, значится, люди в своих полюбовных чувствах! Вот это тебе любовь, подешевле и безо всяких горьких слёз, а то вот то, подороже и в конверте – то денежки. Понимать надоть! По жизни так выходит али ишо то богом решено – деньги они к деньгам ложатся! И про нашу мамзель Аделину узналося позже, и докатилася до Петрухи весточка: в тех Парижах мамзель Аделина подцепили себе в мужья одноглазого маркиза из морского города Неаполя, и сразу народили оне детишек! А потом уплыли себе оне в каменный замок в том городе Неаполе. А в том Неаполе у маркиза было семь агромадных кораблей! И стали мамзель Аделина всеми теми корабликами заморскими распоряжаться, как положено законной супружнице того маркиза, хотя бы и одноглазого…

Вера Кисина взглянула на мать из-под опущенных ресниц и тихо сказала:

– Вот увидите, Павла Алексееича притянут вместе с Ольгой к ответу! А ты, мама, не плети свои сказки про семь корабликов да семь невест. Времена у нас в магазине грядут серьёзные! И мне никак не дойти и не доехать до того города Неаполя, где живут одни маркизы!..

– Возможно, что личная вина Павла Алексеича окажется юридически вовсе недоказуема, – сказала задумчиво моя бабушка. – Про птицу явно Ольга Ивановна всё придумала. Я уверена, что не Павлик! Он слишком молодой и наивный, чтобы до такого додуматься! Конечно, ему нелегко живётся далеко на окраине города, да и хочется ему машину, квартиру и прочее! Но мне кажется, придумать про бумажный конверт могла только удивительно наглая и безнаказанная личность. И на что только способны женщины в своей слепой страсти! Наверное, будь жив Гюстав Флобер в наше время, он написал бы другую книгу про Бовари, номер два!..

К вечеру я дочитала трагическую историю Эммы Бовари. Мне было так жаль её, что я заплакала. Нет, Гюстав Флобер, создавший своим писательским воображением и подаривший всему миру фантастически вечную Эмму Бовари, к счастью, ничего не узнал о нашем времени! Я плакала, уткнувшись головой в моё зелёное одеяло, постеленное на балконе, и, выплакав, кажется, всю горечь своих раздумий о высоком чувстве любви, заснула от усталости.

Ночью вдруг началась жестокая гроза, и я прибежала в комнату к бабушке, плотно захлопнув балконную дверь. Сверкала молния, и дождевые капли бились о стекло балконной двери с таким шумом и скрежетом, что казалось, это дикий орёл бьёт своим острым клювом в стекло в своих смелых поисках правды и людской снисходительности. Я присела к бабушке и взяла её за руку. И моя щуплая бабушка начала рассказывать мне историю ещё одной любви, стараясь преодолеть в этом живом рассказе наш обоюдный страх перед бесновавшейся за окном стихией. Я запомнила этот рассказ на всю свою жизнь. Вот он.

На конный завод, где выводили ценные породы лошадей, в том числе и скаковых, расположенный в одном из живописных уголков России, нанялся на работу бывший военный, немолодой человек по имени Бахрушин Анастасий Сергеевич, вынужденный выйти в отставку раньше положенного срока. Он был коварно затянут в длительную и нудную интригу, затеянную, по правде говоря, полковым начальством, которое хотело знать мнение подчинённых о командовании. Не только один Бахрушин подал в отставку, пять человек последовали его гордому примеру. Но только один Бахрушин, уйдя в отставку, окончательно забеднел. Оставалось найти своё место в штатской жизни. И Бахрушин прикинул свои возможности…

Он бывал раньше на конном заводе в этих краях. Ему любезно было предложено хозяином завода, господином Толстогубовым, место управляющего этим конным заводом. И хотя должность эта считалась достаточно хлопотной, Бахрушин ничуть не поколебался в своём решении занять это место. Был он дальним родственником отца моей бабушки. Анастасий Бахрушин был сыном небогатого пензенского помещика, нередко проводившего свои летние сезоны в горных окрестностях Чечни. Почти ребёнком, с самого раннего детства, Бахрушин был причислен знающими людьми к отличным наездникам, а за годы службы в кавалерии сделался вообще профессиональным и заядлым лошадником! На конном заводе он оказался потому человеком нужным всем и многим пришёлся по душе своей особой молчаливой выдержкой, смелостью и хладнокровием, то есть теми именно чертами русского характера, которые необходимы, пожалуй, при укрощении иных сильных и строптивых лошадей…

Служил при конном заводе в то время также один отличный жокей по имени просто Володя, который придумал себе имя Жорж для своей весьма романтической профессии и особого шарма. Бахрушин тесно подружился с ним и, не имея своей семьи и детей, относился к Володе сердечно и тепло, ровно как к родному сыну. Жорж тоже прикипел к Анастасию Сергеевичу всей душой и не пропускал именин Бахрушина, на которые созывалось всегда великое множество гостей! Здесь звучали острые истории из кавалерийской жизни, – можно ли было такое пропустить? Володя, бывало, поздравлял Бахрушина даже музыкальным словом, в некотором роде, запевая своим приятным тенорком «Многие лета». Да и подносил своему дорогому учителю, опытному наезднику, Анастасию Сергеичу, нехитрые подарки, чаще всего в виде бутылки недорогого, хотя и неплохого вина. Конечно, Володя представил Бахрушину и свою невесту. Была у него невеста по имени Гликерия, которую никто из порядочных людей в округе особо не жаловал горячей симпатией. Девушка эта была рыжая и курносая, но, по мнению Бахрушина, довольно хорошенькая и молоденькая, и умница, потому что тоже с профессией! Гликерия мастерила платья состоятельным дамам и слыла за хорошую портниху. Володя называл её на людях и наедине с ней просто Ликой и горячо любил. И ещё одна, не менее глубокая и тем порядочно смешная привязанность была у него – то был конь по кличке Волнорез, с которым Жорж взял многие крупные денежные призы на особо азартных скачках. И в силу этих обстоятельств тот Жорж-Володя стал широко известен по всей той округе и даже просто-напросто знаменит! Он выигрывал эти знатные денежные призы не для себя лично, но для хозяина завода, господина Толстогубова. А для себя лично Жорж выигрывал не столько деньги, сколько завоёвывал капризную барышню с громким именем СЛАВА! Впрочем, Жорж вознаграждался после очередных скачек хозяином завода, господином Толстогубовым, вполне щедро! Конечно, не без справедливого сердечного участия в тех недурных вознаграждениях Анастасия Сергеича Бахрушина! Нет, Жоржу грешно было бы обижаться на свою жизнь, и он ничуть не обижался, и работал над собой без устали. То есть тщательно следил за своим телом и весом и совершенствовал своё мастерство в верховой езде изо дня в день, уносясь на своём любимом коне Волнорезе совсем раненько на рассвете далеко-далеко по равнине. Бахрушин, бывало, не отставал от него и тоже шёл рысью по равнине на своей порывистой черноглазой белой кобылице Зорьке. Возвращались они, как правило, вместе, тихо беседуя о своём. И лошади их, Волнорез с Зорькой, мирно и ровно тоже шли себе полюбовно, совсем рядышком!..

Русоволосый и худощавый, с серыми задумчивыми глазами, Анастасий Бахрушин ещё смолоду отпустил густые и пышные усы, которые делали его значительно старше своих настоящих лет. Но ко времени его работы управляющим конным заводом усы эти обрели естественный серебристый оттенок, хотя и не утратили своей былой пышности. Вскоре и на лице Володи тоже появились усики, что и было сразу замечено всеми служащими завода. Тем более что усики те были не такие маленькие, хотя и реденькие, и стало ясно, что Володя во многом подражает своему наставнику и старшему другу. Даже вилку, например, во время нехитрой своей трапезы, он стал держать в левой руке, а нож в правой. И салфеткой стал вдруг пользоваться, когда ел. А раньше Володя всегда ел, как простой человек! То есть случалось, что и мог громко чавкать, а когда квас пил из кружки, то рот вытирал нередко ладонью. Словом, это под влиянием Анастасия Бахрушина Володя так неузнаваемо изменился и даже в споры разгорячившихся лошадников больше не встревал, а только слушал мнение каждого, но личных приговоров больше никому не выносил! И ещё Володя вдруг просто заставил остолбенеть парочку-другую вечных прихлебателей господина Толстогубова, когда вежливым и тихим голосочком сказал хозяину что-то такое весьма гибкое и шутливое по-французски!..

Жорж должен был вскоре обвенчаться, и всё было, кажется, готово к венчанию молодых. Мастерица Гликерия сама сшила себе подвенечное белое платье с пышными кружевами и с вышивками серебряной ниткой. Лика была экономной девушкой, если вообще не жадиной, и мечтала скопить деньги на открытие своей собственной швейной мастерской. Надо заметить, что Жорж разделял её мечты и тоже хотел, чтобы она стала безбедно жить. Да и Бахрушин тоже высказывался за швейную мастерскую, и даже рассказал Володе про одну запрещённую книжку, написанную в Петропавловской крепости сыном священника, где прославлялись швейные мастерские как средство к безбедному существованию в России. Но как раз накануне венчания господин Толстогубов, хозяин конного завода, попросил Жоржа выступить на интересных и очень даже занятных скачках. Конь Волнорез был собственностью хозяина, господина Толстогубова, и хозяин держал пари, поставив хорошие деньги на Волнореза. Конь должен был выиграть приз с таким опытным жокеем, как знаменитый Жорж! Что делать? Это вечный вопрос в России! Жорж согласился.