Ангел. Первая битва

Антон Водолей

Ангел. Первая битва

«Вопрос ясен: это борьба между светом и тьмой, и каждый должен выбрать свою сторону» (Г. К. Честертон)

Глава 1. Ладан и бензин

Вечером село становилось чужим. Тьма стелилась по улицам, словно напоминание: здесь больше нет закона, нет света, нет Бога. Только старые заборы, ржавые колодцы и церковь – одинокая, перекошенная, с выбитым стеклом в куполе и иконами, почерневшими от времени и плесени.

Отец Михаил стоял у входа. Смотрел, как из тьмы поднимается пятно – сгусток голосов, хрипов, шагов. Они пришли.

Пятеро подростков. Лица – худые, загнанные. В глазах – что-то неестественное: смесь злобы, безумия и непонятной одержимости.

– Добрый вечер, батюшка, – сказал рыжий, самый старший, с металлической цепью на шее. – Молишься?

Михаил не ответил. Он узнал их. Местные. Один из них – внук Марфы, той самой, что недавно сгорела в доме, по слухам – с черной книгой на груди. Второй – сын милиционера, которого нашли в лесу, без глаз. Говорили – сам, но никто не верил.

– У нас тут… обряд, – усмехнулся другой, с выбритым затылком и вырезанным ножом пентаграммой на коже. – Ты ж любишь обряды, поп?

Смех. Короткий, злобный.

– Мы знаем про Настю, – сказал третий. – Знаем, что ты молчишь. А ещё знаем, кто в подвале жил. Кто приходил по ночам. Ты думал, мы дети – значит, ничего не поймём?

И Настя… Настя тоже исчезла.Отец Михаил побледнел. Он действительно молчал. Потому что правда была страшнее, чем грех. Потому что однажды, среди ночи, он слышал пение – не церковное. И видел огонь в старом овраге за кладбищем. В селе давно шептались, что после того, как закрыли клуб и развалился совхоз, в подвале старой школы собираются «они». Сатанисты. Мол, режут животных. А однажды пропал человек. – Вы не понимаете, с чем играете, – прошептал он.

– А ты, батюшка, уже играл, – ответил рыжий. – И проиграл.

Один из подростков поднял бутылку. Запах бензина ударил в нос. Кто-то щёлкнул зажигалкой.

Церковь вдруг показалась не домом Божьим, а гробом.

И Отец Михаил почувствовал – сегодня либо он заговорит, либо Бог должен будет это сделать сам.

Они стояли у порога, почти касаясь его дыхания. В глазах – огонь, в руках – бензин, за спиной – тьма, которая дышала вместе с ними.

И тут, впервые за много лет, отец Михаил не стал молиться про себя. Он отступил внутрь, глубже, туда, где темнота была старее любой лампады.

Он закрыл дверь. Не на замок – на жест. Медленно, как если бы ставил крест на собственной судьбе.

Глава 2. Молитва не для людей

Книга хранилась под престолом, завёрнутая в кожаную ткань, потемневшую от времени и слёз. Он нашёл её ещё в 86-м, когда сносили дом бывшего монаха в соседнем селе. Тогда он не понял, что держит. Позже – боялся признать.

Книга была тяжёлой. Чернильные письмена – не славянские, не греческие. Нечто более древнее, рваное, как трещины в скалах. На первой странице – выцветшее изображение: шестькрылый ангел с лицом, закрытым руками.

Серафим.

Не из тех, что даруют свет. Из тех, кто приходит, когда Господь больше не говорит, а судит.

Михаил дрожал. Он зажёг последнюю свечу и поставил её рядом.

– Поп! Молись! Мы уже почти сожгли рай!Снаружи кто-то ударил в дверь. Бутылка. Второй раз. Потом зажигалка – щёлк-щёлк. Он не слышал. Или не хотел.

Открыв книгу, он нашёл страницу, помеченную кровью. Не его. Неизвестной. Там была молитва вызова, но не обращённая «к Богу», а в пространство между. Голос, читающий её, должен был быть чист. Или, наоборот, обречён.

Михаил начал читать. Язык был неровный, как будто сам ломал горло. Молитва звучала, как шаги в снегу, как треск пламени в пустом доме, как слово, которое нельзя сказать при жизни.

И тогда всё затихло.

Свеча задрожала. Свет стал густым, как мёд. Стены начали «дышать» – доски набухали, будто дерево вспомнило, что оно живое.Снаружи – ни крика, ни смеха. Ни шагов. Только шелест – будто бы листья на ветру, но внутри церкви. Из темноты алтаря вышла тень.

Высокая. Без лица. С шестью крыльями. Вокруг неё – кольцо огня, но она не горела. Она плавилась, как нечто, что не принадлежит времени.

– Ты звал, священник.

Михаил упал на колени. Глаза – мокрые. Голос – сломан.

– Я… не знаю, что делать. Они…

Существо склонилось. Там, где должно было быть лицо, – свет. Слепящий. Безжалостный.

– Та, которую ты сам выберешь. Но не сейчас.– Ты звал. Значит, принял цену. – Какую цену? – едва прошептал Михаил, чувствуя, как кровь отступает от сердца.

– узнаешь позже. Фигура шевельнулась. Шесть крыльев колыхнулись в воздухе, будто за церковными стенами поднялся ветер, хотя всё оставалось мёртвым и неподвижным.

– Я – не суд. Я – голос перед судом.

Михаил склонил голову. Земля под ним была влажной, как в подвале. Он слышал собственное дыхание – громкое, чужое.

– Для помощи. Я пошлю её. Жди. Не бойся. Даже когда будет страшно.– Что мне делать? Они… они убьют меня. – Ты уже мёртв. Но ты можешь стать дверью. – Дверью?.. Для чего? Голос исчез не в тишине – в звонком, пустом пространстве, как будто его забрали обратно в небытие. Фигура растворилась, оставив после себя запах озона, горький ладан и ощущение, будто в церкви кто-то остался – невидимый, глядящий.

Свеча догорела. Снаружи снова ожили звуки – крик, смех, глухой удар. Подростки ещё были там. Или вернулись.

Он сидел на коленях, глядя на распятие, словно видел его впервые.Но теперь Михаил не дрожал. Из-за дверей донёсся голос рыжего:

– Поп! Ты там?! Долго ещё в прятки?! Мы идём внутрь!

И прошептал:Михаил закрыл книгу. – Жду.

Глава 3. Тишина после шторма

Они вошли шумно, как стая ворон. Бутылка разбилась о пол, запах бензина пропитал воздух. Михаил стоял у алтаря – один, молча, как камень среди бури.

– Скажи, где она, поп. Где Настя? – повторял рыжий, лицо которого дрожало не от ярости, а от чего-то более глубокого – страха или вины.

Михаил не отвечал. Он смотрел сквозь них, как будто видел не их, а то, что шло за ними.

Первый удар пришёл быстро. Потом второй. Дальше он не считал.

– Прости им… не ведают…Он не кричал. Только тихо, почти про себя, повторял: Кто-то сорвал крест с его груди. Кто-то плюнул в лицо. Кто-то ударил ногой в живот.

Когда он упал, они не остановились сразу. Били ещё – словно хотели не просто заставить говорить, а выколотить из него саму веру.

А потом, как по команде, затихли.

Рыжий вытер кулак о куртку и, глядя на неподвижного Михаила, сказал:

– Всё равно всё сгорит.

Без спешки. Без смеха. Просто вышли – в темноту, растворяясь в ночи, будто этого и не было.Они ушли. Церковь снова наполнилась тишиной. Старая скамья скрипнула. Капля воска упала со свечи. Где-то в углу плакал сквозняк.

Словно крест.Михаил лежал. Один. В крови. Глаза открыты. Руки раскинуты. И где-то далеко – внутри разума, в преддверии сна или смерти – вспыхнул свет.

Глава 4. Тот, кто идёт

Кладбище лежало на северной окраине села – забытое, поросшее бурьяном и кустарником. Сюда давно никто не ходил, кроме ветра. Могилы – перекошенные, надгробия осыпавшиеся, кресты сгнившие.

В самом дальнем углу, где уже начинались заросли, возвышалась одна необычная могила— старая, окружённая полукругом обрушившегося железного ограждения. Камень на ней был другим – гладким, чёрным, с трещинами, но без имени. Ни даты, ни креста. Только один знак, выбитый глубоко, будто изнутри:

Никто в селе не знал, кто здесь похоронен. Старики молчали, а молодёжь обходила стороной.

В этот вечер над кладбищем сгущалась тьма раньше, чем над селом. Воздух здесь был тяжелее. Трава не шевелилась. Даже собаки замолкли.

И тогда, без звука, небо над древней могилой вспыхнуло.

Сначала – едва заметное мерцание в воздухе, как от жары над асфальтом. Потом – треск, словно лопалась сама ткань мира.

Над могилой открылся разлом – вертикальный, сияющий, в котором нельзя было различить ни цвета, ни глубины. Это был портал, но не как врата. Он больше напоминал глаз, открывшийся на небо.

Изнутри раздался звук – не гром, не голос, а многоголосый хор, слишком чистый, чтобы его могла вынести человеческая душа.

И тогда он вышел.

Ростом выше человека, со светом, пульсирующим под кожей. Его шесть крыльев раскрывались, как свитки, исписанные неизвестными словами. Лицо было закрыто светом, но взгляд ощущался физически – он видел всё.

Ни один листок не шевельнулся. Ни один звук не нарушил тишину. Даже время, казалось, остановилось.

Пыль взвилась вверх, но тут же застыла в воздухе, как в янтаре.Ангел опустился к земле. Крылья – не махали, а дрожали, как дыхание неба. Он встал перед могилой и произнёс:

– Печать снята. Врата открыты. Он возвращается.

Ангел стоял над древней могилой ещё мгновение – неподвижный, как памятник самому себе. Его крылья медленно сложились за спиной, но свет от них всё ещё исходил – мягкий, но жгущий, как взгляд сквозь сон.

Он повернулся к селу.

И сделал первый шаг.

Земля под ногами не тряслась. Небо не разверзлось. Но всё живое вдоль его пути затаилось. Совы замолкли. Лягушки у пруда – исчезли. Псы в селе заскулили и спрятались под крыльца.

Трава, по которой он шёл, сначала темнела, потом снова зеленела, как будто время, на мгновение замирая, поворачивалось вспять, а потом снова шло вперёд.

Только неизбежность.Он не летел – он шёл, шаг за шагом, приближаясь. Никакой спешки. Никакой ярости. В окнах первых домов начали загораться огоньки – кто-то почувствовал сквозняк, кто-то услышал звон за окном, будто ржавый колокол ударил без звука.

Ангел пересек старую тропу, ведущую к церкви. Там, в полутьме, лежал отец Михаил – ещё живой, но еле дышащий.

Когда ангел подошёл, воздух вокруг него дрогнул. Кровь на лице Михаила засияла – не красным, а белым, как если бы её кто-то освящал изнутри. Он приоткрыл глаза и увидел силуэт.

– Это ты?.. – прошептал он. – Пришёл?

Ангел не ответил. Он смотрел на церковь.

– Что теперь? – хрипло спросил Михаил.

И тогда ангел произнёс:

– Они зовут меня спасением. Но я – только весы. То, что перевесит – решат они.

Он прошёл мимо.

Церковь задрожала, как под порывом ветра. Где-то в глубине сорвалась одна из икон, и стекло разбилось – тихо, как слеза.

Ангел шёл дальше – к центру села.

Глава 5. Пробуждение

Село словно не сразу заметило, что что-то изменилось. Ночь оставалась тёмной, огни в домах – тусклыми. Но воздух стал другим: плотным, как если бы всё село оказалось под куполом. И этот купол… сжимался.

В первом доме у околицы проснулась бабка Клава – сердце билось, как молот. С потолка на неё смотрела старая икона, но теперь в лице Николая Чудотворца она увидела чужие глаза – не злые, нет. Просто не человеческие.

На другом конце села у маленькой Насти, пропавшей неделю назад, открылись глаза – не в теле, а в зеркале. Мать, случайно взглянув в отражение, закричала и упала в обморок. В отражении девочка стояла в той самой одежде, в которой исчезла, и что-то шептала, но слов не было слышно.

На колодце у кладбища вода почернела. Куры перестали нести яйца. Молоко у коров свернулось прямо в вымени.

А на крыше старой школы – той самой, в подвале которой по слухам собирались сатанисты, – вспыхнул свет. Красный. Густой. Ненастоящий. Никто не видел, откуда он исходил. Но те, кто глянул в ту сторону, позже не могли вспомнить, что именно они увидели. Только ощущение, будто кто-то разбудил голод.

По улицам села поползли слухи. Люди начали ссориться – быстро, яростно, за ерунду. Дети внезапно стали молчаливыми. Один мальчик рисовал на стене знаки, которых его никто не учил. А одна женщина проснулась утром и не узнала мужа – у него были глаза её умершего отца.

Глава 6. Врата

Полночь в селе всегда была тёмной. Но в эту ночь тьма была особенной – она словно ждала. Воздух застыл, как перед раскатом грома. Даже часы в домах остановились на одной минуте – 00:00 – и не двигались дальше.

Ангел подошёл к церкви.

Двери – старые, деревянные, обычно тугие, с трещинами от времени – распахнулись сами, будто кто-то изнутри знал, что он придёт. Петли не скрипнули. Тьма внутри встретила его тишиной, насыщенной, как кровь.

Он вошёл.

Внутри – наоборот: всё вокруг озарилось мягким сиянием, исходившим не от свечей и не от лампад, а от самого воздуха, от стен, от пола, от сводов под куполом.Как только ступил за порог, двери медленно захлопнулись за его спиной. Снаружи исчез свет луны. Алтарь вспыхнул золотом. Образы на иконах начали шевелиться – не двигаясь, но живо присутствуя. Все святые словно повернули взгляд на него.

И тогда с неба – прямо сквозь потолок, но не разрушая его, как будто материальный мир более не важен, – спустился Архангел Михаил.

Он был огромен, и не по росту – по весу смысла. Его крылья были из огня и металла, его меч – свернут в ножны, но от него исходила волна могущества. В глазах – не гнев и не милость. Приговор.

В руке он держал свиток. Старый, но нетленный. На печати – семь знаков: три из света, три из тьмы, и один – из живого слова.

Он протянул его ангелу, вышедшему из могилы, и произнёс:

– Время созрело. Пришло тебе прочесть. Не решать – но открыть.

Ангел принял свиток обеими руками и поклонился.

Свиток запульсировал в его ладонях – как сердце. Он ещё был закрыт, но все иконы в церкви вздрагивали. Пол заскрипел. Где-то под зданием, в старом подвале, раздался звук, как если бы кто-то шевельнулся в камне.

Архангел Михаил ещё мгновение стоял молча, а потом, не сказав ни слова, поднялся обратно – прямо сквозь купол, растворяясь в сиянии.

Оставшийся ангел остался один. В церкви. Со свитком.

И земля под ним дрогнула.

Глава 7. Свиток

Церковь стояла в полной тишине.

Ангел встал перед алтарём. Свиток, казавшийся обычным снаружи, раскрывался не бумагой – светом. Он не читал – вспоминал, будто строки были вложены в него давно, но только сейчас разрешено было вспомнить.

Из свитка поднимались видения, не как сны, а как живые сцены.

Божий дух покоился над его землёй. Молитвы были искренними, вода – чистой, и люди жили просто."В начале село было чистым", – говорилось в первом откровении. Но потом один человек, уехавший в город, вернулся другим. Он привёз с собой книгу, не написанную рукой человеческой. В ней были не заклинания, а вопросы, которые открывали тьму.

Молодёжь – скучающая, забытая, голодная по смыслу – начала слушать. Потом – верить. Потом – приносить. Кровь птиц, кровь зверей. Потом – кошек. Потом – не только зверей.

Они открыли третью могилу с конца, и вздохнули мёртвые корни.Книга вела их. Смех исчез с улиц. На кладбище начали копать. "Они не знали, что зовут. Но Он услышал."

Он поселился в ком-то одном, кто открылся ему полностью.Из бездны отозвался владыка Тени, один из отпавших, кто когда-то был светом, но стал змием под кожей человека. Он пришёл не телом, а духом – в селение, в дома, в умы. И с тех пор село стало чужим.

Теперь ангел смотрел на последние строки. Они были живыми. Они говорили голосом архангела:

"Ты призван исполнить волю. Найди того, в ком Он. Узнай. Разоткрой. Изгони. Прах отдай праху, но душу освободи. Время коротко. Суд уже стоит за дверью."

Когда последние слова прозвучали, свиток сгорел в ладонях – пламенем без жара, оставив только пепел, который поднялся вверх и исчез в сводах.

Ангел стоял в центре храма, окружённый светом. Иконы молчали, но свечи вспыхнули сами.

Он прошептал – не голосом, но духом:

– Я иду.

Глава 8. Новый

Школьный звонок прогремел по пустым коридорам, затих, оставив за собой только слабое эхо. В здании было тихо – каникулы закончились, но ученики ещё не вернулись. В директорском кабинете царила тёплая тишина: запах кофе, папки на столе, запотевшее окно.

Раздался стук.

– Войдите, – отозвался директор, мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл отец Михаил, местный священник. Рядом с ним – подросток лет шестнадцати, высокий, худой, в чёрной куртке, с тихим лицом и тяжёлым взглядом.

– Добрый день, Пётр Иванович, – произнёс отец Михаил, снимая шапку. – Простите, что без звонка. Но случай особый.

– Конечно, конечно. Проходите, отец Михаил. А это у нас, как я понимаю, не просто спутник?

– Да, – кивнул священник. – Знакомьтесь, Андрей. Это мой племянник. Сестра уехала за границу на неопределённое время. Оставила его под моим присмотром.

– Ясно… – директор перевёл взгляд на подростка. – Ну что, Андрей? Как тебе у нас в селе?

Подросток едва заметно пожал плечами, глядя в окно.

– Тихо, – коротко ответил он.

– Тихо – это хорошо, – усмехнулся директор. – Хотя… в последнее время у нас тут всё неспокойнее. Народ шепчется.

Отец Михаил немного наклонил голову, словно прислушался к невидимому голосу, а потом спокойно продолжил:

– Мальчик непростой. Тяжёлый характер, но умный. В городе бросать школу не хотел. Я подумал, может, сможете его временно взять. Ходить будет, как вольный слушатель. А завтра я принесу документы, всё как положено.

– Конечно, конечно. Пусть завтра приходит. Познакомлю с классом, посмотрим, как вольётся.

Директор задумчиво посмотрел на Андрея. Тот стоял спокойно, почти отрешённо. Но что-то в его присутствии – немая тяжесть, взгляд, молчание – заставляло Петра Ивановича чувствовать лёгкое беспокойство. Глаза у мальчика были странные: серые, как лёд, глубоко сидящие, не отражали свет.

– Надеюсь, ты быстро освоишься, Андрей, – сказал директор. – Мы тут люди простые. Дружные. В большинстве.

Андрей посмотрел на него. Прямо. Внимательно. Мгновение – и директору показалось, что этот взгляд – не один. Будто через мальчика смотрит кто-то другой.

– Спасибо, – спокойно ответил Андрей.

Когда они вышли из кабинета, директор встал и подошёл к окну. Михаил и Андрей шли по двору, один чуть впереди, другой позади. Священник что-то говорил, Андрей молчал.

Пётр Иванович закрыл окно и медленно провёл рукой по лицу.

– Не знаю, что ты привёл, отец Михаил… – прошептал он сам себе, – …но пусть бы это оказалось человеком.

Глава 9. Первый день

Утро выдалось хмурым. Облака, будто серое одеяло, зависли над селом, не пуская свет. Школьный двор был залит тяжёлым туманом, от которого у стен оседала влага, и даже звонок прозвучал как-то приглушённо.

Андрей пришёл один.

На нём был тот же чёрный пуховик, капюшон опущен, шаги – бесшумные. Он вошёл в здание, не оглянувшись, как будто знал дорогу.

Директор встретил его в холле.

– Ну что, готов? – спросил он бодро, но голос прозвучал тускло, почти чужим.

– Да, – ответил Андрей.

Учительница русского языка, Ирина Павловна, женщина строгая, но добрая, подняла глаза от бумаг, когда они вошли в класс. Ученики уже сидели по местам, жевали завтраки, листали тетради.

– Класс, внимание. У нас новый ученик. Андрей. – Пётр Иванович повернулся к нему. – Представься.

Андрей посмотрел на всех сразу. Молча. Его взгляд был не грубым, не вызывающим. Но в нём было что-то слишком взрослое. Слишком древнее.

– Андрей, – повторил он. – Я тут ненадолго.

Он сел у окна. Никто не пошевелился. Даже троица балагуров с задней парты, которые обычно отпускали шуточки, промолчала.

Ирина Павловна, забыв где-то посреди объяснения про синтаксис, вдруг уставилась в окно. Потом извинялась, теряя строчку в тетради.Первые уроки прошли странно. На математике у преподавателя затряслась рука, когда он писал у доски дроби, и один из мальчиков прошептал:

– Стало холодно. Как будто сквозняк…

В столовой Андрей почти не ел. Просто сидел, глядя, как вода в стакане чуть-чуть дрожит – будто рядом с ним вибрировал воздух. Несколько девочек перешёптывались, одна сказала:

– У него пальцы… слишком длинные, ты заметила?

– Да нет, ты что… Просто он странный.

Некоторые видели. И почти все сказали потом одно и то же:После обеда он вышел во двор. Отошёл за спортплощадку. Там, где уже начинался склон к болоту. Стоял. Долго. – Он будто с кем-то говорил.

Вечером учитель биологии, пожилая Татьяна Алексеевна, пришла к директору.

– Пётр Иванович, я, наверное, сумасшедшая… Но после шестого урока я почти услышала, как он шепчет, хотя рот у него был закрыт.

– Кто?

– Андрей. Этот мальчик. Он что-то… зовёт. Не словами. Внутри.

Мать едва не вызвала "скорую". Он повторял:На следующее утро один из учеников – парень, который сидел рядом с Андреем – проснулся с носовым кровотечением и закричал во сне. – Он видел меня. Он стоял надо мной. Он… вошёл в меня, как дым.

Глава 10. Трое

Второй день начался с мороза. Земля застыла серой коркой, трава на школьном дворе хрустела под ногами, как стекло. Туман не рассеялся полностью – он лежал в низине, словно не желая уходить.

Некоторые даже боялись.Андрей пришёл, как и вчера, один. Сел за свою парту, не обернувшись ни на кого. Учителя начинали к нему привыкать. Ученики – нет. И Мирон, молчун, который обычно просто стоит сзади – «для веса».На третьем уроке, во время перемены, к нему подошли трое. Артём, здоровяк из десятых, из тех, кто вечно командует. Славик, его тень, остряк с подленьким прищуром. Ты чё – особенный?Артём ударил по парте кулаком. – Слушай, ты чё за тип вообще? С улицы зашёл – и сразу «все на цыпочках». У Славика дрогнула бровь.Андрей поднял глаза. Тихо. Беззлобно. Просто посмотрел. – Он молчит. Типа крутого включает, – фыркнул Славик. – Говорят, в городе он типа в дурке лежал. М?

– А может, вообще не человек, а? – усмехнулся Артём. – Или святой, ага. Только святой, который смотреть умеет так, будто ты уже под землёй. Ну?

Только глаза его, холодные, будто вгрызались в реальность. Он смотрел внутрь них, а не на них.Андрей всё ещё молчал. И тогда Мирон, тот самый молчун, вдруг резко шагнул ближе и схватил Андрея за ворот куртки:

– Слушай ты, чёрт с улицы, хватит выёживаться!

Андрей медленно, почти лениво поднял руку – и прикоснулся двумя пальцами к запястью Мирона.Остальные замерли. В классе повисла густая, липкая тишина, хотя за дверью шумела перемена. В этот миг Мирон всхлипнул.

– Он… он… он горячий! – крикнул он, держа руку. – Как печка, сука, как огонь!Резко отскочил. – Чё несёшь? – Славик дернулся к нему.

– Серьёзно! Я будто в угольную яму сунулся! – Мирон испуганно дышал, смотрел на Андрея, отступая. – Его глаза… они не моргнули ни разу!

Андрей сидел спокойно. Даже не вздохнул. Он только тихо сказал:

– Не трогайте меня. Во мне нет злобы. Но есть кое-что хуже.

У Славика в ухе будто звенело. Артём хмурился, пытаясь придумать, как ответить, но слов не было.Трое стояли, не зная, что ответить. В этот момент прозвенел звонок, но они не сдвинулись. В коридоре пролетел ветер. Хотя все окна были закрыты.

Позже, за школой, Славик закурил, и сказал дрожащим голосом:

И всё небо как будто загудело.– А я вчера видел, как он на перемене смотрел в небо. Артём не пришёл домой до ночи. Его нашли в овраге – он стоял по колено в воде, и шептал какое-то имя, которое никто не мог разобрать.Мирон молчал. Он прятал обожжённую кожу на запястье под рукавом.

Глава 11. Испытание

Третий день выдался сухим, но холодным. В воздухе чувствовался металлический привкус, как перед грозой, которой не должно быть в эту пору. Над селом кружили вороны – много. Слишком много.

Но трое из класса – Артём, Славик и Мирон – не оставили это просто так.С утра Андрей пришёл, как всегда, молча. Учителя почти перестали его замечать. Он будто скользил вне внимания, вне времени. Артём пришёл с новым настроем. Без шуточек. Он шёл, как к делу.

Закрытая дверь. Тусклый свет.На большой перемене они перехватили Андрея в коридоре между спортзалом и старым блоком, где редко ходили другие. Артём схватил его за плечо:

– Слушай сюда. Мы не боимся тебя. Хватит строить из себя проклятого. Устроим тебе экзорцизм, если надо.

Славик добавил, смеясь:

– Ага. Сейчас покажем тебе, кто тут в аду будет.

Он выпрямился. Посмотрел.Мирон молчал, но в руках у него была палка – просто, «на всякий случай». Артём отвёл руку и ударил Андрея в живот. Сильно. Тело подростка согнулось, но он не упал. И в этот момент коридор изменился.