Звездная сборка

Главврачом тогда был Порфирьев Борис Иванович – предшественник Саши, милосердный, чуткий человек с большим сердцем. Он, выслушав трагическую историю Павла, позволил ему остаться в лепрозории и оформил подсобным рабочим. Многие дома в посёлке бывших прокажённых имели такой аккуратный, ухоженный вид именно благодаря умениям и трудолюбию Павла. Там же, в посёлке, он и нашёл себе жену. И жизнь, вроде, наладилась. Пережив страшную трагедию, Павел отыскал своё место на Земле. Не сломался и не наложил на себя руки, а стойко выдержал все испытания судьбы и сумел стать полезным тем, кому действительно требовалась помощь. Это ли не счастье? Твёрдо знать, что ты нужен, что люди нуждаются в тебе, и ты делаешь благое дело. По-моему, это дороже здоровья. Потому как, что толку быть здоровым и привлекательным, но никому, кроме себя, не нужным человеком? По-моему, это ещё хуже, чем потерять здоровье и красоту.

Павел Иванович не жаловался на судьбу. Напротив, благодарил её за то, что она послала ему такие тяжёлые испытания, ведь, не будь их, он бы не встретил Веру – свою горячо любимую жену, и не помог бы многим хорошим людям. Теперь, на склоне лет, Павел убедился в том, что всё было не зря. Это ли не величайшая радость? Ведь большинство людей на Земле часто убеждаются в обратном.

5

Из общения Балдуина и Арсения №2 ничего путного не вышло. Когда мы пришли в отделение стационара, и мой парень наконец вернулся под наблюдение своего санитара, он сказал мне следующее об Арсении №2:

– С ним невозможно! Как ты терпишь его нытьё?!

Да, Арсений №2 зачастую бывал очень мрачен. Вот что он рассказал мне о себе однажды. Его монолог я привожу без каких-либо изменений. Из него можно понять, каким этот парень обладал характером.

– Сколько себя помню, меня не понимал никто. И сам я себя не понимал. В моей голове постоянно звучала музыка, и прошло довольно много времени, примерно несколько лет, прежде чем я научился её записывать. А она рвалась наружу. Мой дух буквально распирало изнутри. И как только я научился записывать созвучия, рождавшиеся в моей голове, мне полегчало. Но ненадолго. Вскоре мне на душу опустилась чёрная, тягучая, несравнимая ни с чем тоска. Хотя, наверное, она всегда была со мной. Я не знаю, откуда она взялась. Тоска рвала меня в клочья. Делала унылым любой, даже самый солнечный и удачливый день. Я не знал её причин. Вначале я думал, что так мрачен из-за скандалов и развода родителей. В моменты особой напряжённости, когда их взаимные оскорбления и упрёки становилось невозможно слушать, я сбегал в сад, в заросли пахучей сирени и терновника, чтобы там спрятаться от невыносимого осознания того, что «как раньше» уже ничего не будет, и скоро моей прежней детской счастливой жизни придёт конец. Я, как мог, пытался отсрочить его. Прилежно учился, занимался музыкой, но ничто не помогало.

Затем я думал, что так мрачен из-за неудач на личном фронте. Все мои влюблённости заканчивались ничем. Я не мог найти ту, душа которой стопроцентно резонировала бы с моей. Я постоянно ощущал ледяную стену разной толщины, разделявшую меня с моими избранницами. Я не мог полностью раствориться в них и в своей любви, будто меня что-то останавливало, сковывало мои действия. Я даже не любил, когда ко мне прикасались. Я не мог терпеть чужих прикосновений! Почему? Наверное, потому, что жаждал прикосновений лишь одной души, которую мне ещё предстояло встретить.

Но внешне я не был мрачен. Никогда. Хоть и не улыбался. Но я любил шутить, стараясь за этими шутками скрыть своё гнетущее состояние, чтобы никто, не дай Бог, не догадался, что на самом деле творится у меня в душе. Люди считали меня непредсказуемым человеком, у которого на уме лишь он сам. Но и это было не так. О себе я никогда не думал. О чём угодно, но только не о себе.

Моя душа постоянно болела и ныла, как сплошная незаживающая рана, и я выплёскивал эту боль в свою музыку, но её от этого не становилось меньше. Я ходил к гипнологу, регрессологу и экстрасенсу, но это не дало никаких результатов. Они пытались направить мой внутренний взор далеко в моё подсознание, чтобы найти корни моих проблем, которые, как они считали, уходили в глубокое детство или даже в предыдущее воплощение. Но скажу сразу, в реинкарнацию я никогда не верил. Я не увидел ничего, кроме серого клубящегося тумана. А чувства… Их природу я и сам не понимал.

Ещё в глубокой юности я понял, как мучительны для меня вечера в одиночестве, когда нет репетиции или спектакля. После окончания консерватории я работал дирижёром. Когда выдавался такой свободный вечер, я посвящал его сочинительству. Сочинял и одновременно страдал. Я не мог позволить себе сорваться с места и побежать в какой-нибудь близлежащий бар, чтобы найти собутыльника и утопить свою тоску в алкоголе, – я раз и навсегда решил для себя никогда не употреблять спиртное. А почему? Да потому, что от него становилось только хуже. При опьянении грусть становилась ещё невыносимее и накидывала свою удавку мне на шею. Наверное, таковым было свойство моей нестабильной психики. Поэтому в какой-то момент я решил вообще не пить. Это решение мне одновременно и помогло, в плане здоровья, и навредило во взаимоотношениях с другими людьми, так как непьющий человек всегда выбивается из любой компании, и ему трудно наладить эмоциональную связь с собеседником. Иными словами, он становится менее коммуникабельным, а я и так слыл затворником и имел довольно нелюдимый характер. Радоваться я совершенно не мог: хоть с алкоголем, хоть без. Праздновать что-либо, смеяться, веселиться являлось для меня чем-то противоестественным и совсем не нужным. Я считаю, что прожил скучную, неинтересную жизнь. Даже не прожил, а тупо просуществовал. Мне всего тридцать, но кажется, что она уже позади. Она пролетела у меня перед глазами, как сон. Ничего толком не осталось в памяти. Только вечная не проходящая тоска без причины и повода. Теперь я не знаю, как жить дальше.

И всё это он заявлял, как было сказано выше, в тридцать лет! Арсений №2 рассказал это всё в один из вечеров, когда Балдуину было плохо, и мы с ним не могли общаться. За окном лил дождь, выл шквалистый ветер. Капли, швыряемые ураганом, неистово били в оконные стёкла. А у меня в руке грелась чашка с ароматным чаем, который заботливо сделал Арсений. У окна на мольберте стоял недорисованный портрет любимого, накрытый чёрной атласной мантией, а в голове не было ни одной мысли, кроме мысли о дожде. Арсений никогда не занимал моей головы дольше минуты.

– Не получится ничего у нас, – вдруг сказала я ему.

– Почему?

– Потому, что я тебя не люблю, – просто ответила я.

– А Его любишь? Что там можно любить…

– Всё.

Мы замолчали, вслушиваясь в музыку дождя.

– Мара! – наконец не выдержал Арсений №2. – Ты подвергаешь себя смертельной опасности рядом с ним! И всё ради чего?

– Мы все подвергаем себя опасности.

– Ну, мы с врачами хотя бы получаем за это деньги, а ты…

– Не всё измеряется деньгами, Арсений.

– Конечно, не всё, но у нас нет выбора, понимаешь: ни у меня, ни у врачей. Это – единственное место, где можно нормально заработать. А ты находишься здесь добровольно, каждый день рискуя заразиться, и тебе за это даже не платят!

– Я здесь ради Балдуина!

– Что тебя ждёт рядом с ним? Посмотри на себя! Ты ведь молодая, красивая девушка! Умная, талантливая…

– Хватит!

– Пожалуйста, давай уедем отсюда! Ты знаешь: я люблю тебя. Я на всё готов ради тебя! Я всё для тебя сделаю! Тебе будет хорошо рядом со мной!

Меня тошнило от его слов.

– Бросить Балдуина в таком состоянии? Ни за что! Я люблю его!

– Ты не любишь его! Тебе его просто жалко!

– Убирайся вон! – прошептала я.

Такой чудесный дождливый вечер был испорчен.

Когда Арсений №2 ушёл, я взяла в руки книгу, но читать не смогла и отбросила её в сторону. Санитар очень, очень мне нравился, он не мог не нравиться, но любви я к нему не испытывала.

Мне стало очень паршиво на душе и обидно за Балдуина. Я торопливо встала, поправила волосы перед зеркалом и отправилась в палату к нему. В памяти эхом отдавались слова Арсения №2. Я подвергала себя смертельной опасности. Но мне было плевать.

Балдуин не спал. Просто лежал и смотрел в потолок. В моменты обострений болезни ему было так плохо, что он не мог ничего делать: ни читать, ни играть в шахматы, ни смотреть телевизор, ни сочинять. Да-да, он писал потрясающие рассказы и мечтал стать писателем. Я верила, что он выздоровеет и обязательно исполнит свою мечту.

Увидев меня, он улыбнулся.

– Привет, солнце! – радостно поприветствовал меня любимый.

– Привет…

***

– Знаешь, я совсем не помню, как мы познакомились, – сказала я, глядя в потолок.

Я лежала на кушетке рядом с Балдуином. В палате стоял терпкий запах лекарств на основе сильнодействующих трав. Пётр Игоревич запретил нам находиться так близко друг к другу, но начхать я хотела на его запрет. Шершавые бинты немного царапали мне щёку и плечи, но это были такие мелочи.

– Мне кажется, мы всегда друг друга знали…

– Мне тоже, – признался Балдуин, и я почувствовала его улыбку сквозь повязки. Когда улыбалась его душа, я всегда об этом знала.

– Знаешь, иногда мне кажется, что всё это не настоящее. Что я никак не могу проснуться от кошмарного сна… Ты, Мара, – единственный светлый островок в этом океане безумия.

Безумия… Да… Сколько бы я не напрягала свою память, я не могла вспомнить, где и когда мы с Балдуином познакомились. Вообще, многие события последних лет стёрлись из моей памяти. И у меня создавалось такое впечатление, будто меня выдернули из какой-то другой жизни и поместили сюда, в этот странный лепрозорий, с единственным пациентом, который всё никак не выздоравливал. И целью этого учреждения было вовсе не исцеление, а… что-то другое, то, что выходило за рамки человеческого мышления и восприятия. Мы – все, кто окружали Балдуина, оказались связаны с ним в той или иной степени общей судьбой, и, наверное, этот лепрозорий был и нашим роком.

– Балдуин… – тихо позвала я. – А ты помнишь своих родителей?

– Да, я помню их лица, но не могу вспомнить, кем они были или есть…

– У меня та же ерунда.

– А детство?

– А его будто вовсе не было.

– У меня было, но какое-то… не особо счастливое…

Мы так тихо и болтали, убаюканные стихающим дождём, пока не отключились. Я уже не помню, кто первым заснул. Правильно говорят, что сон рядом с любимым человеком – самый крепкий и здоровый. А утром нас бесцеремонно разбудил Арсений №1 и с некоторым злорадством сообщил, что прибыла проверка из Минздрава.

***

Проверяющий был только один. Он представился как Элладий Александрович. Почему-то и он сам, и его имя, и захудалая машина, на которой он приехал, показались мне смутно знакомыми.

Это был мужчина средних лет с пронзительными тёмными глазами и тяжёлым взглядом. Его непослушные густые волосы торчали в разные стороны. Светлая клетчатая рубашка была небрежно расстёгнута на две верхние пуговицы. Поверх неё проверяющий накинул помятую кожаную куртку. Никакого соблюдения дресс-кода чиновников, вроде костюма, галстука, начищенных и блестящих туфлей или ботинок у него не наблюдалось. И, похоже, что только меня одну его внешний вид удивлял.

Но мне понравилось, как повёл себя с ним главврач. Саша ничуть не заискивал, не лебезил перед начальством, как обычно делает большинство людей в таких случаях. Он держался естественно, с достоинством, и разговаривал с проверяющим, как равный с равным.

Мне показалось, или… тот упорно сверлил меня взглядом? Проверяющий будто на глаз определил, что я симулянтка, но ничего не сказал и прошёл в кабинет главврача, изучать документацию. А я ещё долго всматривалась в номер его машины. И даже сочетание цифр казалось мне знакомым. Я зажмурилась, а затем отправилась в отделение стационара. Именно подслушивать под дверью я и намеревалась. Мне было страшно. Страшно, что проверяющий сразу заметит ошибку и потребует главврача исключить меня из медучреждения немедленно.

И мои догадки подтвердились. Двери были тонкими, и голоса хорошо прослушивались. Можно было даже различить слова.

– Что она здесь делает? Что здесь делает здоровая? Что вообще здесь, мать вашу, происходит?! – слышался негодующий голос Элладия Александровича.

Меня затрясло. Саша что-то культурно отвечал ему, не повышая голоса. Сквозь дверь я не могла разобрать слов.

– Мара, что ты…

– Тише! – шикнула я на подошедшего Арсения №2 и прислонила ухо к щели.

– Мара, пойдём…

– Заткнись!

– …А что вы, собственно, хотите? Ладно, я могу хоть с сегодняшнего дня оформить её санитаркой, – услышала я приглушённый голос Саши.

«Фух!» – облегчённо выдохнула я. Меня не собирались выгонять.

Проверяющий что-то тихо сказал, а затем снова повысил голос:

– Дело не только в ней! У вас одно нарушение на другом! Но эта девушка у вас в стационаре! Она, что, подопытная, или как украшение здесь у вас…

– Элладий Александрович, при всём уважении…

– У нас проблема. Кажется, мы друг друга недопоняли, Александр Юрьевич.

– Ну, поймите, допустим, я её выпишу сегодня-завтра, так она же в тот же день вернётся. Что мне её, с полицией отсюда выставлять?

– Если потребуется…

– Это же издевательство какое-то!

– Издевательство? Издевательство – держать здорового человека в лепрозории! Вы что, Александр Юрьевич, диссертацию пишете о механизмах и скорости заражения лепрой, а эта… Мая, тьфу, Мара, в качестве живого примера?

– Я много раз просил её уйти. Мы все просили, но у неё здесь парень, родной человек…

– Парень, значит…

Повисла пауза.

– А ну-ка, пойдёмте, посмотрим на этого парня.

Я не успела сориентироваться, как тут же по лбу меня ударила распахнувшаяся дверь. Взгляд Элладия метал молнии. Но Саша оставался невозмутим и спокоен.

– Что тут у нас? – разъярился проверяющий, поняв, что я подслушивала.

Арсений взял меня за руку и выдвинулся вперёд, как бы заслоняя собой.

– Безобразие! – прошипел Элладий и направился в палату Балдуина.

Я дёрнулась вслед, но Арсений №2 удержал меня.

– Не надо, не ходи!

– Пусти! – с ненавистью воскликнула я, но хватка у санитара была крепкая.

– Ни к чему тебе там быть!

– Дурак, отпусти!

Я стала вырываться сильнее, и Арсению №2 пришлось уступить. Я побежала вслед за главврачом и Элладием, и уже когда до палаты Балдуина оставалось совсем немного, Саша захлопнул дверь прямо у меня перед носом.

– Хватит уже, выдохни! – успокаивал меня санитар.

– Ты зудишь, как надоедливая муха! – с досадой ответила я, но Арсений был прав: Балдуину я бы ничем не помогла, да ему, собственно, и не требовалась моя помощь. Он был болен и находился в лепрозории на законных основаниях.

Я не знаю, что проверяющему сказал мой парень, но вышел Элладий из его палаты поникшим и притихшим, вмиг растерявшим свою уверенность и превосходство. Я поразилась такой разительной перемене в нём, произошедшей буквально за десять минут.

– До свидания, – коротко сказал Элладий. Его колючий взгляд стал пустым. Он молча сел в свою видавшую виды машину, безучастно захлопнул дверцу и выехал за ворота. Больше я никогда не видела Элладия в лепрозории.

Как бы я потом не допытывалась, Балдуин так и не признался, как тогда прошёл визит проверяющего. Но после его отбытия ничего не изменилось для нас. Время в лепрозории будто замерло. Либо, наоборот, это лепрозорий был местом вне пространства и времени, где нарушались привычные законы логики, и ничего не имело смысла. Мы все, его обитатели, старались провернуть тугое колесо судьбы в нужном направлении, а оно всё сопротивлялось, сопротивлялось… Жизнь казалась нам неподъёмной глыбой, которую не сдвинет с места даже сам Атлант. А мы были всего лишь людьми…

6

К зиме в отделении стационара мы остались втроём, не считая врачей. У Арсения №2 заболела мать, и он был вынужден взять отпуск за свой счёт и уехать домой. Я осталась без санитара, а Арсений №1 не горел желанием выполнять работу своего напарника, поэтому мне пришлось стирать свою одежду и постельные принадлежности самостоятельно, а также ходить за обедом, завтраком и ужином. Никто не носил мне горячий чай и печенье по вечерам, не смотрел с надеждой на окна моей палаты во время перекура в больничном дворе, не улыбался при встрече, не подбадривал добрым словом… Балдуину было так плохо, что он практически не вставал с постели. Мы вдвоём с Арсением №1 выхаживали его. И санитар, ссылаясь на свою занятость, ещё и заставлял меня мыть полы в наших с Балдуином палатах и в общем коридоре! И я мыла – только потому, что мне было не всё равно, и я бы не позволила своему парню лежать в пыльном помещении. Но Арсений №1 ловко скинул на меня свою обязанность! Я долго не разговаривала с ним из-за этого.

Но, вообще, были и плюсы. Бывало, когда повару нездоровилось или он отлучался куда-то, Арсений №1 готовил есть сам. Он варил супы с мясом, а на завтрак любил жарить сырники. Мне нравилось, как он готовил. Говорят же, талантливый человек талантлив во всём. Санитар Балдуина прекрасно справлялся со своими обязанностями. Ещё он сочинял музыку, гениально владел игрой на фортепиано, хорошо играл в шахматы, в совершенстве знал немецкий и французский языки, а также, как и его подопечный, писал рассказы. Правда, большинство из них так и остались неоконченными, но Арсению просто не хватало времени записать концовки, а все они были у него в голове.

После Нового года мой санитар вернулся. Его матери стало лучше, и он поехал зарабатывать деньги дальше. А спустя неделю после приездаАрсения №2 в лепрозорий заявился его потрёпанный жизнью отец, которому теперь, на старости лет, захотелось внимания и участия сына в своей жизни.

Аркадий Васильевич создавал впечатление человека ненадёжного, ветреного, рискованного. Таким он, по рассказам Арсения №2, и являлся. Внешне они с отцом были очень похожи. Мой санитар унаследовал от родителя высокий рост, красивые черты лица и густую тёмную шевелюру. Несмотря на возраст, Аркадий не был седым. Он всё ещё держался уверенно, гордо расправив широкие плечи, и считал, что имеет полное право вмешиваться в судьбу сына и давать ему советы, как жить. О том, что Арсений работает в лепрозории, он с трудом узнал от его матери. И… приехал, надеясь прилепиться к сыну и жить за его счёт. Наверное, этот пройдоха уже навёл справки о том, какие зарплаты в лепрозории, и что там деньги реально платят, а не кормят завтраками.

Арсений, на удивление, принял отца тепло. Это ещё раз доказывало, что санитар был очень добрым и не помнил зла. И не побоялся же этот Аркадий Васильевич приехать в такое пугающее суевериями место! Бесстрашный человек!

Он задержался на ведомственной квартире слишком долго. Уже пора бы и честь знать, но Аркадий Васильевич, по-видимому, решил поселиться у сына насовсем. Прошёл месяц, а он и не думал уезжать, ведь, у него, как оказалось, не было своего жилья. Аркадий снимал комнату в коммуналке и перебивался случайными заработками. А здесь бесплатное жильё, еда на халяву и сын рядом, а не противные квартирные хозяева. Напрасно Арсений №2 надеялся, что его отец начнёт работать. Он даже разговаривал с Сашей, чтобы устроить того санитаром, но главврач возмутился:

– Ты в своём уме? Три санитара на одного пациента?

От нечего делать Аркадий снова начал пить. Он быстро нашёл собутыльников и начал водить их в квартиру сына, чтобы играть в карты. Арсения №2 такое положение дел, конечно же, возмутило. Он много раз говорил с отцом, пытался воззвать к его разуму. Между ними начались скандалы. Пьяные дебоши мешали спать, поэтому мой санитар начал оставаться ночевать в стационаре.

– С этим надо что-то делать! – «остроумно» посоветовал ему напарник, будто открыл Америку.

– Я знаю, но что?

– Вызывай полицию. Делай что-нибудь, а то он так тебя из твоей квартиры выживет.

– Вызвать полицию, чтоб она забрала родного отца? – возмутился Арсений №2.

– Тогда сам с ним разбирайся.

Но мой санитар даже не мог допустить мысли о том, что можно поднять руку на собственного родителя. Несмотря на неблагополучную семью, воспитан он был правильно.

– Смотри, если ты не разберёшься сам, я буду вынужден доложить об этой ситуации начальству, – сказал санитар Балдуина, злорадствуя про себя.

– А тебе-то какое дело до этого? – возмутился Арсений №2.

– Такое! Я не намерен за тебя работу делать, пока ты ползаешь по лепрозорию, как сонная муха, – самоуверенно заявил Арсений №1, хотя он-то не удосужился исполнить часть обязанностей напарника, даже когда тот уходил в отпуск, ещё и заставил меня мыть полы, хотя я официально числилась пациенткой. Да и не ползал мой санитар, как сонная муха, но Арсений №1, конечно же, воспользовался случаем, чтобы уколоть его и из белого сделать чёрное, как говорится.

– Арсений, правда, с этим надо что-то делать, – вмешалась я. – Почему ты должен это терпеть? Они же, наверное, и квартиру портят. Что скажут хозяева, когда решат наведаться в своё жильё? А если эти алкаши что-то сломают? Возмещать ущерб придётся тебе.

– Я не могу выставить на улицу родного отца! – строго и непреклонно ответил Арсений, точно настоящий рыцарь.

– А тебя можно так выставлять? Нет, я не понимаю, как можно это терпеть! Твой отец – взрослый мужчина. Пусть идёт зарабатывает себе на квартиру. Ты ему вообще ничего не должен, учитывая, что ты у него ничего не брал! Слушай, просто дождись, пока он куда-нибудь уйдёт, и смени замок!

– Не получится. Он постоянно дома. Только за водкой на пять минут в ближайший магазин выходит.

Ситуация зависла в воздухе. Мой санитар так и продолжал ночевать в стационаре. И, возможно, такое положение вещей его самого устраивало. Арсений № 2 и сам бы не отказался жить в лепрозории, поближе ко мне, но по правилам это было запрещено. Был установлен лишь график ночных дежурств, где его фамилия встречалась чаще всего.

Ведомственное жильё предоставлялось бесплатно. Лепрозорий снимал квартиры для сотрудников, но оплачивать коммунальные счета приходилось им самим.

– Я не представляю, Арсений! Как ты можешь оставаться таким спокойным? Это же – алкаши! А если они кран забудут закрыть и затопят соседей, или газ откроют, или, не дай Бог, пожар устроят!  – причитала я.

– Я не спокоен. Просто не показываю этого.

– Пока не поздно, пока они не наделали беды, их нужно немедленно выставлять оттуда. Поговори с напарником, пусть он тебе поможет.

– Арсений? Он только позлорадствует в ответ!

Конечно, Арсению № 1 было легко рассуждать и указывать другим на их ошибки. Сам-то он происходил из благополучной семьи. Его отец был учёным-агрономом, а мать преподавала в училище. Семья интеллигентов, как-никак, да и людьми они были порядочными, и надышаться не могли на своего Арсика, короче, раздули ему эго до небес, причём с детства. Удивительно, как он сошёлся с Балдуином, и как мой парень так незаметно смог прогнуть его под себя. У меня в голове возникла спасительная идея.

– Хотя нет, не говори. Я знаю, кто сможет помочь.

Мне тоже откровенно было скучно, и глаза загорелись в предвкушении устройства какой-нибудь авантюры. Нет, у меня был реальный шанс решить проблему Арсения. Я обратилась к Балдуину и попросила его содействия в сложившейся ситуации. Я прекрасно знала, что при желании он мог «приказать» своему санитару помочь напарнику. Арсений №1 послушался бы, чтобы угодить подопечному, словно своему королю. Иногда мне казалось, что он бы сделал ради Балдуина что угодно, хоть в ад вместо него отправился.

– Он – мой единственный настоящий друг. Прикипел я к нему, – как-то между делом разоткровенничался санитар.

Видно, кроме моего парня, у него действительно больше друзей не было. Я ни разу не слышала, чтоб его звал к телефону кто-то, кроме родителей, а писем он не получал вовсе. Да, с таким трудным характером немудрено было остаться в одиночестве. Но и у моего санитара характер тоже был не сахар, только в другом направлении – он находился в вечной депрессии, и мог этим довести до белого каления кого угодно.

Конечно, я подозревала, что Балдуин оказался не в восторге от моей просьбы, но всё-таки согласился поговорить со своим санитаром. И этот разговор, специально ли или нет, произошёл при мне. Он был очень коротким.

– Арсений, я слышал, у твоего напарника проблемы. Сделай доброе дело – помоги ему разрешить ситуацию с отцом.

– Но я…

– Сделай это, Арсений.

– Угу.

Я поразилась, как просто Балдуину удалось заставить Арсения №1 согласиться. Он будто реально приказал ему, и тот безропотно принялся исполнять приказ, словно подопечный имел над ним какую-то тайную власть.

Наверное, санитар просто до жути боялся одиночества. Оно было его навязчивым кошмаром. И он цеплялся за Балдуина, как за последнюю соломинку, лишь бы не остаться одному, готов был ради этого даже переступить через собственную гордость и снизойти до того, кого втайне считал ниже себя. Арсений № 1 почти никогда даже не удостаивал своего напарника разговором, ещё и позволял себе критиковать его работу, хотя у начальства никаких нареканий не было. Арсений №2 добросовестно исполнял свои обязанности санитара. Нет, он был даже больше, чем санитар, впрочем, как и Арсений №1. Они оба, а также и Саша, и Пётр Игоревич стали для нас семьёй. Я не знаю, как бы мы пережили это непростое время в лепрозории, если бы на их месте были другие люди.