Тугие узлы отечественной истории. Книга вторая

Его основное литературно-публицистическое произведение – книга «Дни» – была издана в СССР в ленинградском издательстве «Прибой» еще в 1925 года в разделе «Библиотека русской революции и гражданской войны», причем, по бытующей ныне легенде, чуть ли не по личному указанию самого В.И.Ленина. До этого она была опубликована в журнале «Русская мысль», №№1-2 в 1922 году, а затем выпущена издательством М.А.Суворина в Белграде в 1925 году. Тот, кто читал эту книгу, легко мог подметить, что в ней наиболее выпукло отражены всего лишь три основных исторических эпизода отечественной истории: массовые беспорядки и безуспешная попытка устроить еврейский погром в Киеве в 1905 году, эпоха «распутинщины» 1916 года и очень подробное, почти детальное описание процедуры отречения Николая II от престола в феврале-марте 1917 года. Все остальное – не более, чем гарнир к основному блюду на выбор и на вкус потребителя. Если судить с позиций наших сегодняшних совокупных представлений и знаний об этих исторических событиях, во всех трех упомянутых мизансценах В.В.Шульгин объективно сыграл роль «полезного буржуазного идиота» согласно бессмертной формуле, которую то ли по праву, то ли бездоказательно приписывают В.И.Ульянову (Ленину). Посмотрим объективно на описываемую автором ситуацию с самых разных сторон и попробуем сделать собственные, не навязанные никем выводы.

Допустим на минуту, что умирающему от прогрессирующей умственной болезни вождю мирового пролетариата действительно в 1923 году так уж и нечем было больше заняться, чтобы в условиях своего фактического отстранения от рычагов власти и управления страной, в перерывах между периодической «надиктовкой» дежурным стенографисткам Совнаркома и, одновременно, осведомительницам И.В.Сталина (Джугашвили) «Писем к съезду» и «программных статей для будущей горбачевской перестройки» (составивших, однако, ни много, ни мало содержание целого 45-го тома ПСС В.И.Ленина), у него еще оставалось какое-то свободное время, чтобы изучать книги рядового, в общем-то, российского эмигранта В.В.Шульгина. А уж тем более давать по ним какие-то «руководящие указания» своему неформальному помощнику и личному секретарю В.Д.Бонч-Бруевичу (надо полагать, больно уж крупный и незаменимый специалист по «делу Бейлиса» был сей шляхтич, этнограф, управляющий делами Совнаркома и председатель Комитета по борьбе с погромами…). Так на кой же леший самому (!) Ульянову (Ленину) вообще сдался сей ржавый «осколок старого мира» – белоэмигрант Шульгин? Он что, выдающимся русским мыслителем был, вроде тех. которые по прихоти и злой воле вождя пролетариата отправились в 1922-1923 гг. в долгосрочное зарубежное путешествие аж на целых пяти «гуманитарных» (философских) пароходах? Но Василий Шульгин был далеко не Ильиным, не Бердяевым, не Сорокиным, не Булгаковым, не Кусковой, не Струве и даже не Бруцкусом – так себе, очевидные «печки-лавочки», очередной бытописатель «хроники текущих событий того периода», не более того.

Или, может быть, Ленина почему-то внезапно заинтересовали выводы небольшого публицистического очерка В.Шульгина под названием «1920 год», изданного в 1922 году в московском отделении Госиздательства, в котором якобы анализировались «причины краха белого движения»? Так ведь с точки зрения прикладной государственной политики сей публицистический труд – чушь полнейшая, детский сад, какая-то художественная «одесская баллада» в цветах красного бандита Котовского – белого бандита Стесселя, где единственный вразумительный сюжет касается размышлений несчастного отца о судьбе своего пропавшего на войне сына-добровольца. Так зачем все же большевикам – ярым воинствующим ненавистникам «великорусского буржуазного шовинизма черносотенного оттенка» – столь остро понадобилось живое политическое присутствие в советской России бывшего видного «черносотенного думца» В.В.Шульгина, главного редактора и владельца достаточно популярной среди творческой интеллигенции газеты «Киевлянин»? Рискну осторожно предположить: по причине того, что сей исторический персонаж волею случая стал живым свидетелем «политического шоу» под названием «отречение от престола последнего российского царя», и на сем железобетонном основании он вполне свободно мог действовать в этом политическом спектакле по очень известной и широко распространенной среди практикующих юристов формуле: «Он врет, как свидетель!".

Давайте посмотрим на ситуацию марта 1917 года именно под этим методологическим углом подлинно научного исторического исследования. О том, что Николай II был фактически насильственно свергнут с престола российской империи совокупными стараниями объединенного «кубла» отечественного масонства в царской Государственной Думе и в предательской части военной верхушки командования фронтами действующей армии, где они тоже успели свить свое уютное гнездышко, я достаточно подробно писал в своих книгах «Кукловоды и марионетки» и «Зарубки на гриппозной сопатке» – вновь повторяться по сему позорному и постыдному сюжету не буду. Приведу для раздумий лишь одну цитату из книги «Дни» В.В.Шульгина.

«Через некоторое время Государь вошел снова. Он протянул Гучкову бумагу, сказав:

– Вот текст.

Это были две или три четвертушки –такие, какие, очевидно, употреблялись в Ставке для телеграфных бланков. Но текст был написан на пишущей машинке. Я стал пробегать его глазами, и волнение, и боль, и еще что-то сжало сердце, которое, казалось, за эти дни уже лишилось способности что-нибудь чувствовать… Текст был написан теми удивительными словами, которые теперь все знают…

«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, Мы передаем наследие нашему брату, нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами Государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены. (в данном тексте нет фразы «принеся в том ненарушимую присягу»). Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний (нет – и) помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.

Да поможет Господь Бог России. Николай».

Слова царского манифеста, что и говорить, действительно очень емкие, продуманные, и даже совершенно очевидно выстраданные им! Они воспринимаются читающими эти строки как яркие и мощными и по внутренней силе, и по высокой степени своего эмоционального воздействия. Однако давайте все же более подробно остановимся на этом ключевом эпизоде с отречением царя в изложении г-на Шульгина в свете всего того, что произошло с этим поистине эпохальным историческим документом в дальнейшем. Ибо в числе «100 раритетов российской государственности», экспонированных в 2018 году на выставке в Манеже в Москве, широкой публике был представлен именно тот самый знаменитый акт отречения Николая II от престола в пользу своего брата Михаила Александровича. Попутно замечу – он экспонировался на выставке в единой документальной экспозиции с гектографической копией Беловежского соглашения от 8 декабря 1991 года. Оригинал которого, по многочисленным свидетельствам очевидцев тех событий, куда-то самым таинственным образом вдруг исчез. Вот изображение «царского манифеста», его без труда можно посмотреть в списке документальных источников на сайте «100 главных документов российской истории» в рамках совместного проекта Министерства культуры РФ и Российского военно-исторического общества (РВИО).

И какие же вопросы тот час возникают у любого мыслящего человека в этой связи? Их очень много, но основной из них следующий: а какова же достоверно подтвержденная история появления данного документа в фондах российских государственных архивов? Какой-то то непонятный «запечатанный пакет за №607» с «шифром» какого-то мифического Г.С.Старицкого, поступивший в Библиотеку академии наук еще в июле 1917 года научному руководителю рукописного отдела академику Всеволоду Измаиловичу Срезневскому при посредничестве академиков Котляревского и Дьяконова и при содействии старшего ученого хранителя библиотеки Модзалевского… Когда в 1926 году Академии наук СССР затеяла реорганизацию архивного дела в академии, в частности устроила перераспределение архивных фондов между вновь создаваемыми «специальными» академическими хранилищами, Срезневский, не следует этого забывать, активно выступал против передачи большей части бывших фондов революционной литературы в созданный Институт В.И. Ленина.

Между прочим, занимался этим «богоугодным делом» в том числе и небезызвестный доктор исторических наук этнограф В.Д.Бонч-Бруевич, которого я уже неоднократно упоминал по самым различным поводам. Знаете сколько у создателя теории научного атеизма было «литературных псевдонимов»? Целых тридцать. А помните знаменитую в СССР книгу «Ленин и дети»? Это его наиболее яркое и запоминающееся произведение. История с «перераспределением архивных фондов, которые, к тому же, до той поры относились к ведению Наркомпроса – одного из основных «рассадников и заповедников троцкизма» в стране, возглавляемого в те времена А.В.Луначарским, Н.К.Крупской и знаменитым «академиком от коммунистической истории», редактором журнала «Красный архивист» М.Н.Покровским – это классика жанра искусства изъятия из государственных и ведомственных архивов «ненужных» и «вброса» в научный оборот «нужных» исторических артефактов. Ну, прямо таки повторение знаменитой истории с внезапно найденными «оригиналами» секретных протоколов к пакту Молотова-Риббентропа, хранившихся с какого-то времени в пакете №34 «Особой папки» VI сектора Общего отдела ЦК КПСС и дождавшихся, наконец-то, своего первооткрывателя академика А.Н.Яковлева…

Но, может быть, речь все же шла о моем земляке – полтавском губернаторе во времена А.И.Деникина, присяжном поверенном, статском советнике Георгие Егоровиче Старицком, воспитаннику 50-го выпуска (1889 г.) Императорского Училища Правоведения, который в 1920 году эмигрировал в Софию и который являлся близким родственником академика В.И.Вернадского, имевшего поместье в селе Шишаки вблизи родового гнезда Н.В.Гоголя? Он, между прочим, обучался в этом престижном училище вместе с принцем Петром Александровичем Ольденбургским и флигель-адъютантом ЕИВ, полковником лейб-гвардии Преображенского полка. Кириллом Анатольевичем Нарышкиным, который в юношеские годы дружил с будущим императором Николаем II.

Вас это ни на какие мысли не наводит? К.А.Нарышкин с декабря 1916 года в чине генерал-майора возглавлял военно-походную канцелярию при Императорской Главной Квартире, одновременно был Главой военного управления и полевого суда Его Императорского Величества, в июне 1917 года он выехал в Киев и вполне мог перед отъездом передать своему бывшему сокурснику Г.Е.Старицкому столь важный исторический документ, коим является акт отречения от престола Николая II. Вот что писал Шульгин в своей книге: «Около часу ночи, а может быть двух, принесли второй экземпляр отречения. Оба экземпляра были подписаны Государем. Их судьба, насколько я знаю, такова. Один экземпляр мы с Гучковым тогда же оставили генералу Рузскому. Этот экземпляр хранился у его начальника штаба, генерала Данилова. В апреле месяце 1917 года этот экземпляр был доставлен генералом Даниловым главе Временного правительства князю Львову. Другой экземпляр мы повезли с Гучковым в Петроград. Впрочем, обгоняя нас, текст отречения побежал по прямому проводу и был известен в Петрограде ночью же…». Уже не вполне понятно: кому и для каких целей оказался столь нужным «другой», также подписанный царем Николаем экземпляр отречения – для отчета по командировке Гучкова и Шульгина на экстраординарном собрании питерских масонов, что ли? И где он, спрашивается, сегодня хранится? Не в Чарлстоне ли случайно или в «Доме Храма» в Вашингтоне (США), где стараниями масонов сформирована одна из богатейших в мире библиотек оригиналов древних актов?

Остановимся на вопросе совершенно очевидных странностей внешнего оформлении этого важнейшего государственного акта. Повторять чьи-то глупости и нелепости вслед за руководителем Федерального архивного агентства А.Н.Артизовым только потому, что он сегодня является очередным главой этого ведомства, я не намерен. С меня вполне достаточно многочисленных «художеств» его предшественников Пихоя и Мироненко. Ведь то, что он произнес в своем интервью журналу «Родина» к 100-летию Октябрьской революции, вполне достаточно, чтобы усомниться в его компетентности и как специалиста архивного дела и как ученого: «С точки зрения источниковедения, которое посвящено методам и приемам работы с историческими документами, подпись – один из важнейших реквизитов документа. И не имеет значения, чем она сделана (ручкой или карандашом), какими чернилами, какого цвета и с какими ошибками. Петр Великий был умнейший человек, но Бог не дал ему грамотности. В слове из пяти букв царь делал три ошибки. И что нам теперь в документах, которые он подписал, сомневаться?»

Да, именно так – сомневаться, причем всенепременно и в обязательном порядке. По заветам создателя метода радикального сомнения Рене Декарта, который говорил: «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью». Иначе мы в истоках и причинах появления, к примеру, известной исторической фальшивки под названием «Завещание Петра Великого» не разберемся никогда! А то, что данный вопрос далеко не праздный, а вполне прикладной, свидетельствует хотя бы следующий достаточно красноречивый факт. В 2019 году Российское историческое общество вместе со Сбербанком, РЖД, группой питерских историков из института истории РАН и ученых Высшей школы экономики запустили целый проект по изучению рукописей Петра Великого и для этого создали специальную IT-программу по распознаванию почерка Петра I в его рукописях. В которую, по сообщениям СМИ, уже загрузили свыше 10 тысяч документов, написанных первым российским императором! Согласитесь, что столь внушительная цифра выглядит несколько странной на фоне утверждения главы Росархива о полной неграмотности царя… Неграмотный правитель вряд ли смог бы выпустить в свет столь потрясающий государственный акт, как этот Указа Петра I: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальника не смущать». Это же поистине нынешняя универсальная формула всей системы управления в современных условиях: « Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»!

Главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук В.Лавров абсолютно правомерно поставил перед властями и обществом целей ряд недоуменных вопросов, которые дают все основания сомневаться в подлинности «акта отречения Николая», предоставленного на обозрение широкой публике. Да, само отречение было, это несомненно. А вот как отречение от престола императора Николая II и его преемника Михаила было документально, юридически оформлено и какова степень легитимности абдикационного акта, адресованного какому то «начальнику штаба» и зачем-то «контрассигнованного» бароном Фредериксом, пусть и далее сушит свои заплесневелые мозги яйцеголовая академическая публика! Мне абсолютно безразлично, кто из их наиболее достойных представителей – Поклонская, Спицин или Пчелов – более прав, а кто более неправ в своих оценках. Официальная государственная экспертиза этого так называемого «царского манифеста» как подлинника государственного законодательного акта проведена не была – а посему, уважаемые академики и всякие прочие член-корры с докторами наук, гуляйте пока лесом, вяло переругиваясь друг с дружкой по поводу содержания и внешнего оформления очередной исторической… скажем осторожно так – нелепости и несуразности…

Сей основополагающий документ поступил, оказывается, в ГАРФ (точнее – в Госархив СССР) в составе архива Наркомата рабоче-крестьянской инспекции. Так, по крайней мере, излагает историю его появления в главном архивном хранилище страны его бывший глава доктор истории С.Мироненко. Уже необычайно любопытно. Почему, спрашивается, он находился не в составе архивных массивов ОГПУ, коль скоро им очень и очень плотно заинтересовались вначале питерские, а затем и московские чекисты? Которые не только открыли отдельное уголовное дело по статье 78 УК РСФСР против С.Ф.Платонова и его сотрудников по факту «сокрытия от советской власти документов в целях их использования для будущего монархического хозяина России», но не поленились в свое время созвать целую экспертную комиссию для подтверждения «подлинности» обнаруженных в Академии наук абдикационных документов Николая и Михаила Романовых? Где тогда акт проведенной «научной экспертизы», доложенной почему-то не Сталину, Менжинскому, Ягоде или хотя бы тому же Кирову, а непосредственно большому специалисту по проблемам развития промышленности страны, председателю ВСНХ Г.К. (Серго) Орджоникидзе, который к тому времени еще даже полноправным членом Политбюро ЦК ВКП (б) не был? Где, наконец, обитается сегодня протокол переговоров Николая II c представителями Государственной Думы, составленный упоминавшимся мною ранее начальником походной канцелярии генералом Нарышкиным под названием «Протокол отречения» и каково его точное, а не приблизительное, описательное содержание?