Черное Солнце. За что наказывают учеников

Конечно, Черный жрец прекрасно понимал, как именно, несмотря на всегдашнюю северную сдержанность, относится к нему Яниэр. Но Элиар уже постиг: все можно потерять, потерять легко и в одно мгновенье, а потому он научился в полной мере ценить то, чем владеет, даже если достались ему какие-то крохи. Научился наслаждаться тем вином, которое есть сегодня, ведь лучшего урожая могло и не быть. Время смягчило его: он долго падал в пропасть одиночества и достиг дна. Яниэр и Агния – они оба возненавидели его, оба отвернулись после того, что он совершил с Учителем. И все же Яниэр никогда не оставлял без внимания его просьбы, порой оказывая важные услуги или делясь сведениями. А сейчас накопленные знания и опыт Белого жреца были поистине бесценны для изнемогающего под сиянием черного солнца Бенну.

Элиар не сомневался: ни один из соучеников не откажется расквитаться с ним за смерть Учителя, едва выпадет такая возможность. Но также знал Элиар и то, что месть бессмысленна и бесплодна: он выяснил это на собственном горьком опыте. Еще ни одно сердце не перестало болеть, не утолило тоску, свершив возмездие. Еще ни одна душа не возвратилась к жизни после того, как за нее отомстили и убийцу постигла расплата. А вот самому Черному жрецу в конце концов удалось вернуть к жизни того, кого он умертвил, тем самым хоть немного уменьшив свой грех.

Больше всего на свете Элиар хотел бы выйти из темного омута прошлого с прощением и примирением, но, увы, то было невозможно. Даже если соученики однажды сжалятся и оправдают его, даже если небо упадет на землю и Учитель проявит к нему милосердие, сам Элиар никогда не сумеет расстаться со своим грехом. Этот грех слишком тяжел, он будет висеть на душе предателя и убийцы до скончания времен… Нет, простить себя он не сможет никогда.

Как выяснилось, время не лечит… лишь выносит на первый план самое главное, стирая то, что стало незначительным.

Элиар тяжело вздохнул. Из глубин памяти вновь поднималась щемящая грусть, и грудь болезненно сжалась. Чувства, похороненные в душе вот уже много десятков лет, вновь пробудились и воскресли. Сердце затрепетало, мучимое жгучей болью.

О небожители, как только решился он умертвить Учителя? Как он сумел? Иногда Элиар не верил, что сотворил это злодеяние своими руками – сотворил наяву, а не в кошмарном сне. К тому моменту, как наконец удалось призвать из небытия душу наставника, ситуация на Материке уже стала критической. Увы, другого выхода не было: Элиар знал заранее, что возрожденного, вернувшегося после ухода за грань Красного Феникса, заветную душу которого невероятными усилиями выцарапал он из длинных когтей смерти, придется снова убить. Знал, что понадобится ждать целых сорок дней, терпеливо ждать, пока завершится процесс трансмутации, пока новое тело Учителя полностью преобразится и станет пригодным для великой искупительной жертвы.

Как выдержал он те сорок бесконечных дней, мучительно выжидая, пока лотосная кровь вызреет и наберет чистейший цвет солнечного огня, и полностью заменит собою обычную, смертную кровь? И даже больше того – вытерпев целых девять дней сверх необходимого, дабы жертву наверняка приняли в Надмирье… а может, попросту откладывая непростое решение до последнего. Да, он медлил еще девять лишних дней… вроде бы для верности, для надежности ритуала, но на самом деле – не смея преступить чудовищную роковую черту, пройти точку невозврата, после которой путь назад, к прежней жизни, будет закрыт. Там, в новом неизведанном мире, где по сияющему алтарному камню текла священная красная киноварь, странным образом они переставали быть Учителем и учеником, а становились жертвой и убийцей, навеки связанными кровью.

Черный жрец думал, что закалил свое сердце, как сталь, но в роковой час оно вдруг сделалось мягкой глиной, заставляя оттягивать и оттягивать, отодвигать назначенный день жертвоприношения.

Как только не сошел он с ума от ожидания и понимания того, что предстоит совершить? Как только разум его не был смят, не был раздавлен, как жалкая скорлупка, великой тяжестью этого понимания?

Впрочем, в последнем Элиар отнюдь не был уверен. Казалось, в те дни душа его выгорела дотла, а разум и в самом деле пал в борьбе с подступающим безумием – вне себя от отчаяния и гнева, Элиар рухнул в самую черную, самую глубокую бездну, погрузился в самую пучину греха. Память его была безупречной памятью великого жреца: он не умел забывать. Но кое-что все же забыть умудрился… хоть убей, Черный жрец совершенно ничего не помнил из трагического ритуала жертвоприношения. Он будто помешался тогда и не давал себя отчета в происходящем.

Говорят, разум способен подавить особенно болезненные, разрушительные воспоминания. Вероятно, память Элиара не выдержала и судорожно исторгла нестерпимый эпизод. Хотелось бы думать, что безжалостным убийцей в тот закатный час и вовсе стал не он, а кто-то другой, но это был уж слишком легкий способ договориться с совестью. Нет, жизнь не так проста. Приходилось учиться принимать ответственность за собственные поступки и жить в суровой реальности, сформированной их последствиями.

Одна только мысль об этом была невыносима. Сам себя Элиар казнил никак не меньше, чем Учителя. Учитель умер от его руки быстро и всего только раз, тогда как сам он умирал от неискупленного кровавого преступления каждый день… каждый проклятый небожителями день в течение двух последних столетий.

Временное помешательство и спасительное беспамятство сразили его и после первой смерти Учителя: Элиар решительно не мог вспомнить, как осмелился подвесить священное тело Красного Феникса над храмовым алтарем, распять его в позорной позе клятвопреступника. Нет, как ни старался, он не сумел восстановить в памяти тот жуткий эпизод.

Вероятно, тогда ему отчаянно, во что бы то ни стало понадобилось возбудить в себе злость на Учителя… нужно было уцепиться хотя бы за выжигающую все чувства яркую ненависть, чтобы не сойти с ума от боли… спрятаться в ослеплении гнева, чтобы иметь возможность хоть как-то пережить огромную, невосполнимую потерю. В тот час, когда ушел Учитель, когда опустилось в холодный океан последнее солнце эпохи Второго Рассвета, оборвалась и его собственная жизнь, пускай Элиар и не сразу понял это. Уже позже, после вспышки дикой неконтролируемой ярости, невидяще и безучастно смотрел он на залитый кровью алтарь. Тот самый главный алтарь Великой базилики, на котором в лучшие дни не раз приносили они жертвы богам Надмирья… и на котором, ни от кого не дождавшись помощи, уснул вечным сном его Учитель.

Красный Феникс Лианора должен был жить бесконечную, торжественную и славную жизнь небожителя… но вместо этого умер, умер в одиночестве в своем храме. И по сравнению с этой великой смертью все в мире стало мелким и незначительным.

Хорошо, что, несмотря на приказ не возвращаться, в адитум как нельзя кстати заявился Яниэр и сумел вывести из ступора, заставил прийти в себя… и в итоге спас тело Учителя от еще большего поругания в руках врагов. За это Элиар был признателен и по сей день. Конечно, упрямство никогда не позволило бы ему произнести это вслух, но он испытывал искреннюю благодарность за то вмешательство Яниэра.

Если бы тело Учителя досталось Игнацию, в знак безоговорочности своей победы верховный жрец храма Полуденного Солнца наверняка выставил бы его на всеобщее обозрение… перед всем народом он вывесил бы тело врага на позорном столбе, как было принято поступать с важными государственными преступниками в Лианоре. И хуже того, если бы хоть капля лотосной крови Учителя досталась Ишерхэ, дочь темного бога смогла бы вернуть Учителя обратно в земной мир… как сделал впоследствии, досконально изучив запрещенные техники, и сам Элиар. Ишерхэ вернула бы умершего, достала бы и после смерти, и продолжила бы мучить, как и обещала. Сама мысль о подобном ужасала Элиара.

За что убивают тех, кого любят, тех, кто дороже всего? Не эта ли самая любовь неминуемо ведет к роковому финалу? Не является ли смерть лишь естественным итогом, неизбежным затмением любви, как черный цвет является затмением красного?

Элиар никогда не говорил об этом вслух, но не переставал думать. Круговерть тяжелых мыслей не прекращалась в его сознании и порой была невыносима.

Любить кого-то – тяжелое испытание: грань между любовью и одержимостью гораздо тоньше, чем может показаться, и перейти ее слишком легко. Как ужасно мы обращаемся с теми, кто нам дорог, гораздо хуже, чем с посторонними, которым прощаем многое. Неужели каждый, кто живет на свете, так или иначе обречен убивать тех, кого любит?

Элиар не знал.

Безысходность толкнула его на крайние меры. Толкнула его на жестокость. В те дни ситуация стала катастрофической: черный мор забрал многих, выкосил целые жилые кварталы, целые районы Вечного города. Яркость солнца усилилась настолько, что было невозможно поднять глаза и разглядеть хоть что-то в слепящем сиянии. Бенну обезлюдел совершенно. Тела не успевали отпеть, как уже привозили новые, на погребальные обряды не хватало рук. Вместо ароматов нежных весенних цветов улицы заполняло тошнотворное, сладковато-приторное зловоние, запах смерти и разложения.

Еще прежде черный мор забрал Янару, которую после гибели Учителя и Ишерхэ он сделал своей супругой, чтобы дать возможность Яниэру законно занять престол Ангу, не соревнуясь в праве очередности с сестрой-близнецом.

Всю свою жизнь Янара искренне любила Учителя и была предана памяти о нем. Она единственная понимала душевную тоску Элиара. Кроме того, как верный ученик, Элиар не мог допустить, чтобы женщина, к которой когда-то питал нежные чувства Учитель, досталась другому мужчине. Это было совершенно недопустимо. Сама Янара полностью разделяла эти мысли и согласилась соединиться с ним в исключительно политическом союзе, который равно спасал ее от одиночества и от нежеланного брака.

Янара была прекрасной женщиной, прекрасной не только внешне. Чистое, непорочное существо, она словно бы не рождалась в сем грешном мире, а спустилась прямиком из сверкающих чертогов Надмирья. Казалось, в ней не было изъянов. Неудивительно, что своей неземной чистотой она пленила сердце Красного Феникса Лианора, за долгие годы уставшего от тяжести людских пороков. Воистину, Янара заслуживала заботы и самого искреннего отношения. Именно у нее Элиар понемногу учился терпению, день за днем перенимая редкий дар сопереживать чужой боли и, по мере сил, умение утешать. И все же до конца ее дней Элиар не мог полностью простить недостижимого совершенства своей супруги и былого внимания к ней Учителя. Впрочем, как было известно Элиару, и Яниэр по тем же самым причинам недолюбливал свою сестру.

По отношению к Элиару Учитель всегда был далеким и отстраненным, словно звезда, изливающая слишком холодный свет. Сама душа Учителя казалась сотканной изо льда.

После появления у Красного Феникса Второго ученика многие посчитали Элиара новым любимцем его светлости мессира Элирия Лестера Лара, и какое-то время это действительно походило на правду: наставник таскал его за собой повсюду, а однажды, в сезон листопада, велел собираться с ним в павильон Красных Кленов. Величайшей чести сопровождать наставника в ежегодной осенней поездке удостаивался прежде только Яниэр. О, если бы Элиар знал тогда, что это его единственный визит в закрытый павильон вместе с Учителем, он наслаждался бы каждым мгновением, как сейчас наслаждается каждым хрупким воспоминанием… а вот о втором своем визите туда, самовольном, непрошеном, вспоминать совсем не хотелось.

В те дни Учитель оказывал на него глубочайшее влияние и занимал собой все его жизненное пространство… и тем не менее оставался так же замкнут и ни на мгновение не позволял позабыть о лежащей между ними непреодолимой статусной пропасти.

Наверное, в ту далекую осень оставленный в Ром-Белиате Яниэр познал во всей полноте неприятную истину, что и ему не стоит забывать свое место, что и его, недосягаемого Первого ученика, в любой момент могут отодвинуть на второй план, а то и забыть…

К ужасу Элиара, после жертвоприношения вернуть Учителя в земной мир никак не удавалось. Невзирая на то, что долгие годы практики Черной магии сделали его знания обширными, а техники – отточенными и искусными, душа Красного Феникса перестала откликаться на зов. Более того, сам Элиар совершенно перестал чувствовать ее, хотя упорно искал повсюду, куда только мог дотянуться, используя вновь обретенные запретные способности некроманта.

Тщетно: его светлости мессира Элирия Лестера Лара не было ни в одном из миров, ни живого, ни мертвого. Элиар не находил его души, даже совершая призывы на священную лотосную кровь, с которой та была неразрывно связана. Вновь и вновь поиски оказывались бесплодны. Словно он бессильно кричал в пустоту. Словно кто-то намеренно укрыл от него вожделенную душу, спрятал ее в шкатулку и запер на ключ.

Черный жрец был уверен, что на следующий же подходящий день, когда планеты и звезды встанут так же, как в день рождения Красного Феникса Лианора, он сможет призвать душу наставника вновь, использовав подходящий сосуд… но циничный план провалился: обмануть высших небожителей Надмирья и отозвать предложенную им великую искупительную жертву не получилось… увы, он потерял душу Учителя навсегда.

Так он думал все эти страшные годы…

С грустной улыбкой Элиар открыл глаза и вновь посмотрел на послание от Первого ученика, переданное ему Шеатой: длинный список лекарственных трав, цветов и ягод, высушенных и живых, и прочих специфических препаратов, которые требуются для врачевания зараженных. Вид этого послания живо напомнил Элиару о периоде ученичества в Красной цитадели. Каллиграфически безупречные двойные вязаные руны подписи Яниэра, искусно сплетенные в единый знак, воскресили в памяти давние дни, когда оба они усердно перенимали от Учителя науку красивого письма.

Как и все утонченные искусства Совершенных, она давалась Элиару с трудом.

Прежде всего, красивое письмо требовало усидчивости и длительных ежедневных стараний, а терпеливость никогда не была сильной чертой Элиара. Во вторую очередь вставал вопрос о недостатке внутренней гармонии: хоть практика каллиграфии и должна была успокаивать ум, порывистого и вольнолюбивого кочевника она, напротив, только раздражала. Он оказался слишком импульсивен для этого вдумчивого занятия.

Кроме того, Элиар прибыл в храм Закатного Солнца довольно поздно и упустил многие годы, отведенные на обучение. В отличие от остальных, с самого начала он параллельно осваивал две непохожие техники: писал остроконечным птичьим пером, которое требовалось постоянно аккуратно подчищать, и кистью, которую приходилось каждый раз вымывать от остатков туши и тщательно сушить особым образом, чтобы случайно не повредить и не испортить. Соблюдение всех этих утомительных правил было невыносимо и порой доводило Элиара до белого каления.

Скучные упражнения с тушью казались ничем иным, как бесконечной пыткой, которую, увы, не избежать. По установившимся традициям аристократ Ром-Белиата не мог писать неряшливо, но это еще полбеды: в конце концов, он и не был урожденным аристократом. Другая половина беды заключалась в том, что каллиграфия кровью входила в наиболее эффективный и любимый Элиаром раздел жреческой боевой магии, а потому освоить ее следовало в обязательном порядке.

Вдобавок, как назло, Первый ученик оказался весьма одарен в этом тонком искусстве. Не будучи урожденным Совершенным, он писал на языке ли-ан настолько безупречно и каллиграфически правильно, что другие ученики смотрели на него как на небожителя. Каноническое письмо Яниэра было легким, изящным и прозрачным, как бег облаков по весеннему небу, а ажурная рунная вязь скорописи неизменно вызывала всеобщее восхищение. К моменту появления Элиара в храме Учитель обучал Яниэра вот уже почти четырнадцать лет, и немудрено, что Первый ученик демонстрировал блестящие успехи.

В противоположность этому прямое и резкое письмо Элиара выглядело слишком грубым для высшего света, хоть были в нем и напор, и динамика, и энергия… что порой вызывало короткий благосклонный кивок Учителя, которым он предпочитал вознаграждать Элиара вместо похвалы.

Сладкие похвалы же все до единой доставались Первому ученику.

…Но самое ужасное ждало Элиара после окончания базового обучения и получения десятой ступени. Чтобы остаться в храме и присоединиться к Красному ордену, потребовалось сдать не только боевой экзамен, с которым у Элиара трудностей не возникло, но и экзамен по ненавистной каллиграфии. Для этого понадобилось подготовить итоговую работу: начертать на большом белом листе, которые использовались обычно для украшения залов для медитации, какое-нибудь древнее глубокомысленное изречение или стихотворение. Начертать идеально, без помарок и исправлений, и так красиво, чтобы у наставника не вызвала сомнений ни одна деталь.

Четырежды он представлял на суд Учителя проклятую итоговую работу.

Первый вариант Красный Феникс даже не стал смотреть, как выяснилось, придерживаясь мнения, что первая попытка априори не может быть безупречна, а потому не стоит тратить на нее время и внимание. Скрепя сердце Элиар отправился восвояси, так и не дождавшись вердикта. Во второй раз Учитель снизошел до того, чтобы взглянуть – и придрался к одному-единственному завитку, который якобы был позаимствован из другого стиля. Элиар совершенно точно видел, что Учитель не прав: он выполнил работу единообразно и без ошибок; но возражать не рискнул, вместо этого решив все переделать начисто. В третий раз Учитель раздумывал дольше, откровенно выискивая или даже придумывая на ходу мнимые недочеты, и в конце концов отметил, что пространство между рунами гуляет: где-то чуть больше, чем нужно, а где-то чуть меньше. Все еще недостаточно хорошо.

Элиар снова был уверен, что это не так, и снова, стиснув зубы, промолчал. Кажется, взбалмошный и капризный наставник попросту издевался над ним или же нарочно проверял его стойкость, взращивал несвойственное характеру смирение. В любом случае спорить с Учителем было бесполезно. А потому Элиар до одури повторял одни и те же фразы опостылевших древних мудростей, записывая их ровными столбцами сверху вниз, справа налево, сто, двести, тысячу раз подряд, пока они не стали отшлифованы как драгоценный камень.

Пока они не стали совершенны.

В четвертый раз Красный Феникс смилостивился и наконец принял работу. Должно быть, он и вправду испытывал Элиара: хотел проверить, сломается ли нетерпеливый ученик от череды несправедливостей и неудач…

Удивительно, но точная выверенность каждого движения кисти Яниэра по-прежнему злила и выводила из себя даже спустя столько лет. Элиар еще немного повертел в руках просительное письмо соученика, ощущая смутное беспокойство. Что-то подспудно настораживало. Сама длина списка, оформленного с безукоризненностью итоговой работы по каллиграфии, тревожила. Требуется много времени, чтобы написать такой список, – и много времени, чтобы прочитать, разбирая, тщательно обдумывая каждый пункт: нет ли в нем чего-то подозрительного, что может быть использовано не по назначению, с дурным умыслом. Вдобавок каждый ингредиент будто в насмешку упомянули дважды – на Высшей речи ли-ан и на стандартном языке Материка. Ну еще бы на северном наречии записал, чтобы уж наверняка…

Очень любопытно. Яниэр собирался занять его досуг длительным чтением и проверкой списка? Или, что более вероятно, попросту хотел отвлечь свою надсмотрщицу и временно остаться без контроля?

Элиар рассерженно сжал руку в кулак и поднял глаза на безмолвную, терпеливо ожидающую Шеату. Слишком хорошо знавшая вспыльчивый нрав своего господина, приближенная немедленно упала на колени и опустила лоб на сложенные в ритуальном жесте ладони.

Элиар нахмурился и, беря под контроль раздражение, подал знак подняться.

– Обеспечьте Белого Журавля всем, что указано в этом списке, – сухо распорядился он. – Как можно скорее.

– Слушаюсь. – Едва вставшая на ноги Шеата вновь низко склонилась. – Разрешите идти, ваше высокопреосвященство?

– Ступай, – задумчиво кивнув, позволил Черный жрец. – И впредь не оставляй нашего дорогого гостя в одиночестве так надолго, Шеата. Он сможет отвести глаза любому, кроме тебя. Если Яниэру понадобится что-то еще, я буду рад лицезреть его лично, в любое время, в твоем сопровождении.

– Прошу прощения, мой господин. – Шеата еще раз поклонилась, никак не выдав огорчения от полученного выговора. – Белый Журавль всю ночь провел без сна и отдыха, в неустанных трудах в городской лечебнице. Я не посмела потребовать, чтобы наутро он сам отнес письмо, отвлекаясь от заботы о больных, которые все прибывают. Впредь я буду бдительнее, ваше высокопреосвященство.

– Ты не виновата, – успокаивающе сказал Элиар, смягчившись. – Сейчас и вправду нет ничего важнее борьбы с черным мором.

И в самом деле, поздно гневаться и отчитывать приближенную, не имевшую настолько богатого опыта в интригах и подковерных играх, как его изворотливый соученик. Скорее всего, то, что намеревался сделать Яниэр, уже благополучно сделано, а дважды тот не будет повторять свою маленькую хитрость.

Глава 5

Феникс возвращается на пепелище

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Гуляют босиком по траве. День двадцать третий от пробуждения Ром-Белиат. Бывшая Красная цитадель

*киноварью*

Его светлость мессир Элирий Лестер Лар поднялся на ноги и бросил нетерпеливый взгляд в широкое окно каюты: приближающаяся заря уже коснулась вершин гор.

С востока брызнули первые солнечные лучи. Они потекли по дышащему сладкой ночной негой телу земли, как светящийся золотой мед: теплое сияние окутало горизонт, а на самой границе его показался сонный лик любимого океана, по которому, как понял вдруг Красный Феникс, он ужасно истосковался. Казалось, стоит выйти на палубу – и различишь далекое эхо прибоя. Над головой сияло рассветное небо, и проплывающие мимо облака были озарены его сиянием.

Розовое золото и лазурь… это был очень красивый рассвет, румяный и нежный… его первый по-настоящему свободный рассвет в безопасности, в окружении верных людей. Но все же и этот дивный рассвет был омрачен неизбежным злом: над миром вновь поднялось черное солнце.

Ложное солнце древних падших богов.

Расправив исполинские крылья парусов, корабль неторопливо шел вперед по облачным волнам. Зеленым океаном под ним шумели леса. Растущие внизу деревья полностью поглотили остатки цивилизации Совершенных: под старым галеоном с буревестником Лианора на знаменах расстилались одни только бескрайние оливковые рощи. Всемогущее время стерло Запретный город с лица земли: его будто никогда и не существовало.

Странное двойственное чувство посетило Элирия: исчезнувший Ром-Белиат был здесь, прямо под ними, – и одновременно в иной вселенной, куда теперь не добраться. Не осталось и следа от сгинувшего в пучине лет, канувшего в небытие великого города, Морской Жемчужины Востока. Только зеленая патина времени густо покрывала здешние места.

Однако Красный Феникс развернулся к спутникам и торжественно провозгласил:

– Здесь лежит благословленная земля Ром-Белиата, преемника священного Лианора, который будут помнить и прославлять на протяжении всех времен!

Аверий и Агния почтительно молчали, внимая каждому его слову.

– Во мне течет нетленная лотосная кровь небожителей, – с необычайным воодушевлением продолжил Элирий, ощущая решимость и прилив сил. – И я снова сделаю Ром-Белиат великим.

– Аве Красному Фениксу Лианора! – Приблизившись, Агния церемониально преклонила колени и поцеловала край его одежд. Аверий с готовностью последовал верноподданическому примеру, и Элирий почувствовал удовлетворение.

Несмотря на то что им удалось беспрепятственно покинуть северные территории и каким-то чудом даже избежать погони, образ несносного волчонка не выходил у Красного Феникса из головы. Ученик выглядел таким грациозным, величавым и мужественным… Там, на самой вершине холма, среди ледяных лесов Ангу непомерно возвысившийся воспитанник держался так, словно весь мир принадлежит ему. Словно само будущее тоже принадлежит ему. Но нет! Только он, его светлость мессир Элирий Лестер Лар – единственный подлинный наместник небожителей на земле. Он не допустит непотребного торжества падшего жреца Черного Солнца, не позволит ему безнаказанно триумфировать!

Откуда-то из глубин подсознания всплыло непрошеное страшное воспоминание о предыдущей инкарнации. От этого смутного, размывшегося образа было очень больно, и Элирий недовольно поморщился, с усилием отгоняя его прочь. Уже скоро он будет проклинать своего убийцу. Проклинать так, как может проклинать только верховный жрец, по воле небес имеющий власть и на благословения, и на проклятия.

Ждать оставалось недолго. Как обычный металл в сакральном процессе трансмутации становится сияющим алым золотом, так и обычная бренная кровь в его новом теле полностью созреет и станет лотосной спустя каких-то семнадцать дней. Тогда ничто не помешает ему вновь утвердить на Материке истинный, благословенный богами Надмирья культ Закатного Солнца.