Здесь, сейчас и тогда

Как только окно закрылось, пространство салона заполнили звуки виолончели. Кин пошарил в кармане и нащупал счастливый пенни, еще вчера висевший на липкой ленте над верстаком в гараже.

Следующие несколько секунд для Кина не существовало ничего, кроме него самого и этой монетки достоинством один цент. Он крепко зажал пенни в ладони, а затем поднял к лунному свету и стал рассматривать окисленное пятнышко на волосах Авраама Линкольна, отчеканенное на его лацканах число «1978» и царапину на верхней половине тусклой поверхности.

Всего лишь монетка. Но это была единственная вещица Кина из его собственного мира. Он снова сжал ее в кулаке и сделал глубокий вдох.

Глава 7

В академии новым рекрутам читали теорию мультиверсума, согласно которой выбор, сделанный любым индивидуумом, порождает новую вселенную – бесконечное множество вселенных, и многие из них существенно отличаются друг от друга. Разумеется, все это обсуждалось на умозрительном уровне, поскольку, даже вооружившись технологиями две тысячи сто сорок второго года, самые мозговитые профессора физики не могли обеспечить свои гипотезы доказательной базой.

Кину хотелось раздвинуть полотно времени и пространства, а затем рвануть туда, где главной заботой была подготовка рецепта для участия в кулинарном шоу. Однако в этой вселенной оставался час до того, как в портовом районе Сосалито Кин пересядет в машину Маркуса и они поедут к точке темпорального прыжка.

А пока Кин нашел место, откуда открывался вид на залив, и стал играть в гляделки с отблесками городских огней на воде. Оборонительные стены, возведенные им вокруг эмоций, разом обрушились, оставив после себя комок в горле, пустоту в груди и множество вопросов без ответа.

Сидя рядом с сумкой памятных вещей, он сосредоточился на воспоминаниях. В голове то и дело мелькали беспорядочные образы прошлого. Кин как мог отбивался от них, отгоняя эти картинки на задний план. Сейчас время принадлежало только ему, и он хотел запомнить лишь то, что выберет по собственному желанию.

День, когда родилась Миранда.

Три двести. Кин думал, она будет крупнее. Недовеса не было, девочка выглядела вполне здоровой. Кин взял ее на руки и, прижав к себе маленькое тельце, ощутил всю хрупкость вселенной.

Да, он перемещался во времени, убивал одних людей и спасал других, но к такому оказался не готов.

Хезер подняла на него глаза и усмехнулась. За полтора часа потуг ее волосы пропитались испариной.

– Такое чувство, что ты боишься ее сломать, – сказала она, выглянув из-за портативной видеокамеры.

– Да, боюсь.

– Младенцы очень пластичные. Сам увидишь. Даже если упадут, с ними ничего не случится. В отличие от нас, взрослых. Это мы хрупкие, а не они.

Хезер говорила с позиции человека, выросшего с четырьмя младшими братьями и сестрами. Кин давно забыл, была ли у него другая семья. Он держал на руках только что родившегося ребенка, и сердце замирало от нового опыта.

Миранда кашлянула, хлюпнула носом и закричала.

– Иди сюда, малышка, – пропела Хезер, передавая видеокамеру мужу, и взяла у него дочь.

Уже несколько дней Кин обдумывал слова, которые скажет новорожденной. Тем утром, когда солнце едва выглянуло из-за горизонта, он остановился на первом варианте.

– Жизненный урок номер один, – произнес он, закрыв один глаз, а другим смотря в видоискатель камеры. – Когда играешь в футбол, не беги за мячом. Беги туда, где он окажется.

– Жизненный урок номер два, – парировала Хезер. – Жан-Люк Пикар – лучший капитан космического корабля в «Звездном пути», и подобных ему больше не будет. Никогда. Но если когда-нибудь захочешь уважить отца…

Хезер кивнула на стоявший в углу чемодан на колесиках и обратилась к мужу:

– Кин, загляни в передний карман. Там для нее подарок.

Он поставил запись на паузу, расстегнул молнию и нащупал что-то мягкое вроде пряжи.

– На ощупь как… – начал было Кин, но умолк, вытащив и развернув находку.

– На тот случай, если ей захочется ощутить духовную связь с папулей. В промежутках между фантастическими фильмами.

Держа в руках красно-белый детский шарфик с вышитым названием «Арсенал», Кин улыбнулся жене так широко, что губам стало больно. В тот момент ничто не могло сделать мир еще лучше. Кин вернулся к постели и нежно накинул шарфик на Миранду, ерзавшую на руках у матери.

– Прекрасный ребенок, – сказала медсестра, положив на стол стопку покрывал, и взяла висевший за дверью планшет. – «Миранда Элизабет Стюарт». Какое красивое имя…

– Нам тоже нравится, – рассмеялась Хезер с особой нежностью, которой Кин прежде не замечал в ней. – Нравится? Да, очень нравится, – заворковала она, обращаясь к ревущему младенцу.

В ее голосе слышалась смесь любви, надежды и отчаяния, свойственная лишь новоиспеченным родителям, очарованным и перепуганным одновременно.

Кин рухнул в кресло у больничной койки и ощутил, как усталость вкрадчиво шепчет «закрой глаза». Услышал, как выходит медсестра, отключился, а через секунду почувствовал, что жена толкает его локтем.

– Кин! – вполголоса позвала Хезер, ткнув его еще раз.

Открыв глаза, Кин увидел улыбку на ее измученном лице.

– Смотри, – одними губами сказала она и кивнула на ребенка.

Тихо спящий младенец.

– Дремлет впервые в жизни, – еле слышно шепнула Хезер. – Положишь ее в колыбельку?

Она передала ему дочь с той же осторожностью, с какой недавно отдавал ее Кин. И тогда он понял: несмотря на опыт общения с братьями и сестрами, уверенность Хезер была показной. В спорах она могла вести себя как вышедший из-под контроля тепловоз, за словом в карман не лезла, отличалась смекалкой, а то и дерзостью (о таких говорят «язык до добра не доведет»), но в роли матери нервничала не меньше, чем новоиспеченный отец.

Баюкая Миранду, Кин подошел к теплой больничной кроватке и замер над ней, не желая расставаться с дочерью. Хотелось закрыть ее собственным телом, защитить от любых угроз из прошлого, настоящего или будущего. Это навязчивое ощущение пришло и ушло, сменившись мыслью, что у Миранды теперь есть свое место в мире и Кин, доверив дочь колыбели, не перестанет ее защищать. Он опустил спящее дитя на матрасик, а сам снова упал в жесткое кресло рядом с Хезер. Жена уже закрыла глаза. Взяв ее за руку, Кин продолжал наблюдать за Мирандой.

Теперь же он сквозь слезы смотрел на расплывчатые городские огни. Может, не стоило расслабляться и забывать о бдительности? Может, сотрудники бюро нашли бы его в любом случае? Мысли громоздились в голове, формируя длиннейший список, и Кин зажмурился. Он не открывал глаза, пока не сумел усмирить ту специально натренированную часть мозга, которая отвечала за планирование и структурировала варианты действий.

Сейчас навыки спецагента были бесполезны. Только воспоминания о прошлом с Хезер и Мирандой могли помочь ему пережить эту ночь. Остался один час. Семью разделяли воды залива Сан-Франциско. И все же Кин надеялся, что родные каким-то образом читают его мысли.

Глава 8

Провал.

Это слово вертелось у Кина в голове во время часовой поездки из Сосалито к безлюдной двухполосной дороге, змеившейся меж холмов к Тихому океану. Даже шагая следом за Маркусом по горному склону, пробираясь через колючие кусты, иссохшую грязь и сорную траву, он не мог отделаться от мысли, что бросил семью и это полный провал.

Он подвел жену и дочь, когда сел в машину Маркуса, а затем последовал за ним к точке темпорального прыжка. По логике эвакуационной стратегии у Кина не было выбора. Просить Хезер и Миранду принять невероятную истину и сменить привычную жизнь на существование в бегах было бы несправедливо. Этот вывод сомнений не вызывал.

Но если допустить, что были и другие варианты? Эта мысль не давала ему покоя во время пустой болтовни с Маркусом.

– Что ты решил взять с собой? – поинтересовался тот после вопросов о жизни с Хезер.

– Почти ничего. Телефон. Зарядное устройство. В будущем наверняка найдется способ подключиться к ю-эс-би-порту и сохранить фотографии.

– Думаю, их даже смогут перевести в трехмерные голограммы, – проронил Маркус так, словно речь шла о стоковых картинках, а не о снимках брошенной Кином семьи.

– Еще несколько распечатанных фотографий. Бумажник и счастливый пенни. Все.

– Счастливый…

Краем глаза Кин заметил, что губы Маркуса как-то странно изогнулись, будто он с трудом подыскивал нужное слово.

– Ты о монетке? – спросил Маркус.

– Она приносит удачу.

– Наверное…

Маркус закашлялся.

– Наверное, ты очень дорожишь этой монеткой, – с расстановкой произнес он.

– Честно говоря, даже не помню, откуда она у меня. Вернее сказать, еще не вспомнил. Мы с ней многое пережили. А почему спрашиваешь? Это всего лишь пенни.

– Любопытно узнать, что ты счел памятными вещами. Только и всего.

Маркус завел речь о том, как проходил в университете курс психологии, а затем переключился на рассказ о стандартной экипировке путешественника во времени, но Кин почти не слушал его. В голове бурлили другие, более важные мысли.

Он подвел семью, потому что сдался. Пошел на поводу у Маркуса. Тот уже настраивал ускоритель темпорального прыжка. До отбытия оставалось несколько драгоценных минут.

У Кина еще была возможность дать отпор.

– Ну а с машиной что будет? – спросил Кин, поддерживая приятельский разговор и одновременно с тем прикидывая варианты действий.

– С машиной?

Сосредоточившись на оборудовании, Маркус не заметил, что Кин подошел чуть ближе.

«Убежать? Стукнуть его так, чтобы потерял сознание?.. Убить?»

– Ну да. Мы ее бросили. Разве это не темпоральная деформация?

– Не-а, – отозвался Маркус, и внутренние распри Кина прервала яркая вспышка.

Когда глаза привыкли к свету, он увидел маленький голографический экран, возникший над металлической сферой в руке у парня.

– С машиной разберется логистическая команда, – сказал Маркус. – Однажды я спросил, как это делается, но у них служебные секреты.

Бормоча себе под нос, Маркус коснулся голограммы и попятился. Теперь Кин слышал, о чем он говорит.

– Так, задать темпоральные координаты… Черт возьми, Стю, неужели нельзя было сбросить значения к исходным? Ну почему всем наплевать на порядок?

Новые касания. Маркус хмуро смотрел, как голограмма меняет цвет и по экрану бегут сообщения.

– Парни, вы серьезно? Ну в чем проблема-то? Неужели никто, кроме меня, не соблюдает правила? Как будто протоколы написаны просто так, для галочки!

Он продолжал работать, а Кин тем временем приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Вырубить? Да, этот вариант давал наибольшее пространство для маневра. По крайней мере, тогда Кин сумеет обдумать способы воссоединения с семьей.

Вот только он давным-давно не вступал в рукопашный бой. Взвинченный, он чувствовал, как напряглись пальцы рук и ног, локти и кулаки приготовились к схватке, но душу глодал червячок сомнения. Что, если навыки спецагента не сохранились в мышечной памяти?

– Ну ладно. Твоя очередь, – сказал Маркус.

Голограмма исчезла, и оба теперь стояли под черным небом.

– Готов к путешествию сквозь время? – спросил Маркус, развернулся и, несмотря на темноту, прочел все у Кина в глазах и вылупился на него. – Что ты…

Не дав ему договорить, Кин взял Маркуса в усыпляющий захват. Строго по учебнику. Подбородок Маркуса впился ему в локтевой сгиб, ноги забились в пыли, а Кин надавил на сонную артерию – вернее сказать, попытался, поскольку Маркус не обмяк. Напротив, он забился, захрипел и врезал Кину локтем по ребрам.

– Кин! – выдавил Маркус. – Хватит!

Он упал на колени, подняв облако пыли.

То ли Кин чего-то не учел, то ли разучился проворачивать подобные фокусы: вместо того чтобы лишиться чувств, Маркус извернулся и с трудом выговорил:

– Мы же друзья. Считай, родные люди.

– Ошибаешься. Друг никогда не поступил бы так, как ты.

Кин надавил коленом ему на спину – выключайся же, ну!

– …И ты мне не родной.

– Пх… Пех…

Похоже, дело шло на лад. Маркус обмяк, хотя еще пытался дышать.

– Мое место не в будущем, а здесь. Вместе с семьей.

– Пен…

– С моей семьей. Я должен остаться. Ради Миранды.

Стоявший на коленях Маркус заерзал из стороны в сторону, набирая воздух для последнего слова.

– Пенни.

В голове грянул гром. В глазах потемнело, ноги подкосились, и Кин схватился за виски, пытаясь изгнать грозу из черепной коробки.

Освободившийся Маркус отскочил в сторону и повторил:

– Пенни.

Это слово… Его хватило, чтобы в голове у Кина забурлило светошумовое варево.

– Пенни.

Кин упал на спину. Ноги поджались, как у эмбриона. Во всем теле запульсировал невидимый отбойный молоток.

Слово «пенни» он слышал далеко не впервые. Почему же оно так действует, когда его произносит Маркус?

Кин не видел его лица, но, сражаясь с жестяным звоном в голове, услышал извиняющийся голос:

– Прости, что пришлось так с тобой обойтись. Сейчас помогу.

Кин с трудом приоткрыл один глаз. Маркус приближался к нему со шприцем в руке.

– Не надо, – тяжело выдохнул Кин и откатился в сторону, приминая траву и отбиваясь ногами от чего-то бесформенного.

На него навалился тяжелый груз, и шею кольнуло чем-то острым.

Инъекция подействовала моментально. Осколки ледяного взрыва разлетелись по кровотоку.

Перед отключкой Кин услышал, как Маркус бормочет под нос:

– Да, монетка и впрямь счастливая.

* * *

Когда Кин открыл глаза, его запястья горели огнем. Зрение привыкло к виду ночного неба. Он даже сумел отдышаться, глядя, как стоящий на коленях Маркус возится с настройками темпорального ускорителя. Кин понял, что его руки примотаны к прокси-рукояткам – или как там они называются – чем-то наподобие старой веревки, а тело плашмя покоится на пыльной земле.

Да, прокси-рукоятки. За них надо покрепче держаться, путешествуя во времени, чтобы перемещение увенчалось успехом.

Вернулись новые воспоминания. Сначала технические подробности при взгляде на оборудование, а затем другие, не требовавшие аудиовизуальных триггеров. Просто возникли в сознании сами собой.

– Ты что, связал меня?

– Ага. Извини. И прости, что пришлось воспользоваться словом на букву «п».

Маркус застегнул лежавшую у ног сумку и выпрямился:

– Я сжульничал. Ты не был готов услышать это слово, произнесенное знакомым голосом.

– Что все это значит? «Пенни»… Проклятье, это всего лишь монета. Один цент.

– Не могу сказать. – Стараясь не смотреть Кину в глаза, Маркус закусил губу. – Таковы правила. Ты должен вспомнить все самостоятельно. Твой мозг не готов к осмыслению обеих эпох. Первый укол помог тебе, а второй должен ускорить дело. Он, если можно так выразиться, снимет воспаление мозга. Расширит границы сознания. Ты многое вспомнишь, и эти воспоминания уже не вызовут тошноты. Вот смотри.

Он снял колпачок шприца, обнажив короткую иглу в защитном металлическом кожухе.

– Сейчас я тоже приму лекарство. Без фокусов. Никакого риска.

Маркус вонзил иглу себе в шею, надавил на поршень, поморщился и убрал шприц.

– Все. Готово. Для меня это мера предосторожности. Для тебя – способ разбудить память. Но должен предупредить: когда это произойдет, ты можешь почувствовать боль.

Кин встал на колени, но все суставы казались какими-то разболтанными, существовали не вместе, а по отдельности. Он попробовал выпрямиться, но плечи зашлись тупым жжением, и он снова упал лицом в пыль.

– Как долго я провалялся без сознания?

– Минут десять-пятнадцать, что-то вроде того. Больно? Значит, препарат действует. Прости, что связал тебя. Надо было удостовериться, что мы вернемся вместе, – сказал Маркус, напряженно морща лоб. – Ну ладно. Нам пора.

Он еще несколько раз коснулся парившей в воздухе панели, и та исчезла.

– Пусковой цикл инициирован, – объявил бесплотный голос ускорителя. – До старта шестьдесят секунд. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь.

– Подожди, – попросил Кин.

Веревка врезалась в онемевшие руки. Он дернулся, но безрезультатно, как выброшенная на берег рыба.

– Мне нельзя в будущее. Ты говорил, мы друзья. Помоги остаться здесь. Помоги найти какой-нибудь выход.

Кин снова дернулся, и носки кроссовок зарылись в землю, взбив два фонтанчика пыли.

– Умоляю. Я не могу бросить семью. Только не это.

Такое чувство, что он разговаривал с кирпичной стеной. Делая вид, что Кина не существует, Маркус склонился над рукоятками, присел и сжался в комок.

Стандартная поза перед прыжком. Кин прекрасно ее помнил. Ну конечно. Как он мог забыть?

– Сорок пять. Сорок четыре.

– Просто потерпи, Кин, – сказал Маркус. – Скоро ты начнешь вспоминать, зачем…

В сознании загудел гонг, и обмякшее тело Кина проиграло те несколько дюймов, что он сумел выгрызть у гравитации, а в голове что-то снова взорвалось, создав невыносимое давление, и его требовалось стравить – хоть как-то, как угодно. От боли он зажмурился, и в глазах запестрили образы, моментально сменявшие друг друга.

Круглолицая шатенка над кухонной плитой. Кошка с белыми лапами и окрасом морды, как у енота. Человек с футбольным мячом. Машины, летающие промеж высоких зданий. Кольцо на пальце.

– Что, началось? Потерпи, я рядом. Прорвемся.

– Тридцать семь, – отсчитывал нечеловеческий голос. – Тридцать шесть.

Мозг наводнила информация, и подробности вспыхнули так, будто в темной комнате включили свет. Пенни. Акаша. Вид из окон их квартиры. Маркус, брат Пенни.

Кольцо. Его Кин подарил Пенни, когда делал предложение.

– Тридцать одна. Тридцать секунд до старта.

И снова звуковой удар. От него, как после хорошей оплеухи, заныло все лицо. Кин знал, что кричит от боли, но не слышал этих криков из-за безостановочного звона в ушах. Перед глазами промчались новые образы, смешиваясь с остальными, будто в блендере, где каким-то непостижимым образом рождался смысл его жизни.

Миранда. Хезер. Дорога. Бэмфорд. Работа.

Как только стих шум в голове, тело пронзил электрический разряд. Мышцы свело судорогой, шея изогнулась, голова запрокинулась к небу. Снова Пенни, тысячу раз Пенни, коллаж из наслоившихся воспоминаний и водоворота разрозненных нюансов, где единственной константой оставалось ее лицо.

– Пенни, – сказал он скорее себе, а не Маркусу. – Как вышло, что я забыл Пенни?

– Ты не забыл. Цеплялся за ее образ, даже когда отказала память. Образ Пенни, приносящей удачу.

Маркус кивнул на ускоритель. Тот продолжал отсчитывать секунды.

– …Все в порядке. Не переживай. Просто держись.

– Двадцать. Девятнадцать.

Восемнадцать лет назад Кин оставил Пенни и отправился на ничем не примечательное задание. И все же после того вечера в Дейли-Сити, отринув всякую надежду о спасении, он обосновался в этой эпохе, устроился на работу, и Пенни испарилась у него из памяти. Ни лица, ни голоса, ничего.

Она даже не попала к нему в дневник.

– Свадьба, – сказал Кин, сражаясь со жгучей болью в руках и ногах. – Я что, пропустил свадьбу?

– Нет. Она на следующей неделе.

Кулинария. Общество спасения кошек. Ресторан, который Пенни хотела открыть. Кредит на развитие бизнеса – только собирались взять. Сама их жизнь.

На долгие годы Пенни уменьшилась до размеров символизирующей ее монетки.

– Десять. Девять, – твердил бесплотный механический голос.

Будущее или прошлое? Нельзя выбрать одну из двух жизней, старую или новую. Только не сейчас. Только не так. Миранда и Хезер не заслуживают предательства. И Пенни тоже. Кину требовалось время, чтобы все обдумать.

– Останови отсчет, Маркус. Я вспомнил Пенни.

– Семь. Шесть.

– Не могу. Процесс необратимый.

– Нет, мне нужно больше времени, чтобы разобраться.

Возобновилась пульсация в груди, и быстрые удары раскатились по всему телу.

– …Так нельзя. Надо подумать.

– Два. Один. Старт.

Темноту пронзил высокочастотный гул, за ним урчание, от которого заплясали камешки и комья земли, и снова гул, поначалу низкий, но быстро набирающий высоту и громкость.

– Маркус… Маркус, мне нужно больше времени, нужно больше…

Не договорив, Кин ослеп от белой вспышки, а за ней последовала кромешная тьма – темнее ночного неба над безлюдным пейзажем Северной Калифорнии.

Глава 9

Кин открыл глаза. Яркие точки звезд в небесах почти сразу превратились в полосы, когда на него, лежавшего на спине, обрушился приступ головокружения. Раскинув руки, Кин вцепился в неровную землю, поросшую сухой травой.

– Хезер? – крикнул он. – Похоже, я ударился головой!

– Секунду, Кин, – отозвался кто-то, а затем пробормотал нечто неразборчивое.

Мужчина, не Хезер. Мир перестал кувыркаться, и зрение стабилизировалось настолько, что Кин увидел звезды, а под ними – мерцающие очертания зданий Области залива Сан-Франциско. Судя по близости к Золотым Воротам, они находились у холмов неподалеку от горы Тамалпаис, а затем широкий световой луч стер все это из вида.

Лучу сопутствовали низкий гул и урчание какого-то механизма. Проморгавшись, Кин различил в ослепительном сиянии силуэт автомобиля.

Машина парила в воздухе.

– Ничего себе…

– Ладно, ладно, дружище, уже все, – сказал мужской голос. – После темпорального прыжка ты слегка расклеился.

Что-то кольнуло Кина в шею. К голове прилила кровь, и мозги встали на место.

– Транспорт шесть-два, приземляйтесь и ждите нас, – сказал мужчина, обращаясь к наручным часам. – Он дезориентирован.

Кин попробовал изогнуть шею и оглядеться, но окаменевшее тело не слушалось. В висках застучал знакомый пульс, вскоре сменившийся сильным распиранием черепной коробки.

– Голова…

Даже закрыв глаза, Кин видел яркий свет. Шум усиливался, будто источник звука был подключен непосредственно к мозгу.

– Так… Все, взяли.

Чьи-то ладони схватили Кина за руки и ноги, оторвали от земли и водрузили на облако. Так ему показалось. Не в силах открыть глаза, он пошарил вокруг. То ли металл, то ли пластик. С каких это пор путешествие на носилках по пересеченной местности стало таким комфортным? Такое чувство, что он летит – или парит в воздухе.

Полет. Летающий автомобиль. Парящие носилки. Мужской голос. Маркус. Хезер? Ее здесь нет. Она сто лет как умерла.

Кин теперь в будущем.

* * *

В следующий раз, когда он открыл глаза, мир вспыхнул с резкостью, которой Кин не ощущал уже много лет. И дело не только в зрении (оно улучшилось, но не стало идеальным), но и в извечной боли в коленях. Теперь она значительно уменьшилась. Пару секунд Кину хотелось лишь одного: осмотреть комнату, оценить ситуацию и сообразить, как сбежать отсюда.

Впервые за долгие годы голова работала в полную силу, и вовсе не благодаря подготовке суперагента. Когда Кин уселся на больничной койке, ему не пришлось спрашивать, где он. Достаточно было посмотреть по сторонам.

На прикроватной тумбочке лежал небольшой черный диск, а над ним светилось голографическое сообщение – как ни странно, написанное от руки. «Это от Пенни», а ниже – дата и подпись: «Маркус».

Пенни.

Одно это имя вызвало лавину… ну, всего на свете, и вскоре она уравновесила ту жизнь, с которой только что расстался Кин. Судя по висевшему перед ним медицинскому журналу, уже две недели Кин находился в терапевтическом отделении, где его пичкали метаболизаторами, исцеляя тело и разум.

Кин снова глянул на дату над черным диском. Свадьбу он пропустил. Голографическая надпись исчезла, едва Кин коснулся диска, и он сжал эту вещицу в руках – просто ради того, чтобы держаться за что-то осязаемое.

С ошеломляющей ясностью к нему вернулись новые подробности, и головоломка жизни наконец обрела законченный вид. В двадцать два года Кин поступил в совершенно секретную академию БТД, годом позже выполнил первое поручение для отделения Торонто, а затем его перевели в Сан-Франциско. На последнем задании он – вместо того чтобы получше изучить план – бегло ознакомился с разведданными. Доверился нутру, интуиции, способности изучать, визуализировать и принимать решения, но недооценил умение объекта сливаться с толпой. В итоге был атакован недалеко от служебного номера в мотеле. А когда эти подробности стали забываться, после того как он застрял в прошлом, их сменило инстинктивное предчувствие вкупе с навыком разрабатывать и претворять в жизнь самые замысловатые планы. С учетом профессионального умения оценивать обстановку и визуализировать варианты решения проблем неудивительно, что в тысяча девятьсот девяносто шестом году Кин подался в сферу информационных технологий.

К тому времени ему уже стукнуло тридцать два, но благодаря метаболизаторам он легко мог сойти за двадцатитрехлетнего. Увязнув в прошлом, он восемнадцать лет старился с естественной скоростью, но теперь, в будущем – или настоящем? – этот процесс замедлится. Просто Кин будет выглядеть гораздо старше друзей и ровесников.