Здесь, сейчас и тогда

Он поднял бумажный стаканчик с темно-коричневым потеком на боку.

– Кофе. Здесь он куда вкуснее. Жаль только, на меня как-то странно посмотрели, когда я попросил добавить меда.

Кофе с медом. Кин постоянно добавлял в кофе мед, а Хезер терпеть не могла этот запах. В кафе будущего ей бы не понравилось.

– Значит, ты и впрямь из БТД.

– Бюро опоздало на восемнадцать лет.

Мужчина опустил уголки рта и понурил плечи, словно ему было очень жаль, – и это заметил бы не только действующий спецагент, но и кто угодно.

– Посмотри на меня. Очень внимательно, – указал мужчина на свое лицо. – Оно тебе знакомо. Надо лишь пробудить воспоминания.

Нюансы те же, что и вчера во дворе. А еще кое-что новенькое…

«Маркус».

Маркус… но фамилию Кин не помнил. Специалист по эвакуации, его звали Маркус.

Кин поморщился – можно сказать, машинально, ожидая пульсирующей боли в висках, – но не ощутил ни внезапного напряжения, ни пронзающих череп уколов. Встревоженный легкостью, с которой дались воспоминания, он откинулся на спинку кресла.

– Тебя зовут Маркус. Людей вроде тебя присылают по окончании задания. Вы подтверждаете результат и с помощью ускорителя темпоральных прыжков возвращаете нас домой.

– Молодец. Голова не болит?

– Нет.

– Что отметишь за период с нашей вчерашней встречи? Головная боль – чаще, реже? Приступы головокружения?

– Вчера мне снился сон. Яркий, реалистичный, но очень далекий.

Перед мысленным взором зажглись подробности сновидения. Женщина, которую Кин не узнал, и обрывки ее слов с каким-то акцентом… английским, что ли? Внутреннее око сфокусировалось на ее лице: выразительные глаза, округлые щеки, темно-каштановые волосы. Вокруг аплодисменты, но кто аплодирует? Женщина смотрела на него с явной уверенностью – но почему?

И чувство. Какое именно, не сказать. Нечто ощутимое.

– Яркие сновидения во время быстрого сна. Следствие гиперфункции головного мозга. Побочный эффект вот этой штуки, – пояснил Маркус и потянулся к сумке на полу. – Можешь вспомнить, что это такое?

Он показал Кину тонкую хромированную трубку, зажатую между большим и указательным пальцем. Ту же, что и вчера вечером.

Шприц с метаболизатором.

– Метаболизатор, – ответил Кин. – Снижая скорость метаболизма и разрушения клеток, укол продлевает человеческую жизнь до…

В памяти всплыли цифры и неуловимые подробности.

– …до двухсот лет? Что-то вроде того. Ежегодные процедуры начинаются в восемнадцать лет. Сотрудники БТД получают дополнительные дозы для защиты от физиологических реакций на путешествия во времени, поскольку без этих уколов темпоральные прыжки дестабилизируют организм на клеточном уровне.

Слова лились сами собой, будто сплошной поток данных из говорящей энциклопедии. Тотчас вспыхнуло еще одно воспоминание – не об уколах, но о странице дневника, испещренной почерком Кина.

– Вот почему, Маркус, ты так молодо выглядишь. В отличие от меня.

При этом замечании мужчина кивнул.

– …Были еще какие-то технические тонкости, однако их я не запомнил.

– Великолепно, – сказал Маркус. – Да, яркие сновидения – характерная черта адаптации к метаболизатору. Организм начинает новую жизнь. К тебе постепенно вернутся воспоминания. Не могу сказать, когда и какие именно или даже почему одни стерлись, а другие нет. На этот счет есть теория – к примеру, почему ты забыл некоторые подробности личной жизни.

– Некоторые? – заломил бровь Кин. – Точнее сказать, все до единой.

– Все? – изменившись в лице, переспросил Маркус. – Да ну?

Он поерзал в кресле. Поджал губы. Казалось, он готов смотреть куда угодно, лишь бы не на сидевшего перед ним Кина.

– Что ж, знай я, что творится у тебя в черепушке, был бы зажиточным терапевтом, а не парнем, который заберет тебя назад в будущее.

– Ты же сам сделал мне укол. Вчера вечером.

– Это так. Сожалею об этом твоем естественном старении. У тебя оно, наверное, началось примерно через год после прибытия. Ах да, – снова потянулся к сумке Маркус, – еще я сделал свою работу.

Он показал Кину пропавший маячок:

– Обычно я забираю эту штуковину вместе с ее носителем. Наверное, можно назвать это парапсихологическим ОВТ, опытом вне тела.

Маркус рассмеялся над собственной шуткой, но тут же посерьезнел, увидев, что Кину совсем не смешно.

– Так или иначе, начало положено. Поздравляю, Кин. Теперь твой пример включат в стандартный курс подготовки.

В памяти постепенно всплывали мелкие нюансы, факты, профессиональные особенности, мелочи, будто взятые из служебного досье. Они с Маркусом были друзьями? Этого Кин не помнил, но по вежливо-нейтральному тону беседы решил, что нет, друзьями они не были.

– Пойми, я не могу ничего рассказать. Надо, чтобы ты сам пробудил воспоминания через непосредственный контакт. Без поддержки метаболизатора человеческий мозг не способен воспринимать сразу две эпохи, поэтому фокусирует внимание на одной, а другую информацию откладывает в долгий ящик. Если приоткрыть его, заболит голова. Если открыть пошире, начнутся мышечные судороги. Если не хочешь утратить контроль над телом, дай метаболизатору время. Нам предстоит обсудить все особенности задания, о которых ты вспомнишь. Подумай об этом, а я пока съем пирожное. Что-нибудь возьмешь?

Кин решил умолчать о своей слабости к печенью с шоколадной крошкой. Не дождавшись ответа, Маркус кивнул – мол, намек ясен – и прогулялся по кофейне, соблюдая выверенную дистанцию между собой и другими посетителями, а также бариста, вытиравшим лужицу пролитого кофе. Глядя на него, Кин вспомнил новые мелочи из свода правил для спецагентов: не путайся под ногами у местных, совершай покупки только при отсутствии очереди, старайся избегать пешеходного потока. Столько рекомендаций, и все они разработаны, чтобы не забуксовать в чужом времени и минимизировать темпоральную деформацию при выполнении задания.

Несколько минут Кин сидел, обхватив голову руками, – отчасти чтобы справиться с бурным потоком давно забытой информации, отчасти пытаясь сдержать панику, возникшую при мысли, что обо всем придется рассказать жене.

– Это тебе, – прервал его размышления Маркус и положил на стол сложенную салфетку, а сверху – печенье с шоколадной крошкой.

Догадливый.

– Итак, что насчет цели, сующей нос в политику? – спросил Маркус и, куснув маффин, аж замычал от удовольствия.

– Уничтожена. Подробностей не помню.

– Маячок?

– Поврежден. Цель выстрелила в меня. Вернее, в маячок, который находился в моем теле. У меня не оказалось метаболизатора, ускоряющего процесс заживления, и рана воспалилась. При каждом движении я чувствовал инородное тело. Оставалось только вынуть его, пока маячок меня не доконал.

– Наверное, пуля повредила передатчик до отправки экстренного импульса. Выстрел из разряда «один на миллион». Кто вынул маячок? Нелегальный врач?

– Нет. Я сам его вырезал.

По немигающему взгляду Маркуса нельзя было понять, в ужасе он или под впечатлением. Пожалуй, и то и другое.

– Я вломился в ветеринарный центр. Украл анестетик, болеутоляющее, морфий, антибиотики, хирургическую нить и так далее. Медицина этой эпохи все еще требует поддержки извне. А затем просто сел и вырезал маячок. Он был слева, в полудюйме от кожи, в жировой ткани под грудной клеткой. Пришлось это сделать, когда стало ясно, что за мной не придут. По этой же причине я разобрал оборудование и устроился на работу.

Кин снова откинулся на спинку кресла, стараясь не выдать, насколько он изумлен яркостью воспоминаний.

– Маячок не работает, – сказал он. – Как вы определили его местонахождение? Как ты меня нашел?

– В нашем времени с момента твоего отбытия прошло две недели. Стандартный период для задания. Это значит, сотрудника пора эвакуировать. Я пришел на работу, включил маячковый сенсор и получил сигнал из этой геотемпоральной локации. Засек его вчера, в шестнадцать часов сорок одну минуту. География верная, год – нет, но мы обязаны проверить точку обнаружения. Твоему маячку изрядно досталось. Думаю, он испустил последний сигнал под воздействием каких-то внешних факторов.

Шестнадцать сорок одна. Вторая половина дня, без девятнадцати пять. Гараж. Машина Хезер. Вспышка и пронзительный звук.

Кин списал их на головную боль.

По всей видимости, когда маячок оказался под колесом, на долю секунды цепь замкнулась, и этого хватило, чтобы подать сигнал, а затем выключиться снова.

– Но если бы маячок не включился? Если бы ты его не нашел?

– С тех пор как в две тысячи сто двадцать втором появились подкожные маячки, ни один оперативник не пропал без вести. Поверь на слово, вчера вечером я все проверил. Коэффициент возврата – сто процентов. Резервный источник питания, защита от сбоев и так далее, даже если сотрудник убит. До этого, когда пользовались внешним устройством и теряли сигнал, правила предписывали, чтобы эвакуатор и прикрывающий его напарник отправились в дату конца задания, проверили ее на аномальность и вернули агента домой.

– То есть если бы не вчерашний сигнал…

– Я объявился бы в конце рабочего периода, в тысяча девятьсот девяносто шестом, через две недели после твоего прибытия. Но благодаря ожившему маячку я здесь и сейчас, ну и так далее. У нас есть правила, и мы их соблюдаем.

– Но… теперь ты знаешь, что я застрял на восемнадцать лет. Почему бы не забрать меня из девяносто шестого?

– Тогда получится дед, а ты помнишь, что в бюро дедов терпеть не могут. Кроме того, в отделе предотвращения парадоксов служат не самые простые ребята.

Дед. Чтобы понять, о чем речь, у Кина ушло несколько секунд. Дедов парадокс. Если бюро, зная то, о чем знает сейчас, заберет Кина до Миранды, до Хезер, восемнадцать лет назад, то маячок в гараже не подаст сигнала. Теоретически это могло спровоцировать цепную реакцию: Маркус не появился бы здесь и, следовательно, не узнал бы, что сотрудника надо эвакуировать из тысяча девятьсот девяносто шестого года. Таким образом, возникнет дедов парадокс, способный уничтожить пространственно-временной континуум и отправить всех в небытие. Или что-то вроде того. Кин подозревал, что все это лишь бюрократические каверзы, призванные держать в узде оперативников и планировщиков задания.

– Говоришь, устроился на работу в этой эпохе? – продолжил Маркус. – За это придется ответить. Бюро просканирует шкалу времени в поисках темпоральной дельты. Будем надеяться, твое присутствие не послужило причиной государственного переворота или убийства президентов. В таком случае после прыжка рассчитывай на жесткий нагоняй, многочасовой допрос и полное медобследование.

Многочасовой допрос? Даже с учетом воспоминаний, воскрешенных метаболизатором, изложить подробности задания будет…

«Стоп. После прыжка?!»

Должно быть, Маркус заметил, что Кин побледнел.

– После вчерашней встречи я отчитался о ситуации, – не торопясь произнес он, – а затем ждал, пока подействует метаболизатор. Тем временем замдиректора и командный центр думали, как быть. Зам дает тебе время до сегодняшнего вечера. Закрой все дела, сотри темпоральный отпечаток. Уволься с работы, уведоми арендодателя. Расскажи всем, что переезжаешь. Необъяснимые исчезновения создают множество дополнительных проблем. Кроме того, логистическая команда подчистит кое-какие записи в здешних реестрах.

– Уведомить арендодателя?

– Владельца дома, где ты снимаешь комнату. Кому он принадлежит – той женщине с дочерью? Только не говори, что приобрел здесь недвижимость. Сам понимаешь, это был бы вопиющий случай темпоральной деформации.

Кин скрежетнул зубами. В бюро ничего не знают.

«Скажи правду. Солги. Уклонись от вопроса».

Какой из вариантов причинит наименьший ущерб?

Важность правды не переоценить.

– Дом принадлежит мне, – размеренно выговорил Кин, – а также моей жене Хезер…

Легкая ухмылка, что не прекращала играть на губах Маркуса, сменилась отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами.

– Мы живем с дочерью. Ее зовут Миранда.

В ответ ни слова. Только звяканье кофейных чашек и гул кофемашин. Несколько секунд – если не минут – Маркус сидел не шелохнувшись.

Наконец он нарушил молчание:

– Это… Мм…

Он потер виски, но его головная боль отличалась от привычной боли Кина.

– …это проблема.

– Вы бросили меня здесь на восемнадцать лет. Восемнадцать! Что мне было делать? Сторониться всех и каждого?

– Да.

– Это никому не под силу.

– Но таковы правила, под которыми мы подписывались. Протокол «одиннадцать – двадцать три». Кроме того, а как же…

Маркус осекся. На его лоб легли глубокие морщины. Несмотря на моложавый вид, обеспеченный регулярными инъекциями метаболизаторов, серьезность взгляда выдала его реальный возраст.

– Я должен уведомить командный центр, – объявил он после долгой паузы.

Маркус достал планшет – тот же, что вчера, подумал Кин, – и, застучав пальцами по яркому экрану, пояснил:

– Отправляю электронное письмо.

– В две тысячи сто сорок второй? – хмыкнул Кин. – Там уже забыли, что такое электронная почта.

– Верно. Прости. Фигура речи. Сам понимаешь, терминология эпохи.

Губы Маркуса разомкнулись в тонкой зигзагообразной улыбке. Глаза смотрели не на собеседника, а вниз, на деревянную столешницу.

– Ситуация требует новых вводных.

Каждое его слово впивалось Кину в сердце. Казалось, для дыхания требуется огромное усилие воли. Он смотрел прямо перед собой, думая только о том, на что способны люди из бюро.

– Устранение, – наконец процедил он сквозь стиснутые зубы. – Ты говоришь о физическом устранении.

– Еще не факт.

К лицу Кина прилила кровь – с такой силой, что ладоням стало тепло, когда он потер щеки.

– Но разве это не общеизвестное правило?

Кин смотрел на Маркуса, пролистывая в уме новый список вариантов, и все они были весьма радикальны.

– Мы не убийцы, а служба безопасности со своим протоколом действий.

– Можешь гарантировать, что их не тронут?

– Я… – начал Маркус и, замолчав, уставился в окно. – Сделаю все, что в моих силах.

Кин впервые слышал, чтобы эту фразу говорили таким беспомощным тоном. Он забарабанил пальцами по бедру и снова обвел кофейню внимательным взглядом, примечая, что изменилось здесь с тех пор, как он сел за столик.

– Обсуждение займет какое-то время, – сказал Маркус. – Хочешь совет? Держись подальше от семьи. Так безопаснее. Ничего обещать не могу. Зная ребят из командного центра, предположу, что они будут настаивать на невмешательстве.

Он шумно выдохнул и снова застучал по планшету – самому обычному айпаду. Наверное, планшет доставили в две тысячи сто сорок второй год, где отдел технического снабжения подготовил его для использования на заданиях соответствующей эпохи.

– Когда что-то прояснится, я тебя найду, – пообещал Маркус.

От серьезности его тона сердце Кина бешено заколотилось. Ноги приклеились к полу, а шея напряглась, как туго натянутая струна.

– Не заставляй меня расставаться с родными. Ты не вправе этого делать.

– Расскажи о работе, – перевел тему Маркус, впервые за встречу посмотрев в пылавшие от гнева глаза Кина. – В чем она заключается?

– Я защищаю сеть компании «Голд фри геймз». Она разрабатывает многопользовательские игры формата «фри-ту-плей», – сухо объяснил Кин, не понимая, зачем Маркусу эта информация. – «Основать империю», «развить ферму» и так далее…

Он умолк, сообразив, что исследовательскому отделу не интересны предпочтения геймеров этой эпохи.

– Отражаю хакерские атаки. Занимаюсь реинжинирингом, чтобы узнать, как взломщики заметают следы, а также…

– Видишь? – прервал его Маркус. – Вот в чем твоя ошибка. Ты оперуполномоченный отдела темпоральных преступлений БТД. Ты не занимаешься ни защитой сети, ни реинжинирингом. Все это в прошлом. Теперь ты подчиняешься протоколу «одиннадцать – двадцать три». Именно в этом и заключается твоя работа. Держись подальше от всего остального – всего без исключений, – пока я не выйду на связь. Сделаю, что смогу, чтобы твоей семье ничто не угрожало.

Он прищурился, снова уперся взглядом в экран планшета и добавил:

– Печеньку не забудь.

Пару секунд Кин молча смотрел на Маркуса, а затем выпалил первое, что пришло в голову:

– Расскажи хоть что-нибудь о моем прошлом. Что-то одно. Что угодно.

– Ну ладно. Уговорил, – согласился Маркус, задумчиво жуя маффин. – Помнишь, как тебя зовут?

– Кин Стюарт. Кин Лютер Стюарт.

– Нет. При рождении ты получил имя Киноа. Тогда было модно называть детей как-нибудь по-кулинарному. Ты терпеть не мог это имя и настаивал, чтобы тебя звали Кин.

Одно это упоминание вызвало знакомый укол в голове. Даже близко не такой острый, как раньше, но достаточно заметный. Так вот что Маркус имел в виду, говоря о приобретении забытой информации.

– Занятно, – наконец обронил скрипучим голосом Кин. – Вчера вечером киноа было главным ингредиентом моего блюда.

– Готовишь? Ого! – не поверил Маркус.

Помрачневший по ходу беседы, он просветлел и чуть не улыбнулся, но снова принял профессиональный серьезный вид.

– Это интересно, Кин. И ты не изменил имя.

– Сначала подумал, что так, имея хоть какую-то зацепку, бюро быстрее меня найдет.

Кин даже изумился яркости воспоминания, не существовавшего всего лишь день тому назад.

– А потом решил оставить, – добавил он. – Ты встречаешь людей, занимаешь какое-то место в их жизни. Нельзя же изменить имя так, чтобы никто ничего не заметил.

Маркус фыркнул, вконец помрачнел, приоткрыл рот, но не сказал ни слова. А распрямившись, отчеканил:

– Как бы то ни было, тебе пора.

Кин встал, прикидывая варианты развития событий.

«Вступить в переговоры. Предложить взятку. Вывести наружу и обездвижить или… уничтожить».

Способен ли он убить этого человека?

В сознании прокрутились потенциальные версии взаимодействия с бюро. Но чутье подсказало не спешить.

В этих вариантах предполагалось, что БТД захочет прислушаться к нему. Пойти на переговоры. Любые гарантии – не больше чем пустые предположения. Догадки, основанные на ностальгии и обрывках воспоминаний.

Нет. Чтобы защитить семью, необходимо взять дело в свои руки, чтобы у сотрудников бюро не осталось ни шанса на уговоры или действия.

«Быстрее. Время работает против тебя».

– Что, по-твоему, будет?

– Не знаю. Примут какое-нибудь решение.

«Примут».

Это слово прозвучало так буднично, будто речь шла об очередном задании. Еще один вердикт.

Но это не так. Речь о семье, и решение должен принимать Кин.

Его охватила параноидальная тревога. Все вокруг казалось подозрительным. Если Маркус выглядит так естественно, чего еще ожидать? Каким образом бюро держит под наблюдением целую семью, повинную в темпоральной деформации?

Кин вышел из кофейни, с каждым шагом набирая скорость. Остался ровно один способ опередить БТД. Бежать.

Глава 5

Такое с ним уже случалось. Или, по крайней мере, Кин переживал нечто очень похожее.

Весь день любая незначительная мелочь вызывала новые воспоминания. Косая тень почтового ящика напоминала заходящий на посадку автолет. Отражение телеэкрана в оконном стекле походило на парящий в воздухе голографический новостной дисплей. Далекое «воп-воп-воп» вертолетного винта было не отличить от звука, сопутствующего первым десяти секундам, когда пневмопоезд надземки набирает скорость. Благодаря метаболизатору Маркуса в голове у Кина наконец-то складывалась недособранная головоломка.

Теперь на кровати лежала расстегнутая спортивная сумка, а в ней – самое необходимое: телефон, зарядные устройства, бутылки с водой, документы, энергетические батончики. Глядя на багаж, Кин вспомнил, как однажды вечером, семнадцать лет назад, перекинул мостик меж двух жизней – той, что осталась в две тысячи сто сорок втором году, и той, что он выстроил после встречи с Хезер.

Воспоминания обрели резкость.

Примерно год он проторчал в этой эпохе. Фрагментированные образы будущего рассыпались по крошечной квартирке-студии в Беркли, будто детали пазла без картинки-подсказки. Их страшно хотелось вернуть на место, но Кин понятия не имел, с чего начать и чем продолжить. А теперь ему предстояло избавиться от этих фрагментов, причем за несколько минут.

Тогда он тоже бросил спортивную сумку на кровать, после чего лихорадочно принялся за дело. Внимательно осмотрел комнату, подмечая все предметы из будущего, которые требовалось спрятать. Пейджер, моток сетевого кабеля, зип-дисковод в ярко-голубом пластмассовом корпусе? Нет, все это он принес из офиса, где работал айтишником. Кина интересовали предметы, связанные с его настоящей работой. Работой в бюро. Только они помогали зацепиться за прошлое. Несколькими неделями раньше, обнаружив, что с памятью творится неладное, Кин с маниакальной подробностью описал эти вещицы в дневнике. Но все физические улики, следы или фрагменты – приколотые к стене листки с расчетами на шкале времени, остатки оборудования, поврежденный маячок – все это предстояло спрятать в укромном месте, подальше от чужих глаз. На очистку скромной и не самой опрятной квартирки от признаков будущего осталось двадцать минут.

Иначе стройная рыжеволосая девушка, с которой Кин встречался уже два месяца, сочтет его ненормальным.

Кин схватил испорченный маячок. Погладил пальцем вмятину от пули. На хаотических зазубринах остались следы высохшей крови. Окислившись, они приобрели неприятный бурый цвет.

Когда Хезер пришла в пункт компьютерной техподдержки восточного кампуса, их флирт начался естественно и непринужденно. Тогда Кин и подумать не мог, что однажды эта волейболистка из Калифорнийского университета пожалует к нему домой. Туда, где хранились остатки его прошлой жизни. Все эти мелочи, что помогали бороться с нарастающими провалами в памяти.

Маячок отправился в сумку. За ним последовал истрепанный от частого перечитывания дневник – тот самый, что через шестнадцать лет попадется на глаза Миранде.

В тот день Кин пролистал бумажные страницы с информацией о службе в БТД, лихорадочно исписанные сверху вниз, слева направо, спереди и сзади, многочисленные параграфы текста наряду с грубыми подобиями чертежей и вереницами чисел. Тогда его взгляд задержался на последней странице, а сегодня, шестнадцатью годами позже, в метаболизированной памяти всплыло ее содержание, целиком, от первого до последнего слова.

«История путешествий во времени: в 2097 г. в результате секретной коллаборации между учеными США, Австралии и Японии создан ускоритель темпоральных прыжков. Первое путешествие сквозь время совершила авторучка, отправленная на неделю назад, в заранее назначенную точку. Находившийся рядом с ней ученый должен был исключить возникновение дедова парадокса. Эксперимент повторили с более крупными предметами и наконец с млекопитающими. Первым путешественником во времени стал ученый по имени Альберт Бекетт, рассчитавший параметры демпфирующего поля, необходимого для ускорения частиц на низком энергетическом уровне. В ноябре 2098 г. по решению ООН было образовано БТД – независимый аудитор технологий перемещения во времени и гарант темпоральной безопасности. О существовании этой организации известно лишь узкому кругу лиц, связанных с разведслужбами планеты».

В ожидании Хезер Кин поглядывал на спортивную сумку, чувствуя, как в животе ворочается тошнотворный клубок. Листал страницу за страницей, смотрел на чертежи и записи, сделанные незадолго до этого дня, и не узнавал их. За год воспоминания разлетелись вдребезги, и теперь Кину казалось, что его разум превратился в непроницаемую клетку-головоломку, где хранятся осколки мыслей и образов.

В заметках последних недель не было ни строчки о его, Кина, личной истории. Прошлая жизнь стерлась настолько, что о ней Кин даже не задумывался.

Поздновато он начал вести дневник.

Глядя на страницы, Кин присел на край кровати. Пульсация в висках, поначалу малозаметная, вышла на крейсерскую скорость. Запретив себе закрывать глаза, Кин изо всех сил противостоял этой боли. На кончике языка, на грани сознания проклюнулось нечто – не лицо, не имя или что-то конкретное, но одна и та же мысль, что не переставала вертеться в голове.

Счастливый пенни. Пенни, просто пенни. Снова, и снова, и снова.

Но что это значит?

Затем постучала Хезер. Рано. Или Кин потерял счет времени.

Он поднял глаза. Тело и разум вернулись в состояние равновесия. Вот оно, прошлое, у него в руках. Вернее сказать, частицы прошлого, подсказки, догадки и факты, вырванные из контекста, и все они составляют размытый портрет прежнего Кина. Образ над горизонтом, и его можно коснуться, пусть и ценой немалых усилий. Что выбрать? Держаться за этот образ? Или впустить Хезер, а историю сдать в архив до лучших дней?

Снова стук в дверь. Журнал, сумка, оборудование. Головная боль. Загадки. Недовольство и даже отчаяние.