Условности

Артур ничем не походил на робкого, флегматичного Бартона, который послушно и терпеливо дожидался малейшего знака ее расположения. Напротив, властный и настойчивый, он требовал поцелуев и ласк, и всех восторгов любви, дразнил Шерли и играл с ней, как кошка с мышью. Она ни в чем не могла ему отказать. Артур желал распоряжаться всем ее временем и владеть ею безраздельно. Он вовсе не был эгоистичным или жестоким, как некоторые мужчины, просто временами, сам того не сознавая, бывал беспечным и легкомысленным, но в остальное время, почти всегда, – любящим и нежным. Однако он постоянно говорил о своем будущем так, словно ей, Шерли, в нем не было места, и это очень ее тревожило. Артур рассуждал о том, куда, возможно, поедет и чем займется, но почему-то, казалось, думал, будто она не сможет или не захочет разделить его судьбу. Он всегда мечтал когда-нибудь отправиться по делам в Австралию, в Южную Африку или, может быть, в Индию. Но как будто не представлял себе ясной картины своего будущего.

В такие минуты Шерли охватывало гнетущее чувство беспомощности и надвигающейся беды, ее будто затягивало в трясину, откуда ей уже не выбраться, и тогда останется лишь ждать печального конца. Сейчас Артур, несомненно, влюблен и восхищается ею, думала Шерли, но, возможно, так будет не всегда. И вот она начала сперва несмело (да и потом робко, если на то пошло) задавать ему осторожные вопросы об их будущем. Правда ли, что они непременно будут вместе? Действительно ли он любит ее и ему нужна лишь она одна? Он и на другой девушке не хочет жениться или только на ней? Но разве не прелестно она будет выглядеть в свадебном платье из переливчатого атласа, под длинной белой вуалью, в атласных туфельках и с букетом в руках? Ради этого она понемногу, но постоянно откладывала деньги. Шерли удалось кое-что скопить еще до их встречи, тогда она думала о Бартоне, однако с появлением Артура все ее мысли и мечты обратились к нему. Теперь же она начала печально спрашивать себя: «Случится ли это когда-нибудь?» Он был таким беззаботным и ветреным, с готовностью уверял ее: «Да, да», – или: «Ну конечно, конечно! Так и есть! Да, еще бы! Можешь не сомневаться! Говорю же, детка, ты будешь выглядеть очаровательно!» Но почему-то ее всегда не оставляло чувство, что их роман всего лишь блестящая интермедия, которая вскоре закончится. Артур был слишком веселым и беспечным, совершенно не от мира сего, ему не хватало основательности. Его мечты о путешествиях и разных городах уносили его в Нью-Йорк или Сан-Франциско, но никогда не упоминал он о ней, пока она сама его не спрашивала, и это не предвещало ничего хорошего, хотя Артур всякий раз весело отвечал: «Конечно! Само собой!» И все же Шерли никогда не верила его словам, и это крайне ее огорчало. Временами она чувствовала себя глубоко несчастной. Ей часто хотелось расплакаться, хотя она даже не могла бы сказать почему.

А потом из-за страстной любви к Артуру она все же поссорилась с Бартоном, или почти поссорилась, насколько вообще возможно было с ним поссориться. Причиной размолвки стал вечер четверга несколько недель назад, Шерли тогда сильно его обидела. Он заглянул к ней в магазин в начале недели, и Шерли, зная, что Артур заедет за ней в среду, в порыве великодушия пригласила Бартона прийти в четверг, о чем впоследствии пожалела, ибо Артур совершенно вскружил ей голову. Затем настала среда, и Артур передумал, пообещав зайти в пятницу, однако явился в магазин вечером в четверг и пригласил ее поехать в Спарроус-Пойнт. В итоге она не успела предупредить Бартона. Тот пришел к ней домой и просидел с ее родителями до половины одиннадцатого, а через несколько дней появился в магазине, чтобы робко пожаловаться, хотя Шерли написала ему и извинилась.

– Вы не думаете, Шерли, что так поступать не годится? Вы ведь могли дать мне знать. Кто он, этот ваш новый приятель, о котором вы мне не говорите? Вы были с ним?

Шерли тотчас вспыхнула.

– А если и так, вам-то что? Я еще не ваша собственность, верно? Я вам говорила: у меня никого нет, и не желаю больше ничего об этом слышать. В прошлый четверг я ничего не могла поделать, вот и все, и довольно об этом, хватит меня опекать. А если не хотите, можете вообще больше не приходить.

– Не говорите так, Шерли, – жалобно произнес Бартон. – Вы ведь так не думаете. Но если вы не хотите меня видеть, я больше не стану вас беспокоить.

Шерли угрюмо молчала, не зная, что делать, и Бартон ушел. С того дня она его не видела.

После разрыва с Бартоном она обходила стороной железнодорожный вокзал, где тот служил. Но вот какое-то время спустя Артур не пришел в условленное время, не предупредив ее ни словом. Только на следующий день в аптекарский магазин доставили записку, в которой говорилось, что в воскресенье он на весь день уехал из города по делам фирмы и не смог ее известить, но зайдет во вторник. Это был жестокий удар. В ту минуту Шерли живо представила себе, что будет дальше. Казалось, весь мир вдруг выгорел дотла и обратился в пепел, а от ее жизни остались одни обугленные руины. Ей тотчас стало ясно, что этот день лишь первый в длинной череде таких же унылых дней, будут и другие отговорки и извинения, а потом, и случится это очень скоро, Артур исчезнет. Он уже начал уставать от нее, и, возможно, недалек тот час, когда он перестанет даже искать оправдания. Шерли чувствовала, что так и будет, мысль эта пугала ее и приводила в отчаяние.

И вскоре случилось то, чего так боялась Шерли, словно она сама навлекла на себя несчастье горькими размышлениями: Артур стал равнодушен к ней. Сначала оказалось, что у него назначена важная встреча на вечер среды, когда он должен был заехать за ней. В воскресенье ему снова пришлось на весь день покинуть город, а потом он уехал на целую неделю. Отказаться было совершенно невозможно, объяснил он, торговые дела фирмы потребовали его присутствия. А когда-то Артур вскользь обронил, будто ничто не могло бы встать между ними, ничто, он бы этого не допустил! Шерли вовсе не думала упрекать его, не позволяла гордость. Если он решит уйти – пускай уходит. Ей не хотелось бы потом признаваться себе, что она пыталась удержать мужчину. И все же предчувствие, что она может потерять Артура, причиняло нестерпимую боль. Когда они встречались, он казался нежным, как прежде, но временами рассеянно поглядывал по сторонам и как будто немного скучал. Вдобавок теперь внимание его привлекали и другие девушки, в особенности хорошенькие.

И вот потянулись долгие тоскливые дни, наполненные томительным ожиданием, унынием, мучительными догадками. Бывало, Артур не показывался неделю, а то и две подряд, но мысли о нем преследовали ее неотступно. Из-за этого в аптекарском магазине ей случалось ошибаться и выслушивать нарекания, а по вечерам дома она бывала такой рассеянной, что родители ее журили. Должно быть, они заметили, что Артур больше не приходит или появляется уже не так часто, как раньше, думала Шерли. Иногда она притворялась, будто встречается с ним, а сама в это время ходила к Мейбл Гоув. Естественно, от родителей не укрылось и исчезновение Бартона – равнодушие Шерли оттолкнуло его; ясно было, что он не вернется, если только она сама его не отыщет.

Тогда-то ей и пришла в голову мысль, что положение можно спасти: нужно только вернуть Бартона, использовать его, если угодно; любовь, верность и скучные ухаживания давнего поклонника могли бы помочь ей выпутаться из затруднений. Но прежде чем прибегнуть к этой хитрости, она решила написать Артуру. Конечно, это была лишь уловка, ей просто хотелось знать, есть ли хоть какой-то проблеск надежды, вот она и отослала Артуру довольно нежное письмо, в котором просила вернуть те немногие записки, что когда-то ему писала. Они не виделись почти месяц, а в их последнюю встречу Артур сказал, что, возможно, ему вскоре придется на время ее покинуть, уехать в Питсбург по делам. И вот теперь пришел его ответ, письмо, которое Шерли держала в руке. Из Питсбурга! Жизнь без него! Это было ужасно!

Но если бы она вернулась к Бартону, тот никогда бы не узнал, что произошло на самом деле. Шерли не сомневалась, что могла бы заполучить его вновь, несмотря на все восхитительные, чудесные часы, проведенные с Артуром. Она ведь не порвала с ним окончательно, и он это знал. Случалось, Бартон приходил по выходным, когда Артура не было рядом, дарил ей конфеты, или цветы, или то и другое, сидел на ступенях крыльца, говорил о железнодорожном деле, о городских новостях или об их старых знакомых и временами нагонял на нее смертельную скуку. Какой стыд, говорила себе Шерли порой, обманывать такого человека, как Бартон, терпеливого, доброго, полного надежд, да вдобавок еще когда она так несчастна из-за другого. Должно быть, родители обо всем догадались, думала она в такие минуты, но что еще ей оставалось делать?

«Я скверная девушка, – твердила она себе, – это никуда не годится. Разве я вправе предлагать Бартону то, что уже давно потеряно?» Но, так или иначе, она понимала, что Бартон, если удостоить его вниманием, рад будет довольствоваться объедками с чужого стола: стоит ей только пальчиком его поманить, и он тотчас прибежит. Как отличался от Артура этот простодушный беззлобный увалень, всегда невозмутимый и такой приземленный. Бартон любил ее, и любовь его была такой же рабской, безнадежной, какой (при мысли об этом Шерли невольно улыбнулась) она сама любила Артура.

Но шли дни, а Артур больше не писал – то коротенькое послание стало последним. Вначале Шерли отчаянно горевала, потом, охваченная глухим отчаянием, расхрабрилась, как сказали бы иные, и попыталась освоиться со своим новым положением. С чего бы ей страдать? Стоит ли мучиться и терзаться, когда столько мужчин все еще вздыхает по ней, и среди них Бартон? Она молода и хороша собой, даже очень, ей многие это говорили. Она могла бы, если б захотела, вернуть себе прежнюю живость и веселость. Чего ради терпеть дурное обращение Артура и даже не помышлять о том, чтобы с ним поквитаться? Почему бы ей не стать такой же ветреной и бессердечной, разве не может она завести сразу дюжину романов, флиртовать напропалую, танцевать, предаваться удовольствиям и гнать от себя все мысли об Артуре? Кругом полно молодых людей, которые находят ее привлекательной. Долгие дни Шерли уныло размышляла об этом, стоя за прилавком аптекарского магазина, но стоило ей задуматься, с кого же начать, на нее нападала нерешительность. В сравнении с бывшим возлюбленным все остальные мужчины казались ей скучными и бесцветными, по крайней мере теперь.

А потом… потом… ей представлялся Бартон, скромный преданный Бартон, с которым она так жестоко обошлась. Да, Шерли бессовестно его использовала, хотя он действительно ей нравился. Мысли о нем мучили ее все чаще, и она горько себя упрекала. Должно быть, все это время Бартон видел, понимал, как дурно она с ним обращается, но продолжал приходить, пока Шерли сама не затеяла ссору, а теперь всякому ясно: ничего уже не исправить. Однако она невольно вспоминала, в особенности в минуты тоски, как он ее обожал. Теперь он совсем не показывался, безразличие Шерли навсегда оттолкнуло его от нее. Но если поговорить с ним… возможно… Тянулись дни, недели, она ждала, наперекор всему надеясь на чудо, а затем…

Бартона всегда легко было застать в конторе его начальника на вокзале Грейт-Истерн, прежде Шерли часто забегала туда, чтобы испытать на нем свои чары. Он и теперь сидел в комнате помощника железнодорожного диспетчера на первом этаже, где сновали туда-сюда пассажиры пригородного поезда, ходившего порой быстрее трамвая. Достаточно было заглянуть в окно, чтобы его увидеть, вот только Шерли старательно избегала Бартона почти весь последний год. Она могла бы попросить в соседнем окошке телеграфный бланк – отделение телеграфа занимало ту же комнату – и повысить голос, как часто делала раньше, желая привлечь внимание Бартона, если тот ее не видел. Как только он ее заметит, непременно встанет и подойдет, в этом она не сомневалась, Бартон никогда не мог перед ней устоять. В былые дни она часто прибегала к этой уловке или лениво прохаживалась мимо окошка, чтобы дать ему знать о своем приходе. После месяца горестных раздумий Шерли почувствовала, что должна действовать, невозможно и дальше оставаться в унизительном положении брошенной девицы. В самом деле, пора было с этим покончить, она не могла больше смотреть матери в глаза.

Как-то вечером, в четверть седьмого, она вышла из магазина, где служила, и уныло побрела в сторону дома. На душе у нее было тяжело, лицо побледнело и осунулось. Перед тем как покинуть магазин, она зашла в уборную, пригладила волосы и постаралась при помощи пудры и румян придать своему лицу особую прелесть. Она не сомневалась, что сумеет вновь очаровать бывшего воздыхателя, и все же это могло оказаться не так просто. А что, если он нашел себе другую девушку? Впрочем, ей в это не верилось. Прошло не так много времени с тех пор, как Бартон в последний раз пытался ее увидеть, вдобавок уж слишком он был влюблен, слишком предан ей. Нет, этот тихий, неповоротливый, туповатый, постоянный в своих привязанностях поклонник был всецело в ее власти. И все же кто знает? С такими мыслями шла она в вечерних сумерках и впервые испытывала мучительный стыд, оттого что приходится лгать, жгучую боль, знакомую тем, кто, подобно ей, отказался от своего идеала, и чувство безысходности, которое охватывает всякого человека, униженного до положения просителя и вынужденного довольствоваться тем, на что в лучшие дни, сложись судьба счастливее, даже не взглянул бы. И виной всему был Артур.

Когда она подошла к вокзалу, на площади уже царила обычная в этот час толчея. Шерли сразу же бросилось в глаза множество смеющихся парочек, похожих на них с Артуром, которые куда-то спешили, или ей так показалось. Шерли бегло взглянула в зеркальце уличных весов, желая убедиться, что она все так же очаровательна, затем подошла к цветочному киоску у дверей вокзала, за несколько пенни купила крошечный букетик фиалок и, войдя в зал, остановилась рядом с окошком и украдкой заглянула в него, чтобы узнать, там ли Бартон. Он был на месте. Сидел, склонившись над бумагами, глаза его скрывала тень зеленого козырька, в окошке видна была его неподвижная грузная фигура за столом. Шерли отступила на шаг и мгновение помедлила, затем все же решилась, направилась к окошку телеграфа и отчетливо произнесла:

– Дайте мне, пожалуйста, бланк.

Отвергнутый Бартон тотчас вскочил, так велика была его страсть. Тучный, коренастый, двигался он неповоротливо, глаза его светились дружелюбием и надеждой, на губах играла улыбка. Он поспешно вышел в зал. При виде Шерли, бледной, но хорошенькой (по правде сказать, такой бледной и красивой он никогда прежде ее не видел), Бартон онемел от волнения, его била дрожь.

– Как вы, Шерли? – спросил он ласково, наклоняясь к ней и с надеждой заглядывая ей в лицо. Они так давно не виделись, что он изголодался по ней, бледная красота Шерли влекла его сильнее, чем когда-либо. «Почему бы ей не вернуться ко мне?» – спрашивал он себя. Быть может, его любовь, преданность и постоянство все же покорили ее? Возможно, так и есть. – Кажется, я не видел вас целую вечность. А как поживают ваши родители?

– У них все хорошо, Барт, – игриво улыбнулась Шерли, – и у меня тоже. Ну а вы как поживаете? Давно мы не встречались. Я все думала, как у вас дела. Все благополучно? Я уже собиралась послать вам записку.

Весь прошлый год, стоило ему приблизиться к ней, Шерли сначала делала вид, будто его не видит, а потом разыгрывала удивление, хотя на самом деле едва сдерживала тяжелый вздох. Видеть его после встречи с Артуром было не слишком приятно. Сможет ли она теперь почувствовать искренний интерес к Бартону? Возможно ли это?

– Конечно, все у меня в порядке, – ответил он добродушно. – Как и всегда. Вы же знаете, меня так просто не убьешь. Вы никуда не уезжаете, Шерл? – спросил он с любопытством.

– Нет, просто зашла отправить телеграмму Мейбл. Она обещала завтра встретиться со мной, я хотела убедиться, что встреча состоится.

– Вы больше не заходите сюда так часто, как раньше, – нежно пожаловался Бартон. – Во всяком случае, я, кажется, вижу вас намного реже, – прибавил он с улыбкой. – Надеюсь, я ничем вас не обидел? – спросил он, а когда Шерли торопливо заверила его, что вовсе нет, произнес: – Что случилось, Шерл? Вы не заболели?

Шерли призвала на помощь всю свою былую веселость и беззаботность, хотя готова была расплакаться.

– О нет, – отмахнулась она. – У меня все хорошо. Наверное, я просто заходила через другую дверь или ездила на трамвае по Лангдон-авеню. (В действительности так все и было, поскольку она старалась избежать встречи с Бартоном.) По вечерам я почти всегда спешила домой, у меня просто не было времени зайти, Барт. Вы же знаете, как часто нас задерживают допоздна в магазине.

– Да, я понимаю, – тактично согласился Бартон. – И в последнее время вы перестали приходить на наши карточные вечеринки, как бывало раньше. По крайней мере, я вас не встречал. Сам я приходил поиграть раза два или три, думал вас там застать.

И эта перемена в ее жизни произошла по вине Артура: из-за него Шерли потеряла интерес к вечеринкам у знакомых по магазину и соседей, да и к клубу, где играли на банджо и мандолине. Когда-то она часто бывала там, все это ей нравилось и казалось забавным, но теперь… В те времена ее обычно сопровождал Барт, насколько ему позволяла служба.

– Да, – уклончиво ответила она и добавила наигранным тоном, в котором звучали нежные мечтательные нотки: – Хотя я часто воспоминала, как нам было весело. Жаль, что я перестала посещать те вечеринки. Вы давно видели Гарри Сталла или Трину Таск? – осведомилась она больше из желания поддержать разговор – ответ не слишком ее интересовал.

Бартон покачал головой.

– Я тоже давно не заглядывал к ним, но видел их как-то вечером несколько дней назад, здесь, в зале ожидания. Думаю, они ехали в театр. – Лицо его слегка вытянулось при мысли, что в былые дни они с Шерли часто ходили в театр вместе, вспомнилась ему и причина их единственной размолвки. Шерли заметила, как он помрачнел. Ей стало немного жаль Бартона, но куда больше жалела она себя: возвращение к прежней жизни представлялось ей горьким поражением. – Ну, выглядите вы очаровательно, как и всегда, Шерли, – продолжал Бартон, заметив, что она не заполнила телеграфный бланк, а в глазах ее появилось тоскливое выражение.

– Думаю, сегодня даже очаровательнее, чем обычно. – Она печально улыбнулась.

Шерли снисходительно принимала восхищение Бартона, но слова его не вызывали в ней отклика – золото, которое он рассыпал перед ней, было для нее лишь золой.

– А вы бы не хотели пойти на этой неделе на «Мышеловку»? Даже не знаю, когда мы в последний раз ходили вместе в театр. – Он заискивающе, словно собачонка, с робкой надеждой посмотрел ей в глаза.

Итак, она могла заполучить его вновь, какая досада! Обладать тем, что было ей вовсе не нужно и нисколько ее не привлекало! Стоило лишь слегка кивнуть, и он снова оказался бы у ее ног, но его собачья преданность делала затею Шерли едва ли не бессмысленной и навевала еще большую тоску. Конечно, следовало выйти за него замуж, раз уж она вступила на этот путь, на это ей хватило бы месяца, но возможно ли решиться на такое? На мгновение Шерли подумалось, что она не может, не станет. Вот если бы Бартон отверг ее, прогнал или пренебрежительно отвернулся, сделав вид, будто не замечает ее, но нет. Как видно, ее судьба – принимать любовь Бартона, это трогательное униженное поклонение, но не испытывать той любви, которой она хотела бы любить его, которой жаждала. Иными словами, ему нужна была девушка вроде нее, тогда как она… она… Шерли ощутила дурноту – развлекаться сейчас было бы непорядочно, непристойно, – и в голосе ее невольно прозвучало отвращение.

– Нет, нет! – воскликнула она и тотчас заметила, как помрачнело лицо Бартона, казалось, он глубоко огорчен и подавлен. – Я хотела сказать, не на этой неделе, – торопливо поправилась она и едва не произнесла: «Не так скоро». – У меня есть кое-какие дела, вдобавок я неважно себя чувствую. Хмурое лицо Бартона напомнило Шерли о ее положении, и она поспешила добавить: – Но вы могли бы как-нибудь вечером зайти ко мне в гости, а в театр мы сходим в другой раз.

Он тотчас радостно просиял. Удивительно, как страстно ему хотелось быть с ней, как малейший знак ее расположения утешал и воодушевлял его. Однако вместе с тем Шерли сознавала, сколь мало это для нее значит, сколь ничтожна в ее глазах эта связь, пусть даже ему она представляется райским блаженством. Следовало восстановить их прежнюю близость в полной мере, завладеть им уже окончательно, навсегда, но хотелось ли ей этого теперь, когда она была так несчастна из-за другого романа? Пока Шерли раздумывала и самые противоречивые чувства боролись в ее душе, Бартон как будто заметил ее колебания, и ему вдруг пришло в голову, что, возможно, в прошлом он слишком легко сдался, вместо того чтобы добиваться ее любви. Наверное, он все же нравился ей. И казалось, ее внезапное появление это доказывало.

– Конечно, конечно! – согласился он. – Я с радостью приду в воскресенье, как скажете. На спектакль мы можем пойти когда угодно. Мне очень жаль, Шерли, что вы неважно себя чувствуете. Я много думал о вас все это время. Или я зайду в среду, если вы не против.

Она слабо улыбнулась. Все оказалось куда легче, чем она ожидала, но ее победа, пропитанная тлетворным духом, точно красивый, но гнилой внутри плод, грозила впоследствии обернуться жалким поражением. Как она могла после Артура? И как мог он, в самом деле?

– Пусть будет воскресенье, – подтвердила она, радуясь, что удалось отсрочить встречу, и поспешно вышла.

Ее преданный обожатель долго смотрел ей вслед, а Шерли мучила тошнота. Подумать только, чем все закончилось! Она так и не воспользовалась телеграфным бланком, но теперь совершенно об этом забыла. Смущал ее не только обман, но и собственное беспросветное будущее: она не видела иного выхода, однако, как видно, не могла побороть себя, или же ей не хватало решимости. Почему бы ей не увлечься кем-то другим, не Бартоном? Почему она вынуждена вернуться к нему? Почему бы не подождать, пока она не встретит кого-то, а Бартона можно не замечать, как раньше? Но нет, нет, теперь ничто уже не имело значения: не важно, кто это будет, Бартон или любой другой, – по крайней мере, она сделает его счастливым, а заодно решит и свою проблему. Шерли вышла на перрон под свод вокзала и вошла в вагон поезда. Пассажиры, как обычно, толкались и теснили друг друга, занимая места, и наконец состав медленно тронулся в сторону Латонии, пригорода, где она жила. Поезд набирал ход, и Шерли задумалась.

«Что я сейчас сделала? Что я делаю? – спрашивала она себя снова и снова, пока перестук колес по рельсам складывался в танцевальный ритм, а дома бесконечного скучного города проплывали мимо туманной бурой вереницей. – Бесповоротно порываю с прошлым, счастливым прошлым. А что, если, когда я выйду замуж, вдруг появится Артур и захочет меня вернуть? Что, если так и случится?»

Внизу, под навесом, огородники распродавали остатки своего товара. Какая блеклая, унылая жизнь, подумала Шерли. Там начиналась Ратгерс-авеню с вереницей красных трамваев, многочисленными повозками, разъездами и встречными потоками автомобилей. Как часто проезжала по ней Шерли по утрам и вечерам, туда-сюда, словно челнок, и сколько еще таких поездок ее ждет, если только она не выйдет замуж! А здесь неспешно несла свои воды река, по берегам которой тянулись бесконечные склады с углем и причалы, – прочь, прочь, к глубокому бескрайнему морю, которое так любили они с Артуром. О, какое блаженство сидеть в маленькой лодочке и плыть, плыть в беспредельную бушующую неизведанную даль! Почему-то при виде реки в этот вечер, как, впрочем, и каждый вечер, она неизменно вспоминала драгоценные часы, проведенные с Артуром на природе, в Спарроус-Пойнт, длинную цепочку танцующих в зале «Экертс», лес в Атолби, парк, танцы в павильоне… Она подавила рыдание. Однажды в такой же вечер, как этот, они гуляли вместе, и Артур вдруг сжал ее руку и сказал, какая она чудесная. Ах, Артур, Артур! А теперь Бартон снова займет свое прежнее место, и уже, конечно, навсегда. Она больше не станет так безрассудно и глупо играть своей или его жизнью. Какой в этом прок? Но подумать только!

Да, на этот раз уже навсегда, сказала себе Шерли. Она должна выйти замуж. Время ускользает, скоро будет уже поздно, молодость проходит. Единственный выход для нее – замужество. Дом, дети, любовь мужчины, которого она могла бы любить, как любила Артура, – в действительности Шерли никогда не представляла себе иного будущего. О, каким счастливым мог бы стать этот дом! Но теперь, теперь…

Отныне пути назад у нее не было. Выбирать не приходилось. А если вернется Артур? Но об этом не стоило и думать, он никогда не вернется! Ради него она поставила на карту все, но оказалась ни с чем, потеряла его. Шерли отважилась изведать истинную любовь и потерпела горькую неудачу. До появления Артура все шло как будто неплохо. Бартон, простодушный толстяк, честный и прямой, каким-то образом (сейчас она и сама не понимала как) воплощал в себе надежное будущее. Но теперь, теперь… Шерли знала: денег у него достаточно, чтобы построить домик для них двоих, – он говорил ей об этом. Бартон постарается сделать ее счастливой, в этом она не сомневалась. Они займут примерно такое же положение, как и ее родители, или чуть более высокое, хотя и не намного, и никогда не будут терпеть нужду. Несомненно, у них будут дети, потому что Бартон страстно этого желал, несколько детей, и на это уйдет время, долгие годы ее жизни, печальные, унылые годы! Между тем Артур, чьих детей ей так отчаянно хотелось произвести на свет, станет лишь воспоминанием – подумать только! – а Бартон, скучный, ничем не примечательный Бартон осуществит свою заветную мечту, и почему? Потому что в любви ее постигла неудача, вот почему, и теперь в ее жизни никогда уже не будет настоящей страсти.