Игра по-крупному

Жена смотрела на расчеты Фирсова скептически. "Лучше бы ты подумал, как продолжить карьеру, – говорила она. – Зря, что ли, в аспирантуре учился?" – "Не зря, – отвечал Фирсов, листая "Справочник огородника". – Теперь вижу, что не зря…"

Несложные подсчеты показывали, что с имеющейся земли овощами три тысячи не взять, даже если очень постараться и настроить пленочных парников.

– Папа же сказал, что ему деньги не к спеху, – напоминала жена. – Отдадим когда-нибудь…

– Это тебе он папа, а мне – тесть. Я брал, я и отдам. "Отдадим"… Конечно отдадим, но весь вопрос – когда? Я обещал через год-два после освобождения.

– Он же понимает…

– Ладно, разберусь, – замыкался в себе Фирсов.

"Нарастить бы той же самой редиски целое поле, да сдать оптом, – размышлял он, покуривая вечером над своими таблицами и планами. – Но кому сдашь? Где тот добрый дядя, что придет, возьмет и заплатит деньги?

Нет в нашем бескрайнем государстве такого доброго дяди. Не предусмотрена такая должность, как и редиска на частном огороде не предусмотрена – оттого ее и нет. Бывает, конечно, в июне жухлая уже, с огромной ботвой редиска, и укроп пожелтелый и дряблый бывает, но не редиска это и не укроп, а "тонны свежих овощей к столу горожан, доставленных по зеленому конвейеру". Мать его ети, этот конвейер… Руки оторвать и выбросить тому, кто его придумал. В райпотребсоюз сдать? Да где эту организацию сыщешь… Да и не сельский житель я, а дачник, огородник-любитель…"

Картошка? Сажал отец картошку – два ведра посадит, десять соберет. Не та земля, влаги много, вымокает картошка.

В одной из книг Фирсов наткнулся на раздел "Выращивание рассады" и с интересом прочел его. Дело было зимой, Фирсов только что вернулся с суточного дежурства в спецкомендатуру, но спать не лег, намереваясь тихо смотаться до вечерней проверки домой, – Настя просила посидеть с Маратом, пока она отвезет на работу какие-то бумаги, и он, обжигаясь крепким чаем, торопливо читал строчки: "Огуречную рассаду выращивают в парниках, в весенних пленочных теплицах или под пленочными укрытиями. Семена высевают в конце апреля – начале мая, используя при ограниченных площадях теплицы ящики из-под болгарских помидоров, в которые насыпают торфоперегнойную землю. Ящики устанавливают на временные стеллажи. Выход сеянцев с одного ящика размером 60x40 см – до 100 шт."

"Так-так-так," – сказал сам себе Фирсов и в тот же день составил новую таблицу. А еще через день, приехав на законные выходные домой, позвонил теще, которая не раз прикупала на рынке рассаду для своего дачного мини-огорода, и поинтересовался ценами.

– Значит, огуречная – от десяти до двадцати копеек за корешок? – записывал Игорь. – Понятно. Кабачки – двадцать-двадцать пять? Капуста – десять-пятнадцать? Помидоры до полтинника? Ого!..

– Только вы, Игорь, не гонитесь за размером, рассаду лучше покупать маленькую, она быстрее приживается. А вы что, решили огородом заняться?

– В некотором роде, – темнил Фирсов. – А что там еще продают?

– Цветочной много. Астра, ромашки, бархатцы – это я не знаю, нужно ли вам?

– И почем?

– Пятнадцать-двадцать копеек. Свеклу еще продают, петрушку…

– Спасибо, Екатерина Александровна. Спасибо. Вам дать Настю?

Повесив трубку, Игорь подмигнул жене и пошел с бумагами на кухню.

– Ерунда какая-то, – вздохнула Настя и попыталась посадить сына на колени. – Правда, Маратка?.. Зачем нам эта рассада?

Марат упрямо выгнул спину, сполз с коленей матери и побежал за отцом.

"Досье" на рассаду Фирсов собрал недели за две. Выводы показались ему обнадеживающими: рассада выращивалась относительно просто, не требовала особых капитальных затрат и спрос на нее был устойчивый – с начала мая по начало июня; месяц. Фирсов специально ездил на Некрасовский и Калининский рынки – интересовался.

К концу января Фирсов определился с ассортиментом и стал покупать семена. Ему требовалось:

– кабачков – 20 пачек,

– огурцов – 20 пачек,

– помидоров – 5 пачек,

– капусты белокочанной – 5 пачек,

– капусты цветной – 7 пачек,

– астры игольчатой – 10 пачек.

Выстояв длинную очередь в подвальчике семенного магазина на Васильевском, Фирсов принес домой сверток с шуршащими пакетиками.

– Вот здесь – почти две тысячи. – Он выложил на стол семена.

– Чего "две тысячи"? – не поняла жена.

– Денег. Советских рублей.

– Господи… – стала разворачивать пакетики Настя. – Я каждую копейку считаю, не могу Марату яблок купить, хорошо мама вчера принесла, а ты… Зачем ты это купил? Ведь я в этом месяце ничего не получу. Что мы есть будем?.. Ты об этом подумал?

– Присядь на минутку. – Игорь придвинул жене стул и взял ее за руку. – Послушай меня внимательно. – Он сел напротив. – Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Очень тяжело. Я на "химии", ты с Маратом одна, денег нет, настроение поганое… Понимаю. Но давай посмотрим в будущее. Допустим, – Игорь постучал костяшками пальцев по деревяшке стула, – я в феврале освобождаюсь. Допустим. В институт меня обратно не возьмут, даже если я попрошусь. Но я проситься не буду.

– Но папа говорил, что может помочь…

– Это исключено. – Фирсов встал, прикрыл на кухне дверь и закурил. – В институт я не вернусь и карьеру продолжать не буду.

– А где же ты собираешься работать?

– Не знаю. Пока, возможно, останусь в гараже. Тоже неплохо: сутки отработал – трое свободных. Всего час на электричке.

– Но ведь это сто пятьдесят рублей! Ты об этом подумал? Как мы будем жить?

– Подумал, – сказал Фирсов. – Отлично будем жить.

– Механик в гараже… – покачала головой жена. – Стоило учиться в аспирантуре.

– Я не пойму. – Он выдохнул дым в приоткрытую форточку. – Ты выходила замуж за меня или за мою трудовую книжку? При чем здесь должность?..

– Ну, говори дальше, я тебя слушаю…

– Так вот. – Игорь вновь взял жену за руку. – Я понимаю, что тебе сейчас плохо. Но вот здесь, – он постучал согнутым пальцем по пакету с семенами, – действительно лежит две тысячи. И это пока только половина. Если ты не будешь паниковать и положишься на меня, то к июню я отдам отцу три тысячи и выдам тебе тысячу на карманные расходы. Тебя это устраивает?

– Не представляю, как ты собираешься это сделать. – Жена недоверчиво смотрела на пакет. – Ты хочешь жить на вашей даче?

– Да. – Фирсов развернул бумагу и стал раскладывать на столе пачки семян. – Буду строить теплицу. Вот, пожалуйста, пять пачек белокочанной капусты – двенадцать тысяч семян. Десять копеек за корешок. С учетом всхожести – тысяча рублей выручки. Вот капуста цветная. Семь пачек – пятьсот рублей выручки… Помидоры Алпатьевские – пятьсот рублей! Чувствуешь?.. И всего истрачено пять рублей двадцать копеек.

– А кто будет продавать? И где? – поинтересовалась Настя.

– Посмотрим. Скорее всего, найду какую-нибудь бабку…

– Лет двадцати?..

– Ста двадцати. – Игорь притушил сигарету и обнял жену. – Теперь ты будешь только получать.

– Что интересно?

– Деньги!

– Авантюрист, – сказала Настя. – Настоящий авантюрист… Он освободится, уедет на дачу и будет строить свою теплицу. А мы?..

– Потерпи немного, – поцеловал ее Фирсов. – Буду приезжать. И вы на выходные приедете…

– Нормально… Ждешь его целый год, а он – потерпи.

Тесть с тещей отнеслись к затее зятя скептически. Через Настю было передано мнение тещи: лучше бы Игорь продолжил карьеру. Тесть молчал, советов не давал, но по всему было видно, что настроен он недоверчиво. "А кто будет продавать?" – только и спросил он, заехав повидаться с внуком. И услышав в ответ, что можно нанять старушку, хмыкнул: "Ну-ну".

Фирсов между тем добывал необходимые для своей затеи предметы. На свалке за гаражом он наискал кучу поржавелых арматурных прутков и в одно из дежурств распрямил их, простучав кувалдочкой на куске рельса, и нарезал трехметровыми кусками на гильотине. Прутки он занес в вагончик, где обитали механики, сложил за топчаном и в несколько раз перевез домой, засовывая их в чехол из-под лыж и доматывая снизу куском брезента. Там же, в гараже, он сторговал у электрика две старые трамвайные печки, по киловатту каждая, что пылились с незапамятных времен в каморке на стеллаже. Электрик был несказанно рад свалившейся с неба бутылке и удивлен предложением Фирсова – десятки печек висели по стенам ремонтного бокса и увести парочку в ночное дежурство не составило бы особого труда. Расчувствовавшись, электрик добавил к печкам бухточку двужильного кабеля в резиновой оплетке и два автомата по десять ампер – дефицит страшный. "Не, ты заходи, если чего надо, – тряс он Фирсову руку. – Я тебя еще научу, как счетчик останавливать. Не, в натуре. Там элементарно…"

Рейки Фирсов подстерег на заднем дворе мебельного магазина, выходя из автобуса на одну остановку раньше и еще издали угадывая по пухлости толпы завоз импортных гарнитуров. Восемь связок реек, таких, что и не просто занести в дом, Фирсов уложил на заснеженном балконе.

Оставались ящики. Их требовалось штук сто. Обыкновенные помидорные ящики с колышками по углам, которые летом стоят неряшливыми стопками возле каждой овощной палатки и мокнут во дворах магазинов. Но то летом… Фирсов походил по магазинам, заглянул еще раз на рынки – чисто, словно выметено. Из разговора с грузчиками Фирсов понял, что нужная ему тара появится только вместе с продуктом – летом. Есть, правда, один адресок. Тарный склад за огородом. Там вроде и помидорный ящик обитает… Фирсов повел знатока к пивному ларьку и получил клочок бумаги с обстоятельным планом дислокации тарного склада.

– Там спросишь Генку Федорова. – Прихлебывал пиво знаток. – Скажешь: от Юрки из шестнадцатого. Он тебе за бутылку целую машину накидает… Давай еще по кружечке – колосники горят, сил нет.

С ящиками оказалось не так все просто. В один из дней, сразу после дежурства, Фирсов съездил на склад и убедился, что искомые помидорные ящики стоят там в штабелях под самую крышу. И Генка Федоров сыскался и обещался помочь: "Подгоняй вечером машину и хоть все забирай. Пару фуфырей выставишь, и порядок". И подсказывал, где машину взять – гараж за забором. Но Фирсов опечаленно помотал головой.

– Не пойдет, брат. Это криминал…

– Да брось ты! Какой криминал? – Генка Федоров почесывал под ватником грудь и смотрел недоуменно. – Пустые ящики… Они у нас без цены идут. Для ремонта припасаем. У нас даже охраны нет, только пожарная сигнализация.

– А ГАИ остановит?

– Ну и что, ГАИ? Водитель отбрешется. Скажет, на дрова везу. Или на свалку. А тебе куда надо-то?

Фирсов назвал свой поселок.

– Да, это через Парголово, там КП… – Генка стал терять интерес к разговору. – Ну смотри, хозяин – барин… Надумаешь – приходи. Я всегда тут.

– А если по частям?

– Можно и по частям, но магарыч вперед…

– Я привожу тебе рулон бумаги, ты пакуешь ящики стопками, штук по десять, и я увожу. Веревка найдется?

– Найдется.

– Приеду на следующей неделе. Идет?

– Идет… Только возни прибавляется – пакуй, завязывай. Накинуть бы надо…

– Обойдешься. Литр за сотню дрянных ящиков – нормальная цена. Не свои, чай…

– Ладно, – сплюнул Генка. – Приезжай. – И ушел развалистой походкой в свои тарные закрома.

Фирсов постоял, прислушиваясь к перестуку молотков на складе, оглядел двор с тропинками, разбежавшимися к дыркам в заборе, и неспешно двинулся к распахнутым воротам. "Все равно криминал, – думал он, прикидывая, как понесет в электричке увязанную стопку ящиков. – Захотят, так достанут". В последнее время, как генсеком стал Андропов, милиция взялась за свои обязанности рьяно, словно пытаясь доказать, что не даром ест хлеб налогоплательщиков. Говорили, что случались проверки документов в ресторанах и кинотеатрах, в универмагах отлавливают приезжих командированных и сообщают начальству, чем занимаются их подчиненные в рабочее время. Словом, время настало тревожное, и такой, казалось бы, пустяк, как доставка стопки старых ящиков со склада на дачу, мог иметь для Фирсова последствия самые печальные. "Ваши документики, пожалуйста. А это что вы везете?" Имелась у Фирсова справка, которую он взял в своем гараже: "Дана настоящая в том, что Фирсов Игорь Дмитриевич работает дежурным механиком в Объединенном Транспортном Хозяйстве, и режим его работы – сутки через трое. Начальник ОТХ, подпись. Инспектор по кадрам, подпись. Круглая печать", но он понимал, что такая бумага поможет разойтись с постовым милиционером, если случится мелкая заминка, но не спасет, коль приведут тебя в отделение. Там запрашивают ЦАБ, и через пять минут вся твоя подноготная как на ладони: где родился, где крестился, где отец с матерью похоронены и чем они занимались до семнадцатого года. А перво-наперво: судим ты или нет. И если ты "химик", то барышня, что дает справку по ЦАБу, произнесет условный код, соответствующий твоему печальному положению: "Сторожевой". И сразу тебе вопросик: "Ах, вы условно осужденный? Разрешение на выезд имеете?" И если нет у тебя желтоватой бумажки с отметкой и печатью спецкомендатуры, то дела твои плохи. Нет, не повезут тебя обратно в спецкомендатуру, а доставят прямехонько в спецприемник на улицу Каляева, где просидишь в общей камере с бомжами дней сорок, пока выяснят, что ты за гусь и что с тобой делать дальше. – "С какой целью выехали без разрешения из административного района?" – "Да было время свободное, рванул в самоволку семью проведать". – "Самоволка – это в армии, а у вас побег со строек народного хозяйства. По какому адресу направлялись?.."

И будешь сидеть под замком, есть "хряпу" и "могилу", пока не придет за тобой "уазик" из спецкомендатуры. А там новые неприятности на твою постриженную голову. Строгий выговор. Прогулы на работе. Месяцев шесть дополнительных ограничений режима – это значит никаких выездов домой и три раза в день надо отметиться в дежурной части: вот он я, никуда не сбежал, поставьте мне плюсик. А в выходные дни придется четырежды представать пред оком начальства, и так время отметок установлено, что в окна между ними успеешь только доехать до Ленинграда, перебежать на другую платформу и вернуться обратно. Ребята пробовали. А нарушил дополнительные ограничения – "доп", считай, ты одной ногой в зоне… Редко кто выдерживал короткий поводок шестимесячного "допа".

Фирсов еще раз прошелся до склада и обратно, походил по неказистому вокзалу, постоял у доски расписания, заглянул в пустой буфет, вышел на платформу… Он не пытался размышлять, везти ему ящики с этого загородного склада или нет, он лишь прислушивался к тому, что зовется интуицией, шепнет ли она: "Проедешь, Игорь" – или подскажет: "Опасно. Могут прицепиться…" Он подкармливал эту самую интуицию, что служила ему последнее время надежно, информацией разрозненной, но калорийной: тропинка от склада узкая, и вязанку с ящиками придется нести за спиной; железнодорожные пути в тупичке разметены от снега, значит, здесь может стоять состав и его придется обходить; вот и обходная тропка вьется по полю – случаются здесь составы; милиционер прогуливается по перрону – милиционер железнодорожный, он выходил из своей комнаты в левом крыле вокзала, тропка ему видна, но если электричка будет на подходе…

«Проскочу, – решил Игорь. – Надо только садиться в последний вагон, а на Финляндском перейти по тоннелю на свою платформу и – на дачу. И билет заранее взять, чтобы не болтаться с ящиками по вокзалу, и багаж оплатить. Очки надеть, куртку финскую. "Да вот бабушка попросила ящики для рассады привезти. Знакомые дали. Пожилой человек, выращивает цветочки…" И газету спокойно читать. Не должны прицепиться…»

3.

Требовался оборотный капитал, рублей пятьдесят, и в тот же день Фирсов позвонил на кафедру Маринке и спросил, нет ли у нее на примете дипломников-заочников. Он знал, что должны быть дипломники – самое время.

– Игорек, миленький, – обрадовалась его звонку Маринка, – косяком идут, задолбали совсем. В этом году экономисты с механиками в одно время защищаются – ужас! Ты сколько взять сможешь?

– Расценки те же?

– Ну да, по десятке за плакат. А если сложные – двенадцать – пятнадцать.

– Давай одного, – сказал Фирсов. – Для начала. Как дела, Мариша?..

– Ой, не спрашивай. Как у тебя-то? Домой часто отпускают?

Через несколько дней, в субботу, в точно оговоренное время к Фирсову домой приехал немолодой уже мужчина в пыжиковой шапке и новеньком черном тулупе. В руке он держал пухлый портфель, из-под мышки торчал тубус с чистыми листами ватмана.

– Когда защита? – спросил Фирсов. Он провел гостя на кухню и, сев за стол, стал рассматривать листы с макетами плакатов.

– Через неделю, – робко ответил мужчина.

– А кто руководитель? Бутман? Его вроде почерк…

– Да, Борис Самуилович…

– Ясно, – кивнул Игорь. – Вы из Архангельска?

– Да, – заулыбался мужчина. – По своему заводу защищаюсь. Я вас помню, вы у нас были – лекцию по качеству читали. Года два назад? Или три?

– Да, – сказал Фирсов. – Бывал…

– Я тогда мастером работал, нас еще всех собирали, – продолжал улыбаться мужчина. – Вы с товарищем приезжали – такой с бородкой. А сейчас на кафедре уже не работаете?

– Нет, – сказал Фирсов. – В другом месте работаю.

– Ясно… А я вот уже второй год начальником механического цеха…

– Поздравляю. – Фирсов сложил листки и взял со стола скрепку. – Завтра вечером вас устроит?

– Конечно…

Мужчина ушел, почтительно раскланявшись, и Фирсов еще долго сидел на кухне, покуривая, щурясь на пустынную вечернюю улицу за окном и делая вид, что разбирается с бумагами. И та поездка в Архангельск вспомнилась, и Валера, как живой, встал перед глазами, и суд, и следствие, и тот нелепый вечер, с которого все началось, и непроницаемое лицо Славика Мохова на суде вспомнилось. Ах, Славик, Славик, продал ты свою душу и двадцать лет дружбы вместе с ней. Как тебе работается, Славик, и как живется? Вспоминаешь ли тот вечер и друга своего бывшего, Игоря Фирсова? Или стараешься не вспоминать? Н-да, брат, тяжело тебе, должно быть, – мы-то выкарабкаемся, а вот ты мне в глаза взглянуть уже не посмеешь. Оттого и не звонишь, и не заходишь, как будто нет больше Игоря Фирсова. И сегодня, когда я разговаривал с Маринкой, я слышал в трубке твой веселый голос – ты болтал с кем-то, и когда она назвала мое имя, голос твой пропал, и хлопнула дверь. Студентов учишь? Ну учи, брат… А я вот думаю теперь, как три тысячи отдать. Отдать-то я их отдам, но вот друга у меня больше не будет. Жаль. Лучше бы не было того вечера…

Мохов приехал поздно – уже заканчивалась программа "Время", привез какого-то усатого приятеля, похожего на артиста Боярского, две бутылки коньяка и тут же принялся отдавать веселые команды.

– Все встаем на уши. Настюша, крепись, сейчас будет маленький цунами. Фирсов, жарь мясо и доставай грибочки. Я знаю, у тебя есть. Не жмись. Убирай со стола бумаги я тащи стопки. Сегодня у меня маленький праздник…

– Ты на машине? – выглянул в окно Фирсов.

– Да, но это не имеет значения. Брошу тачку у тебя и поеду на такси. Шевелись, шевелись… – Славик ходил по квартире, потирая руки. – А Маратка спит? Жаль… Так, надо жене отзвонить. – Он набрал номер и принялся объяснять Фаине, что все удалось, все о'кей, и когда приедет, то расскажет подробности. – Да, я у Игорька. Мы по чуть-чуть. Такси вызову. Не волнуйся!

Целую!..

– А что за праздник? – спросил Фирсов, помогая жене накрывать стол. – Ты учти, я пить не буду – мне доклад еще писать, завтра конференция. Так, посижу только…

– Да хрен с тобой, – махнул рукой Славик, – нам больше достанется. Правда, Настюша? Мы его сейчас вообще отправим на кухню – пусть свой дурацкий доклад пишет…

– Но-но! – сказал Фирсов. – Лишу грибочков. Так что за праздник? Достал коленвал или какие-нибудь японские щетки?

– Круче! – Славик подмигнул двойнику Боярского, и тот ухмыльнулся с дивана. Похоже, он был уже подшофе. – Гораздо круче! Но пока я не вставлю ключ и не поеду… – Славик щелкнул над головой пальцами. – Короче говоря, садимся и пьем! Алик, к столу! Первые сто грамм за твои способности!

Алик быстро окосел, вызвал по телефону такси и уехал.

Зашла за капроновыми нитками соседка по площадке – Алиса, и Славик тут же усадил ее рядом с собой, стал говорить комплименты, наливал коньяк, обещал починить швейную машину, Алиса улыбалась, потом хохотала, и вскоре они отправились посмотреть, что же приключилось с этой швейной машиной. Их не было минут сорок.

– Это просто безобразие! – вознегодовала Настя. – В какое они меня ставят положение! Я же с Фаиной в хороших отношениях. Скажи ему, чтобы немедленно ехал домой, или я сама позвоню Фаине…

Славик вернулся один и шепнул Фирсову, что остается ночевать у соседки.

– Все в порядке, – покачнулся он. – Если позвонит Файка, скажи, что сплю мерцвец… мертцве… мертвецким сном. Машина под окнами. Договорились? – Он обнял Фирсова и чмокнул в ухо. – Люблю гада!..

– Старик, это твое дело, с кем спать, но ты ставишь Настю в скотское положение – они с Файкой подруги.

– Ну и что? Насте скажем, что я уезжаю домой…

– Они же созвонятся. Настя скажет – выехал, а дома тебя не будет. Файка там на уши встанет…

Щелкнула входная дверь, и на кухню пришла Настя с непреклонным лицом.

– Славик, кончай дурить! Либо оставайся у нас, либо Игорь отвезет тебя домой. Все! Я сейчас звоню Фаине!

– Подожи, подожи, подожи, – Славик погрозил пальцем и пошел к телефону. – Я со своей супружницей сам привык разговаривать. Без посредников… – Он сел на пуфик и принялся крутить диск.

– Вот гадство. – Настя прикрыла на кухню дверь и вынула изо рта мужа сигарету. – Прямо как нарочно… – Она глубоко затянулась. – Принес ее черт… Пошла сейчас к ней, а она уже… Тьфу! И Славик твой хорош, кобель несчастный! Все вы, мужики, такие… Уй, прямо не могу! Убила бы вас всех!..

– Да, – притворно сказал Игорь, забирая сигарету обратно. – Сволочи…

"Зайчик, все будет в порядке, – ворковал в коридоре Славик. – Сразу не обещаю, но скоро буду. Да, да. Как штык. Как гвардейский штык. Тык-штык… Готовься. Да. Она вышла. Не знаю. Кажется, ведро выносить. Все, пока…"

– Проводи его, – кивнула на дверь Настя.

– Фирсов, я ухожу! – объявил в коридоре Славик. – Настя, спасибо за встречу! – Он ронял с вешалки шапки и не мог отыскать свою куртку.

– Подожди, Игорь тебя в такси посадит. Или сейчас по телефону закажем.

– Никаких такси! Я поеду на своей тачке! Я на ней приехал, я на ней и уеду… Где моя куртка?.. – Славик отворачивался от Насти и подмигивал Игорю. – Где моя канадская куртка, подарок любимой жены?..

– Ты что, сдурел? – встала в дверях Настя. – Игорь, ты слышишь, что он говорит?.. Он же разобьется.

– Только на своей тачке, – бубнил Мохов. – Завтра утром ее придут смотреть, она должна быть дома.

– Вот проспишься и приедешь за ней… – Настя растерянно смотрела на мужа. Тот не спеша одевался, догадываясь, что Славик затеял какой-то обходной маневр, и перечить ему бессмысленно: ясно, что в пьяном виде он никуда не поедет.

– Нет, только сегодня. Уговор дороже денег… Никогда! Если я обещал, то сделаю…

– Игорь! – Настя строгим взглядом призвала мужа к разумности. – Может, ты его отвезешь? Раз ему машина завтра нужна… Ты же не пил?

– Могу и я, – зевнул Фирсов. – Ни грамма не пил.

– О-о-о!.. – удовлетворенно кивнул Мохов. – Это годидзе. Отвези…

– Где у тебя права? – побежала в комнату Настя. – В шкатулке?

Потом они усаживались в моховские "жигули" – Игорь за руль, Славик рядом, работал на прогреве двигатель, Игорь протирал тряпкой быстро запотевшие стекла и убеждал друга отказаться от авантюры.

– Ни за что… – мычал Славик. – Я обещал Алисе вернуться. Пъехали… Гони за угол и я выйду. Нет, сначала в кабак за шампунем! Скажешь Насте, что отвез домой… Все, я сказал… Она ждет.

– Старик, давай я отвезу тебя домой. Куда тебе, пьяному, бабы!

Шумела печка, Славик вяло подносил сигарету ко рту, клевал носом, и Фирсов не спешил трогаться с места, надеясь, что тепло и алкоголь сморят Мохова ко сну, и он забудет о своей бредовой идее.

– Герой-любовник… – ворчал Фирсов, прилаживаясь к чужой машине и поглядывая на окно своей кухни, где виднелся силуэт Насти; она стояла, приложившись к стеклу лицом и руками.

Фирсов нажал кнопку блокировки правой двери, перехлестнул Славика ремнем и осторожно вынул из его пальцев тлеющую сигарету.

"Пъехали…" – бормотнул Славик, и Фирсов привалил его голову к стойке возле окна, отделанной винилом. "Поедем, поедем, – пообещал он. – Движок прогреется, и поедем…"

Мохов спал. Фирсов вывел машину со двора.

Они уже ехали по пустынной Будапештской, и Фирсов выглядывал, где лучше свернуть к моховскому дому, как Славик очнулся, поерзал на сиденье и сонно потер глаза.

– Где это мы? – Он отстегнул ремень и длинно выругался. – Будапештская, что ли?..