Гинеколог едет по миру

Лариса Арефьева

Гинеколог едет по миру

Введение

      Мой отец прожил насыщенную и интересную жизнь. Все детство я слушала его истории, затаив дыхание. Когда я немного подросла, то захотела, чтобы о жизни папы услышали и другие люди. Но, к сожалению, он не верил, что его воспоминания могут быть интересны кому-то, кроме собственной семьи. Папа не оставил после себя ни строчки. Хотя его жизнь, наполненная событиями, переживаниями, опытом и достижениями, могла бы стать ценным наследием не только для нашей семьи, но и для многих людей. Ведь, читая о жизни другого человека, мы начинаем понимать глубже не только его мир, но и свой.

      Поэтому я решила написать автобиографию. Ведь моя история поможет мне не только сохранить собственные истории и опыт, не только заново осмыслить их, но и передать миру. Что вы возьмете из моей книги? Поддержку, если вы находитесь на пороге переезда в новую жизнь? Или, может быть, вы посмеетесь над забавными ситуациями, с которыми я сталкивалась на своем пути? А может, вы найдете в этой книге островок спокойствия, радости и хеппи-эндов, которых так не хватает нам сегодня в этом изменчивом мире? Что бы вы ни нашли на этих страницах, я хочу, чтобы вы на моем примере убедились: преодоление трудностей и вызовов всегда ведет к росту.

      Несколько раз я решала оставить привычную и комфортную жизнь и с головой окунуться в неизвестность. И, конечно, иногда мне было страшно. Ведь жизнь не состоит из указателей, правил и инструкций. Жизнь многогранна и непредсказуема. Она любит посылать нам вызовы. Но я всегда знала, что в итоге все закончится хорошо. Сейчас, оборачиваясь назад, я понимаю: препятствия на моем пути научили меня принимать себя такой, какая я есть, вместо того чтобы гнаться за недостижимыми идеалами. Я научилась доверять себе и ценить то, что у меня есть.

      «Длинная дорога начинается с маленького шага», – эти слова я повторяю себе каждый раз, когда приступаю к новому делу и иду навстречу изменениям в своей жизни. Эти слова успокаивают меня, напоминая: маленькими шагами можно преодолеть любой путь. Со всеми трудностями можно справиться. Единственное, с чем справиться нельзя, – так это с сожалением о никогда не начатом.

Но кое-что в моей жизни всегда оставалось неизменным – это любовь к профессии. С самого детства я мечтала стать врачом. Моя бабушка выписывала себе журнал «Здоровье», и как только я научилась читать, то разом «проглотила» все выпуски этого журнала, которые были у нас дома. Тогда передо мной открылся удивительный мир человеческого организма. Я смотрела на себя в зеркало и представляла, как в моем теле течет кровь и работают внутренние органы; я поражалась тому, что мои глаза видят, а уши – слышат. Это казалось мне волшебством, и я захотела делиться знаниями о том, как устроен каждый из нас, с другими людьми.

      С возрастом детское любопытство и наивная мечта превратились в стремление получить образование и работу. Сейчас медицина – это моя реальность. Я – акушер-гинеколог, и моя профессия связана с самым большим событием, которое только могу себе представить, – с рождением ребенка. Я – первая, кто видит крохотную жизнь на экране аппарата УЗИ. Я ощущаю себя причастной к тому, что эта жизнь растет и развивается, а затем появляется на свет. Вся моя работа пронизана эмоциями. Когда мои пациентки счастливы, то я разделяю счастье вместе с ними. Когда они напуганы, я их утешаю. Когда они проживают моменты утраты или печали, я отдаю им всю доброту и стойкость, которые во мне есть. А когда пациентки благодарны мне, я понимаю, что состоялась как специалист.

      Эта книга – тоже способ поделиться эмоциями. Не хронологическим отчетом о своей жизни, не описанием достижений и не уроками о том, как правильно поступать. Моя цель – рассказать о том, что со мной случалось. Передать этому миру все свои теплые истории, все моменты грусти и слабости, все важные для себя выводы и мысли. И если что-то из написанного мной найдет отклик в вашем сердце, если вы захотите поделиться со мной своими эмоциями от прочитанного, то я буду этому очень рада. Я самый обычный человек. Меня можно случайно встретить в супермаркете около дома, ко мне можно прийти на прием, со мной можно столкнуться на улице и мне можно написать в социальных сетях.

      А еще – можно прочитать мою книгу! Я надеюсь, что она поможет вам взглянуть на жизнь легко и вдохновенно. Надеюсь, что мой опыт будет для вас полезен. И я надеюсь, что моя история останется в вашей памяти.

Глава 1. Тетюхе, или Как я решила стать врачом

Каникулы в деревне, велосипед и разбитые коленки

Начало 70-х годов. Жаркое пыльное лето. Железнодорожная станция Сибирцево в Приморском крае, где я проводила свое последнее лето перед первым классом у бабушки с дедушкой.

Сельская аптека, стеклянные полки со скудным ассортиментом, и я – маленькая девочка – восхищенно смотрю, встав на цыпочки и открыв рот, на пипетки, глазные палочки, клистиры и прочие прекрасные и загадочные штуки – атрибуты нового для меня мира. В руке тают таблетки глюкозы с аскорбинкой, за чем я, собственно, и была послана в аптеку, гольфы сползли, минуты идут одна за другой, а сонная толстуха-аптекарша настолько ленива, что даже не гонит меня. Я зачарованно стою, как будто приросла к витрине, и мечтаю о том, как было бы здорово подержать в руках или хотя бы прикоснуться к этим вещам!

Аптека закрылась на перерыв, и мне пришлось выйти. С тех пор глюкоза с аскорбинкой в нашем доме не переводилась. Я была готова бегать за ней каждый день. На мое счастье, мама свято верила в полезность витаминов, а бабушка любила кисло-сладкий вкус этих таблеток. Даже запах аптеки приводил меня в восторг, я помню его до сих пор! Тишина, неспешность и строгость аптекарских работников завораживали. Тогда я решила: когда вырасту, буду работать в аптеке!

Были у меня и другие увлечения. Например, дед купил мне хороший велосипед – зеленый «Орленок» с толстой низкой рамой, на котором я гоняла по округе с ребятами, такими же, как и я, внуками, «сданными» на лето бабушкам и дедушкам. Мы пытались проехать по самым узким мостикам; учились ездить без рук, задом наперед, на заднем колесе; соревновались в скорости. Коленки мои не успевали заживать от постоянных падений. В одно из таких колесо велосипеда погнулось в восьмерку, а белоснежные бинты, наложенные только вчера, ободрались в лохмотья, пропитались кровью и запылились.

На подходе к дому я заревела и, размазывая грязным кулаком слезы по лицу, зашла в калитку. Тут следовало точно соблюсти время эффектного появления и продолжительность рёва, так как долго плакать я не умела. Дед при моем появлении схватился за голову:

– Лариса, опять?! Всё, не видать тебе больше велосипеда! Да будет ли этому конец?!

На его крики я только всхлипывала, придерживая свободной рукой сползающие бинты. Прокричавшись, дедушка пошел за перекисью водорода, бинтами и листом алоэ – уже привычным летним набором. Спустя несколько минут коленки уже были промыты, а я внимательно наблюдала, как в ране шипит перекись. Алоэ приложено, все обмотано бинтами, и я в сотый раз клянусь, что «больше так не буду», но велосипед все равно оказался заперт в гараже. Теперь главным было не забывать убедительно хромать и вызываться помочь по дому или огороду. План сработал: нестрогое дедово сердце растаяло, и он пообещал мне вечером на сеновале, где мы ночевали при хорошей погоде, рассказать «за жизнь».

Рассказывая «за жизнь», дед объяснял мне, как устроена мельница и сколько звезд на небе, рассказывал, как работал милиционером… Только о том, как он воевал танкистом в Северном Китае, в Маньчжурии, дед не хотел говорить.

– Тебе не надо этого знать. Война – это страшно. Это грязь и ужас, – качал он головой.

Война была знакома мне только по дворовым играм. Мы играли в нее с мальчишками, вытягивая жребий, чтобы понять, кто кем будет на этот раз. Однажды мне выпала роль Евы Браун, жены Гитлера. Схватка была недолгой: наступающая «красная армия» подбила «Гитлеру» глаз, а мне осколком бутылки порезали руку. Дальше все по схеме: рёв, слезы, перекись, алоэ, бинты и мои клятвы «больше так не быть». Добавились только угрозы деда всыпать «красноармейцам» по первое число. Нет, дети были вовсе не жестокими, просто, играя, мы входили в раж.

Следующую неделю мне действительно пришлось провести взаперти. Велосипед дожидался починки (дед держал слово), и я, слоняясь по дому, нашла стопку журналов «Здоровье», выписываемых и бережно хранимых бабушкой. Я присела, открыла журнал и растворилась в нем, забыв, как дышать. Вот где было настоящее чудо! Передо мной открылись знания о том, как устроено человеческое тело, какие болезни нас подстерегают, и о многом другом. Читать я научилась еще до школы, поэтому за неделю домашнего ареста «проглотила» всю годовую подписку. От корки до корки, от геморроя до психических заболеваний – я прочитала всё. Там были даже стыдливые статьи о сексе и предохранении, что еще больше расширило мои горизонты и сделало авторитетом в глазах подружек.

И даже ремонт велосипеда отошел для меня на второй план, а в разговорах «за жизнь» я поднимала исключительно медицинские темы, которые дед поддерживал как мог. Бабушка в моем воспитании принимала лишь косвенное участие. В основном она давала наказы. Например, о том, какую животину как кормить, когда они с дедом уезжали на другой огород или на рыбалку. Плавать она не умела, но с удочкой заходила в реку по горло, и деду приходилось поглядывать, виднеется ли еще ее кепка над водой. Иногда я ездила с ними на дедовом мотоцикле. Бабушка ехала в люльке, а я – сзади, в дедовской пропахшей потом каске. По дороге мне нужно было громко петь, чтобы дед был уверен, что я не свалилась с сиденья. И хотя Бог обделил меня этим талантом, деду мое пение очень нравилось. На обратном пути он останавливался нарвать нам с бабушкой полевых цветов. Откуда у этого деревенского парня с Урала, окончившего восьмилетку и милицейские курсы, были такие галантные привычки?

Насколько я помню, бабушка была довольно неласкова и к внукам, и к нему. Работа в огороде, рыбалка, уход за животными, засолка и прочие заготовки – вот что по-настоящему занимало ее. Готовила она очень вкусно. Если к нам приезжали гости, то столы ломились от количества блюд, а в летней кухне постоянно дымились тазы с вареньем, сверкали ряды банок для засолки и маринадов, бачок с летним квасом дожидался жаждущих в холодном погребе. В конце застолья пелись украинские песни – когда-то бабушка была в хоре запевалой.

Была у нее маленькая страсть – мороженое. Когда его привозили в магазин, я бежала туда с трехлитровой стеклянной банкой. На велосипеде я ездить не рисковала: его могли украсть, поэтому булок пять хлеба, а еще мороженое или масло в больших банках я просто несла на себе. Воду мы набирали на колонке и возили домой в огромных бидонах на специальных тележках. Так делали все, и мы, дети, хоть и не любили эти обязанности, должны были помогать взрослым.

Когда дед с бабушкой возвращались с рыбалки, они взвешивали свой улов. Тогда к нам подтягивались соседи: посудить, где рыба ловится, а где нет. Если улов деда перевешивал, то бабушка обижалась и говорила, что больше на «это чертово озеро не поедет, сказала же, что надо было ехать на реку». Дед только хмыкал, пряча улыбку. Если же старенький безмен показывал перевес в бабушкину пользу, то он чертыхался и заявлял, что «ноги его больше не будет на этой реке, говорил же, что самый клев на дальнем озере». Бесплатный концерт для соседей заканчивался, когда оба садились чистить рыбу для заморозки, жарки или ухи. Для меня дед обычно привозил сомика: нежное мясо без костей я очень любила.

Сейчас я понимаю, как много любви дал мне дед. Испытав на себе, как мужчина может любить и заботиться, на меньшее я уже никогда не была согласна. Отец мой был более суров в этом отношении. Помню, как он учил меня плавать – отнес на середину реки и бросил в воду. Я, конечно, выплыла, но было страшно, хотя он и стоял рядом.

Дед часто баловал меня подарками. Например, купил шикарный белый портфель, какого не было ни у кого в школе. А велосипеды мои менялись каждое лето, хотя после трех месяцев моей езды старый так и так уже никуда не годился.

Первая операция – спасаю жизнь коту

Лето, полное событий, закончилось, и я вернулась в Тетюхе, к родителям. Милое название Тетюхе произошло, предположительно, от китайского словосочетания: «Долина диких кабанов». В Приморье, в отрогах горного хребта Сихотэ-Алинь, раньше действительно водилось много кабанов. А маньчжуры, выходцы из Северного Китая, жили и охотились в этих местах. Позже поселок стал городом и был переименован в гордый Дальнегорск. Как же много их в России: Дальнегорсков, Высокогорсков… А Тетюхе осталось только в моем свидетельстве о рождении.

Когда я приехала домой, то увидела, что наш толстый флегматичный сибирский кот Бонифаций отказывается от еды, но орет голодным басом, сидя над миской.

– Похоже, у него шатается зуб. Вот он и не ест, – озабоченно сказала мама.

Боню мне было жалко. И, когда родители куда-то ушли, я отловила кота, принесла в родительскую спальню, удобно уселась на кровать и зажала его между коленями. Обленившийся и ни о чем не подозревающий сибиряк не возражал, так что я раскрыла ему пасть и ощупала все зубы. Клык действительно шатался.

– Будем удалять, – важно заявила я пациенту, ухватилась за клык и дернула.

Кот взвился, в низком полете совершил два круга по комнате, сбил мамин любимый кактус и дал деру. Я осталась сидеть на кровати с окровавленным клыком в руках.

Когда родители вернулись, я как смогла замела землю из-под кактуса обратно в горшок, а Бонифаций забился под диван. Наказания не последовало, одобрения тоже. Маме было жалко свой кактус, а папа просто пожал плечами. На следующий день Боня уже вился на кухне, поглядывал на свою кормилицу и просил добавки. Не отказался он даже от каши, которую обычно игнорировал.

«Выздоровел! Помогло мое лечение», – подумала я. Жаль, что у кота зубы больше не болели и в «операциях» он не нуждался… Зато потом у него обнаружились глисты, и мы с мамой вливали страдальцу в пасть горькое лекарство. Опущу кровавые подробности подобных процедур – владельцы когтистых котов меня поймут.

Настала осень, и я пошла в школу. Новые друзья и подруги, домашние задания, кружки и спортивные секции поглотили все мое время.

Летом перед вторым классом мама заболела. Сначала она ослепла, но, к счастью, зрение вернулось. Однако ослабели ноги. Именно так часто дебютирует рассеянный склероз. Мама заболела всерьез и навсегда. Когда болезнь прогрессировала, папе приходилось в буквальном смысле слова носить маму на руках в ванную, на улицу, на балкон.

Сибирское здоровье папы же подводило его только тогда, когда он срывал спину в спортзале в попытке взять большой вес. Тогда применялись простые и эффективные средства: пострадавший, кряхтя, укладывался на живот, а мне вручался горячий утюг и предписывалось аккуратно гладить поясницу родителя через полотенце. Не обошлось без казуса и здесь: как-то, замечтавшись, я «проехала» утюгом по голой коже выше полотенца. Отец взвился не хуже Бонифация, чудесным образом излечившись от радикулита.

Но на «глажке» папы мои способности не заканчивались. В старших классах я уже ловко делала внутримышечные уколы, кипятила шприцы, мерила давление, ставила горчичники и банки. Почти что до моего десятого класса мама могла передвигаться по дому на коляске, а ее руки работали, так что дома все сверкало; завтраки, обеды и ужины предоставлялись в полном боевом комплекте, а с домашними заданиями у меня не было никаких сложностей. Она, учительница математики, могла помочь с любым предметом. И не только мне – со всей нашей пятиэтажки приходили сами или были посланы родителями школьники, чтобы подтянуть «хвосты». У нее получалось отыскать «ключик» к каждому ленивцу. Поток детей и их родителей не прекращался до самого возвращения отца с работы.

Часто и подолгу маме приходилось лежать в больнице. Я каждый день забегала к ней после школы, помогала с уходом и докладывала о своих делах. Соседки по палате у мамы были разные. Помню, как мы смеялись, когда мама рассказала одну историю.

Лечащий врач-невропатолог, назовем его Турин, был высоким видным мужчиной. Подозреваю, что многие пациентки охотно соглашались на госпитализацию именно из-за него. По утрам Турин делал обход, расспрашивал и осматривал пациенток. Тем, кому ставили внутримышечные уколы, приходилось придумывать, как спастись от шишек после многократных инъекций. В ходу были, например, йодные сеточки – на кожу пострадавшего участка наносился ватной палочкой спиртовой раствор йода.

Одна пациентка решила подшутить над другой: не нарисовала сеточку, а оставила йодом свой комментарий. Утром пострадавшая пожаловалась врачу, что место инъекций вздулось и болит.

– Показывайте, – велел врач.

Дама кокетливо откинула полу халата и приспустила белье. Палата ахнула и захохотала. «Турин – дурак!» – именно это «послание» было крупно и разборчиво выведено на объемной филейной части страдалицы. Турин хохотал вместе со всеми. Дальнейших подробностей я не знаю. Наверняка был скандал и выяснение отношений.

Решено: спасу мир от инфекций!

В школе я запойно читала. У моей одноклассницы была огромная домашняя библиотека, и мне разрешалось брать оттуда книги на дом. Я прочитала про Луи Пастера и других пионеров в области микробиологии, про ученых, изобретавших вакцины и пытавшихся ввести их в обиход. Многие из них не были поняты и приняты современниками и кончили жизнь трагически. Другие заразились, ставя опыты на себе.

Книжка выпадала из моих рук, взгляд уходил вдаль: мне мечталось о том, как, став крупным ученым, я тоже спасаю и прививаю, в далеких степях борюсь с сибирской язвой, сыпом, чумой, а если повезет – то и с проказой. Я представляла, как получаю награды (наверняка посмертно). И как мое имя останется в книгах, а будущие поколения будут благодарны мне за мои открытия.

«Да, решено, стану инфекционистом». Масла в огонь подлил фильм «Открытая книга», в котором ученые, как раз в степях и прочих суровых условиях, сражались с инфекциями и спасали людей. Не отставали и герои художественной литературы: меня весьма впечатлил рассказ Артура Конан Дойла о прокаженном «Человек с побелевшим лицом».

Но как же долго в детстве тянется время! Целые столетия должны были пройти до моего поступления в медицинский, его окончания и самоотверженной работы с опасными заболеваниями. Моя мудрая мама не отговаривала от работы с инфекциями. Она просто объяснила, что лучше все же окончить лечебный факультет, а там уже бороться с проказой себе на здоровье. Или, к примеру, стать невропатологом. Выбор предстоял нелегкий: спасти маму или человечество?

А пока что приходилось жить жизнью обычной школьницы. Еще в первом классе, чтобы направить мою энергию в мирное русло, родители отдали меня в секцию спортивной гимнастики. Занималась я с энтузиазмом, но гибкости мне не хватало, к тому же стало ухудшаться зрение. И, в третий раз упав с бума, я бросила секцию. Не знаю почему, но родителям я врала, делая вид, что гимнастику посещаю. Обман вскрылся, когда мама случайно встретила преподавательницу на улице. После домашнего «разбора полетов» ходить на гимнастику меня, к счастью, больше не принуждали.

Настольный теннис, шахматы, бадминтон, конькобежный спорт, фигурное катание – все было мной перепробовано. Кроме тяжелой атлетики: в те годы женщинам разрешалось только сидеть в зале и подбадривать своих мужей и родственников. Отец часто брал меня на тренировки, и зрелище коренастых мужчин в смешных купальниках, подпоясанных специальными поясами, грохот железа, запах талька и особого, спортивного, пота до сих пор милы моему сердцу. Тренировки нередко продолжались и у нас дома: на стол выставлялось все что есть, а штангистам требовалось много. Были вино или коньяк – выпить спортсмены тоже любили. А папа брал гитару и пел.

Праздник заканчивался, когда нетерпеливые супруги разбирали своих разомлевших чемпионов. В быту эти могучие люди были, как правило, мягкосердечными подкаблучниками и безропотно давали себя увести, уговаривая любимых женщин не сердиться. Мама не поощряла такие сборища, но терпела, понимая, что лучше мужу оставаться у нее на глазах. Она всегда накрывала стол, за что все тяжи ее очень любили. Часто они приходили пообщаться с ней, а то и пожаловаться на жизнь.

Сколько я себя помню, в доме постоянно толклись какие-то люди: соседи забегали между делом, заходили приятельницы и школьники разного калибра. Как-то отец даже выставил одного такого школьника за дверь. Паренек заехал на новых роликовых коньках прямо к нам в квартиру и сделал два круга по залу, чтобы мы могли разделить его радость по поводу обновки.

В итоге мной была выбрана секция легкой атлетики. Бег с барьерами, стометровки, прыжки в высоту, в длину и с шестом – я перепробовала все. Было ясно, что медалей мне не видать: роста не хватало. Но разве это главное?! Главное – это спортивный дух, соревнования и замечательный тренер Эдуард Отмахов, легенда Приморья, не ругавший нас за опоздания и ошибки и всегда терпеливо объяснявший технику бега и прыжков. Его сын стал олимпийским чемпионом в беге. В те годы спорт был довольно популярен.

Я с удовольствием ходила и на уроки физкультуры. Помню, как с середины баскетбольной площадки забросила мяч прямо в корзину! Жаль, что корзина оказалась нашей…

В десятом классе я занималась на заочных подготовительных курсах медицинского института, ходила на курсы кройки и шитья и шла на золотую медаль (но не дошла: медали распределялись где-то «в верхах»). В это время подростки еще и влюбляются, что не миновало и меня. Мне хотелось ходить на дискотеки, и родители этому не препятствовали. Мама сказала, что доверяет мне и что я глупостей не наделаю. Глупостей и правда не было! Скорее, невинные шалости…

В десятом классе вместо уроков труда нам были предложены курсы секретарей-машинисток, нянечек в детсадах и медработников. Понятно, что я выбрала.

Нашу районную больницу я знала как свои пять пальцев. Только отдельно стоящее маленькое здание я обходила стороной. Туда-то, в морг, спросив предварительно наше согласие, нас и пригласили на вскрытие. Помню, как патологоанатом, красноносый толстяк в обязательном клеенчатом фартуке, завернув скальп на лицо трупа, распиливал черепную коробку и показывал нам серое с розовыми прожилками содержимое. До конца вскрытия мы не достояли и отправились, пошатываясь, по домам. Запах формалина и еще чего-то ужасного три дня потом стоял в ноздрях. Три дня я не могла есть, но решения своего не изменила: буду поступать в мед.

И вот – школа окончена! Впереди целая жизнь, и одноклассники вдруг стали такими милыми и родными. Поклявшись никогда не расставаться, мы отправились поступать в университеты.

Глава 2. Владивосток, или Юность гинеколога

Я – студентка, долой длинную косу, да здравствует барахолка!

После окончания школы я приехала во Владивосток, поселилась у своей тетки и подала документы в институт. И (ура!) сдала экзамены и прошла со средним баллом. Из экзаменационных вопросов я помню только вопрос по биологии о способе размножения не то каких-то головоногих, не то каких-то головобрюхих. Отвергнув все сомнения (на экзамене некогда сомневаться!), я определила их в гермафродиты. По лицу преподавателя поняла, что, наверное, не все они и не всегда являются гермафродитами; а может, никто из них никогда ими и не являлся, но было уже поздно. Зато на все остальные вопросы я ответила без запинки. Долой головоногих, меня приняли! Я – студентка Владивостокского медицинского института.

Меня поселили в общежитии. Я была третьей в комнате, моими соседками оказались шестикурсницы, шедшие на красный диплом. Ходить по комнате мне полагалось на цыпочках, говорить – шепотом, а стопки книг обходить, не прикасаясь. Обе соседки казались мне старыми, скучными и невыносимо правильными. Вместе со мной в институт поступила моя подруга, и ее тоже поселили в комнату с двумя шестикурсницами, но совсем другими. Встретившись как-то на перерыве между лекциями, мы обменялись жалобами на своих соседок, и я поняла, что мои две зубрилки – просто подарок судьбы по сравнению с ее соседками, полными оторвами.

Группа моя состояла из 12 человек и сразу мне понравилась, мы с одногруппниками быстро сдружились. На лабораторных работах я брала кровь из пальца у терпеливого соседа по парте. Кровь никак не набиралась в длинную пипетку, и я продолжала свои попытки, пока не ощутила на своей ноге что-то мокрое и теплое. Оказалось, что кровь «жертвы» стекала, минуя пипетку, по его кисти, а дальше – по моей ноге, на пол. Были и лягушки, которых мы препарировали, чтобы в дальнейшем ставить опыты на их мышцах. Еще я помню занятия по анатомии. Об экзаменах по этому предмету среди учащихся ходили страшилки: мол, преподаватели специально «срезают» студентов на теме по проводящим путям мозга.