Музыка в ее смехе

Эви Тейт

Музыка в ее смехе

Глава 1

Какое чудо быть живым: уметь дышать, видеть, слышать, чувствовать, двигаться. Прохладные гладкие клавиши, как изваяние искусства, как скульптура, оживающая под пальцами мастера. Легко опускаю пальцы на белые полосы. Инструмент отзывается, как послушный зверек. Ноты сменяют друг друга, пальцы скачут по гладким ступеням, настроение мелодии то взлетает вверх, то рушится вниз.

Раздается стук в дверь. Этот непрошенный бесцеремонный звук из другого мира возвращает меня в комнату. Муза становится недосягаемой, оставляя меня в гордом одиночестве.

– Заходи, – тяжело вздыхаю я.

В комнате появляется мама. Ее длинные волосы выглядывают из-под полотенца, скрученного в форме чалмы.

– Олечка, прости, что отвлекаю. Я знаю, ты не любишь этого. К тебе гости – Никита пришел.

В душе восторженно трещат цикады. Мама замечает мою радость, поправляет мне волосы. Пытаюсь увернуться, но она успевает сделать по-своему. Выхожу в коридор. Мама следует за мной, как тень. Никита стоит в клетчатой рубашке, где половины разного цвета. Светлые широкие джинсы скрывают его худые ноги. Его любимые заношенные кроссовки уже стоят на полочке.

– Пойдем, – без приветствия хватаю Никиту за руку, невольно подмечая его аккуратные ногти, и увожу в комнату.

– Может, чайку попьете со мной? – предлагает мама.

– Мам, нет. Мы будем заниматься, нас не отвлекать и не мешать!

На душе грустно за нее. Запираю дверь в свою комнату. Никита тут же прилипает своими влажными губами к моим. Забываю обо всем, что меня тревожило. Мои руки поднимаются по его шее, задевают серьгу в ухе и утопают в волосах. Никита лезет под мою футболку и замирает, не нащупав застежки от бюстгальтера. Стаскиваю с него рубашку, подталкиваю к кровати. На фоне голого торса сияет серебристое ожерелье, сделанное будто из проволоки, пружин и миникарабинов. Если бы я не видела такое в ЦУМе, считала бы, что эту фигню он смастерил сам. Никита усаживается удобнее. Я в это время закрываю окно и задергиваю шторы.

– Скоро я буду свободна, словно птица в небесах, – пою я, присаживаюсь сверху.

– Будущая именинница.

Его руки скользят под футболку. Дыхание тут же сбивается.

В этот момент все уходит на второй план. Главное – это его горячее тело, шумные выдохи, единство. Сердце отстукивает ритм жизни и страсти.

Накидываю легкое домашнее платье. Никита бросает в мусорку очередную использованную влажную салфетку и поднимает штаны.

– Я еле дождался этого дня. Как прошли экзамены в музыкалке?

– Все на отлично. Исполнила «Шаг к свободе». Ты его не слышал еще. – Как и все, что я сочинила. Сажусь за пианино. – Хочешь, сыграю?

– В другой раз.

Никита, стоя перед зеркалом, поправляет блондинистые вечно взлохмаченные волосы. Он напоминает мне южноафриканскую овчарку с длинной шерстью. А мама так и не разрешила завести собаку.

– Мне надо по магазинам пройтись. А то скоро без трусов буду ходить.

– Зато будет проще тебя раздевать.

Никита смеется над моей шуткой, целует в губы.

– Я позвоню.

– Побудь еще со мной. Я тебе еще столько всего не рассказала…

– В другой раз.

– Хорошо, – сдаюсь, зная, что, если попросить еще раз, Никита начнет злиться.

Провожаю Никиту в коридор. Слышу, как в соседней комнате работает телевизор. К счастью, в этот раз мама не выбегает проводить. Снова целуемся. Так не хочется, чтобы он уходил! Вот поступлю в универ, мы съедемся, будем жить вместе и просто кайфовать, много обниматься и разговаривать.

Никита скрывается за входной дверью. Мечтательно кружусь в сторону ванной, дабы принять прохладный душ.

Возвращаюсь в комнату, открываю окно. На тумбочке возле кровати стоит фотография, где я обнимаю Никиту со спины или даже вишу на нем, как рюкзак. Представляю, что скоро там будет фотография со свадьбы. Я буду в белом пышном платье. Или мы оба – в тематических костюмах в стиле фей или панков.

Представляю розовый ирокез на своей голове и классическую музыку. А потом у нас появятся два карапуза, и мы будем с ними гулять. В сюрреалистичной прострации перемещаюсь на кухню. Чайник горячий. Наливаю чай.

– Как позанимались? – любопытствует мама, появившись бесшумно. – Готова к экзамену по химии?

– Да. Никита все понятно объясняет.

– Как-то вы быстро в этот раз. Какую тему сегодня разбирали? Мне тоже сделай, пожалуйста, чай.

Протягиваю свою кружку маме.

– Мам, там ничего интересного для тебя. Ты же не любишь химию. Вот последний экзамен сдам, и все. Можно приступать к вузовской программе.

– А если пойдешь в музыкальное училище, то нужна будет только музыка. Вместо зубрежки мы могли бы все вместе играть для Никиты в четыре руки.

– Мама….

Решаю выпить кофе вместо чая. Ставлю чашку в кофемашину и нажимаю необходимые кнопки.

– Ты же такая талантливая! Я слышала мелодии, которые ты сама сочиняешь. Почему ты не хочешь связать свою жизнь с музыкой?

– Чтобы потом, как ты, работать репетитором? Мама, музыка помогает тебе справиться… – запинаюсь на полуслове. – Мне нужна нормальная высокооплачиваемая стабильная работа в будущем.

– Ты можешь достичь большего, чем я. Например, как папа: выступать в разных городах, устраивать турне. Увидеть мир!

Пожимаю плечом и забираю чашку.

– Доченька, подумай, осталось мало времени для подачи документов. Симфонии и фуги ты легко сыграешь, с сольфеджио тоже справишься.

– Мам, перестань. Я уже решила. Институт общей и неорганической химии ждет меня.

Прохожу в свою комнату и замираю с кружкой у окна. Открывается вид на соседнюю многоэтажку. Мама, на удивление, остается на кухне.

У Маргариты, моей лучшей подруги, сегодня экзамен по истории. А потом они собирались к бабушке в Московскую область поехать. Может, и мне с ней напроситься?

Сажусь за пианино. Теплый воздух врывается в комнату вместе с шумом машин. Наигрываю первые ноты нового произведения. Просматриваю свои записи, на чем закончился «Шаг к свободе». Хочется написать продолжение. Но что-то не так.

Закрываю глаза и вспоминаю прикосновения Никиты, его покусывания. Внизу живота тяжелеет. Пальцы сжимаются, разжимаются и ложатся на клавиши. Взгляд будто затуманивается. Любовь пробуждает счастье, а счастье – вдохновение. И вот в голове вновь играет та самая мелодия, которую мне предстоит перенести на бумагу. Муза вернулась.

Может, это будет «На пути к свадьбе»? Подбираю ноты, записываю и вновь продолжаю играть. А в моей голове подыгрывает аккомпанемент.

Глава 2

В семь вечера меня уже клонит в сон. Вроде ничего не сделала, а так устала. В ванной закрылась мама, приходится чистить зубы в туалете в раковине. Замечаю в отражении свой помятый вид. Смахиваю все на скорое приближение месячных. А когда они должны прийти?

Сплевываю пасту и полощу рот. Пытаюсь вспомнить, когда они были в прошлый раз. Еще до экзаменов, это точно. Вытираю лицо полотенцем, возвращаюсь в комнату и залезаю в приложение. Хорошо, что сейчас все считает техника.

Приложение выдаёт десять дней задержки. Ого! Сон отступает под напором адреналина. Пытаюсь отмахнуться. И раньше бывали задержки. Сажусь на кровать, откинувшись спиной на большого медведя, что подарил мне отец, подтягиваю ноги к груди. Я не могу быть беременна! Еще рано!

Подскакиваю на месте, подлетаю к комоду. Как-то раз Маргарита подарила мне тест на беременность. Куда же я его дела?!

Нахожу старый носок, внутри которого прячется неприглядная тонкая упаковка. Выхожу из комнаты. Прячусь в туалете и читаю инструкцию. Нужна баночка.

В ванной затихает вода. Мама может выйти в любой момент. Призадумываюсь: что использовать тут, не выходя из комнаты? Под рукой для замены есть только форма под туалетный ершик. Беру его. Достаю ершик. Хорошо, что мама помешана на чистоте. Споласкиваю форму. Вновь зависаю в непонимании: как теперь туда пописать? В итоге кусаю губу с внутренней стороны и выполняю все необходимые манипуляции. Опускаю полоску теста в мочу и жду.

Страх сковывает разум. Картина будущего, где я поступаю в вуз, где Никита кружит меня в белом платье на свадьбе, начинает медленно таять и стекать на пол. Вот я уже сижу с маленьким плачущим обкаканым ребенком в вытянутой старой и грязной одежде – поскольку денег и времени нет – и плачу вместе с ним.

Качаю головой и прогоняю такое будущее. Оставляю тест на ровной поверхности, выливаю содержимое в унитаз и споласкиваю держатель для ершика. Будто никто его и не трогал.

Щелкает соседняя дверь – мама вышла из ванной.

Смотрю на тест – одна синяя полоска пересекает его перпендикулярно. Отрицательный. Но легче почему-то не становится.

Заматываю тест в туалетную бумагу и сую в карман. Выброшу на улице. Руки дрожат. Перебегаю в свою комнату и закрываю дверь. Набираю номер подруги. Маргарита отвечает после четвертого гудка.

– Привет. Ты мне срочно нужна!

– Что случилось? – на заднем фоне слышится удаляющаяся музыка.

– Не по телефону. Ты когда приезжаешь?

– Завтра вечером, наверное. Говори давай!

– Я… – поглядываю на закрытую дверь. – Ты одна? Меня никто больше не слышит?

– Нет. Оль, давай!

– У меня задержка.

Тишина. У меня сводит скулы от волнения. Присаживаюсь на стул.

– И? Сколько дней? Ты думаешь, что беременна?

– Не знаю. Я сделала тест, но он отрицательный.

– Конечно, его же по утрам нужно делать!

– Вот спасибо! – психую я, вскакивая со стула и вышагивая кругами по комнате.

Маргарита смягчается:

– У тебя и раньше бывали задержки, вспомни. Ты последние полгода на них жалуешься, так что забей. – Я представляю, как Маргарита стоит рядом и хлопает меня по плечу, как она всегда это делает. – А есть повод переживать?

– Да.

Снова замираю. По всему телу пробегает дрожь.

– Сколько раз?

– Каждый.

– Вы вообще не предохранялись?!

– Тише ты!

Озираюсь по сторонам. Подхожу к окну и вновь задергиваю штору. Так и кажется, будто в них кто-то осуждающе смотрит на меня.

– Никита не любит с резинками.

– Оля… – Маргарита явно сдерживает себя. Если бы мы были рядом и одни, то она точно вылила бы все, что у нее на уме. – Приеду завтра на первой же электричке. А ты сходи в магазин, купи тест и еще раз сделай утром.

– Хорошо.

Кладу трубку. Чувствую себя совершенно разбитой. Спать перехотелось. Надеваю кофту и выхожу на улицу. Меня бьет озноб, несмотря на температуру выше двадцати градусов. Солнце кажется холодным, будто на северном полюсе. Выбрасываю использованный тест в мусорку у магазина.

В супермаркете под вечер много людей. Прохожу по рядам: краски для волос, шампуни, гели для душа и мыло. Другой ряд наполнен декоративной косметикой и кремами. Возле кассы раздается детский плач. Из прогулочной коляски, накрытой тонкой тканью, вырывается крик, призывающий маму. Молодая девушка покачивает свободной рукой коляску, а другой – оплачивает покупки. Невольно касаюсь живота. Как живет эта девушка? Замечаю около кассы тесты на беременность.

Мое тело будто стало каменным и неповоротливым. Врезаюсь в корзинку, висящую у женщины на руке.

– Извините, – голос переходит в шёпот.

Хочется провалиться сквозь землю. Как же стыдно! А что будет, если мама узнает? Или увидит?! Беру первый попавшийся тест в коробочке, кладу на стойку. Кассирша, симпатичная девушка с большой грудью, неимоверно медленно пропикивает товар и спрашивает карту магазина. Сжимаю зубы, чтобы не нахамить. Позади меня в очереди останавливается мужчина с упаковкой памперсов. Даже не смотрю на него.

Убираю тест в карман вместе с телефоном и спешу покинуть душный магазин. На спине появилась испарина. Легкий ветерок тут же находит лазейку под футболкой. От этого прикосновения вздрагиваю.

Невольно вспоминаю фразу Маргаритиной бабушки, что беременность ветром надуло. Это она про их молодую незамужнюю соседку говорила. И, видимо, такое клеймо ждет и меня.

Хотя если замуж выйду, то не будет. Только какая свадьба с животиком? Я представляла это событие торжественным, а не суетным. Не хочу расписываться в спешке, пока не вино живота. Никита сейчас не работает, я тоже. Нам жить будет не на что. Оба студенты с маленьким ребенком на руках!

Что же делать? Буду как мама – учить музыке обеспеченных ленивых детишек. Лучшие годы жизни пролетят, как пальцы по нотам на третьей части Сонаты для фортепиано номер восемь Людвига ван Бетховена. И пенсии-то у меня не будет…

Врезаюсь в дверной проем подъезда. Столкновение выводит меня из гнетущих размышлений. Нажимаю кнопку лифта и жду. Мы справимся: Никита будет подрабатывать после вуза, а я могу из дома что-то делать. Внутренний голосок уже развивает тему аборта и последствий. Жаль, его нельзя, как на телефоне, просто убавить или вовсе отключить звук.

Закрываю за собой дверь квартиры и скидываю обувь. В коридор выскакивает мама.

– Олечка, давай погуляем вместе. Погода хорошая.

– Я уже погуляла.

Обхожу маму и продолжаю намеченный маршрут. Рука в кармане крепко обхватывает коробочку с тестом на беременность.

– А чего меня не позвала? Помнишь, как в детстве мы с тобой вдвоем гуляли? Чудесное время было.

Я не отвечаю. В то время мамин диагноз не проявлялся так сильно, или я этого не замечала. Мама с небольшой задержкой преследует меня. Видимо, убирает мои кроссовки на полку. Эта пауза позволяет мне спрятать тест в комод.

– Я за папу переживаю. Чужой город, из близких с ним никого. А если с ним что-то случится… – Мама от волнения заламывает руки, глаза бегают по комнате.

Она чуть покачивается, как от головокружения.

– Мама, с папой все хорошо. Он не маленький, и с ним другие музыканты.

Пытаюсь успокоить маму и приобнимаю за плечи.

– Можешь мне поиграть? Меня это успокаивает.

Снимаю кофту и вешаю на спинку кровати.

– Какую мелодию тебе сыграть?

– Моего любимого Баха, прелюдию номер один в до мажор. Почему-то твои пьесы собственного сочинения напоминают мне это произведение в начале.

Вздыхаю и присаживаюсь за инструмент. Поскорей бы папа вернулся. Мама перестанет быть одна и искать общество в моем лице так часто, как это делает сейчас.

Мама с благоговением слушает Баха, закрыв глаза. К счастью, она не смотрит на мои руки, как это бывало раньше. Все-таки учительский дух в ней постепенно гаснет. Уверена, мама может и сама сыграть Иогана Себастьяна и Вольфганга Амадея, но из-за аутофобии – боязни одиночества – ей необходимо, чтобы рядом был кто-то живой и близкий, кому она доверяет. И с каждым годом эта потребность всё сильнее.

Убираю руки с клавиш и закрываю инструмент. Мама не спеша открывает глаза.

– Спасибо.

– Мам, вы с папой долго планировали меня?

Мама удивленно вскидывает брови, но на лице появляется улыбка.

– Милая, ты самая большая радость для нас с папой. Мы были год в браке и тогда в первый раз поехали на море. Там на закате твой отец сказал, что хочет детей. Я вначале испугалась. Ведь мы хотели вместе путешествовать и выступать. Но когда ты родилась, такая маленькая, беззащитная… – Мама на время замолкает, глядя куда-то вверх и влево, а потом продолжает: – Помню, еще в роддоме лежишь ты такая в пеленках, сморщенная, плачешь. Я тебя беру на руки и тоже плачу. Мне тебя даже целовать тогда страшно было, такой ты хрупкой казалась.

Быстро моргаю от подступающих слез, сажусь рядом на кровать и обнимаю маму.

– Я люблю тебя, – говорю и целую ее в щеку.

– И я тебя люблю больше жизни. Ну отдыхай, пойду отцу позвоню. Может, в этот раз он ответит на звонок.

Мама уходит, прикрыв за собой дверь. Ложусь на кровать. От моего приземления большой мишка – мой плюшевый защитник – сползает по стене. Когда он замирает, прижимаюсь к нему спиной. Закрываю глаза. Может, у меня тоже будет как у родителей? Может, если я скажу Никите о беременности, он обрадуется?

Внутренний пессимист стучит в невидимое стекло и просит перестать нести чепуху. Он рисует другое будущее: Никита обнимает меня и целует; коляска, стоящая у лавки, откуда доносится плач ребенка. Счастливое лицо Никиты мрачнеет. Я смотрю на коляску и снова на Никиту, но он еще более мрачный и уже не сидит рядом, а стоит у лавки. Я снова смотрю на коляску и на любимого. Но его уже нет в поле моего зрения. Вскакиваю с кровати, беру телефон, наушники и возвращаюсь под плюшевую защиту. Фредерик Шопен с его известным вальсом увлекает музыкой барабанные перепонки, стремечко… и что там еще у нас в ушах?

Пальцы невольно дергаются, как будто они пустились играть мелодию независимо от всего остального тела. Может, Вещь в «Семейке Адамс» тоже был когда-то музыкантом?

Музыка Шопена меня успокаивает и дарит надежду на светлое будущее.

Может, и правда простая задержка, как это бывало ранее? Однажды два месяца ждала этих дней. Хотя, тогда у меня не было поводов подозревать беременность.

Чем быстрее развивается темп мелодии, тем больше подергивается мое тело. Музыка несет меня к пианино. Убираю наушники. Сажусь за инструмент. Открываю крышку, делаю взмах руками и замираю над клавишами. Шопен в памяти затихает. Наступает тишина.

Нужна мелодия и аккорды. В голове появляется первая музыкальная фраза из соль-соль-ля бемоль-си бемоль. Выбираю первые аккорды. Левой рукой играю фа-до-соль, а правой – ля-бемоль-ми-бемоль-си. За такое арпеджио меня бы отругали в школе. Дома я могу позволить себе вольное исполнение. Аккорды играю отрывками, в разных октавах, как будто это начало какого-то романтического фильма.

Называю произведение «Счастливое будущее». Я полностью отдаюсь романтическому настроению. Представляю свое будущее, где я не беременна, где у меня любимый парень, любимая учеба в вузе с другими помешанными на химии и мне «светит» любимая работа.

Мозг перестает озвучивать названия нот. Лишь мелодия течет в голове. Пальцы перебегают по октавам в поисках нужных нот. Когда мелодия инструмента совпадает с мелодией в голове, я записываю ноты в тетрадь.

Муза прилежно ждет, пока я закончу ставить закорючки и вернусь к клавишам. Заполняю ещё страниц пятнадцать нотами и выдыхаю с облегчением. Эта композиция написана. Проигрываю ее заново. Тело покачивается в такт. Я сливаюсь в единое целое с огромным инструментом. Да, это именно то, что играло ранее в голове.

Медленно возвращаюсь в реальность. За окном почти стемнело. В этот раз меня никто не отвлекал. Улыбаюсь пианино. Как же было хорошо в моменте и в мечтах.

Включаю на телефоне камеру и ставлю его на письменный стол. На экране видно мое отражение через фронтальную камеру. Запись начата. Взмах – и пальцы игриво перебирают ноты. Пауза. Новые аккорды. Мелодия набирает обороты, я двигаюсь корпусом и руками в такт над инструментом. Ноты становятся выше, звучание громче. И медленно всё стихает. Перебираю пальцами и вновь выхожу в более низкий тембр.

Замираю. «Счастливое будущее» окончено, как и беззаботность. Теперь меня ждет непрошенная огромная ответственность и ранняя семейная жизнь.

Закрываю пианино. Выключаю на телефоне камеру. В квартире выключен свет. Видимо, мама легла спать. Хотя вряд ли она уснула бы под мою игру.

Пока закипает чайник, достаю чашку, которую сделала себе сама. Эдакий подарок на окончание учебы, с опережением на полгода. На некогда белой кружке я нарисовала клавиши пианино, а сверху добавила аккорд мажора. Вышло криво и чуть смазано, но я же не художник, поэтому простительно.

Из коридора долетают шаги. Мама в домашнем длинном халате выходит ко мне.

– Олечка, это будет увертюра?

– Не знаю. Пока это отдельное самостоятельное произведение. – «И вряд ли у счастливого будущего будет продолжение». – Я тебе спать мешала, прости.

– Все хорошо. Я не ложилась. Папа звонил. У него самолёт завтра в четыре вечера. К семи-восьми приедет.

– Отлично.

Я искренне радуюсь. Без папы действительно дома пусто. И маме будет легче. Хотя родители снова будут таскать меня в театр на концерты классической музыки или в католическую церковь послушать орган. Церковь…

– Не засиживайся допоздна, – говорит мама. Чем вырывает меня из размышлений. – Завтра нужно выбрать пьесу для поступления.

– Мама, я не собираюсь учится в Гнесинке, где училась ты. Я люблю химию, хочу придумывать и создавать новое и поступлю….

Обрываю речь на полуслове. Знакомое чувство заставляет меня сорваться с места и закрыться в туалете. Снимаю трусы в надежде увидеть естественное проявление месячных, но там ничего нет. Протираю себя бумагой – чисто. Неужели показалось? В отчаяние бью кулаком о стену. Бетон и плитка скрадывают звуки. А вот боль волной проносится от костяшек по всей руке.

– Олечка, с тобой все в порядке? – мама уже стучит в дверь.

– Все хорошо.

Зажмуриваю и расслабляю глаза. Включаю воду и умываюсь. Главное, не реветь при маме.

– Может, врача вызвать? Тебе плохо?

Выхожу за дверь. Мама взволнованно осматривает мое лицо, убирает за уши волосы, что намокли при умывании.

– Просто долго терпела. Увлеклась мелодией, забыла, что хотела сходить в туалет, и чуть не описалась.

Улыбаюсь и направляюсь к себе в комнату. Мама усмехается.

– Пишешь такую замечательную музыку, а забываешь сходить в туалет и смыть за собой. Кстати, уже не первый раз.

Мама шагает в туалет, но я резко протискиваюсь между ней и косяком. Мы немного врезаемся.

– Я сама.

Нажимаю на слив, выключаю свет и снова иду к себе в комнату. На ходу тихо выдыхаю. Если бы зашла она, то увидела бы, что я не ходила в туалет, и тогда начались бы новые расспросы.

Кутаюсь в толстое одеяло. Несмотря на летнюю жару, меня снова бьет озноб.

Списываю задержку на простуду. Утешаю себя и пытаюсь поверить в это.

Пальцы поднимают телефон на уровень лица. Вопрос «Что делать?» быстро сменяется желанием найти какой-нибудь фильм, чтобы отвлечься. Натыкаюсь на кинокартину «Божий дар». Описание гласит, что семнадцатилетняя девушка Лера сталкивается с неожиданной беременностью. Она рассталась с парнем, а на носу экзамены. Перед Лерой стоит выбор: сделать аборт или же сохранить ребенка. Параллельно развивается другая история семейной пары, которая уже десять лет не может завести ребенка из-за ошибок в молодости. Решаю посмотреть из-за Леры.

В моменте, где подруга Леры толкает плечом Дениса – того самого парня, от которого героиня беременна, – узнаю мою Маргариту. Маргарита может и пощечину влепить незнакомому наглецу, и за словом не постоять, если кто-то назовет ее неполным именем. Правильно, она уже семь лет занимается единоборствами.

Лера – героиня фильма – моя ровесница, но у нее есть крестная, которой она рассказывает о беременности. Выбор Леры очевиден с первых сцен фильма – аборт. Ведь она еще и жить-то не начала. И я склоняюсь к тому же. Жизнь в Москве дает мне больше осознанности, но вряд ли я готова к ребенку.

В моментах еле сдерживаю слезы. Когда мама читает письмо, утыкаюсь лицом в большого мишку. Я лишь слышу текст письма. Осознавая, к какому решению пришла Лера, восхищаясь ее храбростью и реву, не обращая внимания на начавшиеся титры. Наступает тишина. Мои всхлипы и поскуливание тихим эхом разносятся по комнате.

Глаза больно открывать. В темноте комнаты моргаю и снова шмыгаю. Сон накрывает волнами, как океан. Я будто проваливаюсь в темноту, но тут же пугаюсь и просыпаюсь, оказавшись снова на поверхности. И так несколько раз. Это утомляет. В итоге ухожу на дно сонного океана, и на время все успокаивается.

Глава 3

Встреча с подругой, как извержение вулкана – то, чего ты ждал и опасался. Обнимаю Маргариту на пороге своей квартиры:

– Мама уехала на частные уроки в Барвиху. Мы одни.

Она резко отстраняется и смотрит серьезным взглядом:

– Делала тест?

– Положительный.

Маргарита хлопает меня по плечу, затем подтягивает к себе и заключает в объятия. Пару мгновений мы стоим так.

Отступаю, давая место разуться подруге.

– Сочувствую. Как ты?

– В шоке. К счастью, мама торопилась и не заметила ничего. – Шагаю первая к себе в комнату, Маргарита следом. – Я вчера посмотрела фильм, «Божий дар» называется. Там тоже девушка в семнадцать лет забеременела. Так ее крестная дала ей макет эмбриона разрезать. Крестная сказала, что так будут ее малыша разрезать и доставать по частям… Я плакала. Не хочу, чтобы с моим ребенком такое было. Да вообще с любым! Он же уже живой и может чувствовать!

– Биолог проснулся, – хмыкает Маргарита. – Та героиня в итоге разрезала макет?

– Нет. Она сохранила ребенка. Написала маме письмо, где сначала запугала ее раком, а потом сообщила, что просто беременна. Парень ее вернулся, и они поженились.

– Это кино, Оля. Реальность другая.