Люблю. Твоя Полина

Вот и ещё одна причина, по которой Марк который час бродил по историческим улицам культурной столицы и не спешил домой: не хотелось нести Эмме весь тот негатив, что накопился внутри. Ей и без того сейчас приходилось несладко.

Проветрил голову и завалился в квартиру в таком позитивном настроении, на которое только был способен.

– Хей, Эм, а я тебе голубя принёс. Надо же нам что – то на ужин приготовить, а у нас в Питере так, да. Вся зарплата на аренду квартиры уходит, приходится выкручиваться.

Сначала он зашёл в комнату, положил вещи, затем – в ванную помыть руки. Сестра, видимо, ужинала на кухне.

– Ничего, хоть ты приехала, щас работать начнёшь, глядишь, деньги на нормальную еду появятся. А ты что думала, тунеядством как обычно заниматься?

Разумеется, Марк лукавил: его старшая сестра Эмма совсем недавно закончила университет с красным дипломом, и пусть ее вуз был не настолько престижным, как вузы культурной столицы, у девчонки за плечами имелся неплохой практический опыт. Так что вряд ли найти работу для неё окажется большой проблемой, чего нельзя было сказать о нём, человеке, которому едва ли хватило баллов для поступления на заочное отделение.

– Так что, голубя готовить будешь? Вкусненький, свеженький, только что поймал, – с этой фразой Марк заглянул на кухню и увидел того, кого меньше всего ждал. Светло – русые волосы были привычно заплетены в длинную косу, из которой небрежно выбилось несколько прядей. Бежевое кружевное платье по – прежнему удачно облегало фигуру – она ещё не успела переодеться после концерта. Полина. Все внутри сжалось.

Кусочек пазла 6. Поговорим?

– Прости.

Да, это определённо то, что он сейчас хотел сказать, но далеко не то, что ожидал услышать. Полина его опередила.

– Прости. Я не должна была кричать на тебя. Ты за меня заступился. Это было вовсе не обязательно, но спасибо. Помощница декана написала мне, что я не отчислена. Баба просто перенервничала. Конечно, никто меня отчислять не собирался. Но всё равно неприятно. Какая же она всё – таки… сказочная… А Боня вообще. Ты ещё не знаешь, что он вытворял?

– Нет.

– О, я тебе расскажу, это надо было видеть.

– Спасибо, что помогла моей сестре. Я правда не мог ответить.

– Да брось. Все же свои. А Эмка солнце, я так по ней скучала. Подумать не могла, что буду настолько рада её увидеть. Она не просто солнце, она свет, – по губам Полины заскользила мечтательная улыбка восхищения. Эмма в тот момент что-то мыла в ванной, судя по звукам льющейся воды, и не могла слышать этого. – Ты что-то ещё хотел обсудить?

Марк потупил взгляд и прикусил губу. Он ждал этого момента очень и очень долго, думал, что же будет говорить, подбирал слова, но сейчас… Боялся. Просто банально боялся. Непонятно чего, но не мог произнести ни слова. Как же глупо!

– Марк, я слушаю, – тихо поговорила Полина. – Здесь больше никого нет. Я слушаю. Либо пойду уже…

– Полин, у нас с Верой ничего не было. Ничего. Нас просто так сфотографировали. Ничего не было.

Полина была заинтригована таким началом, а потому молчала, внимательно глядя в окно за спиной Марка.

– Это не оправдывает того, что я на самом деле бросил тебя практически одну. Тогда, в самом начале. Я поступил совершенно не туда, куда хотел, с работой никак не получалось, вот я и влился… В не совсем хорошую компанию. Я проявил слабость. И бесхарактерность. А потом, когда произошла вся вот эта ситуация, и ты не отвечала на мои звонки… я стал ещё больше с ними общаться. А Вера… Она однажды позвала меня с ней прогуляться, и я увидел тебя и… того… Не знаю, кто это был, но мне показалось, что вы вместе. Вы держались за руки. Это было в январе. Я виноват. Потому что поздно спохватился. Но мне всё равно стало так обидно. Я искал себя. Искал то, что хочу делать. Ушел из той компании. Устроился фотографом. Недавно нашей фирме предложили сотрудничество с вашим университетом. Ну или тендер. Я не вдавался в подробности. В общем, я буду нередко у вас появляться. Это правда совпадение. Иногда мы будем видеться, но общаться… Я не хочу доставлять тебе дискомфорт. Не хочу, чтобы тебе было плохо, поэтому если ты захочешь, я буду тебя избегать. Прости меня, пожалуйста.

Полина ещё несколько минут смотрела в окно, и Марк уже начал сомневаться, что она вообще его слушала, но буквально через несколько секунд девушка взглянула на него и заговорила.

– Так вот откуда готовилось нападение, – усмехнулась она. – Честно говоря, я бы тебе не поверила насчёт Веры, если бы сама не знала, что она за человек. Поэтому да, проехали.

Марк заметно выдохнул. Вдруг он невольно совершенно не уместно сравнил себя с щеночком, который сидит перед хозяином и, внимая каждому слову, слушает, какой же вердикт вынесет человек.

– На самом деле я давно тебя простила. Вспоминаю иногда, неприятно. Но обиды на тебя у меня нет, – с расстановкой проговорила девушка. – Мы же общаемся. Даже если орём друг на друга иногда. Это же привычно для нас, так ведь? Зла я на тебя не держу.

– Ну слава богу. Я очень рад это слышать. У меня была полная уверенность, что ты меня люто ненавидишь, общаешься только для того, чтобы во время репетиции было меньше криков.

– Вот все эти окружающие… Что они вообще обо мне знают? – продолжила Полина. – У них от силы в голове пару характеристик меня. Не больше. А так им абсолютно плевать. Да и я не собираюсь никому о себе больше рассказывать. Но ты знаешь больше. Так уж повелось. Но иногда так случается, что люди, которым доверяем мы, совершенно не доверяют нам. И с этим очень сложно что – либо сделать. Понимаешь, кредит доверия – это такая штука, которая не восстанавливается по щучьему веленью по-моему хотенью.

– Конечно. Я понимаю.

– Ты мне не противен, но доверять тебе… у меня не получается. Что-то сломалось. Но это совершенно не значит, что мы не можем продолжать общаться.

Если бы все люди говорили только то, что мы хотим услышать, мир был бы совершенно другим. Более предсказуемым и скучным. Марк с трудом улавливал смысл слов девушки, но старался выделять смысловые кусочки и осторожно складывал их у себя в памяти. «Насильно мил не будешь,» – это ясно.

– Ты, конечно, говнюк, но человек неплохой, – вернулась в кухню Эмма, когда гостья покинула их квартиру.

– Это ты сказала Полине?

– Мы вообще о тебе не говорили, – отрезала сестра.

– Признайся, это все часть твоего хитроумного плана?

– Хм, скрывать не буду. У меня были подобные мысли, как бы затащить ее в квартиру. А тут такой случай, ничего придумать не пришлось, мне действительно понадобилась помощь, а кое у кого башка дырявая, чтобы портативку дома не забывать.

– Прости. Я буду внимательнее.

– Приди ты на полчаса позже, я бы уже не смогла её удержать. Знал бы ты, с каким боем я уговорила её подняться в квартиру, чуть ли в обморок не пришлось падать.

Эмма старалась придать своему голосу как можно больше беззаботных нот, но Марк знал, что он это всё маска, за которой девушка пытается скрыть панику и дневные переживания. Арсений не первый раз попадал в реанимацию, и не первый раз Марк видел, как несладко приходится сестре.

Она заваривала чай, когда брат подошел к ней со спины и сжал плечи.

– Хорошо, что ты приехала.

– Ты один из главных мужчин в моей жизни, – прошептала Эмма, опираясь руками о столешницу.

– Арсу повезло с тобой, сис.

– Я люблю тебя, – закрыла глаза девушка.

– И я тебя, кнопка.

Кусочек пазла 7. Не любить её он не мог

Он просыпался каждое утро и засыпал каждую ночь с одними и тем же мыслями. Он никак не мог выкинуть ее из головы. И это оставалось неизменно. Точнее всё, что мог, он делал. Делал даже больше. Но быть рядом с ней в той роли, о которой он мечтал, не представлялось возможным.

Она входила в помещение, и он чувствовал её. Затем ловил ее взглядом. Вряд ли она замечала его также часто, как он ее. Впрочем, неудивительно, её близорукость давала о себе знать. Впрочем, в её прищуренном взгляде он находил свой собственный шарм. Она не носила очки, ибо боялась, что они навредят её имиджу.

Он всегда замечал, помыла она голову вчера или было это два дня назад потому, насколько пушистыми были её локоны. Она почти не улыбалась. Это было не в её манере. Но несмотря на это вокруг неё всегда было много людей. Она нередко была к ним максимально безучастна, листая ленту в телефоне, однако они, окружая её, старались как можно скорее вовлечь в разговор. И каждое её слово было весомо. Но он подойти не мог. Просто не мог.

Не мог делить её внимание с кем-то ещё. Он знал, что она тоже наблюдает за ним изредка. Как сытая кошка за добычей. Словно имеет в виду. Он не знал, что в её голове. И не понимал, что из того, что он знал о ней было правдой, а что родилось в его фантазии.

Он ненавидел её всем сердцем за её прямолинейность, резкость, лёгкую грубость и за то, что каждое её слово попадало в цель, но любил больше. Любил так, что кружилась голова. И не мог выбросить её из мыслей. Просто не мог. Сколько не пытался. Сколько не ждал.

Он замечал в ней всё. Новую сумочку, отросший маникюр, причёсанные брови. Каждая мелкая деталь. Просто потому, что каждая её частица была для него важна и необходима.

Она не была идеальна. Нет, ни в коем случае. И замечая детали, он в этом убеждался. С удовольствием убеждался.

Он наблюдал за ней. Каждый день. Всегда знал, где она. И если кто-то говорил, что она совсем скоро должна прийти, напрягался всем телом, думал и ждал. А когда она появлялась, вздыхал с облегчением, возвращался ненадолго к своим делам, а после вновь наблюдал. Как она переговаривается со своими подружками. Как собирает локоны в высокий хвост. Как поправляет небрежно причёску. Как убирает пыль с туфель салфеткой.

Ей безумно шли каблуки. Просто невероятно. Ходила она на них немного неуверенно, иногда спотыкалась. Но это было неважно.

Надевала она их исключительно по особым случаям, а когда надевала, становилась на голову выше всех остальных, но не в плане роста, а в плане того, насколько сногсшибательно выглядела.

И она была невероятная. Особенная. Для него особенная. И он знал её ровно настолько, насколько было возможно.

Он не думал, что она идеал. Нет. Конечно, нет. Представить сложно, какое количество её особенностей его бесило, раздражало. Но не любить её он не мог. Просто не мог и всё. Каждая манера, каждая частичка её отпечаталась в его памяти глубоким шрамом. Шрамы укрощают мужчину.

«Я люблю тебя. Всем сердцем.» Он бы очень хотел произнести эти слова вслух. И тысячу раз представлял, как сделает это. Вот только полная уверенность в том, что, если эти слова будут хоть раз произнесены, они навсегда потеряют свой смысл, останавливала его.

Кусочек пазла 8. Эмма

– Маркуш! Марк! Марк, подойди ко мне!

Нетерпящий заминок голос матери продолжал звать его на протяжении нескольких минут, пока не приблизился к его комнате и не сорвал наушники.

– Я тебя зову уже полчаса! Совсем скоро оглохнешь со своими игрушками.

Подросток медленно развернулся на кресле, даже не думая уточнять из – за чего его оторвали от игры – все равно мать сейчас сама ответит на этот вопрос, так зачем тратить слова?

– С Эммой идёте тренироваться на озеро. Через полчаса выходите.

– Не ко мне. Мы через 40 минут договорились с пацанами встретиться.

Не оставляя варианта для продолжения разговора, мальчик повернулся обратно к компьютеру.

– Марк, сестре надо тренироваться, у неё скоро соревнования. Крытый каток пока что закрылся. У неё нет вариантов.

– Это у неё нет вариантов, а у меня есть. Мне какое дело до её соревнований?

– Марк, я не могу отпустить её на лед одну. Ей 16, темнеет рано, а ты вон какой бугай вымахал. Что тебе, сложно?

– Да, представь себе, мне сложно.

– Хорошо, в таком случае мне сложно купить тебе билет на лигу чемпионов. Ну что сделаешь? Мне сложно.

– А манипулировать нехорошо.

– А с тобой какие – то другие способы вообще работают?

– Мам, мы с пацанами давно договорились. Со мной считаться перестанут.

– Я с тобой тоже давно договорилась, одевайся, – безапелляционно развернулась мама на каблуках и вышла вон из комнаты, прекрасно понимая, что её просьбы будут исполнены.

Опять эта Эмка! Все для нее! А с моим мнением считаться не надо! – крикнул ей вслед Марк.

════ ⋆★⋆ ════

Лёд на озере был крепкий, мороз твёрдо стоял на своем, не намеренный сдаваться. В нескольких метрах от берега блестела расчищенная площадка. За всю дорогу брат и сестра не проронили ни слова в адрес друг друга, прекрасно понимая, что начнется перепалка и настроение, которое и так хуже некуда, упадёт ещё сильнее, впрочем, почему – то именно сегодня не очень хотелось идти по улице и откровенно орать друг на друга, как это происходит обычно. Были они помладше, так дело вообще нередко доходило до кулаков.

Эмма дошла до площадки, степенно переобулась в коньки и начала тренировку. Марк походил туда – сюда несколько минут, а затем решительно приблизился к сестре и выкрикнул:

– Ну ты тут занимайся, короче, я быстро к пацанам и вернусь.

Сначала показалось, что Эмма не услышала, но потом повернулась и едва заметно кивнула. Наверняка поняла, что от её мнения в эту секунду ничего не зависит.

Сбросив с себя груз ответственности, Марк развернулся и бегом бросился прочь от озера. Пацаны наверняка все ещё его ждут, он ещё успеет к ним присоединиться. Ничего страшного не случится, если он пропустит середину тренировки сестры, домой то он все равно её проводит. Даже стемнеть не успеет. С этими мыслями Марк бегом пронесся несколько кварталов.

Довольный своей находчивостью, он не сразу заметил выезжающий со двора автомобиль и едва ли в него не вписался. Недовольный водитель открыл окно, что – то на него заорал. Всё – таки мальчик буквально выскочил из – за угла. Благо, Марк успел затормозить, совсем немного поскользнулся и упал спиной на мягкий снег.

Вскоре водитель скрылся за ближайшим светофором. Марк медленно поднялся, отряхнулся и был готов бежать дальше, но вдруг его буквально обухом по голове ударило.

Внезапно перед глазами пронеслась картинка из вчерашних новостей, мозг мгновенно сложил факты воедино. Ведущая вещала о странной аномалии, несколько ночей подряд температура воздуха повышалась до нуля. Лёд за это время мог немного подтаять.

Обидно было бросать свое дело на полпути. Но, не хотя, Марк все же пошёл обратно, к озеру.

Странно, но знакомой фигурки сестры нигде не было видно. Тогда он подошел ближе к площадке и увидел одиноко стоящие ботинки. В глазах потемнело, Марк бросился ближе и увидел огромную зияющую дыру прямо посередине площадки, не успев так подумать, мальчик мгновенно скинул себя обувь, куртку и сиганул в прорубь.

Следующие несколько мгновений буквально стерлись из его памяти. Помнит только, как вытащил девушку на поверхность, спиной поволок её до берега. И откуда только силы взялись? Конечно, он в свои 14 уже был на голову выше Эммы и благодаря ежедневным тренировкам сильнее, но подобных подвигов ранее за собой не замечал. Как же там делают… Прямые руки… дыхание…

Чисто из солидарности с товарищами недавно вместе со сбором автомата в школе попытался освоить практику искусственного дыхания. Качал, считал, дышал. Ничего не помогало, он нашел Эмму буквально у поверхности, благо, течение не успело унести её, но девушка уже практически не сопротивлялась на тот момент.

Отчетливо в сознании нарисовался образ. Белое платье, белая фата, такая же белая кожа, губы, опущенные ресницы. Синие прожилки на коже, полностью бескровные щеки. Почему – то совершенно отчётливо он видел её, но не сейчас, где – то в будущем, в гробу. Из – за всей силы отмахивался от этих мыслей и продолжал упорно качать, считать, дышать. Но мысль такая настойчивая, вновь вновь возвращалась в голову. Представил лицо матери, она не переживёт этого, она точно не переживёт. А он? Как он будет? Да, они постоянно ссорились и дрались, но где – то в глубине души это была его сестрёнка.

И тут Эмма задышала, закашляла, захрипела, но открыла глаза.

Это был тот день, та точка отсчета, после которой они больше никогда не ссорились в своей жизни. Подкалывали друг друга – да, шутили – да, жестоко шутили – тоже да, но не дрались и не вымещали друг на друга всю ту нерастраченную злость на этот мир, что обычно копится в душе у подростков.

Кусочек пазла 9. Эви

Мало кому хочется, чтобы кто-либо узнал о нём ту самое неприятную правду, которую он прячет за семью замками и иногда не признается в этом самому себе. Эта неприятная правда сидит там где-то, тихо скребётся, но ломиться в дверь не собирается. Потому что правда – это не ложь. Ложь может выбить дверь с ноги, правда на такие вероломные действия не пойдёт. Она будет тихо ждать в сторонке. Но даже если ты не хочешь признаваться в своих ошибках, их можно тихонечко исправить ну или хотя бы попытаться.

Полина никогда не считала себя лёгким на подъём человеком. Иногда она была одинока в толпе, и наслаждалась этим, а иногда в самом центре внимания и тоже наслаждалась этим. Получалось с кем – то находить общий язык – и это становилось приятным сюрпризом, но из кожи вон она никогда не лезла, чтобы с кем – то начать общаться. Чтобы продолжить общение – возможно.

Но та самая неприятная правда заключалась в том, что иногда Полина откровенно перегибала палку, слишком цепляясь за человека, и строила преграды для его общения с кем – то ещё ровно до тех пор, пока её, Полины, статус в жизни этого человека не закреплялся.

Ещё один кусочек неприятной правды заключался в максимальной невнимательности девушки. Невнимательности по отношению к окружающим людям. Ей нередко было откровенно плевать. Она даже в упор могла не заметить. Могла не заметить, когда с ней кто – то искренне хотел начать общаться. Проигнорировать и сделать человеку больно своим безразличием.

И самое забавное, что иногда две этих неприятных правды соединялись в одной точке.

Так произошло и с одной из девочек – активисток, которая тоже занималась организацией концертов и творческих мероприятий в университете.

Эвелина Гофман. Невысокая, в меру упитанная брюнетка профессионально занималась танцами, поэтому всегда участвовала в постановках Полины.

В тот период Полина только начинала общаться с Костиком, он вызывал у неё интерес, потому она звала его на репетиции, чтобы, так сказать, показать себя во всей красе. И тут возникла эта Эвелина. Они оказались знакомы, и не успела Полина опомниться, как после каждой тренировки, с которой её встречал Костя, он мило любезничал с Эви.

Нет, Полина её не возненавидела, но стала активно препятствовать их общению. Делала все, чтобы они не виделись и даже не пересекались. Нет, до откровенного вмешательства в жизнь Константина не доходило. Она даже пару раз услышала от него о том, какая же Эви «классная». Однако вскоре все эти разговоры свелись на «нет» – тактика Полины действовала.

И ещё всего раз. Всего один маленький раз, о котором Полина предпочла бы не вспоминать никогда в жизни, она поступила очень… некрасиво. Когда на тренировку к ним пришли представители другого университета, которые хотели посмотреть на Эви в танце и, возможно, пригласить выступить у них, Полина как главный постановщик сказала, что девушка подвернула ногу и ближайшее время выступать не сможет, хотя та просто опаздывала. Полина чувствовала себя ужасно паршиво после того случая, но признаться в этом было выше её сил.

Слабачка? Да, слабачка. И ничего с этим не поделаешь.

Их история с Костиком закончилась, едва успев начаться, а ситуацию с Эвелиной Полина спрятала глубоко в памяти и предпочла бы к ней не возвращаться.

Прошло почти полгода, началось лето, а на концерте на день молодёжи не хватало танцоров. Вот Мирон и напомнил Полине про Эви. Оказалось, они иногда общаются по-дружески. Мирон очень похвалил её скромность и задор, потому Полина и обратила на неё внимание.

Во время самого концерта, когда произошла ситуация с Костей и Марком, и Полина не смогла присутствовать на заключительном танце, Эвелина героически взяла все под свой контроль и довела дело до конца. Организовала всех, помогла вспомнить движения и проконтролировала все от начала до конца. Полине об этом рассказали позже, потому девушка решила, что сидеть на месте нельзя, и пригласила Эви выпить вместе кофе, не представляя, во что это может вылиться.

– Не скрою, твоё приглашение стало для меня полной неожиданностью, – неустанно держа осанку в идеальном положении, произнесла Эвелина. Полина невольно задержала взгляд на её длинных пушистых ресницах. «Свои», – сделала вывод девушка.

– Ты фактически спасла меня. Декан обещала меня выгнать, но ей так понравился финальный танец, что она передумала. Ей передали, что это я его поставила. Не ты ли это была?

– Фирма своих секретов не раскрывает, – улыбнулась краешком губ девушка.

– А зачем тебе это? Мы же даже не были знакомы.

– Как это не были знакомы? Мы же почти год вместе танцуем.

– Да, но…

– Никаких «но». Я не сделала ничего особенного. Прислать тебе видео с выступления? – загорелись глаза девушки.

Удивительно, но после этого Полина и Эвелина стали переписываться, при встрече обсуждать насущные вопросы и вместе смеяться. А вскоре Полина и вовсе привела её в свою компанию. Скромной, тихой на первый взгляд девчонке было поначалу немного некомфортно, но после, когда она ощутила, что никакой опасности нет и не предвидится, Эви вполне себе освоилась.

Кусочек пазла 10. «Ты – мой дом»

Палата, в которую перевели Арсения из реанимации, была неприметной: белые стены, резкий запах антисептика и глухой шум капельниц за занавеской. Но для Эммы это место стало почти домом. Она сидела на краешке кровати, держа его за руку, как будто только её прикосновение могло удержать его здесь, в этом мире.

Он делал ей предложение уже много раз. Каждый раз – с такой настойчивой нежностью, как будто боялся, что завтра у него не будет шанса. Она уже была готова расписаться прямо здесь, в этой палате, среди больничных стен и запаха лекарств. Но Арсений отказался. Слишком горько ему было позволить счастью начаться так – под гул аппаратов и в свете холодных ламп. Он хотел, чтобы Эмма запомнила их день другим: не как акт отчаяния, а как праздник жизни.

Он выглядел так, как будто его тихо точила какая – то внутренняя печаль. Тёмно – русые волосы были чуть взъерошены, кожа бледная, почти прозрачная, будто созданная не для боли, а для света. Его длинные пальцы, холодные и тонкие, осторожно обнимали её ладонь. В глазах – слишком много понимания для его возраста. Иногда он улыбался, редкой, искренней улыбкой, от которой всё вокруг будто становилось немного теплее. И даже в больничной пижаме, с капельницей в руке, Арсений оставался Арсением – тем самым человеком, которого Эмма любила без остатка.

Как настоящий мужчина, он пытался порвать с ней – раз за разом, находя всё более изощрённые оправдания. Хотел, чтобы она жила, смеялась, не привязывала свою судьбу к «инвалиду», как он сам себя жестоко называл. Но каждый его порыв разбивался о её спокойную, твёрдую любовь. Она стояла перед ним с такой простой, непоколебимой и даже порой наглой уверенностью, что он сдавался, теряя остатки оборонительных слов.

Сколько раз они сталкивались с непониманием. Знакомые и дальние родственники качали головами, шептались за спиной: «Молодая, глупая. Жизнь губит. Ради кого? Ради какого – то больного?» Но Эмма только крепче сжимала его руку в такие моменты. Её родители – её главная опора – всегда были на её стороне, как и младший брат. Они помнили Арсения не только нынешним: они помнили мальчишку, который всегда относился к их дочери с таким уважением и трепетом, будто она была самым драгоценным бриллиантом на свете.