Люди как люди. Жизнь неизвестных

Злые языки утверждают, что Бладу и так не угрожало ничего уж очень страшного, потому что заслуги капитана в царстве плаща и кинжала были велики. И общение с ним августейших особ протекало в режиме «да, сукин сын, но наш сукин сын». Однако Бладу все равно пришлось какое-то время постоять в кандалах перед королевским креслом посреди великолепия очередного банкета в присутствии иностранных послов, членов кабинета, действующих и бывших фавориток с семьями, оркестра и пр. Потом Его величество снизошел до кающегося грешника и, поманив поближе, осведомился:

– Вот хотел вас спросить. Вы дали показания констеблю, что похитили ценностей на 6 000 фунтов. Я привык полагаться на мнение ювелиров и юристов. А они утверждают, что королевские регалии стоят более 100 000. Что вы на это скажете?

– Прощу прощения, – отвечал Блад, – но в нынешнем их виде и 6 000 будет многовато.

– Это достаточно нагло и вместе с тем логично, – кивнул Карл. – А вы не согласитесь ли принять от меня в дар нечто менее ценное, по сравнению с регалиями? Например, вашу жизнь, которая сейчас тоже сильно упала в цене?

Блад не раздумывал ни секунды:

– С радостью, Ваше величество, и с Божьей помощью, всей последующей жизнью эту дарованную жизнь постараюсь заслужить.

– Ну смотрите мне [Better you would], – подытожил король.

Блада освободили и выделили ему поместье в Ирландии с доходом в 500 фунтов в год. Эдвардсу выделили 3 000 фунтов деньгами. Это была засада, потому что королевские денежные милости не выплачивали никогда, ну или давали какую-то мелочь с обещанием выплатить остальное потом: денег у короля не было.

После освобождения человек-медоед Блад снова страдал от безделья, рыская по Лондону, периодически нанимаясь в больницы хирургом, убивая людей за деньги (это называлось «бретер», платный дуэлянт) и бесчинствуя в кабаках. Ему доставляло удовольствие намеренно задирать солидных господ в общественных местах и ждать реакции.

Граф Рочестер, поэт-лауреат Джон Вильмот, публиковал свои саркастические наблюдения за жизнью лондонского света и не мог пройти мимо этого явления:

Блад, на чьем лбу написано «изменник»,Бандит и вор, одетый как священник!Обласкан, что ни день – стоит у тронаЗа кражу Ормонда и воровство короны.Давайте украдем и короля,Коль верность – пыль для тех, кто у руля.

Наконец, привычки Блада снова привели его в 1679 году на скамью подсудимых, где герцог Бэкингем, его бывший покровитель, потребовал у Блада компенсации в 10 000 фунтов за оскорбления. Год он провел в тюрьме, страдал воспалением легких и подагрой, потом вышел на волю под подписку с обещанием всё уплатить. Ничего не уплатил, конечно.

Он умер дома в Вестминстере в 62 года и похоронен там же, близ Сент-Джеймсского парка. Его тело два раза эксгумировали, чтобы удостовериться, что он не инсценировал свою смерть, лишь бы не платить Бэкингему. Под конец всем пришлось поверить, что капитана Блада больше нет. Говорят, что тот же Вильмот написал ему эпитафию, которая до сих пор украшает могилу:

Здесь упокоен тот, кто превзошелЗлочинством всех, кто сей тропою шел,И предал всех, кто душу в нем нашел.Теперь он неоплаканным лежит,И слава Богу: срок его дожит.

Нельзя сказать, чтобы эти слова были во всем справедливы. Вильмот просто был другом Бэкингема. Он это со зла.

Потомки капитана Блада сформировали династию военных инженеров Британской империи и современных англо-ирландских парламентариев. У него была жена, да. О ней бы лучше подумали.

Про книгоиздательский менеджмент и Ньютона с Галлеем

Небезызвестный мемуарист Самуэль Пипс был не такой уж серостью, какой рисуют его обычно английские историки. Современники отдают ему должное за пытливый и острый ум, обширнейшую эрудицию и недюжинные бюрократические навыки. А они много где уместны и почитаемы. Так, например, в 32 года его ввели в Королевское общество (Академию наук) его приятели и коллеги по работе в Адмиралтействе и комитете по делам Танжера Джон Крид и Роберт Поуви, и Пипс – признавая, что ему не хватает теоретической подготовки («I do lacke philosophy»), – активнейшим образом поддерживал общество материально, пиарно и делопроизводственно. Ему принадлежит заслуга морального насилия над клерками общества, чтобы они вели подробные протоколы каждого заседания. А уже потом он сам предавался любимому делу: сортировал бумаги, нумеровал, подшивал, составлял тематические индексы, и поэтому ему кланяются в пояс все современные историки английской науки.

В 1684 году Пипса выбрали председателем Королевского общества. Он провел зачистку списков членов и удалил 60 якобы там каких-то ученых, которые регулярно не платили взносы. Потом он провел мощную пиар-акцию в королевском флоте и установил с ним официальные связи, таким образом, присосав академию наук к госконтрактам. Потом он опять же в целях пиара издал большой тираж богато иллюстрированного четырехтомника «История рыб» (De historia piscium) Фрэнсиса Уиллоуби, законченного после смерти автора другим зоологом и путешественником – Джоном Рэем. В отличие от орнито-ихтиолога по профессии и ботаника по жизни Уиллоуби, Рэй ставил себе гораздо более масштабную задачу: «Королевское общество призвано вернуть роду людскому все знания, накопленные Древним Римом и впоследствии утраченные». Первым камнем в здании этого нового царства разума он и видел «Историю рыб», ну вот так. С Рэем с энтузиазмом согласился Пипс. Книга вышла в свет в 1686 году.

Каково же было смущение Пипса, когда к нему заявился полгода спустя сэр Исаак Ньютон и начал вяло и заранее обиженно настаивать на публикации «Математических начал натуральной философии» – работы, обобщившей все законы мироздания. Считается, что появление кометы Галлея в 1682 году побудило европейцев плотнее заинтересоваться «небесной наукой», а самого Галлея – начать дергать Ньютона, чтобы тот ускорил публикацию своего фундаментального труда. Однако все усилия застопорились у директорского стола Пипса, который искренне рассказал, что угрохал все деньги Королевского общества на «Историю рыб», а она расходится из рук вон плохо. Ньютон, будучи человеком – Иа-Иа, скорее всего просто удовлетворенно покачал бы головой и пошел домой. Но не таков был Эдмунд Галлей, былой капитан корабля, гроза оксфордских епископов-теологов, королевского казначейства инспектор и муж очень и очень состоятельной вдовы. Он издал «Начала» Ньютона за свой счет и потом выставил этот счет Пипсу. Пипс как правильный президент общества ответил, что не понимает, о чем идет речь. Галлей как правильный богатей удовлетворенно хмыкнул и пошел к себе в обсерваторию. Туда Пипс ему и прислал непроданные экземпляры «Истории рыб» в качестве оплаты. Тру стори.

Про то, как делают партии

Вопрос представительной демократии – сложный, но в наше время носящий скорее теоретический характер, как споры о количестве ангелов на шпиле собора. Всем же понятно, что никакое население так называемые «представители», или «депутаты», ни в какой стране мира не представляют, а представляют в лучшем случае интересы своих партий, а в обычном случае – свои собственные и своих семейств.

В старину, при монархиях, от римских «зеленых» и «синих» и до итальянских гвельфов и гибеллинов, партийная политика всегда была способом, а не программой: речь шла о захвате сфер влияния на центр принятия решений, а не о выработке какого-то своего «нового пути». Современная выборная свистопляска с необходимым зачтением всеми участниками увесистых томов, наполненных абсолютно одинаковыми и пустыми абстрактными формулировками, отсчитывается от европейско-американской практики 1880-х годов.

Одно из правил фантастической робототехники гласит, что вернуть контроль над взбунтовавшимся роботом можно, приказав ему выполнить узкую задачу, ради которой он был создан. Некоторые сексисты рекомендуют это же средство для прерывания истерик, как мужских, так и женских. Дальше уже начинаются чреватые тумаками споры о том, что считать первоначальной функцией как одних, так и других.

Двухпалатный английский парламент сформировался к 1290-м годам при короле Эдуарде II, бесхребетном слабаке, убитом впоследствии собственной женой и ее любовником. Он позволил «рыцарям широв» и «бюргерам», которых до того лишь иногда приглашали на «толковища» (parliament) выслушать, какие новые налоги им предстоит платить, постоянно присутствовать при принятии решений. Их стали отстраненно-пренебрежительно называть «представителями общин» (commons, от лат. communis), при условии, что этим же словом называли простолюдинов вообще. Эдуард большую часть жизни прожил в тени своего жестокого отца-мачо Эдуарда Длинноногого и был достойным преемником другого бесхребетного короля Иоанна Безземельного, ославленного в балладах «Принца Джона», прожившего всю жизнь в тени своего старшего брата-мачо Ричарда Кёр-де-Лион. Король Иоанн в 1215 году сдался баронской оппозиции и впервые ввел постоянно функционирующие «толковища» лордов в рамках исполнения «Великой хартии вольностей», которую его заставили подписать.

И лорды-бароны и бюргеры общин многие века формировали разовые союзы и фракции с целью оказания более или менее сильного влияния на правящего монарха и на тех, кто мог на него оказывать влияние. Да и лобби (буквально « [парламентское] фойе») сформировалось фактически сразу. Но фиксированных партий, претендовавших на какую-то идентичность, не было.

Не было их вплоть до 1679 года, когда Англию окончательно разорвал Исключительный кризис. Младший брат правившего Карла II Стюарта – принц Йоркский Иаков – был откровенным католиком, окружал себя католиками, молился с католиками, женился на католичке и возглавил, на минуточку, католический заговор против своего брата-короля (хотя пока не доказано, наплевать, что сказано). И английский, и шотландский парламенты были в ярости и настаивали на исключении Иакова Стюарта из линии престолонаследия. Больше всех кричали об этом представители от шотландских протестантов. За что и получили прозвание «виги», от шотл. «whig» (овцегон). От этого же слова происходит англ. «wig» (парик, потому что парики бывают из овчины), но название партии происходит от оригинала.

Были и такие, кто с пеной у рта отстаивал сохранение за Иаковом места в линии наследования. Это были, что логично, католики и крипто-католики, притаившиеся в лоне Английской церкви. Как и в современном англо-саксонском мире, «католик» в массовом сознании автоматически означает «ирландец», и поэтому противники стали называть их «тори», от ирл. «torai» (бандит). Так, собственно, английский парламент поделился на «шотландскую деревенщину» и «ирландскую гопоту», в каковом состоянии он продолжает оставаться более-менее стабильно и по сей день. Иаков в итоге воцарился на английском престоле, стал пытаться окатоличить всю страну, его свергли и выгнали в 1688 году, и династия Стюартов пала. Воцарились голландские, потом немецкие протестанты, а партии остались. Они меняли идеологическое наполнение, среду обитания, программы и лидеров. Периодически консерваторами оказывались то тори, то виги. В современной Великобритании пресса и народ уже давно называют вигами лейбористов, хотя исторической связи тех с другими нет. Просто здесь вступает в действие «правило квантового носка» (если есть правый, любой найденный новый носок становится левым), и если есть тори, должны быть и виги.

Возвращаясь к закону робототехники: что было бы, если бы политические партии во всем мире вспомнили, для чего они создавались? И многие ли из них остались бы функционировать дальше и пудрить мозги избирателям?

Про герцога-шутника

Джон, 2-й герцог Монтэгю (1690—1749), родился от брака между первой красавицей стюартова двора герцогиней Нортумберлендской Элизабет, чей портрет заказал себе герцог Козимо III Медичи, когда собирал коллекцию первых красавиц всего мира, и дипломатом герцогом Ральфом, отстраненным от стюартова двора за «чрезмерное внимание», которое он уделял королеве Екатерине, супруге Карла II. Сам герцог Джон женился на дочери герцогини Мальборо Сары Черчилль и позднее, при королеве Анне Стюарт, фактически был соправителем этой амбициозной дамы, пока она руководила королевой.

По профессии герцог Джон был человеком Просвещения. Поначалу ему понравилось резать трупы, и сразу после обязательных университета (оба факультета, теология и физика), европейского тура и женитьбы он выучился их резать профессионально и сдал на лицензию хирурга, открыл собственный анатомический театр, вступил в Королевское общество, стал пятым великим мастером Первой лондонской великой ложи, предварительно ее основав вместе с доктором Дезагюлье, короче, строил карьеру ученого.

С коротким перерывом на командование кавалеристским подразделением Испании во время Голландских войн.

Но карьере медикуса помешали обстоятельства. Двор слегка устал от жалоб на герцога, потому что он был, как бы так выразиться, шутник. Его мать писала ему, что «развлечения, милые для пятнадцатилетнего, не вполне подходят тебе в твои пятьдесят два: приглашать к себе в сад гостей, чтобы обливать их фонтанами-сюрпризами, или сыпать в приготовленные для них постели чесоточный порошок». Соответственно, в молодости герцог Джон был еще активнее в этом плане, особенно состоя в «Развеселой банде» золотой молодежи в период Реставрации, где лидировали драматург сэр Чарльз Седли, профессионально срывавший спектакли демонстрацией себя без штанов из высокой ложи, и сэр Филипп Уортон, шестой великий мастер лондонских масонов, основатель Клуба Адского Пламени и автор нашумевших матерных пародий на Горация Уолпола и Александра Поупа.

Короче, сэра Джона отправили губернатором на острова Сент-Люсия и Сент-Винсент. Но он быстро там назначил себе заместителя и вернулся. Уединившись в наследном Нортгемптоншире, герцог думал, к чему бы себя применить, и придумал. Ему не хватало парка развлечений. Образцов тогда в мире было не много, и он выбрал самый очевидный. Одним словом, герцог Джон построил у себя дома на основе старой усадьбы отца попросту Версаль. Поместье Боутон-хаус стоит, конечно, до сих пор, туда водят экскурсии. Им владеет 10-й герцог Баклю Ральф Монтэгю.

Во время смуты, которую принято называть «славной революцией», когда Стюартов свергли, а в Англии воцарился голландский Вильгельм Оранский, герцог Джон вынужден был конфликтовать со старыми приятелями и вспомнить навыки кавалеристских атак во время двух якобитских мятежей, когда соединенные силы шотландцев и французов пытались вернуть Стюартам корону. Также он возглавлял в Парламенте фракцию вигов и умудрялся создавать себе врагов и среди тори, и в своей родной среде.

Под старость (он умер в 59) он все больше времени проводил в северном поместье, там и умер.

Для проверки аутентичности герцог приглашал к себе в «Версаль» гостей, чтобы они удивлялись и нахваливали. Философ Монтескье у него в гостях тоже нахваливал все что видел, как умел. А когда после ужина прилег на выделенную ему кровать, провалился в холодную ванну. Герцог был шутник, повторяю.

Про вежливость на производстве

Джек Кетч выполнял обязанности государственного палача в Лондоне в 1663—1686 гг., при Карле и Иакове Стюартах. В 1683 году он казнил лорда Уильяма Рассела, потому что борьба тори и вигов в парламенте – это, конечно, шутки и прибаутки, но некоторым приходится за них платить, и на этот раз это был лорд Рассел, один из первых и самых злобных вигов, т. е. противников восшествия на престол брата правящего короля Карла – Иакова, который был католиком. Его обвинили в участии в двух заговорах, судили и казнили.

Тогда было принято платить палачу, чтоб «сделал все шоколадно, ну по-братски». Кетч старался как мог. Но мог он очень плохо. Когда он первым ударом только отсек лорду кусочек скальпа на виске, тот повернул голову на плахе и сказал:

– Ты что творишь, пес? Я тебе за это заплатил десять гиней?

Но всем известно, что не нужно оскорблять человека, у которого в руках топор. Кетч обезглавливал Рассела чуть ли не до обеда. От лорда мало что осталось для отпевания. Эта жуткая картина так возмутила добропорядочную английскую публику, которая собралась посмотреть казнь, что она осыпала Кетча оскорблениями и гнилыми овощами. Его разругали газеты, осуждали на рынках и настолько зашеймили палача, что Кетч издал за свой счет брошюру «Оправдание Джека Кетча, эсквайра, палача Лондона, в его защиту в связи с казнью лорда Рассела 21 июля 1683 года», где писал, что а вот не надо человека отвлекать все время, сбивать с ритма и дергать, понукать и обзывать, потому что он профессионал и делает чему учился и как умеет, а если ему под руку тявкать все время, то сами и делайте тогда, а он вон дома пусть лучше сидит себе, чем плохо, и так за день намаешься, руки отваливаются, а тут еще эти, то им не так и это не этак.

Бывает и так, что сам главный герой казни ведет себя неподобающе. Маргарет, графиня Сэлисбери, последняя из Плантагенетов, например, обвиненная при Генрихе VIII в католическом заговоре и измене престолу, отказалась обвинения эти признавать, а потому и класть голову на плаху. Можно представить себе муки профессионала, который тоже полдня гонялся топором за ее головой, которую она «крутила и разворачивала куда только могла» (turned her head every which way).

Про розенкрейцерские хитросплетения

Дневник Джона Ивлина23 июля 1678 г.

Ездил осмотреть библиотеку и кабинет диковинок г-на Элиаса Эшмола в Ламбете. У него есть разные манускрипты, большинство из них – по астрологии, каковой науке он привержен, хотя, как я полагаю, не особенно сведущ, но весьма усерден и трудолюбив, и его «История Ордена Подвязки» это доказывает. Он показал мне жабу, заключенную в янтарь. Перспектива из его обсерватории – очень красива, и странно, что это так близко к Лондону, но оттуда не видно ни одного дома в пригородах. Знаменитый Джон Традескант завещал этому человеку свой архив, а он передал его Оксфордскому университету и завел у себя в кабинете над лабораторией лекторий в подражание Королевскому обществу.

Попытка Эшмола создать альтернативную лондонской академию наук в Оксфорде с треском провалилась: у него не было ни административных, ни финансовых ресурсов, а Брункер, Ивлин и Бойль заручились такой прочной поддержкой двора и интеллектуальных столичных кругов, что у Эшмола не было шансов. Очень не исключено, что он рассматривал свои лондонские и оксфордские масонские связи с самого 1646 года как фундамент для формирования научного общества, однако ложи в то время состояли преимущественно из кадровых военных и не могли отвечать его целям. Эшмол покоряется неизбежному, вступает в Королевское общество, но посвящает 1670-е годы лихорадочным попыткам оседлать систему циркуляции ценных манускриптов, налаживая контакты за границей и внутри страны. Его дневник об этом буквально кричит: Эшмолу очень не хватает телефонной станции с селектором, он ежедневно пишет по десятку писем и назначает по десятку встреч, и всё – с целью обмена, перевода, переписывания различных текстов, в первую очередь, естественнонаучных, частью которых были тексты алхимические и герметические. Как раз к этому периоду относится обнаружение им в архиве другого знаменитого чернокнижника и алхимика Джона Мэйтленда, графа Лодердейла, «Книги Сойга» Джона Ди, о которой довелось подробно узнать.

Дневник Джона Ивлина

12 июня 1705 г.

Все лето очень жарко и сухо. Я ходил навестить д-ра Дикинсона, прославленного химика. У нас с ним была продолжительная беседа об эликсире философов, который он полагает осуществимым, и сам видел проекцию, произведенную тем, кто именовал себя Мунданусом, который время от времени появлялся среди адептов, но про которого ничего не известно, откуда он и где проживает; об этом доктор написал трактат на латыни, полный весьма поразительных сведений. Он очень ученый человек, состоял членом факультета Иоаннова колледжа в Оксфорде, в каковом городе и занимался физикой, но теперь уже всё это оставил и живет уединенно, будучи весьма стар и нездоров, но продолжает заниматься химией.

Джон Ивлин был основателем Королевского общества. Эдмунд Дикинсон был его членом. Свою научную биографию Дикинсон начал в Оксфорде, закончив в 1649 году теологический факультет и сразу же опубликовав две научные работы, которые окружающие сочли путаными и малообоснованными – о том, что греки заимствовали мифологическую историю Аполлона Пифийского у иудеев периода Пятикнижия, и о том, что Ной в действительности доплыл до Италии. Ну нет – так нет, и Дикинсон закончил в 1656 году физический факультет и принялся исследовать кровеносные и лимфатические сосуды, откуда закономерно перешел к химии.

Здесь он и встретился с предположительно французским или швейцарским адептом Теодором Мунданусом, про которого, как пишут скромные биографы, «мало что известно». Иначе говоря – ничего. Остались часть его переписки с Дикинсоном, часть переписки с оксфордским переводчиком Эдмундом Брайсом (про которого тоже «мало что известно»), избранные выписки и комментарии Ньютона по поводу переписки с Мунданусом и Дикинсоном, – вот и всё.

Предметом общения между химиком и адептом был, в основном, эликсир философов. Дикинсон опубликовал «Письмо королевского медикуса Э. Дикинсона господину Т. Мунданусу относительно Квинтэссенции Философов» (1686), тот ответил ему полновесным трактатом под тем же названием – «Квинтэссенция Философов», где содержатся общие рассуждения о Философском Камне, технология его изготовления, рассуждения о применении, а также о приготовлении эликсира жизни, о долголетии библейских патриархов и т. д. К тому времени Дикинсон действительно был принят в штат ординарных лейб-медиков при дворе Карла II.