Адмирал Империи – 56

Но после того, как он вживил себе нейрочип собственной же разработки…

Изменения были разительными. Словно подменили человека. Из милого чудака-профессора, который мог полчаса искать очки на собственной голове, Гинце превратился в хладнокровного стратега и политикана. Его решения стали математически выверенными, речь – отточенной как лезвие, а в глазах появился холодный расчет. Раньше он мог спорить со мной о красоте математических формул, теперь говорил только об их эффективности.

Густав Адольфович утверждал, что чип просто «оптимизирует мыслительные процессы», убирает «ненужный шум» и позволяет «принимать решения на основе чистой логики». Может быть это и так. Я видел похожий эффект на полковнике Дорохове.

Кузьма Кузьмич после тяжелого ранения был… скажем так, не в лучшей форме. Бедняга заикался, туго соображал, с трудом связывал слова. Помню, как он пытался отдать приказ об атаке: «П-п-пехота, в-в-вперед! Нет, с-с-стой! То есть, в-в-вперед, но ос-с-сторожно!» Бойцы его любили, но команды приходилось дублировать через заместителя.

А после установки чипа? Полковника как подменили! Четкая речь, молниеносные решения, безупречная логика. Прекрасно, конечно, я все душой за Кузьму Кузьмича рад, но что-то в этом было… неестественное. Как будто человека заменили очень качественным роботом.

И теперь этот «оптимизированный» Гинце, который имплантировал в себя такой же чип, был ближайшим советником императора. Человек, который раньше не мог договориться с поставщиком о скидке на нужную аппаратуру, теперь ворочал миллионами империалов и строил дворцы до неба. И, судя по всему, именно его советам Иван Константинович и следовал.

Мы подошли к развилке коридоров. Направо – путь к посадочной площадке, налево – административное крыло.

– Так что, на площадку? – спросил Борисевич, явно надеясь, что я одумаюсь и полечу с остальными.

– Сначала хочу проверить одну догадку, – ответил я.

В этот момент адмиралы тоже достигли развилки. Спор не утихал ни на секунду.

– …абсолютно безответственный подход! – гремел Пегов.

– Безответственный? – Хромцова вскинулась как кошка, которой наступили на хвост. – Это вы называете мой тридцатилетний опыт безответственным?

– Опыт хорош, когда он ведет к правильным решениям! – парировал вице-адмирал Балтийского флота.

– Господа, – обратился я к коллегам, повысив голос. – Прошу прощения, но я не полечу с вами.

Спор оборвался как отрезанный. Все повернулись ко мне с одинаковым выражением изумления. Словно я только что заявил, что собираюсь станцевать канкан в розовой пачке.

– То есть как это? – Гревс выглядел так, будто у него отказал универсальный переводчик. – Александр Иванович, вы что, решили остаться на планете? Сейчас? Когда через девять с половиной часов на орбите будет ад?

– Мне нужно кое-что проверить, – уклончиво ответил я, не желая раскрывать свои подозрения. – Кстати, хочу навестить профессора Гинце. Меня все еще беспокоит этот новый дворец. Куча империалов на мрамор, когда флоту не хватает запчастей – это явно требует объяснений.

– Дворец? – Пегов смотрел на меня как на сумасшедшего. Или как на человека, который предложил тушить пожар бензином. – Васильков, у нас три вражеских флота на подходе, а вас волнует архитектура? Может, еще обои обсудим? Или выберем шторы для тронного зала? К черту это строительство!

– Меня волнует, куда уходят ресурсы, – спокойно ответил я, стараясь не реагировать на сарказм. – И кто именно принимает решения. Потому что, судя по сегодняшнему представлению, это точно не восьмилетний мальчик.

Хромцова прищурилась, и я увидел в ее глазах проблеск понимания:

– Вы что-то подозреваете, Александр Иванович.

– Возможно, – я пожал плечами, изображая безразличие. – В любом случае, корпорация «Имперские Кибернетические Системы» находится здесь же, в правительственном квартале. Пятнадцать минут ходу. Я ненадолго…

– Делайте что хотите, – махнул рукой вице-адмирал Пегов с выражением человека, умывающего руки. Видимо, подумал, что от меня все равно от вас сейчас толку – как от пятой ноги собаке. Без дивизии, без конкретных полномочий… Собственно, зачем он вообще нам нужнен?

Он не договорил, но смысл был ясен как космический вакуум. Я усмехнулся, хотя внутри кольнуло:

– Именно поэтому у меня есть время на расследования. Через час присоединюсь к вашему селектору. Если, конечно, вы к тому времени не передушите друг друга. Хотя это решило бы проблему единого командования – останется самый живучий.

– Очень смешно, – буркнул Арсений Павлович, покосившись на Хромцову.

– Я стараюсь, – откликнулся я. – В конце концов, юмор – единственное, что у нас осталось. Юмор и девять с половиной часов.

Адмиралы начали расходиться, направляясь к посадочной площадке. Вице-адмирал Хромцова бросила на меня последний оценивающий взгляд – похоже, она что-то заподозрила. Пегов и Гревс демонстративно меня игнорировали. И только Настасья Николаевна задержалась.

– Александр Иванович, – она подошла ближе, и я уловил легкий аромат ее духов. Что-то цветочное, неуместно мирное для военного времени. – Вы правда думаете, что сейчас подходящее время для… расследований?

– А когда подходящее? – я встретил ее взгляд. – Когда вражеский флот будет обстреливать планету? Или когда мы будем подписывать капитуляцию?

Зимина покачала головой, и прядь темных волос выбилась из-под фуражки:

– Вы невозможны. Абсолютно невозможны. Враг на пороге, флот без единого командования, а вы собираетесь играть в детектива.

– Я предпочитаю думать об этом как о поиске решения, – возразил я. – Настасья Николаевна, поверьте, я не собираюсь прятаться в тылу. Но продолжать биться головой о стену бессмысленно. Нужен другой подход. Нестандартный.

Она внимательно посмотрела на меня, и я на мгновение увидел в ее глазах что-то… личное? То выражение, которое никак не вязалось с образом сурового боевого офицера.

– Вы всегда были… особенным, – тихо сказала она, и я заметил, как она нервно теребит край воротника. – Еще в Училище. Помните проект по тактике обороны астероидных полей?

– Когда я предложил использовать сами астероиды как кинетическое оружие? – усмехнулся я. – Преподаватели чуть в обморок не упали. Профессор Мельников назвал это «безответственным варварством».

– Но это сработало в симуляции, – напомнила Настасья, и на ее губах появилась легкая улыбка.

Я удивленно посмотрел на нее:

– Откуда вы это помните? Мы же не пересекались в Училище. Вы были на два курса младше, и я…

Настасья покраснела – это было так неожиданно, что я на мгновение потерял нить разговора.

– Я же вам говорила, – она отвела взгляд, разглядывая что-то чрезвычайно интересное на стене коридора. – Я была от вашей компании без ума. Вся наша женская половина курса сохла по вашей четверке.

– Да, помню, – сконфуженно ответил я, чувствуя себя полным идиотом. – Вы действительно упоминали. А я же в свою очередь вас так и не вспомнил. Простите.

– Ничего удивительного, – она пожала плечами, но в голосе проскользнула старая обида. – Вы тогда были окружены женским вниманием сверх меры…

– Сверх меры? – усмехнулся я. – Это было… давно.

– Да, давно, – согласилась Настасья, и что-то в ее тоне заставило меня внимательнее посмотреть на нее.

Повисла неловкая пауза.

– Я всегда… – Зимина запнулась, потом тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. – Неважно. Александр Иванович, просто… будьте осторожны. И возвращайтесь быстрее. Мне кажется, именно вы можете найти решение. Вы прирожденный лидер, всегда им были. Люди идут за вами, даже когда ваши идеи кажутся безумными.

– Лидер и даже без дивизии, – с иронией напомнил я. – Красиво звучит, но толку мало.

– Дивизия – это просто корабли, – возразила она, и в ее голосе появилась сталь. – А лидерство – это способность вести за собой. И у вас она есть. Была в Нахимовском. Есть и сейчас.

– Настасья Николаевна, – начал я, но она перебила:

– Просто Настя. Думаю, после всего, через что мы прошли, можно обойтись без формальностей.

– Настя, – повторил я, пробуя имя на вкус. – Спасибо. За веру в меня. Сейчас это… важно.

Она кивнула и направилась к выходу, но у самых дверей обернулась:

– Контр-адмирал Васильков?

– Да?

– Найдите ответы. И найдите их быстро. У меня плохое предчувствие насчет всего этого.

С этими словами она вышла, оставив меня наедине с мыслями и ароматом цветочных духов.

– Эй, Александр Иванович! – окликнул меня Борисевич, который терпеливо ждал окончания нашего разговора. – Раз уж остаетесь, пойдемте-ка. Провожу вас в аппартаменты Гинце. И по дороге расскажу пару анекдотов – а то вы больно задумчивый. Про что думаете? Про врага или про молодую адмиральшу?

– И то, и другое одинаково опасно, – пробормотал я.

– О, это точно! – губернатор расхохотался. – Знаете, что опаснее вражеского космофлота? Влюбленная женщина! А знаете, что опаснее влюбленной женщины? Женщина, которая ждала двадцать лет! Ха-ха!

– Генрих Христофорович, – вздохнул я, – боюсь, даже ваши шуточки сейчас не помогут.

– А вот это мы еще посмотрим! – Борисевич подмигнул и начал на ходу. – Значит, встречаются как-то три адмирала: русский, американец и китаец. Американец говорит: «У меня флот из трехсот кораблей!» Китаец отвечает: «А у меня – из пятисот!» Русский задумался и говорит: «А у меня зато есть Васильков!» Ха-ха-ха!

Я невольно улыбнулся:

– Это вы сейчас сами придумали?

– А то! – гордо заявил генерал-губернатор. – У меня талант! Вот еще: знаете, что сказал адмирал, когда его флот окружили? «Отлично, теперь можем стрелять в любую сторону!» Это, кстати, почти правда – адмирал Ушаков так однажды сказал. Или Нахимов? Черт, память уже не та.

Мы повернули обратно, и я размышлял о странности ситуации. Может, в этом безумии и есть своя логика. В конце концов, если мир рушится, почему бы не встретить конец с улыбкой?

За панорамным окном анфилады, на посадочной площадке, офицерские шаттлы один за другим взмывали в небо, унося адмиралов к их флагманским кораблям. К их дивизиям. К их иллюзии контроля над ситуацией. Реактивные струи расчерчивали голубое небо Суража-4, оставляя белые росчерки – как будто кто-то пытался зачеркнуть неудачный день…

– Кстати, о советнике Гинце, – продолжал Борисевич, пока мы шли. – Знаете, что он вчера за ужином сказал? Что эмоции – это просто химические реакции, которые можно и нужно оптимизировать. Представляете? Я ему говорю: «Густав Адольфович, а как же любовь, дружба, радость?» А он мне: «Дофамин, окситоцин, серотонин. Все измеримо, все контролируемо». Бррр! От таких речей у меня мороз по коже! Это ж не человек, а калькулятор!

– Старик всегда был склонен к рационализму, – заметил я.

– Рационализм – это одно, – возразил губернатор. – А вот это… Знаете, я вчера видел, как он смотрел на закат, когда мы после ужина вышли на балкон. Таисия Константиновна была… Так вот Густава Адольфович посмотрел пять секунд и говорит: «Преломление света в атмосфере. Длина волны 700 нанометров. Красиво, но непрактично». И ушел работать в свою нору!

Я промолчал, но внутренне содрогнулся. Старый Гинце часами мог рассказывать о том, как уравнения описывают гармонию вселенной. Он видел поэзию в цифрах. А теперь видит только цифры.

– А еще, – продолжал Борисевич, явно рад найти благодарного слушателя, – он не пьет! Совсем! Говорит, алкоголь снижает эффективность мыслительных процессов на двадцать три процента. Двадцать три, Карл! Он что, измерял? И как вообще можно жить без выпивки? Это ж противоестественно!

– Я вообще-то тоже не пью, – пожал я плечами.

– И очень даже зря, – буркнул толстяк Борисевич.

Мы прошли в левое крыло губернаторской резиденции и поднялись на третий, последний этаж. Впереди показалась дверь.

– Вот мы и пришли, – объявил Борисевич, останавливаясь у входа. – Александр Иванович, я вас тут подожду. Не хочу видеть, во что превратилась часть моего дома, когда здесь появилась техническая лаборатория корпорации. Раньше там хоть живые цветы стоял, а сейчас только стерильные белые стены, операторы, роботы и мониторы. Как в колл-центре.

– Спасибо за компанию, Генрих Христофорович, – я пожал руку губернатору.

– Да не за что! – он крепко сжал мою ладонь. – Александр Иванович, найдите ответы. И найдите их быстро. Потому что я старый солдат, много войн повидал, и нюх у меня на беду не подводит. А сейчас такая беда надвигается, что… В общем, поторопитесь.

Я кивнул и направился к входу. Автоматические двери бесшумно разъехались, впуская меня в стерильный мир новой корпорации Гинце.

«Что же ты насоветовал нашему юному императору?»

Глава 4

Место действия: столичная звездная система HD 30909, созвездие «Ориона».

Национальное название: «Сураж» – сектор Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется силами императора.

Точка пространства: столичная планета Сураж-4.

Правительственный квартал. Лаборатория корпорации «Имперские Кибернетические Системы».

Дата: 11 августа 2215 года.

Автоматические двери с надписью корпорация «Имперские Кибернетические Системы» разъехались с едва слышным шипением, впуская меня в царство стерильной белизны. Первое, что бросилось в глаза – полное отсутствие того творческого хаоса, который всегда окружал профессора Гинце у меня на корабле. Никаких разбросанных чертежей от руки, никаких наполовину собранных устройств, никаких кружек с недопитым кофе. Только белые стены, белый пол, белый потолок и ряды мониторов с бегущими строчками кода.

– Александр Иванович, как я рад вас видеть! – профессор встретил меня у входа, и я сразу отметил изменения в его манере держаться. Раньше Гинце при встрече расплывался в улыбке и начинал размахивать руками, рассказывая о своих последних изобретениях. Теперь – сдержанное приветствие, выверенный жест, рукопожатие ровно такой длительности, чтобы не показаться ни холодным, ни фамильярным.

– Взаимно, профессор, – ответил я, оглядываясь по сторонам и пытаясь скрыть свое разочарование этой клинической чистотой. – Впечатляющие изменения. Раньше ваша лаборатория больше напоминала… как бы это сказать…

– Свалку гениальных идей? – подсказал Гинце с легкой улыбкой. – Знаю, знаю. Но эффективность работы в организованном пространстве возрастает значительно. Я провел исследование – оптимизация рабочего места позволяет сэкономить до трех часов в день.

– И потерять душу в процессе, – пробормотал я себе под нос, но профессор услышал.

– Душа – понятие абстрактное, Александр Иванович. А время – ресурс вполне конкретный и невосполнимый. Но вы же не за философскими дебатами пришли?

Прямота – еще одно новое качество профессора. Раньше он мог часами ходить вокруг да около, прежде чем перейти к сути. Теперь – сразу к делу. Эффективно? Возможно. Но что-то важное терялось в этой эффективности.

– Удивлен, что вас не было на военном совете, – начал я, решив не сразу выкладывать свои подозрения. – Вы же теперь ближайший советник Его Величества, к тому же исполняющий обязанности министра финансов. Как же так – обсуждаем судьбу Империи, а главного финансиста нет?

Гинце поправил очки – единственный жест, оставшийся от прежнего профессора, хотя теперь и он казался отрепетированным.

– У меня было множество неотложных дел. Финансовые потоки требуют постоянного мониторинга, особенно в условиях военного времени. Плюс строительные проекты, исследовательские программы, административные вопросы…

– По строительству этих мегалитических сооружений? – я не удержался от усмешки, кивнув в сторону панорамного окна, за которым виднелся растущий как на дрожжах новый императорский дворец. Белый мрамор сверкал на солнце, строительные принтеры размером с космический линкор методично наращивали этаж за этажом. – Серьезно, Густав Адольфович? Мы в разгаре гражданской войны, враги со всех сторон, ресурсов в обрез, а вы дворцы строите?

Профессор проследил за моим взглядом, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на прежнее оживление. Но только на мгновение.

– Это необходимо, Александр Иванович. Символы имеют колоссальное значение в государственном строительстве. Народ должен видеть, что новая власть не просто удерживает позиции, но и строит будущее. Психологический эффект от возведения дворца превышает его стоимость в разы.

– Психологический эффект? – я покачал головой. – Вы же дрались с нами за каждый использованный бриллиантовый империал! Помните, как торговались с Бобом за цену модернизации «2525»? Как считали каждую заклепку на крейсере? Профессор, который неделю назад экономил каждый рубль, теперь транжирит деньги направо и налево!

Гинце выпрямился, и его лицо приобрело выражение спокойной уверенности – именно это выражение раздражало меня больше всего в «новом» профессоре.

– Я не потратил из нашего контейнера ни одной монеты, – произнес он тоном преподавателя, объясняющего очевидные вещи нерадивому студенту. – Те бриллиантовые империалы, которые господин Наливайко… позаимствовал из хранилища на «Кронштадте», остаются в неприкосновенности. Более того, строительство дворца нашему бюджету вообще ничего не стоит.

– То есть как это – ничего не стоит? – я нахмурился. – Дворец из воздуха материализуется? Или у вас там работают добровольцы-энтузиасты?

– Почти угадали с добровольцами, – легкая улыбка тронула губы Густава Адольфовича. – Строительные принтеры, материалы, энергоснабжение, даже рабочая сила – все предоставлено местными корпорациями. «Суражский горнопромышленный комплекс», «Орбитальные верфи Сомова», «Энергетический консорциум» – все крупнейшие компании системы сочли за честь внести свой вклад в строительство резиденции законного императора.

– Вот как? – я скрестил руки на груди. – И вы не видите в этом проблемы? Бизнесмены просто так, от чистого сердца, решили подарить императору дворец? Густав Адольфович, вы же не вчера родились. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Разумеется, их мотивы не полностью альтруистичны, – согласился Гинце. – Но в данный момент наши интересы совпадают. Они демонстрируют лояльность новой власти, мы получаем необходимую инфраструктуру без затрат из казны. Взаимовыгодное сотрудничество.

– Взаимовыгодное? – я шагнул ближе к профессору. – А что будет потом? Когда эти благодетели придут за ответными услугами? Вы же понимаете – если мы сейчас возводим императорский дворец на частные деньги, потом Ивана Константиновича обвинят в связях с олигархатом, в коррупции, в продажности власти. Вы создаете прецедент, который аукнется через годы!

На лице Гинце появилось выражение обиды – настолько искреннее, что на мгновение я засомневался. Брови сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, в глазах появился укор.

– Александр Иванович, я действительно не понимаю источник вашей агрессии. Мы же старые друзья, соратники, прошли через столько испытаний вместе. Неужели вы думаете, что я способен навредить Его Величеству? Что я не просчитал все риски? Я же не враг вам, не враг императору…

Игра была превосходной. Если бы я не знал о нейрочипе, если бы не наблюдал метаморфозу профессора последние недели, может, и поверил бы. Но сейчас это выглядело как попытка сложной машины имитировать человеческие эмоции – технически безупречно, но без той искренности, которая отличает настоящие чувства от их симуляции.

– Прекратите этот спектакль, – я поморщился, словно от зубной боли. – Густав Адольфович, мы оба знаем, что после установки чипа вы изменились. Кардинально изменились. Так что давайте без этих… эмоциональных манипуляций. У нас нет времени на игры.

Обиженное выражение исчезло с лица профессора мгновенно, словно кто-то щелкнул выключателем. Никакого перехода, никакой постепенности – просто в одну секунду обида, в следующую – нейтральность.

– Как вам будет угодно, – сухо произнес Гинце. – Перейдем к делу. Что именно вас привело ко мне, Александр Иванович?

– А вы не догадываетесь? – я внимательно следил за его реакцией. – Час назад на военном совете император принял решение, которое может стоить нам всем жизни. И я хочу знать – чья это была идея.

– Решение? – в голосе профессора появилось любопытство. – Какое решение? Я не в курсе деталей совета.

– Лучше ответьте прямо: зачем вы посоветовали императору не назначать главнокомандующего?

Эффект превзошел все мои ожидания. Глаза Гинце расширились, рот приоткрылся, очки съехали на кончик носа – картина полного и абсолютного изумления.

– Что? О чем вы говорите? Главнокомандующего? Александр Иванович, я понятия не имею, о чем речь!

Я коротко, но емко пересказал события последних часов. Как мои наблюдатели засекли три точки входа в систему. Как мы собрались на экстренный совет у императора. Споры адмиралов о стратегии обороны, мое предложение о назначении единого командующего. И наконец – шокирующее решение восьмилетнего императора оставить все как есть, без изменений в командной структуре.

С каждым моим словом изумление на лице профессора становилось все более явным. Когда я упомянул о трех вражеских эскадрах, он вообще схватился за край стола, словно почва ушла у него из-под ног.

– Три флота? И они будут здесь через… через сколько?

– Девять часов и семнадцать минут, – машинально уточнил я, скосив взгляд на таймер. – Может, чуть больше, если выберут окольные маршруты. Но не намного. Ну, и вероятно не все сюда прибудут, а только один из них…

– Боже мой… – Гинце снял очки и принялся протирать их с такой силой, что я испугался за целостность линз. – И вы думаете, что я посоветовал Его Величеству отказаться от назначения главнокомандующего? В такой-то ситуации?

– А кто еще? – я не сводил с него взгляда. – Вы на сегодняшний момент – ближайший советник императора. Мальчик прислушивается к вам больше, чем к кому-либо другому. Если не вы, то кто?

Гинце посмотрел мне прямо в глаза. И тут произошло нечто совершенно неожиданное – профессор поднял правую руку и перекрестился. Медленно, истово, как делают глубоко верующие люди.

– Клянусь вам, Александр Иванович! Клянусь Господом Богом, наукой, памятью о нашей дружбе – я не только не советовал такого Его Величеству, я вообще не знал ни о совете, ни тем более о вражеских флотах! Это известие для меня такой же шок, как и для вас!

Я молча смотрел на профессора. Гинце, убежденный атеист и материалист, человек, который всю жизнь верил только в науку и логику, крестится и клянется всем святым? Это было настолько невероятно, настолько не в его характере, что… что могло означать только одно. Либо нейрочип полностью переформатировал его личность, либо профессор говорит правду и действительно потрясен до глубины души.