На грани

Саида Халлид

На грани

ПРОЛОГ

Тишина. Она больше не казалась редкостью. Она стала нормой.

Тишина на площадках, где раньше звенел детский смех.

Тишина в школах, чьи двери давно заколочены.

Тишина в городах, наполненных звуками каблуков,

музыки, витрин – но не дыхания жизни.

Города всё ещё были полны людей.

Они шли по улицам, как по подиуму. Красивые. Идеальные.

Молодые телом, отполированные до блеска.

Мужчины и женщины – как из рекламных роликов.

Улыбки. Уход за собой. Новые бренды.

Мода, диеты, процедуры, биохакинг.

Но за этой глянцевой оболочкой – пустота.

Каждому из них было сто. Или чуть меньше. Или чуть больше.

Но все они выглядели на тридцать. Потому что научились сохранять молодость.

Сначала это казалось чудом. Потом стало проклятием.

Когда исчезли дети – никто сразу не запаниковал.

Это было удобно. Никто не кричал в самолётах. Никто не мешал на ужинах.

Больше не нужно было строить школы, придумывать детские товары, жертвовать телом ради беременности.

Но потом пришло осознание.

Не осталось младенцев.

Не осталось беременных женщин.

Не осталось ни одного человека, способного родить новую жизнь.

Человечество – вымерло, не заметив своей смерти.

ЧАСТЬ I. ЗАБВЕНИЕ

Глава 1. Мир без младенцев

Когда исчезли дети —

мы поняли, что исчезла жизнь.

Город сиял. Улицы были вычищены до блеска, фасады зеркальных зданий отражали безупречно отлаженное настоящее. Люди выглядели, как модели из рекламных кампаний: идеальная осанка, безупречная кожа, густые волосы, вены – только на анатомических иллюстрациях.

Красота была нормой. Старость – вымершим мифом.

В центре города, в ресторане на крыше самого высокого здания, звучал смех. За огромным круглым столом, окружённым голографическими свечами, праздновали день рождения.

– Сто! – раздалось. – Сто лет!

Девушка с серебристо-белыми волосами задорно задула свечи на искусственном торте. Её лицо сияло – гладкое, юное, как у двадцатипятилетней. Она встала, поклонилась гостям, и те подняли бокалы.

– За тебя, Лина! – прозвучало.

Рядом стояла другая женщина. Абсолютно похожая. Та же линия подбородка. Те же глаза. Как отражение в зеркале.

Одна из гостей наклонилась и спросила:

– Почему ты не задула свечи вместе с ней? Вы ведь, наверное, близнецы?

Девушка улыбнулась одними уголками губ.

– Нет. Это моя мама, – спокойно ответила она. – Ей сто. А мне только пятьдесят. Я – официально самая молодая жительница Земли.

– Что?! – удивилась та. – Но вы как сёстры!

– Такое бывает, – сказала Лея. – Когда твоя мать – владелица самой крупной клиники по омоложению на планете.

Лея была не просто дочерью столетней красавицы. Вместе с матерью они управляли клиникой Nova Genis – учреждением, которое помогло миллионам сохранить молодость, но никому – продолжить род. Бизнес их семьи процветал даже тогда, когда всё остальное вокруг медленно умирало.

Отец Леи и муж Лины – мэр города.

Внезапно в помещении зазвучал голос мэра. Он поднялся со своего места – высокий, стройный, с густыми чёрными волосами и взглядом, привыкшим к власти.

Он только что произнёс тост – и теперь встал перед гостями снова, держа в руках голографический микрофон:

– Я благодарю вас за то, что вы здесь. Сегодня мы не просто празднуем юбилей моей любимой жены. Сегодня мы – символ надежды. Мы – элита!

– Я хочу напомнить, – сказал он, – что сегодня вступает в силу новый указ. Любой гражданин, готовый сдать свой биоматериал для экстренной репродуктивной программы, получит от правительства один миллион долларов, но при одном условии.

Он сделал паузу. И продолжил уже тише:

– Мы знаем, что детей больше нет. Мы знаем, что все, кто рождён в инкубаторах последних поколений, стерильны. Но мы не сдаёмся.

Шум в зале утих. Гости замерли.

– По распоряжению Совета, каждому, чей биоматериал пройдёт генетическую проверку и окажется жизнеспособным – то есть сможет стать живым эмбрионом – будет выплачен бонус: один миллион долларов.

Он поднял бокал.

– Мы ищем семя новой жизни. И, быть может, оно среди нас.

– Это не просто щедрый жест, – продолжил он. – Это наш последний шанс. Мы не можем больше закрывать глаза. В мире не осталось детей. Сады – закрыты. Школы – пустуют. Даже инкубаторы молчат. Мы столкнулись с кризисом, который касается каждого из нас.

Лея посмотрела на мать. Та стояла молча, глядя в бокал с золотистой жидкостью, будто что-то знала. Но через мгновение выражение красивого лица Лины стало полностью безразличным! Она перестала слушать и занялась привычным делом – она начала загружать фотоотчёт в соцсеть ИнстаВселенная, подбирая фильтры и лайф-коды.

Лея, пожав плечами, взглянула на свои черты в зеркале, встроенном в поверхность стола. Она была копией матери. Но только внешне.

Внутри – пустота.

Лея не интересовалась лайками. Она интересовалась продлением молодости. Будто боялась, что после смерти – исчезнет. Ведь у неё нет того, что было у людей прошлых эпох: бессмертной души.

В ресторане звучала музыка. Мир жил.

Но в этом сиянии не было ни одной живой эмоции. Ни радости, ни боли. Все знали: рожать больше никто не может. И, главное – никто не хочет.

Мэр продолжил:

– За последние десятилетия на свет не появился ни один младенец, способный к воспроизводству. Все наши клоны – стерильны. Все попытки – тщетны. И если кто-то из вас, или ваших знакомых, всё ещё хранит генетический материал – пригодный и чистый – вы обязаны дать нам знать.

Он замолчал. Зал аплодировал, но это были аплодисменты из вежливости.

Люди пили, ели, улыбались. Но за стеклянными окнами, сквозь сияющие огни города, стояла другая тишина.

Тишина мира, где больше не звучит детский смех.

Глава 2. Лаборатория жизни

В другом конце города, среди огней и рекламных голограмм, светилось только одно здание. Остальные давно погрузились в ночное безмолвие. Но внутри этой лаборатории не гас свет уже много лет. Высоко над землёй, в куполе из прозрачного стекла, светилась Лаборатория Жизни – единственное на планете место, где всё ещё пытались вернуть человечеству будущее.

София, высокая женщина с идеально гладкой кожей и пронзительным взглядом, в который давно не заглядывали дети, сидела перед экраном. Её пальцы уверенно бегали по панели – снова и снова. Ещё одна попытка. Ещё один протокол. Ещё одна пустая надежда.

– Стоп. Проба отклонена, – глухо произнес искусственный интеллект, встроенный в монитор.

– Пятая… уже сегодня? – устало переспросил Марк, её муж. Он подошёл ближе, держа в руках чашку с синтетическим кофе. – Я думал, ты отдохнёшь хоть час.

София не ответила. Лишь провела рукой по волосам, заправляя их за ухо. Им обоим было по сто двадцать. Но тела их выглядели на тридцать пять. Улыбки – только на фото. Внутри них жили десятилетия попыток, разочарований, наблюдений за тем, как школы превращаются в музеи.

Марк стоял у голографической панели. Его руки дрожали – не от возраста, а от бессилия. Очередной эмбрион – двадцать восьмой за последние два месяца – снова оказался нежизнеспособным. Молекулярные связи распадались уже на третьем этапе.

– Мы не можем использовать больше ни одного образца. Все доноры – бесплодны, – сказала она наконец. – Ни одной яйцеклетки, ни одной сперматозоидной цепочки, пригодной к делению. Всё – стерильно. Даже генная реанимация бессильна.

– Ты знаешь, как это началось, – тихо произнёс Марк. – Когда женщины отказались рожать. Когда страх старения стал больше любви. Когда тела стали ценнее душ.

София сидела рядом, сжав пальцы в замок, глядя в микроскоп. Тишина между ними была не пустотой, а безмолвным согласием. Они не спорили. Им больше не на что было спорить.

– Всё начинается с выбора, – тихо сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Женщины когда-то выбрали красоту вместо жизни. Мы все выбрали молодость вместо продолжения рода.

– Не мы, – ответил Марк, чуть срываясь. – Мы тогда были детьми. Нас уже родили в стекле.

Марк подошёл к центральной панели и коснулся сенсорного стекла. На нём загорелись голограммы: сводки с заседаний ООН, заявления мировых лидеров, панические отчёты. Красной строкой шёл заголовок: «Человечество потеряло способность к воспроизведению».

– Мы знали, что это возможно, – продолжил он. – Нас ведь выращивали в инкубаторах. Но никто не мог предположить, что с исчезновением любви к жизни исчезнет и сама жизнь.

Он прошёлся по лаборатории. Полки, наполненные биокапсулами. Инкубаторы, которые больше не грели никого. Роботы, которые стерильно стерегли пустоту.

– В погоне за вечной молодостью мы забыли, что старение – это знак того, что жизнь продолжается. А не болезнь, которую надо лечить, – добавил он, остановившись у окна.

Снаружи, за стеклом, сиял город. Совершенный. Безупречный. Мёртвый.

– Почему не получается? – выдохнула София. – Мы взяли самый чистый биоматериал, активировали цепочку генов, добавили питательный коктейль из двадцати двух аминокислот…

– Чего-то не хватает , – почти шепотом сказал Марк. – Мы создаём оболочки. Без жизни внутри.

София подняла на него взгляд. И впервые за долгое время – в её глазах появилась боль.

В этот момент на голографическом табло вспыхнул сигнал: Сбой в матрице. ДНК несовместима с жизнью.

Марк ударил по панели.

София встала и подошла ближе. Коснулась плеча мужа.

– Мы не можем сдаться. Мы – последние, кто пытается.

– А если не мы? – прошептал он. – А если где-то… есть кто-то, кто всё ещё может принести жизнь?

София сжала его руку. В её груди что-то отозвалось. Ещё не мысль. Ещё не образ. Но предчувствие.

Словно где-то, за пределами логики и науки, к ним уже шёл ответ.

София закрыла глаза. Перед ней всё чаще всплывало одно и то же лицо – девочка. Светлая, смеющаяся. Не картинка. Не воспоминание. Что-то большее.

– Марк… – вдруг тихо произнесла она. – А если… новый эмбрион невозможен не из-за клеток?

– Что ты имеешь в виду?

Она посмотрела ему в глаза.

– А если дело не в биологии? А если жизнь не начинается с ДНК… а с души?

– А если душа больше не хочет рождаться здесь? – спросила она. – А если мы сделали этот мир настолько искусственным, что для настоящей жизни здесь просто нет места?

Глава 3. Последний сад

Утро наступало на город без опозданий. Летающие такси скользили между стеклянными фасадами, вывески мягко светились, освещая безупречно ухоженные улицы. Город выглядел живым, но в нём не было жизни. Ни смеха, ни плача, ни детских голосов.

Марк и София шли по тротуару, молча, каждый в своих мыслях.

– Никто больше не мечтает, – тихо произнесла София. – Только цели, задачи, эффективность… Но не мечты.

– А зачем мечты, если всё можно купить или продлить? – ответил Марк с иронией. – Красота – бесконечна, старости нет, болезнь побеждена. Но знаешь, что по-настоящему исчезло?

Он посмотрел на жену. Она кивнула.

– Жизнь, – сказала она. – Настоящая. Своевольная, непредсказуемая, живая.

По пути в старый район они прошли мимо частных клиник, где вывески предлагали последние методы «омоложения без возраста». В витринах магазинов – витамины, биодобавки, безупречные тела манекенов, зеркально отражавшиеся в глазах прохожих.

– Иногда мне кажется, что мы все боимся умереть не из-за смерти, а потому что вдруг обнаружим: мы ничего не прожили, – тихо сказала София.

Перед ними выросло здание детского сада – опустевшее, обветшавшее, но всё ещё стоящее. Его фасад покрывали выцветшие рисунки и лозунг, когда-то сиявший золотом: «Дети – будущее планеты!»

У ворот стояла Лина. В строгом светлом пальто, она выглядела, как всегда, безупречно. Но в глазах была тоска.

– Вы тоже сюда? – спросила она, заметив супругов.

София кивнула. – Интересно было увидеть… хоть что-то живое из прошлого.

Лина повернулась к зданию, глядя сквозь него, будто видела совсем другое время.

– Я когда-то водила сюда Лею. Ей было три года. Её любимое место было под яблоней. Мы всегда собирали яблоки, и она любила делиться ими с других детьми. Мне казалось, это никогда не закончится… – она замолчала. – Теперь я знаю, что у меня никогда не будет внуков.

Тишину нарушил скрип калитки. Изнутри вышел мужчина – крепкий, с сединой у висков, в форме охранника.

– Доброе утро, – сказал он, и его голос был тёплым, живым.

– Вы охраняете это место? – удивлённо спросил Марк.

– Уже сто лет, – кивнул мужчина. – Я – Енок.

– Почему вы остались? – спросила София.

Енок помолчал. Его взгляд упал на яблоню во дворе.

– Её звали Аделина. Она была основательницей сада. Не могла иметь своих детей… Болезнь. Но она говорила: «Я не обязана быть матерью, чтобы быть любовью».

Он сделал шаг вперёд, медленно.

– Когда дети исчезли, сад опустел. Она поняла, что её миссия завершена. И однажды сказала: «Я ухожу, но оставлю свой свет здесь». Я похоронил её под той самой яблоней. И остался. Жду. Не знаю чего. Может быть, звука шагов. Может, смеха…

Трое слушали, не перебивая. В этот момент всё вокруг будто замерло. Только ветер шевелил листву на дереве.

– Надежда не умирает, – сказал Енок. – Даже если дети исчезли. Я верю, однажды дверь снова откроется.

– В современном мире брак считается устаревшей формой существования. Его называют клеткой, тюрьмой, чем-то, что ограничивает личную свободу. —вдруг заговорила Лина. – Если люди нашего поколения ещё могли создавать пары – пусть даже без желания рожать детей, и заказывали их в лабораториях, – то теперь те, кто рождён в инкубаторах, просто не понимают, что значит любить или быть в союзе. Как моя дочь, Лея! Мы с ее отцом сделали все, чтобы поселить в ней семейные ценности. Но она совершено индифферентна к подобного рода взаимодействиям!

Да и вообще, почти все люди на Земле одиноки. Люди больше не страдают от любви, но и не радуются ей с той искренностью, которая была, когда на Земле рождались дети.

Марк сжал руку Софии. Та снова почувствовала – в груди болит. Болит по-настоящему.

– Когда исчезли дети, мы потеряли не только будущее, – тихо сказала она, глядя в заколоченные окна детского сада . – Мы забыли, каково это – чувствовать.

Марк, её муж, кивнул И добавил – Мы хотим жить вечно, но боимся по-настоящему жить, . – Мы хотим молодости, но отвергли любовь. Мы победили старение, но потеряли смысл!

Лина вспомнила, как звучал детский смех. Когда-то он наполнял этот двор, парки, дома. Сегодня – полная тишина.

– Знаете, – прошептала София, – мне кажется, даже небо стало тише. Будто ждёт…

– Да. Сейчас никто не создает семью, – продолжил Марк. – Все считают брак адом. Тюрьмой. Люди боятся даже думать о близости. Те, кто были рождены естественным путём, ещё как-то могли создавать пары, хотя и не хотели рожать сами. Но те, кто родился в инкубаторах… они просто не умеют любить.

– Почти все – одиноки, – кивнула София. – Остались только однополые союзы. Не из страсти, не из любви – из практичности. Потому что так проще. Из жизни ушла гармония. Баланс нарушен.

Енок посмотрел на яблоню, которая больше не плодоносила. В его взгляде было что-то глубокое. В его взгляде жила память о той, кого он когда-то любил.

– Она верила в чудо, – сказал он. – Я тоже верю. Пока жива память, пока есть любовь – есть надежда.

София прикоснулась к коре дерева.

– Спасибо, что остались.

Марк взял её за руку. И вдруг стало понятно: то, что они ищут, – не просто эмбрион. Не просто биологическое продолжение. Они ищут жизнь, которую можно почувствовать. Любовь, которую можно передать. Душу, которую нельзя создать в пробирке. Последний сад ещё не закрыл свои двери. Здесь все еще живет надежда! Здесь осталась душа Аделины.

Глава 4. Тайный эксперимент

В лаборатории царила напряжённая тишина. Марк и София стояли перед стеклянной капсулой, в которой вращался нестабильный эмбрион. Мониторы мигали тревожным жёлтым светом – вероятность сбоя приближалась к критической.

– Это наш последний шанс, – тихо сказала София, наблюдая за биологическим вихрем. – Мы использовали нестабильные клетки. Это может закончиться катастрофой.

– Или рождением новой жизни, – ответил Марк. – Мы должны были попробовать. Но… – он опустил взгляд. – Может, мы перешли границу.

– Какую границу? Этики? – София с горечью усмехнулась. – На Земле больше никто не рождается. Мы ведём не эксперимент. Мы ведём сражение.

За стеклянными стенами бушевал ветер. Это делало тишину внутри самой лаборатории еще более звенящей. Только изредка раздавались звуки работающего оборудования. На мониторе пульсировал слабый импульс: новая попытка создания эмбриона из нестабильных клеток.

– Это последний, – прошептала София, не отрывая взгляда от экрана. – Если снова ничего не выйдет…

– Тогда мы останемся наедине с пустотой, – тихо ответил Марк. – Но, ты права, мы не можем сдаться..

София повернулась к нему.

– Ты всё ещё думаешь, что душу можно вернуть в клетку?

Марк вздохнул.

Дверь открылась резко, нарушив тишину. Вошёл мэр. Его идеально выглаженный костюм, ровная осанка и пронзительный взгляд выдавали в нём власть. Он смотрел на них, как на последнюю надежду.

– Новости? – коротко спросил он.

София покачала головой. – Пока ничего. Эмбрион нестабилен. Сбой может произойти в любой момент.

– Тогда пробуйте снова. Всё. Что. Угодно. – Его голос дрожал, но он не позволял себе эмоций. – Мы уже десятки лет живём без новых рождений. Нас всё меньше. И всё меньше настоящих… людей.

Марк и София переглянулись.

– Мы пробовали нестабильные клетки. Результат пока непредсказуемый, – сказал Марк.

– Пробуйте всё, – перебил мэр. – Нет времени на сомнения. Всё человечество под угрозой.

***

Тем временем в клинике омоложения Лея принимала очередную пациентку. Женщина, в отличие от остальных идеально выглядящих клиентов, выглядела слишком … живой. На её лице были морщины. Кожа потускнела. Взгляд был уставшим. На фоне идеальных посетителей она казалась пришелицей из прошлого.

– У вас… необычное состояние, – заметила Лея, сканируя её лицо.

– Я старею, – спокойно ответила женщина. – Лекарства больше не помогают. Клетки не обновляются. Я чувствую, как старость догоняет меня. Я не вынесу этого. Я хочу уйти. Навсегда. Я хочу оформить эвтаназию.

Лея молча открыла форму на экране. – Эвтаназия. Вариант B. Вас кремировать?

– Да. Пусть тело исчезнет. Бессмысленно оставлять пепел.

– Понимаю, – ровно ответила Лея. – Записано.

На ее идеальном лице не было ни тени сочувствия. Она не вздрогнула. Не отвела глаза. Не произнесла слова поддержки. Ни капли эмоций. . Только безупречная работа по протоколу.

Когда пациентка ушла, Лина вошла в кабинет дочери. Её глаза были полны боли.

– Ты не чувствуешь… ничего?

Лея быстро ввела данные и нажала «Подтвердить». Её лицо осталось неподвижным, как будто речь шла не о жизни человека, а о неисправной детали.

– Это просто решение. Старость – неэффективна, – ответила Лея без выражения.

– Лея…а если бы это была я, ты бы так же отреагировала? —Лина знала ответ, но все же решила спросить, —Скажи ты никогда не хотела семью? Детей?

– Зачем? Чтобы передать кому-то свои гены? Или для стакана воды? Мне это не нужно. Я собираюсь жить вечно, – ответила Лея, не отрываясь от экрана.

Лина замолчала. Она чувствовала что-то, что не могла даже сформулировать.. Перед ней – ее собственная точная копия. Но только внешне. Внутри… внутри – только тишина. Лина отвернулась. Слёзы подступили к глазам. Перед ней была её дочь. И одновременно – никто.

В лаборатории стояла звенящая тишина. Мониторы больше не мигали. Эмбрион, созданный из нестабильных клеток, развалился в структуре. Сбой был фатальным.

София сидела, сжав виски ладонями. Казалось, она пыталась удержать от распада не только себя – но и саму надежду.

– Всё. Конец, – прошептала она. – Мы не просто потерпели неудачу. Мы… подошли к краю.

Марк молчал. Он не мог смотреть на неё. На себя. На мир, который они не спасли.

– Может, всё было обречено с самого начала, – выдохнул он. – Мы пытались вернуть душу в то, что душу уже утратило.

Они оба посмотрели на растерянное лицо мэра. Его глаза близ ровно спрашивали «что дальше?…неужели это конец?».

– Это был наш последний шанс, – устало сказала София. – Мы перепробовали всё. Даже… то, что было на грани этики.

Мэр сделал несколько шагов вперёд, будто каждый из них отрывался от земли с усилием.

– Тогда перейдите за грань. Всё человечество – на грани исчезновения. Если есть хоть один способ… любой…

– Мы не можем клонировать душу, – перебил Марк. – Мы можем создать тело. Но не душу. В какой то момент люди подумали, что они Боги. Они захотели не просто управлять реальностью, они захотели создавать эту реальность. —серьезно сказала Марк— Мы слишком далеко зашли. Мы свергли Бога и встали на его место. И сейчас, когда мы понимаем, что зашли в тупик нам даже не к кому обратиться за помощью, нам некому молиться.

Марк замолчал. Мэр впервые выглядел не как властный глава, а как человек, который не понимает, что делать дальше. В его всегда уверенном и надменном взгляде теперь затаился страх. Та часть его сознания, которая все еще имела связь с чем-то большим, с чем-то очень хрупким, возможно с душой сейчас дрожала от испуга.

– Тогда ищите. Неважно где. На этой планете. Внутри себя. В воспоминаниях. В снах. Просто найдите. Найдите то, что нам поможет. Мы должны спасти человечество, мы должны спасти себя.

***

Все люди, рождённые в инкубаторах, были такими. Они не старели, не болели. Но и не любили. Не страдали. Не мечтали. Мир, населённый совершенными оболочками. Без чувств. Без эмоций. Без души.

Глава 5. Сон о девочке

Этой ночью София уснула сразу. Не от усталости тела – от усталости души. Сердце сжалось от того, что они с Марком больше ничего не могут сделать. Всё, что можно было попробовать – уже испробовано. Всё, во что можно было верить – поставлено под сомнение. Сон наступил как тишина. Все окутал густой туман. Все формы растворились, исчезли. Из пустоты вдруг начали появляться сначала звуки. Это был щебет птиц. Постепенно начали возникать формы. Пока София наконец не обнаружила себя стоящей посреди огромного зеленого весеннего сада. Цветущего и благоухающего как будто это был рай.

Она стояла в том самом саду того самого детского сада. Только это уже был не заброшенный участок. Этот был уголком жизни. Он залит мягким светом. Воздух был тёплый и прозрачный, как в детстве. Если только кто-то мог вспомнить свое детство. Те давно забытый ощущения. Легкость. Безмятежность. Любопытство. На деревьях – яблоки, не пластиково-гладкие, а настоящие, с вмятинками и запахом лета. И пение птиц. Звуки жизни. В каждом уголке что-то происходило. Райские птицы невероятно красивых цветов летали с ветки на ветку. Жужжали насекомые. Софии даже показалось, что в кустах прячется семья кроликов, а на верхушке яблони сидела и с любопытством смотрела прямо на нее живая белка. София видела белок только в зоопарках.

И вдруг раздался смех.

Она повернулась. В самом центре сада стояла девочка. Маленькая. Светлая. С большими глазами, в которых жила Вселенная. Её волосы слегка завивались, платье было простым. Она улыбалась так, будто знала Софию всю жизнь.

– Кто ты? – прошептала София, хотя губы не двигались.

Девочка подошла ближе. Без страха. Как будто их связывало нечто необъяснимое.эта связь была очевидной и в то же время неуловимой.

– Ты знала меня раньше, – сказала она. – Просто забыла.

София ощутила, как сжалось сердце. Словно что-то внутри неё откликнулось. Старое. Родное. Забытое.

– Это сон? – спросила она.

– Это встреча, – ответила девочка. – Я пришла напомнить тебе о жизни.

– Ты… настоящая?

Девочка кивнула и улыбнулась глядя не просто в глаза, а в самое сердце. И в тот момент София почувствовала – не разумом, не логикой, а душой – что это правда.

– Тебя зовут… – начала она.

– Ева, – звонко сказала девочка. – Моё имя – начало.

София сделала шаг к ней, но всё вдруг стало расплываться. Сад исчезал. Свет тускнел. София пыталась удержать реальность, которая буквально растворилась. Начали исчезать звуки. Она перестала слушать пение птиц. Женщина подняла глаза к небу и заметила, что верхушки деревьев начали сливаться с небом, потому что они становятся серыми. Все укутал густой серый туман.