bannerbanner
И в темноте увидеть свет
И в темноте увидеть свет

Полная версия

И в темноте увидеть свет

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 8

Сергей Самохин

И в темноте увидеть свет

Глава 1 – Кто ищет, тот всегда найдет

1.

А если так подумать – по большому счету ничего и не изменилось. Ну нет, всяческих мелких изменений произошло вокруг конечно целое море, да и как им не произойти в такой ситуации, когда устоявшийся веками уклад жизни рушится в одночасье, и продолжает медленно катиться под гору. Но это были всё больше такие, локальные что ли перемены. В основном же, в целиковой картине нового уклада жизни не изменилось ничего: оставшиеся нормальными людьми после катастрофы дальше выживают, бандиты и зараженные этим нормальным стараются с переменным успехом не позволить выжить. Естественным образом понемногу стирается понятие “бандит” – все мы в той или иной степени уже давно бандиты, и таким термином люди скорее автоматически обозначают тех, кто просто не живет с ними рядом и не вписывается в их собственные понятия о справедливости, в тот образ жизни, с помощью которого выживают они сами. Говоря конкретно: так вы называете тех, кто находится в прицеле вашего оружия.

В таких философских размышлениях я сидел в своей комнате в жандармерии Центра, а точнее, в "своем" отделе сопровождения. После глобальной катастрофы, случившийся на Земле в апреле этого года, большая часть человечества заразилась непонятным до сих пор то ли вирусом, то ли ещё чем, и стала гиперагрессивной, потеряв при этом практически начисто инстинкт самосохранения. Оставшиеся люди избрали разные пути выживания, у которых было впрочем и что-то общее: люди объединялись вместе в сообщества и группы. Одни такие объединения занимались тем, что грабили и убивали другие, более слабые такие объединения, тем самым обеспечивая себя ресурсами. Кто-то напротив, старался создать что-то вроде центров уцелевшей цивилизации, со своими правилами, населением, полицией или как вот на итальянском побережье – жандармами, армией и даже своей валютой. Один из таких центров (который бесхитростно так и назывался, Центр) находился в Италии, в местечке Портофино, и именно туда меня занесла судьба в поисках моей жены, с которой мы расстались в самый первый день заражения, и именно там я не смог спасти ее от смерти, в бою с очередной бандой. С тех пор прошло чуть больше двух месяцев, на улице бушевало лето и жара, а я всё пытался работой и дежурствами утолить горечь потери и заполнить ту дыру в самом себе, образовавшуюся когда я стоял на дороге и смотрел на горящий после взрыва автобус, в котором была моя жена, была моя жизнь.

Лагеря выживших, или Базы, как их тут называли, функционировали с различным успехом по слухам практически на всей территории Европы. Глобальной связи так до сих пор и небыло, спутники то ли не функционировали, то ли вообще сошли с орбит, но люди приспособились использовать радио, запускать караваны и курьеров. Эта и подобная логистика разумеется сразу же стала главной золотой жилой для бандитов, за караваны постоянно шли бои, маршруты своих караванов мы старались постоянно менять, переносить внезапно их сроки, численность и назначение. Да, мы добились того, что путешествовать стало немного спокойнее, но потери все равно случались. Как раз охраной и проведением конвоев и занимался отдел сопровождения при жандармерии нашей базы. Меня приняли в этот отдел без проволочек, после того самого памятного боя, когда я пытался защитить свою жену. Не последнюю роль сыграл и тот факт, что за меня замолвил словечко герр Грюнер, оберст-лейтенант немецкой армии, с которым мы познакомились в самом начале заражения, и с которым впоследствии судьба нас удивительным образом сталкивала в самых разных местах. Совсем недавно получил назначение в этот же отдел и Кристиан Мейер, или Джонни, как его все называли – парень, с которым мы познакомились так недавно, а кажется так давно, с которым участвовали и в разведках, и в боях, и на которого я мог положиться, как на себя самого. Он уже полностью восстановился после двойного ранения руки, только отсутствие отстреленного мизинца напоминало ему о той погоне по пути из Австрии как раз сюда, в Портофино.

Заражение, его природу, так до сих пор и не изучили. По крайней мере, такова была официальная версия, в которой я впрочем глубоко сомневался. Выжило достаточно много людей, из них наверняка много ученых, и уж если не противоядие, то хотя бы причину происходящего знали уже наверняка. Какой бы не был я противник теории "власти всё скрывают", но тут вполне резонно предполагал, что именно так всё и обстоит. Официально все признали, что заражение скорее всего дело рук человека, а не природы, по всем базам ходили страшилки о неких машинах, с помощью которых людей переделывают в агрессивных и ничего не боящихся животных, но достоверно никто ничего не знал. Точнее, скорее всего кто-то как раз что-то знал, но в народ такая информация не просачивалась. Легенды оставались легендами, обрастали новыми подробностями, появлялись и вовсе слухи о сверхмутантах с нечеловеческими способностями, и я уже перестал прислушиваться к тому, о чем увлеченно рассказывают в каждой столовой за стаканчиком вина.

После смерти Ани мне долгое время было просто ничего не интересно. Я жил, работал в сопровождении, был готов ездить на каждый выезд, почти без отдыха. И всё это – видя себя как бы со стороны, от третьего лица, как будто ты играешь в компьютерную игру, и в любой момент можешь выключиться, но отчего-то просто продолжаешь играть.

Обо мне заботились, Джонни от меня вообще не отходил, но я этого просто не замечал. Через месяц стал понемногу приходить в себя – время и вправду лечит любые раны, даже такие, от которых, казалось бы, оправиться невозможно. Командир нашего отдела, сеньор Энрике Лаццо, оказался очень понимающим человеком, и судя по всему еще и хорошим психологом. Он сумел меня работой, точнее её интенсивностью, вытащить обратно на этот свет, при этом не угробив. Оглядываясь назад, я наверное должен быть благодарен многим людям Центра за то, что просто не сгинул бесславно, но тут жизнь устроена именно так, что все друг другу благодарны – в конвоях и дежурствах я отрабатывал свое сполна, только потому, что терять мне было совершенно нечего больше. Учитывая то, что на работу в конвое новых людей брали очень осторожно и выборочно (по вполне понятным причинам), да и очередей из желающих не наблюдалось, моя готовность дежурить постоянно пришлась моим товарищам очень кстати.

Недавно наш отдел сопровождения постигла революция: нам выделили новое трехэтажное здание в центре, причем нижний этаж служил офисом, а верхние два – как бы казармой для всего личного состава. Как я уже объяснял, сопровождение постоянно несло потери. Да, серьезных боев случалось немного, но бандиты были не прочь расставить ловушки, выстрелить “просто так” со склона, не надеясь даже на добычу, в общем, вели нормальную партизанскую войну. Из-за такой ситуации в сопровождении на данный момент насчитывалось всего чуть более двадцати человек, из которых я почти всем мог в той или иной степени доверять – слабые сюда не шли, а глупые долго не жили. Наш Центр должен был по идее постоянно расти за счет стекающихся в него беженцев, которых правда по понятным причинам становилось со временем все меньше и меньше. На деле Центр всячески старался поддерживать идею множественных баз, распределяя людей по разным точкам и локациям. Мы находились в постоянном контакте с базой в Сиене, откуда как раз возвращалась Аня в тот злополучный день. Кроме того, мы поддерживали базу около Сан-Ремо, сравнительно новую и ещё достаточно малочисленную. Знали, что есть база на Лазурном побережье Франции, между Ниццей и Каннами, но онa с нами сотрудничать неожиданно отказалась, не объяснив толком причин. В планах руководства было открывать новые базы и поселения, об этом нам регулярно рассказывал синьор Лаццо, но пока планы эти не реализовывались ввиду банального отсутствия сил и средств. Так же всё острее вставала проблема горючего, запасы которого даже немногочисленными выжившими быстро расходовались, а запустить заново заводы и производство бензина пока, насколько я знаю, удалось очень ограниченно и далеко не везде. Топливо становилось своеобразным Клондайком для того, кто его производил и главное – контролировал.

Сегодня я был не на дежурстве, конвой от нас должен был уйти только на следующей неделе, в Сиену. Этот маршрут считался уже достаточно безопасным – мы сами сумели укрепить и максимально обезопасить его, вырубив кустарники и деревья вдоль маршрута, образовав своеобразную полосу отчуждения, и кроме того добились согласия армии патрулировать хотя бы изредка самую опасную часть дороги в этом направлении. Завтра моя смена дежурить внизу, в офисе: говоря реальным языком – скучать в каморке нашего отдела, в надежде что придет новый заказ на срочный конвой. А пока я ждал Джонни, который вот уже второй час сидел в регистратуре Центра, умоляя их сделать ему новую карточку, взамен той, которую он как-то умудрился потерять.

Надо сказать, что в Центре уже устоялась своя система удостоверяющих личность документов: каждому жителю изготавливалась и выдавалась пластиковая карта с фотографией и его данными, которая на территории Центра служила так же и кредитной картой – на нее начислялась зарплата и ей можно было расплатиться за питание и другие немногочисленные услуги. Работа в Центре была обязательной для всех его жителей. Тунеядцев небыло, да и содержать их никто не собирался. Работу находили для всех, от стариков до женщин. И вот именно такую карточку Джонни и умудрился потерять. Мы перерыли вверх дном нашу с ним комнату (верхний этаж делился на двухместные “номера”), но пропажу так и не обнаружили, и Джонни побрел в регистратуру сдаваться.

Вообще же, на зарплату жандарма вполне можно было жить – мне платили семьсот евро в месяц, из них почти двести уходили на квартплату. Обед и ужин в столовой стоили по пять евро, так что деньги даже оставались, благо тратить их тут было почти не на что. Очень дорого стоил разве что бензин да боеприпасы, но в сопровождении мы катались и стреляли на казенный счет. Наша с Джонни “личная” машина, додж рам 1500, в основном стояла на стоянке, отремонтированная и подлатанная местными ремонтниками. Использовали мы ее редко, особо некуда было кататься, да и бензина она “кушала” изрядно.

Явился Джонни примерно через час, как раз к моменту “если не придёт через десять минут, то пойду по своим делам”. Явился он злой и недовольный – новую карточку ему сразу не выдали, заставили писать заявление и объяснительную, потом пригрозили штрафом за потерю, и сказали, что новый документ дадут отчего-то только послезавтра. А до того момента, получается, он становился невыездным. Нет, мы и так никуда выезжать с ним не собирались, но всё равно, непобедимая никаким заражением бюрократия злила Джонни круче всех бандитов вместе взятых.

– 

Нет, ну я не понимаю! Ну потерял я документ, ну я дебил, ладно! Но что сложного сразу мне выдать новый?? – кипел праведным гневом мой напарник. – Даже фиг с ним, со штрафом, но зачем два дня ждать?? Когда заселялись, за полчаса сделали! А сейчас два дня! Просто хрень какая-то!

– 

Джонни, береги нервные клетки, хотя в наше время не столь важно, восстанавливаются они, или нет. Раз так сказали – ничего не попишешь. Сделают тебе послезавтра новый документ. И где ты его умудрился потерять?

– 

Да я не знаю! Не мог я его потерять, вообще! Всегда со мной был, в сумке.

Джонни таскал на себе небольшую сумку через плечо, где у него было удостоверение, ключи, складной нож, и ещё много всякой нужной и ненужной ерунды. Эту сумку, надо сказать, он постоянно оставлял где попало – порой в столовой, порой на работе, порой чуть ли не на улице. Воровства в Центре почти что и не было, карались внутренние преступления быстро и жестоко, да и воровать из сумки было нечего – карточку сразу заблокировали, а вычислить того, кто постарался бы снять с нее деньги, не составило бы никакого труда – население Центра немногим превышало три тысячи человек. Потому, теоретически, любой человек мог бы достать из сумки Джонни что угодно. А вот практически в такое верилось действительно с трудом, потому что – а зачем? Я был лично уверен, что Джонни просто карточку потерял, потому в глубине души у меня была мысль “а вот так и надо, будешь повнимательнее за вещами глядеть”, но эту мысль я старательно от Джонни маскировал.

– 

Какие планы на сегодня у тебя? – я попытался снизить градус кипения.

– 

Планы? – рассеянно глянула на меня жертва бюрократов. – Никаких. А что?

– 

Я хочу заскочить к Фрателло, в гараж. Меня сегодня утром на улице остановил Паоло, ну пацан который нашу машину чинил, и сказал, что у них есть вроде бы очень похожее лобовое стекло, надо посмотреть, встанет ли оно к нам.

Лобовое стекло нашего доджа по нашему приезду на базу вызывало желание перекреститься даже у атеистов. Нам пришлось проехать через обстрел, аварию, удары кирпичей и падающие тела по пути в Портофино. Я сам до сих пор в шоке от двух вещей: как мы вообще до сюда доехали, и каким образом Паоло и сам синьор Фрателло сумели из нашей изуродованной машины собрать обратно додж рам. Ремонт тогда мы оплатили с Джонни вместе, отдав почти все наши первые виртуальные деньги, выданные нам на обустройство в Центре. А вот лобовое стекло до сих пор было просто заклеено, что сильно затрудняло обзор через него. Новая “лобовуха” была бы нам не то что кстати, она была нам очень даже нужна, и я готов был потратить на нее все свои сбережения. Машиной я очень дорожил, несколько раз мне поступали по поводу продажи машины очень соблазнительные предложения, причем как минимум в половине случаев – от самого синьора Фрателло, но я был как кремень. Даже стал бояться, что машину угонят, подумывал о какой-то сигнализации.

– 

Нет проблем, давай сходим. Всё равно я бомж сегодня и завтра. Даже не поесть, блин!

– 

Джонни, ну вот честно – нашел о чем беспокоиться. Поешь нормально, я заплачу за тебя, потом рассчитаемся.

– 

Нет, а вот если бы я был один, без друзей? Ложись и помирай, что ли?

– 

Уверен, что выход бы нашелся. Всё, хватит ныть, пошли поедим как раз, а потом заедем к Фрателло. Уже третий час, между прочим.

В столовой нас знали – мы почти всегда обедали и ужинали тут, совсем недалеко от нашего места работы и проживания. Конечно, все столовые (а их было уже шесть штук в Центре), задуманные поначалу как абсолютно одинаковые, стали со временем приобретать оттенки и отличия, и соответственно – свой круг завсегдатаев. У нас, например, считалась “полицейская” столовая. В народе стали так и говорить – пошли пожрем к ментам. Почти все жандармы, чьё здание располагалось неподалеку от нашего нового, обедали тут. Несмотря на то, что жили жандармы кто где, не так как мы – в одном здании, но ужинали они все отчего-то тут. Так же и наш отдел питался практически без исключений тут.

Владелец этой столовой был немец, единственный немец из шефов всех столовых: в остальных заправляли исключительно итальянцы. Причем немец не здешний, он был хорошим поваром еще до катастрофы, попал сюда как простой беженец одним из первых, и почти сразу стал сначала работником, а потом и управляющим столовой. Готовил с тех самых пор он сам, лично, правда пришлось скоро на помощь нанять еще двух поварят, да пару человек на обслугу: сам он просто не справлялся с таким количеством еды и посетителей.

– 

Добрый день. Нам два обеда, пожалуйста, и по стаканчику виски с водой. – я заказал сразу с порога, выискивая глазами столик поуютнее. Несмотря на необеденное уже вроде время, народу в столовой было много.

– 

Ого, виски. С чего бы? – Джонни заинтересованно глянул на меня. К обеду подавали по полстаканчика красного вина порой, но за крепкий алкоголь надо было платить отдельно, и платить немало. Поставки виски из Америки и Шотландии очевидно прекратились.

– 

Хочу тебе настроение улучшить просто. А то ты сейчас взорвешься.

– 

Аааа! Идея неплохая, возможно у тебя получится! – взбодрился мой напарник.

Мы уселись внутри, в тени, у распахнутого окна – на улице было точно не менее тридцати градусов тепла, и даже близость моря никак не освежала. Обед принес какой-то неприветливый парень, очень быстро. Раньше я этого работника вроде не видел, скорее всего из новеньких. Насколько я слышал, примерно три дня назад в Центр влилась большая группа выживших, около тридцати человек. Они вроде бы все время после заражения жили высоко в горах, но бандиты понемногу выкурили их и оттуда, и “горцы” пришли к нам. Они даже по итальянски говорили на каком-то диалекте, а на других языках не говорили вовсе. Ну и ладно, главное, чтобы польза от них была.

За обедом Джонни оттаял, и уже сиял своей извечной улыбкой. Разговор особо не клеился, даже говорить в жару было лень. Да и о чем говорить, когда мы и так почти все свое время проводим вместе, хоть уже однополый брак оформляй. Мы перебросились парой фраз ни о чем, пообсуждали проходящих мимо людей, потом встали и лениво отправились к машине. Любые активные движения заставляли меня потеть, потому я старался двигаться как можно медленнее, выбирая теневой маршрут там, где это было возможно. Машина наша стояла на стоянке недалеко от нашего “офиса”, но это недалеко в нормальную погоду, а в жару показалось, что брели сутки по пустыне. Как я ни старался не вспотеть, но всё равно вспотел, черт. В машине заработал кондиционер, пусть и не сразу, но достаточно быстро охладив нас. И наплевать на повышенный расход бензина, иначе в темной машине, постоявшей на солнце, можно было бы просто изжариться. До гаража Фрателло мы доехали уже в остывшем состоянии, даже выходить снова на жару не хотелось.

Самого синьора Фрателло на месте не оказалось, но Паоло был в курсе дел, и сразу повел нас вглубь темного ангара, где они из старых покореженных машин делали старые, но чуть менее покореженные машины. Справедливости ради надо сказать, что работали они вполне сносно, и благодаря им машины сохраняли возможность быть на ходу даже тогда, когда по их внешнему виду такое и предположить было нельзя. В руки Фрателло недавно попало целое лобовое стекло от Тойота Тундра, автомобиля, очень похожего на наш додж. И судя по тому, как даже в полумраке ангара блестели глаза Паоло, стекло это было сделано из чистого венецианского хрусталя. Внутренне вздохнув в предвкушении торга, я начал разговор. Минут через десять мы договорились приобрести это стекло за семьдесят евро. Паоло ушел чуть не в слезах от нашего грабежа, я же был уверен что переплатил минимум вдвое – ну не умею я торговаться! Окей, без стекла нам никак, потому я сразу оплатил карточкой сумму, оставил машину до завтра в ангаре, и мы пешком потопали обратно в сторону своих квартир. Изначально мы с Джонни поселились в разных домах, правда недалеко друг от друга, в квартирах, но теперь, когда сопровождению передали целое здание и из него сделали общежитие, надо было переезжать, освобождая квартиры. Момент был как раз промежуточный – за квартиры мы платили вперед, потому вроде ещё числились там, но могли уже и жить в нашем корпусе, в котором мы с Джонни сразу взяли большую “комнату” на двоих. И если я уже почти полностью переехал, то Джонни тянул до последнего, причем совершенно без видимых на то причин, просто ему было лень.

– 

Что теперь? – Джонни более-менее хорошо переносил жару, потому шагал легко, пытаясь “разогнать” меня.

– 

Да вроде всё на сегодня, из дел. Все дела сделал. – я сказал и задумался. В голове вертелось что-то, но я совершенно не мог вспомнить, что именно. Что-то было…

– 

Домой? Ты завтра дежуришь?

– 

Да, завтра дежурю. А сейчас можно было бы наверное пойти искупаться. – совершенно неожиданно для самого себя предложил я.

– 

Я в общем и целом любил воду, но мне было все время как-то не с руки идти к морю и там купаться, хотя идти от нашего квартала было всего минут пятнадцать. Как-то привык я уже греть воду, и мыться так – холодная вода в ванной комнате циркулировала. А в моей уже почти бывшей квартире была даже ванна, не просто душ. Аня в свое время выбирала… После ее смерти я был уверен, что не смогу жить в этой квартире, которую выбрала и начала обустраивать моя жена, но оказалось, что наоборот, я не мог себе представить, что окончательно съеду отсюда. Невыносимая грусть сменилась грустью тихой, терпимой. Время, как я уже и говорил, лечит.

– 

Неожиданно слышать такое от тебя! Пошли, конечно! – Джонни воодушевился. – Только мне надо домой зайти, за плавками и полотенцем.

– 

Ну так по пути же, пошли, конечно. Когда ты уже переедешь, чтоб не бегать туда-сюда?

– 

Не знаю, ещё есть время.

– 

Ну да, ну да – ещё целых три дня. А потом будешь бегать весь в мыле.

До моего дома шли небыстро, но как-то все же добрались, не растаяв от неумолимого солнца. У подъезда распрощались, договорившись встретиться внизу через десять минут. Автоматом проверил почтовый ящик – служба курьеров начала набирать свои обороты примерно месяц назад, и сразу начала нагружаться рекламой: малый бизнес почувствовал открывшиеся в нашей реальности неограниченные возможности нового уклада жизни, власть его поддержала, и в городе начали плодиться мастерские, парикмахерские, клубы по интересам и даже массажные салоны, которые особо впрочем даже и не маскировали свою истинную деятельность. Власть брала со всех бизнесменов свою “долю” в размере двадцати процентов от прибыли, и не трогала их, если люди не жаловались. Пока все шло замечательно, вроде все были довольны, но население Центра в несколько тысяч человек явно было недостаточным для здоровой конкуренции, потому я с вялым интересом пытался угадать, что же будет дальше.

В ящике оказался ожидаемый рекламный листок очередного салона красоты (ага, куда мне уж красивее-то!), и неожиданный небольшой конверт безо всякой подписи, только с моим адресом и фамилией, написанными от руки. Конверт меня неприятно заинтересовал – не люблю я таких сюрпризов. Повертел его в руках, пока поднимался к себе на третий этаж. Дома сразу разулся, с удовольствием босиком прошлепал в гостинную, которая находилась на “теневой” стороне дома: местные считали это недостатком, я же, любящий прохладу, считал несомненным достоинством. В гостинной плюхнулся на небольшой диванчик неопределяемого оттенка серого, и вскрыл конверт. В нем был всего один листок, сложенный вчетверо, нехарактерно ни для дружеского письма, ни для деловой повестки. На листе шариковой ручкой на скверном английском было написано: “Хочу поговорить насчет смерти вашей жены. Тема очень актуальная сейчас. Я знаю, что было в том автобусе. В городе говорить плохая идея, буду ждать вас завтра, 4 июля, в десять утра на заправке в двух км в сторону Генуи – вы знаете это место. Луиджи.”

Луиджи. Вот он у меня и крутился в голове! Это тот самый боец из сопровождения, уже правда бывший боец, которого я тогда по сути спас около автобуса, в котором погибла Аня. Его ранения ноги оказались не смертельными, но сделали его инвалидом на всю жизнь – ходил он еле-еле, по моему до сих пор с палочкой. Я про него и думать забыл, но через какое-то время после того случая он сам нашел меня, как только выписался из больницы. Я рассеянно выслушал его благодарности – он считал, что без меня его бы убили, и наверное так оно и было бы, но мне было тогда всё равно. Он ещё о чем-то хотел поговорить, но я его не слушал, о чем честно ему и сказал. Тогда мы так и расстались, а вот примерно неделю назад…

2.

примерно неделю назад


Дежурство – самое отвратительное, что может быть. Дежурить – это значит опять быть наедине против своих мыслей. Не со своими мыслями, а именно против. Иногда заходили наши ребята, вон Штефан сидел, писал отчет о его последнем конвое, который прошел – редкое исключение – без приключений. Мария забежала, поздоровалась, и убежала наверх, к себе. Её конвой уйдет послезавтра, далеко, во Францию. Её вот взяли, а меня нет, несмотря на то, что я лично просил Энрике меня туда поставить. Он ведь специально отказал, боится, что я сломаюсь, только он не понимает, что я уже сломан. Меня обещали поставить в конвой только либо на следующей неделе, либо вообще через неделю, когда пойдет колонна на Сиену. Две недели против собственных мыслей – что может быть хуже этого?

Вошедшего курьера я встретил тем не менее улыбкой. Курьер – это всегда хоть что-то, что заставит мысли отступить. И хорошо бы, чтобы было что-то дельное. Тогда вообще может быть, что день будет спасен.

На страницу:
1 из 8