Полная версия
Теневия. Зов мрачной судьбы
Алья Лаваль
Теневия. Зов мрачной судьбы
ПРОЛОГ
Я не знаю, когда это закончится. Когда мне придется вернуться обратно. Голова идет кругом. Страшно выходить из дома и страшно оставаться одной. Страшно смотреть в зеркало и страшно оборачиваться.
Страшно, что он вернется за мной.
Недавно мне показалось, что я столкнулась с ним. Не знаю, было ли это явью или плодом моего истощенного разума. Утренний туман повис в воздухе, и вялые люди медленным потоком текли мимо, заставляя двигаться вперед. Внезапно в десятке метров блеснул редкий солнечный луч, привлекая мой взор и, коротко сверкнув, запутался в локонах светлых волос. Сердце дрогнуло. Знакомый силуэт замер, словно ощутив внимание. Луч исчез, растворившись в тусклой тени. Круто обернувшись, я изо всех сил бросилась обратно, ненароком нарушая устоявшееся движение.
Когда я осмелилась оглянуться, его уже не было. Глупо. Пусть я играю в воображаемые кошки-мышки, он наверняка знает, где меня искать. Не удивлюсь, если это была его идея – забросить меня сюда.
Каждую ночь тупая ноющая боль усиливается и накатывает волнами. Она тяжело осела где-то в груди и пустила корни в легкие. Тяжело даже дышать. Уткнувшись в собственные ладони, я пытаюсь вздохнуть, но вырываются лишь слабые хрипы. В голове один неясный шум, который никак не может прекратиться. Таблетки притупляют эмоции, но напряжение остается. Не получается забыться и во сне.
Я знаю, что это. Весть о смерти.
Совсем скоро кто-то должен умереть.
Глава 1
«Кто являлся первой примадонной Императорского театра? Варианты ответов…
– Валери Ковач
– Эвр Орзос
– Эстель Грановски…»
Тяжело вздохнув, я аккуратно закусила и без того саднящую губу, подперев ладонью голову – отвратительная привычка, от которой я не могла избавиться. Другая рука, держащая остро заточенное перо, на мгновение зависла в воздухе между именами «Валери Ковач» и «Эвр Орзос». Эстель Грановски точно была известна как один из выдающихся ректоров первого Художественного Лицея, который позже был преобразован в нашу Академию тонких искусств имени императрицы Ванессы Искусницы, которая и являлась основательницей заведения около четырехсот лет назад. Между прочим, поступить в нее было тяжело даже высшим слоям аристократии – принимали лишь действительно талантливую молодежь. А вот другие две личности… Они точно были связаны с оперным пением, но кто из них был первой примадонной, а кто курировал первую труппу, я не помнила.
Откинувшись на спинку стула, я уставилась на тест. Никогда не любила историю театра. Лекции были скучными до невозможности, а зачеты и проверочные трудновыполнимыми. Я до сих пор не могла понять, зачем будущим певцам, артистам и актерам знать руководящий состав каждого поколения главного театра или до мелочей зубрить все свободные формы танца. Но никогда не жаловалась: мне действительно нравилась эта студенческая жизнь, движение, хоть и было очень сложно. Сколько раз я давила в себе слезы, уча новые и новые билеты по развитию зарубежной музыки, тщетно пытаясь запомнить всех исполнителей и особенности их игры. Однако, отличные оценки и весомый результат стоили того.
Как же я гордилась тем, что действительно смогла стать одним из студентов академии благодаря только своим навыкам.
Пение всегда занимало особое место в моей жизни. Оно позволяло мне забыться, оказаться в своей стихии, которая наполняла душу гармонией по мере того, как я растягивала слова. Мама всегда была против подобного занятия. Она как высококвалифицированный инженер пользовалась спросом среди государственных предприятий Теневии, разрабатывающих крупные объекты машиностроения и металлургии, а потому надеялась, что я пойду по ее стопам.
С детства я привыкла быть самостоятельной. Мы часто переезжали в связи с ее работой, останавливаясь в самых разных уголках. Обычно меня сразу зачисляли в местную школу, и в то время, как я исправно посещала заведение, мама пропадала на очередных испытаниях новых образцов или выявляла неполадки, которые приводили к неисправностям в процессе производства. Возвращалась она всегда поздно, говорила редко. Мы никогда не были близки. Она лишь подкидывала мне новые и новые задания по высшей математике, в которой я разбиралась очень плохо, дополнительные тренировочные тесты, элементарные упражнения по чертежам, но никакого успеха я не добивалась. Я не была склонна к таким наукам, да и никакого желания заниматься ими в себе найти не могла. Однако, какие-никакие основы с трудом, но были заложены во мне.
Гораздо больше мне нравилось петь. Люди были очарованы моим голосом. Нередко меня просили выступать на школьных концертах, но я отказывалась. В памяти все еще был свеж случай, когда мама, узнав о моем выступлении с простенькой песней, устроила настоящий скандал и выдернула меня прямо перед номером. Мне было десять. Я до сих пор помню, как глотала злые слезы обиды по пути домой, пока мама взволновано объясняла, почему подобные занятия являются недостойными и как лучше потратить время на подготовку к проверочной по черчению.
Наверное, ее можно понять. Перспективная Алисия де Шильо действительно испугалась не только за меня, но и за свою репутацию. Она еще помнила гонение на сирен. Император Ульрих, правящий и сегодня, объявил массовое истребление людей с чудесной способностью завораживать голосом. Говорят, была настоящая резня. Мужчины, женщины, дети – никто не устоял под натиском отрядов, ищущих причастных к государственному перевороту, который собирались устроить. Тринадцать лет назад действующее формирование сирен императорской армии взбунтовалось против приказов высшего командования в течение войны с государством Астрорион. Это рассчитали государственной изменой. Из-за отказа подчиняться и участвовать в битве при Хрустальных холмах погибло много мирных жителей, которые оказались бессильны против вражеских сил. Выживших было мало. Астрорийцы разграбили город, сожгли то, что можно сжечь, уничтожили то, что можно было уничтожить. С тех пор то место стали звать Кровавыми холмами. Никто не знал истинных мотивов сирен, но в ходе официального расследования было выяснено, что они готовили государственный переворот и убийство императора. Народ не мог простить такое. Сирены были практически истреблены как вид. Конечно, проходили судебные разбирательства, которые решали исход каждого обвиняемого, однако свирепые люди были полны жажды мести. По этой причине часть сирен просто не добрались до суда живыми, а оставшиеся получили смертный приговор и были расстреляны. До сих пор среди учеников нашего учебного заведения можно обнаружить отстраненных, напряженных молодых людей в темной одежде, тщательно наблюдающих за обстановкой среди студентов – люди Главного Инспектора Дрейвена Тенемира, следящие за всеми, кто хотя бы отдаленно занимается пением. Специальное отделение, созданное для этой цели. Более того, большинство вокальных кружков и клубов было закрыто по различным «официальным» причинам, например, неуплата налогов или нарушения в деятельности организации. Неудивительно, что мама скептически относилась к моему желанию развивать свой голос.
Если честно, сами события, происходящие тогда, малопонятны. Время до моего шестилетия совсем размытое для меня. Чистый лист. По словам врачей, такая реакция подсознания совсем не редкость для детей, переживших тяжелое эмоциональное потрясение. Я совсем не помню восстание в Кровавых холмах, как и своей жизни до того момента, как открыла глаза в белой палате, в которой остро пахло спиртом. Это было медицинское крыло больницы, куда меня доставили после пожара, произошедшего в моем старом доме. Настоящем доме.
Я знала, что мама не родная мне. В тот день я встретила ее впервые, вернее, это первые воспоминания о ней, что хранятся в моей голове. Мои родители были простыми людьми, которым не посчастливилось жить на границе с Астрорионом. Они одни из тех, кто погиб в результате восстания. Никто даже не мог сказать мне их имен. Я оказалась в числе тех выживших, что смогли перенести те страшные дни бомбардировок нашей деревни, Шейденвен. Народ бежал в соседние земли, город Гломхавен, не разбирая дороги. Говорят, что четверть погибших в те дни скончались во всеобщей суматохе и давке. Там меня и подобрали, бессознательную, со спаленными локонами темных волос, а позже доставили в больницу.
Мама была одной из тех, кто занимался восстановлением железнодорожных путей, связывающих Холмы и столицу Теневии – Ноксхавен. Она тоже была там со своей семьей, которая не выжила. Она никогда не рассказывала мне о мертвом муже и дочери, Сесилии. Наверное, поэтому Алисия взяла меня к себе: измученная, она желала заполнить в душе ту пустоту, которая осталась в ее душе после гибели родных. Насколько мне известно, Сесилия была младше меня, но насколько, не знаю. Точно сказать невозможно: я не помнила ни своего возраста, ни имени. Врачи сказали, что мне около шести, а мама назвала меня Юдит. «Воскрешающая огонь» в переводе с древнего теневийского языка.
Так мы и жили до моего семнадцатилетия. Незадолго до того, как я поступила в выпускной класс, маме предложили взяться за разработку крупного дирижабля нового типа. Что-то связанное с необходимостью поставки тяжелых грузов на дальние расстояния. Так мы и оказались в столице Теневии – Ноксхавене. Наверное, это стало моим спасением. У меня впервые появилась подруга, с которой не пришлось бы прощаться через полгода. Но настоящим подарком судьбы оказалась квартира, выданная государством рядом с главной площадью имени богини Тихии. Она была небольшой, с хорошим ремонтом и огромными окнами до пола в гостиной. Только стены оказались невероятно тонкими. А потому я могла слышать то оживление, которое происходило рядом.
На площади Тихии располагался Императорский театр – величественное здание под стать названию. Высокие колонны из черного мрамора упирались вверх, демонстрируя позолоченный свод, обсидиановый пол эффектно оттенял ярко-белые матовые статуи грифонов, расположенных вокруг стен – символ Императорской семьи. Расправив могучие крылья, на которых было видно каждое перышко, они свирепо разевали свои пасти, демонстрируя клыки. Глаза каждого животного были инкрустированы крупными кроваво-красными рубинами. Казалось, они готовы вот-вот взлететь – настолько искусен был слепивший их мастер.
Каждый вечер, проведенный в одиночестве, я наслаждалась теми звуками, доносившимися до нашей квартирки. Никакие стены не могли заглушить громкие скрипки, виолончели, саксофоны, заполнявшие воздух волшебными мелодиями. Разодетые состоятельные горожане, именитые особы, известные политики и советники императора горделиво пересекали обсидиановый вход, скрываясь в мягком свете ламп. С благоговением я наблюдала за каждым прохожим, которому выпал шанс побывать в том месте.
Однако эмоции, которые я испытала, впервые побывав там со своей подругой Авророй, невозможно передать словами. Это была опера «Песнь о морских тенях», повествующая о всем знакомой легенде о проклятии сирен.
«Давным-давно, много зим назад в водах великого океана жила чудесная раса неземных существ, прозвавшие себя сиренами. Их внешности были очаровательны, а голоса настолько обворожительными, что были способны заглядывать в самые глубины людских душ и пленять своим звуком.
Когда-то богоподобные существа обитали на островах вместе с простым людом в любви и гармонии, не зная бед. Их пение несло радость и умиротворение, а сердца были чисты и открыты. Но однажды могущественный бог влюбился в одну из сирен, Эклипсу, и попросил ее руки. Долгое время уклонялась она от ответа, но затем все же отвергла его любовь, предпочтя обычного смертного, с кем желала быть вместе до конца своих дней. В ярости божество прокляло Эклипсу и всех ее братьев, и сестер, наложив на душу тьму. Теперь каждый раз, когда сирены пытались спеть одну из своих прекрасных песен, оборачивалась она смертоносной для людей. Скорбя о своей утраченной чистоте, они были вынуждены скрыться в глубинах океана, чтобы не навредить никому».
Легенда гласит, что по ночам каждая сирена выбиралась на берег и поет, взывая к Луне, надеявшись быть прощенной и вернуть былую славу их народу. Слышались печальные мелодии, которые уносились вдаль по волнам, приносив смертельную тоску тем, кто осмеливался их послушать.
Яркие декорации и тщательно проработанные костюмы послужили способом передать неповторимую атмосферу древних лет, которая поддерживалась сверкающей золотой лепниной, покрывавшей купол театра изнутри. Тонкая мелодия скрипок, звонко звучавших на фоне мрачных контрабасов, непостижимым образом заставляла трепетать в моменты наивысшего напряжения и внутренне напрягаться в беспокойстве за судьбы героев. А пение… Чарующие голоса певцов то сливались в одной целое, демонстрируя единение звуков, то расходились по тембру и окраске, превращаясь в хитрое сплетение тональностей разного рода. Каждый раз, слыша нежное сопрано, сопровождаемое басом, я задерживала дыхание. В финале у меня даже навернулись слезы.
В тот вечер я окончательно поняла, с чем хочу связать свою жизнь.
Не стоит объяснять, насколько недовольна была мама, узнав, что я подала документы на поступление не в ее любимую Высшую школу технических наук, а в Академию тонких искусств. Она отговаривала, как могла, даже пыталась помешать на вступительных испытаниях. Однако я блестяще сдала внутренние тесты на основе литературы и истории, к которым готовилась все свободное время, и прошла индивидуальные прослушивания. Нельзя сказать, что мама приняла мое решение. Первое время она пыталась шантажировать меня, объявив бойкот, но быстро сдалась, когда я съехала в совсем небольшую квартиру, состоящую из скромной комнаты, ванной и крохотного балкона. Она смирилась, но все еще была недовольна. Поэтому наши и так натянутые отношения совсем ухудшились.
Но я скучала по ней, правда, скучала. Может, мы и не обладали той нерушимой, первобытной душевной близостью матери и дочери, но были привязаны друг к другу. Теперь же мы общались не чаще, чем раз в неделю, встречаясь в уютном кафе рядом с площадью в одно и то же время, в один и тот же день недели. Беседы были, мягко говоря, неловки. Я ощущала, что теряю нашу прежнюю жизнь. Однако сердцем я чувствовала, что поступаю правильно. Человеку свойственно выбирать свой собственный путь и покидать родное гнездо, которого у меня, кстати, если так посмотреть, и не было.
Признаться честно, иногда я завидовала маме. Я никогда не отличалась какими-либо навыками. Вернее, была обычной. Посредственной. Простая девочка невысокого роста с черными глазами и веснушками на щеках. Оценки на уровне ударника, внешность незапоминающаяся, сама по себе тихая и спокойная. Ни капли схожести с гениальной матерью, которая всегда выделялась своим взбалмошным характером, заразительным смехом и способностью расположить к себе всех окружающих.
Может, поэтому, поступив туда, куда мечтала, я дала себе слово измениться. Стала чуть более открытой. Меня любили преподаватели, ведь я отчаянно старалась выбиться в пятерку лучших студентов, что получилось с трудом. Конечно, совмещать усердную подготовку к учебе и работу нелегкое дело, однако я справлялась. Мне вполне хватало денег, которые я получала за ежедневные подработки воспитателем в младших классах музыкальной школе вечером, где я в основном следила за малышами и уборкой, а также той суммы, которую мне выделяла мама. Казалось, что жизнь стала намного ярче.
Указав ответ на последний вопрос теста, я отложила ручку и немного потянулась, сдержав зевок. Глаза слезились от недосыпа. Вчера пришлось задержаться после работы, чтобы собрать обратно рухнувший со стены стенд, сбитый по случайности одним из учеников во время перерыва между сольфеджио, а после допоздна я пыталась вызубрить материал для сегодняшней проверочной. В последнее время я спала совсем мало, оттого мне иногда мерещились странные вещи, например, неясные тени, которые мое уставшее подсознание генерировало после тяжелого дня.
Вот и в тот миг, сдав работу и вылетев из класса, радуясь последней паре на этой неделе, я немного притормозила в коридоре, заметив, темное пятно за окном. Окинула взглядом двор, видимый сквозь стекло с первого этажа – мощеная каменная плитка голубоватого цвета, пышно брызгающий водой белый фонтан, чьи капли переливались радугой под ярким солнцем, и вялые студенты, переговаривавшиеся на лавочках. Ничего необычного. Нахмурившись, я пообещала себе обязательно приобрести настойку перистой травы, успокаивающей нервы, и, может, поспать лишних пару часов. В последнее верилось мало.
Широко зевнув, я уверенными шагами направилась в сторону дома, про себя радуясь, что сегодня пятница перед национальным праздником Величия Теневии, а значит, младшая школа не учится и у меня есть свободное время перед встречей с мамой. Сначала я предложила ей изменить наш обычный график и сходить вместе на фестиваль, отведать яблок в карамели, насладиться концертом бродячих музыкантов, посмеяться над гаданием теневийцев или послушать старые рассказы об исчезнувших ныне народах, но она отказалась, сославшись на испытания новых образцов. Хотя я и не стала настаивать, я была уверена, что она солгала. Наверное, ей просто было неудобно проводить со мной время как раньше. Я физически осязала ту неловкость, что воцарялась между нами, несмотря на мои попытки изменить что-то.
Поэтому я договорилась провести со своей ближайшей подругой, Авророй, с которой я познакомилась в многопрофильном колледже имени Святого Аурелия, как только мы переехали в столицу. Черноволосая и зеленоглазая, она часто являлась той, кто придумывал наши небольшие приключения, что не сочеталось с ее образом примерной дочери одного из членов парламента и образцовой ученицей Высшей школы технических наук, куда она поступила благодаря настоящему дару в математике.
Я поежилась. Ступая вниз по пустой улице на окраине города, мне все еще чудились мутные очертания где-то на периферийном зрении, от чего я все чаще терла глаза. Внезапно, словно за одно мгновение, опустилась тьма. Я остановилась, обратив нахмуренное лицо к небу. Неужели гроза? Но там не было ни облачка, лишь леденящая синь, отливавшая фиолетовым, как багровые отметины, оставленные чьей-то жестокой рукой. Неожиданный ветер почти сбил меня с ног, хлестанув пригоршней песка в глаза и заставив прислониться спиной к стене здания. Пятясь, я забежала в переулок рядом со знакомой булочной, где обычно обедала между парами, желая переждать порывы. Пронзительный крик разрезал воздух. Затаив дыхание, я направила свой взор на источник звука, тем временем стараясь слиться с камнем за моими плечами. Там, напротив меня всего лишь в каких-то ста метрах замерла фигура в черном плаще. Объемный капюшон закрывал ее лицо, однако по ярко-белым, густым прядям волос, тяжелым каскадом упавших на грудь, и тонкому шнурку, обвязавшему узкую талию, можно было определить, что это была женщина. Крик раздался снова. Я изо всех зажала себе рот, чтобы не издать ни малейшего признака, что здесь есть кто-то еще.
Мне было ясно, кто повстречался на моем пути.
Это была банши.
Глава 2
Она смотрела на меня. Белые, отвратительные глаза из пустоты смотрели на меня, пытаясь залезть в самую душу, пробраться до костей и сжать внутренности.
Меня передернуло. Ноги подкосились, и я рухнула наземь, закрыв уши. Прерывисто дыша, я пыталась вспомнить все, что знаю об этих существах.
Банши. Полудухи, полулюди, преимущественно женщины. Хранители наиболее важных и древних семей, таких, как императорская. Они обладают чудесной связью, которая заставляет их чувствовать беду, надвигающуюся над их подопечными. В каком-то смысле защитники.
Я никогда их не видела, вернее, мне так думается, ведь по обычной девушке в толпе не определишь ее принадлежность к этим существам. Информация о них засекречена. Они верные спутники самых знатных людей на праздниках, тенью следующих за ними. Даже сам император Ульрих, гордясь, демонстрирует статную высокую женщину в темном капюшоне на приемах, которая, спрятав руки в рукавах, молча стоит за его спиной.
Банши совсем мало. Можно пересчитать их на пальцах, ведь подобные девушки являются редкостью. Мне не было известно остальных их сил или возможностей, ведь все это хранилось в строжайшей тайне. Они тихие советники, молчаливые воины и последователи, верные определенной семье.
Их истинную форму, как духа, предпочитают рассказывать малышам в качестве страшилок, однако мало кому посчастливилось наблюдать глаза, словно сотканные из пустоты.
Я зажмурилась. Что происходит? Зачем здесь появилась банши? Неужели она пришла… за мной?
Ветер выл, заставив меня закрыть уши. Песок залепил нос и рот, так что мне пришлось отплевываться. Внезапно мне показалось, что звуки вокруг – это не просто шум. Я приподняла голову и ослабила хватку. Женщина все так же стояла напротив меня, немного наклонив голову на бок. Я содрогнулась. До меня долетел обрывок свистящего шепота, который мог сойти за гул ветра:
– …Юдит…
Оцепенение колючими щупальцами схватило меня, заставив замереть. Грудь сдавило от страха. Небо будто потемнело еще сильнее, а в горле пересохло. Не моргая, я уставилась на банши. Ее рот приоткрылся.
– …ко мне…
Я закричала. Крик был настолько пронзительным, что меня затрясло, как в лихорадке. Что это? Что ей надо? Я схватилась за голову, продолжая кричать, и кричать, и кричать, чувствуя, как липкий ужас растекается по венам.
В какой-то миг я ощутила резкую боль на лице. Я дернулась, ошеломленно распахивая глаза и пытаясь скорее прогнать пелену перед глазами. Надо мной, склонившись, нависла белая фигура, отчего я немедленно напряглась. Кто-то вцепился в мои плечи, трясся их со всей силой. Словно сквозь толщу ваты в ушах я услышала слабый встревоженный голос:
– Девушка, девушка…
Я резко вскочила, пошатнувшись. Незнакомый мужчина, одетый в белую форму, обеспокоенно оглядывал меня, поддерживая за локоть.
– С вами все в порядке?
Оглянувшись, я с удивлением увидела яркий солнечный свет, режущий глаза, и толпы людей, уверенно снующие рядом. Никакого ветра. Никакой тьмы. Никакой…
– Где она? – выпалила я, продолжая осматривать улицу. Там, где всего пару минут назад стояла зловещая фигура, ссорилась пара школьников, размахивая портфелями.
– Кто? – спросил мужчина, поправляя поварской колпак на голове.
«Пекарь из соседней булочной», – пронеслось в голове.
Я помотала головой. Щека горела, и я растерянно накрыла ее ладонью.
Морщинки собрались между бровями мужчины. Смущенно почесав шею, он пробормотал.
– Вы извините за это… Просто шел мимо и увидел, как вы сначала грохнулись, а потом закричали так, громко и дико… Я даже испугался на мгновение… Ну, и чтобы вы пришли в себя…
Влепил пощечину.
– Вам плохо?
– Разве вы не видели это? – прошептала я. – Как небо внезапно потемнело, и ветер, песок, – по мере того, как я неуверенно продолжала, лицо пекаря все больше вытягивалось. Последние слова я произнесла совсем тихо.
Незнакомец нахмурился. Я потерла двумя пальцами переносицу, решив не упоминать банши. Сочтет меня городской сумасшедшей…
Но ведь я видела, видела эту женщину. И шторм мне не привиделся, это правда было. Не могла же я выдумать это?
Вспомнив пустой взгляд, я поежилась. Сердце все еще громко стучало в висках, вызывая тупую ноющую боль.
– Вы можете идти?
Я подняла глаза, схватившись за стену. Черт, уже успела забыть о нем.
Мужчина обеспокоенно вглядывался в мое лицо, не выпуская из рук. Я мягко выбралась из его хватки.
– Да, да, все в порядке. Просто мне внезапно стало плохо.
– Головные боли? – понимающе нахмурился он.
– Да, – я ответила, отчаянно кивая головой и пятясь из переулка, – спасибо, что помогли.
Запнувшись, я рванула, желая поскорее убраться из этого места. Первобытный, диковинный страх все еще не отпускал меня, мертвой хваткой сжав горло.
– Стойте, – закричал пекарь, бросившись в след.
Я испуганно замерла. Казалось, сердце пропустило удар. Что?
– Вы забыли, – пробормотал мужчина, протягивая мой полупустой портфель.
Сглотнув, я приняла его, выдавив что-то наподобие улыбки, кивнула и побежала прочь.
***
Тихо зашипев, я резко втянула воздух, стараясь игнорировать острую боль. Кусок ваты, обмоченный в спирте, пропитался кровью, пока я осторожно обрабатывала рану. Не рассчитав скорость, я подвернула ногу на выпирающей каменной кладке и растянулась во весь рост прямо перед своим домом, немного поцарапав подбородок и разбив колени.
В голове клубился вихрь мыслей. Что произошло? Неужели я действительно все выдумала? Никто не видел банши в подобном обличии как минимум десятки лет с тех пор, как они заключили союзы с семьями. Да и зачем я им? Однако, я точно помню, как меня звали по имени.