Земля войны

Больше всего Митаюки опасалась, что сир-тя из рода двуногов попытаются перерезать пьяных врагов, когда те, хмельные и объевшиеся, вперемешку попадают спать. Однако и среди мужчин нашлись соображающие люди – перед сумерками Силантий, Ганс Штраубе и несколько воинов из горожан пленников все-таки связали.

С рассветом, подкрепившись остатками от пирушки, казаки взялись строить часовню. Горожане им активно помогали. Не столько из любви к неведомому пока христианству, сколько из интереса к инструменту белокожих дикарей и странному способу строить. Привычные сир-тя каменные топоры рубили деревья куда как хуже стальных, и потому тотемники старались, по возможности, обходиться без этой трудной работы. Стволы сухостоя – перетаскивали в город целиком, а потом пережигали в очагах: пополам, еще раз пополам, и еще. Для чумов шли слеги толщиной в руку, самое большее в две. С такими деревьями справлялись и каменные топорики.

Бронзовыми топорами сир-тя не пользовались вообще: они были еще хуже каменных, быстро тупились и сминались.

Железные топоры белых, с наваренной на лезвие полоской каленого булата, резали древесные волокно легко, как мясо, каждым ударом погружаясь на пол-ладони, и даже сосны в обхват размером падали под их ударами уже через четверть часа. С таким инструментом, понятно, дерево можно уже не только на опоры для шкур использовать, но и стены полностью из него класть.

Тотемники, работая вперемешку с полоном, носили на мыс длинные, в пятнадцать шагов, бревна, где полуголые казаки рубили на их краях чашки[2]. Венец за венцом стремительно поднимались прямо на глазах, и на черных угольях святилища еще задолго до сумерек выросла белостенная, пахнущая смолой и влажной травой церковь.

Горожане бродили вокруг в восхищении. Мужчины – поражаясь прочности дома и могуществу дикарского инструмента. Женщины – заглядываясь на самих дикарей, чьи блеклые тела были куда как уродливее холеных воинов сир-тя. Но покрывающие тела и руки глубокие безобразные шрамы, играющие под кожей мышцы, ловкость владения оружием придавали этому уродству привкус такой силы и мужественности, что девушками овладевало странное томление и желание этих шрамов и тел прикоснуться поближе. И лучше всего – вдали от любопытных глаз.

Покрытого сажей истукана Ганс Штраубе, стараясь не привлекать внимания, загрузил на самую большую из лодок – тут же просевшую по самые борта – и прикрыл рогожкой из лыка.

– Ты убедился, немец? – не удержалась от хвастовства Митаюки, следившая за работой и простенькими заговорами отводившая от идола взгляды. Благодаря заклинанию тотемники, даже замечая, что происходит, не обращали на это внимание, не смотрели, не запоминали. – Я обещала воинов, немец, и ватага их получила. Больше ста крепких мужчин.

– Дикари, – презрительно скривился сотник. – Меча отродясь в руках не держали. Один казак двадцати таких вояк стоит!

– Ты их обучишь, станут не хуже.

– Обучить недолго. Но можно ли им доверять?

– Можно. Я обещала тотемникам шанс отомстить соседям за вековые обиды и унижения, добиться власти в Верховном Седэе. Величие оскорбляемого десятками поколений рода. Ради этого они готовы проливать кровь!

– Так вот на что ты их поймала, чернокнижница! – сообразил Штраубе. – Да, жажда мести, это страшная сила. Но откуда ты узнала про обиды местных на соседей? От лопоухого трусишки?

– Ни от кого, – пожала плечами чародейка. – Зачем спрашивать? И так понятно, что между племенами, живущими рядом, всегда случаются обиды и разногласия, и как бы они ни разрешались, в памяти неизменно остается осадок недовольства… Вот скажи, немец, разве в вашей ватаге, где все считают друг друга братьями, не бывает ссор и драк?

– Да, бывает и цапаются, – пожал плечами Штраубе. – Особливо по пьяни. Берешь таких буянов за загривок, стучишь лбом в лоб посильнее, чтобы дошло, и приговариваешь: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». На том обычно все и заканчивается. Побурчат, лбы потрут и разойдутся. Наутро, глядишь, уже опять не разлей вода, обнимаются.

– Вот-вот, – кивнула ведьма. – Коли хочешь прочного мира, нужно уметь прощать. Но сие есть редкий дар. И потому, когда появляется возможность отомстить, забытые обиды всплывают моментально. Я не знаю, в чем обида Пы-Ямтанга на соседей, и есть ли она вообще. Может статься, тотемников просто гложет зависть к более сильному и удачливому племени. Для нас главное, что они хотят мстить. Местные готовы показывать нам удобные дороги, погибать, помогать, удерживать в повиновении… Народ нуеров утешит свое самолюбие, одолев недавних собратьев, а ватага получит золото и тех, и других. И поверь мне, немец, число желающих отдать нам все свои сокровища, свои силы, свою жизнь просто ради мести скоро будет насчитывать тысячи воинов!

– Человек слаб… – пробормотал Штраубе и перекрестился. – Клянусь святой Бригитой, ты умеешь находить слабости. Интересно, какую ты заметила у меня?

– Ты слишком умен… – Митаюки с нежной улыбкой провела пальцем ему по щеке и отправилась к мужу, сообщить, что идол теперь у казаков. Ведь Матвей, как ни крути, атаман.

На следующий день отец Амвросий освятил новый храм и начал крестить язычников. За неимением иной купели он заводил сир-тя в реку, опрокидывал там на спину, дабы поток омыл лицо, читал положенные молитвы. Вода была холодная, и священник, хотя и выполнял обряд в рясе и штанах, к вечеру посинел. Однако, весь дрожа и стуча зубами, выглядел он при том совершенно счастливым.

Горожане отнеслись к своему обращению куда спокойнее. Для людей, поклоняющихся одновременно и зверю-покровителю, и богу подземному, и богу небесному, а еще отцу семи смертей, богу воинов, хозяину священной березы, народу небес, духам лесов, рек и деревьев – еще один, пусть даже сильный и молодой бог, особо великим добавлением к прочим властителям мира не показался. Будет помогать – можно, знамо, почитать особо. Нет – так забыть, и вся недолга. Святилище куда крепче и весомее прежнего стало – уже хорошо. Там – посмотрим.

Пока же сир-тя резали из серой замши нательные крестики и прикидывали, как бы лучше украсить новый защитный амулет. Митаюки, помня вырезанные на тяжелом кресте священника руны, ходила меж влажными новоявленными христианами и рисовала на них «ICХС».

– Смотрите, дым!!! – внезапно прервал всеобщее веселье женский крик.

Люди подняли глаза к небу, и вскоре меж ними побежал тревожный шепоток:

– Дым, дым… Война…

Митаюки через кроны ничего не разглядела. Но, может статься – она просто не знала, куда смотреть. К юной чародейке через всю площадь подошел суровый Тарахад:

– Пророки Верхнего Ямтанга определили нашу судьбу, Митаюки-нэ, жена белокожего вождя. Мы полагали совершить первый поход супротив этого подлого племени, постоянно портящего реку отбросами. Но, похоже, их шаманы смогли верно заглянуть в будущее и убедили вождей и воинов напасть первыми.

– Как далеко враг? – невозмутимо поинтересовалась ведьма. – Дорога пешая или водная?

– Обычно армия племени двуногов идет три дня и замечается нашим дозором на Лысой излучине, – тревожно облизнулся верховный вождь. – Там загорается первый сигнал, потом его повторяет стража на Зеленом перекате. Мы поднимаемся на рассвете и до вечера выходим к перекату. Утром туда же подступают воины двуногов. Мы говорим о случившихся обидах и чем их можно искупить. Если сговориться не удается, случается битва…

Вот она, жизнь диких северных тотемников! Век за веком, поколение за поколением все и всегда происходит одинаково. Осени и весны, праздники и дни памяти, рождения и смерти. И даже войны раз за разом случаются по одному и тому же ритуалу. Одни и те же переходы, одни и те же места для битв и наверняка – один и тот же порядок сражения.

– Я передам мужу, что утром мы выступаем в поход, храбрый Тарахад, – кивнула чародейка. – Выдели нам десять сильных, но неопытных воинов. Оружие белокожих иноземцев тяжелое. Если мои воины придут на поле брани свежими, это будет полезнее десятка лишних копий.

– Значит, вы будете сражаться? Ты уверена? – все еще сомневался Тарахад.

– Если мы разорим святилище Верхнего Ямтанга и водрузим над ним крест, то обязательно! – уверенно кивнула девушка. – Мой муж, вождь белокожих воинов, всегда исполняет свои обещания.

Заверив вождя в своей честности, ведьма отправилась к Матвею, играющему с немцем в кости на щелбаны, села рядом:

– К нам в руки идет еще один золотой идол. Выступать надобно на рассвете, тотемники нам помогут. Дадут носильщиков и будут сражаться на нашей стороне.

– На рассвете так на рассвете, – потряс кубики между ладоней Матвей.

И это было все, что он хотел знать.

– Я люблю тебя, мой атаман, – совершенно искренне произнесла юная чародейка. – Лучше тебя нет никого на свете.

Серьга поднял на нее глаза, улыбнулся и продолжил игру.

* * *

Причина, по какой речной перекат носил название Зеленый, стала ясна, едва только казаки его увидели. Здесь, посреди густого непролазного леса, река внезапно мелела и растекалась в стороны на ширину чуть ли не в полверсты. Вестимо, скала какая-то русло подпирала и не размывалась. В итоге огромное пространство было залито водой на глубину немногим ниже, чем по колено и густо-густо заросло рогозом. Тут и там через камышовое море тянулись полосы выеденной под корень растительности. Вестимо, пасся здесь хорошо кто-то из гигантов – да ныне вот отлучился.

Среди зелени во многих местах выступали лесистые островки, и Ганс Штраубе, окинув взглядом перекат, тут же вытянул руку в сторону одного из них:

– Вон тот удобно стоит. Перед ним на три сотни саженей место открыто, не подкрадется никто и от картечи не спрячется. Позади островки тоже удачно стоят. Если что, отход прикроют. Что скажешь, атаман?

– Сучья у осин низкие, есть за что гаком зацепиться. Верно, место хорошее, там и встанем, – одобрил Матвей.

Казаки повернули к острову, громко хлюпая сапогами по воде. Следом за ними, неся на плечах кулеврины, пищали и мешки с припасами, послушно пробрели десять плечистых молодых тотемников.

Остальные сир-тя тоже разошлись по островам, дабы заночевать в ожидании битвы на сухом месте. Оставив ватажников устраиваться на отдых, Митаюки сходила к великому вождю, вежливо поинтересовалась:

– Как дошли твои воины, храбрый Тарахад? Все ли в порядке?

– Дорога привычная, женщина, что тут может случиться? – пожал плечами тотемник.

– Скажи, когда обычно начинается битва?

– Двуноги всегда приходят незадолго до полудня, позавтракать успеваем спокойно. Мы встаем поперек реки, возле острова, на котором разбил лагерь твой муж, а чужаки в перестреле напротив. Великие вожди и великие колдуны говорят об обидах. Коли помириться не удается, они возвращаются к своим армиям, воины сходятся ближе, и лучники начинают метать стрелы. Если никто не бежит, то опосля мы сходимся вплотную, бросаем палицы, бьем в копья, сражаемся насмерть… Скажи, белокожий шаман нового бога выйдет вместе со мной говорить об обидах? Кто-то должен… Но только ведь он не знает нашей речи! Он не поймет, о чем станут говорить двуноги.

– О чем они станут говорить? – Митаюки пожала плечами. – Какая разница? Нам нужно их святилище, а не их обиды. Позволь начать битву моему мужу и помоги ему, чем только сможешь.

– У меня полторы сотни воинов, а у твоего мужа всего десять!

– Поэтому белокожие иноземцы и согласились на союз с тобой с такой легкостью, – кивнула чародейка и отправилась назад. Она очень надеялась, что неведомые пока тотемники двунога мыслят точно так же, как Тарахад. Для них завтра случится очередная битва в череде многих и многих, проходящих по одному и тому же ритуалу.

Предупрежденные ведьмой казаки выспались всласть, не спеша перекусили, и только после этого, уже поглядывая вверх по реке, начали облачаться в броню.

– Что делать нашим сир-тя, Матвей? – глядя на мнущихся носильщиков, спросила Митаюки. – Которые носить пищали назначены?

– Язычникам? – ватажник мельком глянул на полуголых воинов, имеющих из оружия только палицы с набалдашником из речной гальки, и безразлично отмахнулся: – Пусть спины прикрывают.

– Вы должны идти за спиной белых иноземцев! – перевела молодым воинам чародейка. – И следить, чтобы никто не напал на них сзади.

– Да, белая хозяйка, – поклонились сир-тя.

Прозвучавшего звания Митаюки в первый миг не поняла, но потом сообразила: ее считали хозяйкой белокожих воинов. Враз повеселев, ведьма ткнула пальцем в двух парней видом покрепче:

– А ты и ты, будете охранять меня. Как вас зовут?

– Ибедор-ци, белая госпожа, – ответил парень с приплюснутым носом.

– Вэсако-няр, белая госпожа, – поклонился остроносый.

В остальном они были похожи, как братья: черноволосые, с заплетенным на затылке хвостом, синеглазые, круглолицые, с выпуклым подбородком, на голову выше Митаюки и вдвое шире ее в плечах, в замшевых туниках без рукавов. Дети одного племени…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Гак – самое древнее противооткатное устройство. На многие первые «огнестрелы» снизу под стволом мастера делали штырь или крюк, «гак». Этим гаком перед выстрелом воин цеплялся за край стены, борт, балку – и отдача передавалась на выбранную опору. Отсюда и название «гаковница»: ствол с гаком.

2

«Рубка в чашку» – самый быстрый и простой способ соединения бревен в сруб. Прямо на стене на положенном бревне недалеко от конца вырубается паз, в него кладется поперечное бревно, в нем рубится паз, поднимается новое бревно – и т. д. При всей своей быстроте считается самым плохим из вариантов строительства: в чашки сверху затекает вода и они быстро гниют, в стенах получаются большие щели, которые нужно конопатить, при высыхании сруб не «садится» – бревна выпираются из чашек. Однако, если сруб идет под засыпку, под обкладку, используется как нежилой, либо ставится на заведомо ограниченное время – подобные недостатки становятся второстепенны.