Записки из Торфянска

По личному распоряжению хозяина ресторана тощего поваренка отправили на птичий рынок, где следовало бы прикупить по хорошей цене, предварительно сторговавшись, несколько уток. Этих самых уток нещадно рубили повара постарше, бесперебойно шинкуя ощипанных птиц. Через добрый час обыкновенная кряква превращалась в «индийского фазана».

Вместо итальянских вин Амароне и Барбареско в фужерах слуг народа оказался алкоголь попроще. Обливая друг друга красным полусухим и белым полусладким, гости заливались истеричным смехом.

Лавируя между столов, официанты только и успевали подкуривать сигареты. Мужчины выдували кольца, соревнуясь, у кого получится больше. Несчастное дитя в корзинке, в которых обычно подкидывали рожденных вне официального брака, играло с погремушкой. Крики будущей принцессы муниципальной заглушал вой нерадивого папаши и его друзей, начавших исполнять самые похабные песни времен своей молодости.

Когда Петухов, желая проведать скорбящих, неожиданно притихших в последние часы, пронесся мимо Геннадия Антоновича, тот с силой подтянул хозяина к себе.

– Дорогой, включи Мишаню. Мишаню Круга. Выруби ты этот оркестр свой. Откуда эта скрипка или контрабас, хрен поймешь. Нашу давай, – похлопывая по плечу Анатолия Сергеевича, он скалил вставные золотые зубы.

В них отразилось все благоговение и пиетет перед начальствующими. Хозяин ресторана, не чуравшийся самых необычных пожеланий клиентов, умудрился угодить и тем, и другим. Проход в другой зал завалили свободными стульями в надежде заглушить звуки «Реквиема». Оказавшись в полутемном помещении, где доедали буженину с чесноком и щуку, тушенную в красном вине, мужчина, подобно чайке, замахал руками, приказывая играть тише. Через несколько минут грянул Круг и его коронная «Водочку пьем».

Возмущенные шумом и пляской на костях, родственники усопшего повыскакивали из-за столов. В стены, отделанные декоративным камнем, полетели грязные тарелки и бокалы. На корабле Петухова поднялся истинный бунт. Сидевшая в прострации Людмила Васильевна прижималась к портрету мужу. Солоноватые слезы испортили макияж. Измазавшись в туши и помаде, женщина пыталась угомонить гостей, сознавая, что попытки ее тщетны.

И вместо того, чтобы отключить романсный шансон, Анатолий Сергеевич в привычной манере дирижера отдал приказ об увеличении громкости. Усердствовали скрипачи, из последних сил насилуя струны. Одинокий пианист, перевязав кровавые пальцы и выпив залпом рюмочку беленькой, застучал по клавишам. Продавливая их, музыкант-недоучка из местного училища отрабатывал гонорар. Молодой Шопен был устроен дядей – хозяином «Купчины».

И чем громче играли польского романтика, чем звонче звучала виолончель и свистела флейта, тем интенсивнее прибавляли громкость на буферах в соседнем зале. Муниципальные депутаты снесли пару столов в порыве страсти, пустившись в пляс. С каждой минутой камерная музыка все более и более сливалась с шансоном в единую какофонию. Заупокойный плач арендованных плакальщиц, ряженных в рваные народные костюмы из городского дома культуры, смешался с поросячьим визгом.

– Ну это же просто невозможно! Дайте поесть спокойно! – племянница Шурочка была готова истязать соседствующих с ними весельчаков.

– Никакого уважения к нам. А ведь у меня докторская степень и партийный билет до сих пор сохранился! – заголосил Антон Павлович, приходившийся коллегой покойному. – Ох, Семенович,

а я ведь должок так и не вернул тебе. Ну ничего. Мне они нужнее. Спиннинги нынче дорогие.

– Анатолий Сергеевич, нельзя ли приоткрыть окна? Уж очень душно тут, – обмахиваясь веерами, пропищали сестры Комаровы – внучатые племянницы Петра Семеновича.

От невыносимого зноя сестры поочередно принялись расстегивать пуговицы голубых блуз. Пожилые соседи по столу тут же расплылись в блаженстве, как только спелая, молодая грудь предстала на их судейство.

– Никак не могу. Сквозняком потянет по полу.

В том зале маленький ребеночек, сами понимаете, не дай бог, заболеет. У вас детишки-то у самих есть? – такими нелепыми разговорами Петухов стремился отвлечь внимание гостей-критиканов.

– Ну есть. А вам какое дело? Мы – матери-одиночки!

– Как гордо звучит! А ведь это тост. Давайте выпьем за материнство! – предложив распить новое спиртное, прибывшее вовремя с кухни в эмалированных ведрах со льдом, Анатолий Сергеевич поспешил оставить пенсионеров.

В другом зале в клочья разорвали дорогие ламбрекены, привезенные из Франции. Готовый свалиться в обморок, хозяин ресторана попросил налить Шато-Брион – его любимое вино. Насладившись вкусом винограда мерло, Петухов на время пришел в себя. Гости, засидевшиеся за обеденными столами из Богемии, осваивали танцевальную площадку и караоке. В воздух запускали иностранную валюту, выстреливая самодельными хлопушками. Завидев евро, доллары, юани, Анатолий Сергеевич еле-еле удержался от того, чтобы самому не кинуться и не собрать разбросанные задаром сотни и тысячи. Вместо него этим грязным делом занялись официанты, которых пинали и обливали мартини и виски. В студентов местного колледжа летели столовые приборы и стулья.

Перебегая от одного раненого к другому, Петухов обещал поднять жалование втрое.

– Каждую третью купюру забирайте себе.

И поторапливайтесь, пора подавать десерты!

К каждому подбегали с эклерами в глазури, имбирными пирожными и мороженым из базилика с клубнично-бальзаминовым соусом. Официанты запихивали сладости в рот супротив воли гостей, поглощенных танцами и песнями.

Ближе к вечеру, когда проклятое всеми апельсинового цвета солнце покатилось за горизонт, а северо-западный ветер, неожиданно пришедший с реки, подарил живительную прохладу, в зал к депутатам и их семьям ввалились недовольные соседи. Матерые бюджетники и не только раскидывали стулья, скидывали со стен картины, громили бра и канделябры. Впереди этого гапоновского шествия шагала Людмила Васильевна. Дрожащими руками она угрожала Петухову. Трясущиеся груди пенсионерки вызывали жалость и ироническую усмешку коммерсанта, ждавшего этот момент целый вечер. К тому времени ему удалось обсчитать оба зала на несколько сотен тысяч рублей. Валютный водопад ревел, неся купюры разного номинала в карманы бывшего театрального режиссера.

На миг затихла музыка. Умолк «Сектор Газа» и Цой, Штраус и Бетховен. Две внушительные толпы таких разных и настолько похожих людей встали друг напротив друга. Рефери Анатолий Сергеевич оказался между молотом и наковальней. Два мира, встретившиеся в этом чудном заведении, хотели сойтись в смертельной схватке. Могильная тишина спустилась вместе с гелиевыми шариками и упавшими с потолков корзинами с цветами.

– Довольно! Мы долго терпели, сколько можно! Анатолий Сергеевич, мы требуем вернуть все наши деньги и завернуть пирожки и красную рыбу с собой.

– Пирожки обязательно! Очень вкусные! – пискнула аспирантка Петра Семеновича.

– А чем это вы недовольны, уважаемая?

У нас тут между прочим праздник. А вы… А вы…

А вы вообще голосовали за меня? – пропитым голоском вопрошал Геннадий Антонович.

– Я за коммунистов всегда голосую. Вам доверия нет никакого! Твари, предатели! Чубайсово отродье. И вы такой же, Петухов. Подлипала и приватизатор. Да я в этом здании… Да я! Да мы с Петром… в лучшие годы! Ох, мне плохо! – пенсионерка так умаялась, вспоминая лучшие годы времен застоя, что свалилась в обморок.

Родственники, вытаращив удивленные глазенки, не знали, чего и предпринять. Добродушный депутат кинулся к женщине, приник к пухлым губам. Приводя супругу покойного в чувство, он невольно, сам того не зная, оживил Людмилу Васильевну, уже готовившуюся встретиться с мужем на том свете.

Раздались бурные аплодисменты. Новая Россия протянула руку помощи России старой. В этом жесте режиссер Петухов усмотрел лучшую кульминацию, предложив отпраздновать день рождения нового человека и помянуть смерть старого вместе. Заслышав неординарную, но смелую идею, люди разного достатка и свойства, возраста и вероисповедания бросились обниматься с совершенно чужими для них людьми. Инженеры целовались с программистами, депутаты обжимались с преподавателями, кассиры танцевали с коммерсантами, бухгалтеры закусывали с девелоперами.

Рекой лилось шампанское, до которого добрались и несовершеннолетние.

Дети упивались безвластием на этом празднике жизни, где они смогли дорваться до бурбона и портвейна.

Дамы бальзаковского возраста пили на брудершафт с секретарями и клерками, годившимися в сыновья, прикусывая жареными раками.

Всуе античного веселья разбили Петра Семеновича, истоптав парадный портрет труженика тыла и почетного профессора нескольких университетов. Затихло и дитя. Папаша с мамашей, недавно выписанной из стационара, развлекались как в последний раз, танцуя и венский вальс, и пламенное фламенко, и страстное танго. Выглядело это все потешно, но в завершении этого концерта раздались пламенные аплодисменты. Овации опьяняли молодых родителей, утративших связь с реальностью.

Вся вакханалия длилась до утра, покуда не показались первые лучи солнца. Возвестив о своем приходе, оно напомнило веселящимся о расплате по счетам. Анатолий Сергеевич успел составить опись поврежденного имущества. Пьяные, увеселенные граждане потянулись за кошельками. В импровизированный «общак», представлявший из себя склеенный в разных местах цилиндр Петухова, украденный им из театра, бросали ожерелья и кольца, колье и серьги, купюры и дебетовые карты.

К середине дня «Купчина» был очищен от пенсии, подписных листов и «черной» зарплаты. Анатолий Сергеевич подсчитывал барыши, делясь с настоящими героями производственного фронта: официантами, поварами и музыкантами. Четверть ушла на ремонт, еще четверть – на выплаты сотрудникам. Оставшееся предприимчивый ресторатор вложил в акции нефтегазовых монополий и крупнейших банков страны.

Теперь он рассекает на раритетных автомобилях времен «ревущих двадцатых». Петухов обзавелся личным водителем и молодой любовницей.

Первый человек в городе, он прикупил несколько дворянских усадеб, выставленных городскими властями на продажу за копейки. Там он открывает выставки и устраивает балы. Каждый перед ним раскланивается, бывшие коллеги по театру расшаркиваются, вымаливая новых и новых вложений. Его люди везде и всюду: ходят слухи, что он готовится к выдвижению в губернаторы одной из областей в центральном федеральном округе. Уже поминутно им расписана его похоронная процессия, на банковском счете лежит несколько миллионов.

Недавно у него родился наследник, день рождения которого праздновал весь город. Изумительные иллюминации рассекали ночное небо, а часовой фейерверк звенел в ушах у жителей еще несколько дней. Многим казалось, что они оглохли, настолько помпезным и роскошным было ночное представление.

А между тем имя Анатолия Сергеевича – героя нашего времени – гремит на всю страну. И вся страна исправно ходит на выборы, ругая Запад и превознося патриарха. Превозносил патриарха и епископ Тихон (в миру Ефим Соскин). Тому Петухов подарил здоровенную икону в позолоте и новую игрушку – серебряный посох.

«Купчина» стоит крепко, принося славные доходы, и купленные акции, без сомнения, принесут миллионы и внукам Анатолия Сергеевича. Семейный подряд, начинавшийся с простого ресторана, давно перерос провинцию. Переросла ли провинция Петухова и его потомство? Спросите у его клиентов и будущих избирателей.

Надежда умирает последней

В сентябре, поутру, хорошо пройтись по дорожкам, устланным пестрым красно-золотистым ковром. Вчерашние постояльцы кленовых ветвей, сегодня они безмолвно лежат на тротуарах. Кого-то из них обязательно возьмут на осенний букет, кто-то окажется прямо в центре осенней поделки девчушки, что учится в школе неподалеку. Но большинство будут измазаны в собачьем кале, растоптаны пузатыми продавцами обуви с торговых рядов у автобусной остановки. Почернев от гниения, листья превратятся в жалкое подобие себя вчерашних и позавчерашних. Жизнь, длиною в несколько месяцев, окончится так же, как и всегда, и ни один оперившийся птенец березы или осины, упав на землю, не сможет изменить этот порядок вещей. И сколько бы их ни было, таких несчастных, угрюмых, грязно-

убогих, а время будет неумолимо бежать вперед. Не только у листьев нет чистой жизни, но и у тех, кто живет едва ли дольше, едва ли лучше и вообще едва ли живет.

Надежда Филипповна встала, как и полагается любой пенсионерке, с первыми петухами. Не то чтобы в городской черте было много угодий, но издали, там, где поднимался лимонный круг солнца, всегда кипела жизнь и пела птица. Только недавно дали отопление, и батареи, не успев нагреться, не спасали больную артритом женщину. Охая, Надежда Филипповна доковыляла до балкона, чтобы достать огромную бадью. Предстояло набрать ржавой и холодной, словно из колодца, воды из-под протекающего крана в ванне. Внук ее все никак не может добраться до бывшего учителя русского языка