Тайны и легенды древнего края

– Он не показывал вам золотую монету?

– Нет. Он ведь не нуждался в моей помощи. Он искал человека со стороны.

– Вы и сейчас считаете его сумасшедшим?

– После того, что случилось позднее, я уже не могу считать иначе.

– Что же случилось?

Мой собеседник, чьего имени я так и не спросил, долго молчал, затем проговорил, тяжело роняя слова:

– В один из дней, вскоре после вашего отъезда, Кенжи отправился куда-то на своем мотоцикле. Вернулся только к вечеру в страшном волнении. На нем не было ни плаща, ни шляпы, без которых он никогда не появлялся перед людьми. Бинты, которыми он маскировал свое лицо, наполовину размотались. Мотоцикл он бросил посреди площади, а сам принялся бегать кругами, комкая какой-то лист бумаги и выкрикивая: “Дейгиш! Дейгиш! Я знаю, его наслал джинн!” Кенжи пробовали успокоить, но он продолжал кричать, не узнавая никого из односельчан. И тогда все поняли, что этого человека охватило безумие, и что надо срочно везти его в больницу, в Чимбай…

– Дейгиш? – переспросил я. – Что означает это слово?

– Нужно родиться в наших местах, чтобы понимать, что такое дейгиш, – сказал мой собеседник. – Это процесс разрушения берегов Амударьи. Вы, наверняка, знаете, что река течет в глинистом русле и сама несет много тяжелой глины. Пласты глины вдоль берегов размягчаются, становятся податливыми и, наконец, сами текут, как вода. В результате меняется русло на определенном участке реки. Эти процессы продолжаются на протяжении веков. Никакие дамбы не могут остановить дейгиш. Единственный способ – прокладка прямого канала в самом русле. Но вы же понимаете, что это очень дорогой способ. Поэтому Амударья до сих пор, хотя и нет в ней уже былой мощи, ведь половину воды разбирают на поливы в среднем течении, еще способна обрушить целый участок берега вместе с дамбами, садами и постройками и унести прочь, в открытое море. Это и есть дейгиш.

– Это означает, – предположил я, – что Кенжи спрятал клад где-то на берегу Амударьи, а река вдруг унесла весь этот берег вместе с кладом?

– Похоже, что так.

– А что за бумагу он комкал в руках?

– Это была схема, на которой он обозначил место захоронения клада. Впрочем, теперь в этой бумажке нет никакого смысла. Мощное течение существует даже у дна. Оно свободно влечет даже тяжелые предметы. Но если даже часть монет задержатся у какой-нибудь коряги, то очень быстро утонет в глине. Амударья – одна из самых мутных рек на планете, в ней не могут работать ни аквалангисты, ни водолазы. – Он помолчал и добавил: – Тысячелетиями на берегах Аму возникали и гибли великие цивилизации, здесь проходил участок великого шелкового пути. Множество сокровищ зарывали, а то и бросали в воду, чтобы уберечь их от разбойников. Быть может, когда-нибудь, когда будет создана подводная техника нового поколения, удастся исследовать русла реки, как существующее, так и бывшие, и тогда сделанные здесь находки потрясут воображение современников и, кто знает, заставят иначе взглянуть на историю древних веков.

– Вы-то сами верите в это? – спросил я. – То есть, в то, что Кенжи действительно нашел клад хорезмшаха?

– Кто знает! – пожал он плечами. – В наших пустынных краях возможны еще и не такие диковины.

* * *

Вскоре я услышал про дейгиш еще раз – от речника с буксира “Новороссийск”. Этот буксир проводил 500-тонные баржи с материалами для строящейся Тахиаташской плотины. Утром бакенщик прошел на катере по реке, выставляя свежие вешки из травы и лозы. Менее чем через два часа буксир “Новороссийск” с баржами, шедший по этому же фарватеру, прочно сел на мель. Буквально на глазах речников дейгиш намыл огромный остров посреди реки.

СЛУЧАЙ НА ПОНТОННОМ МОСТУ

Ключевой персонаж описываемой ниже истории – второй муж моей тещи Олег Васильевич Иванов (в семье которых мы жили в Тахиаташе) работал главным механиком в крупном управлении механизации. В описываемый период это был зрелый, энергичный, неусидчивый мужчина того возраста, который еще рановато называть предпенсионным, притом что и на здоровье Олег Васильевич не жаловался. Характер у него был импульсивный, чтобы не сказать взрывной, а настроение менялось под влиянием момента. Он то благодушно посмеивался и напевал какие-то куплеты, умышленно перевирая слова, то ходил мрачнее тучи, смотрел на всех исподлобья и непроизвольно скрипел зубами.

Как главный механик крупного автохозяйства, Олег Васильевич отличался строгостью и требовал от подчиненных технически грамотного ухода за машиной. Нерях и бездельников наказывал беспощадно. Впрочем, все знали, что он отходчив, и камня за пазухой ни на кого не держит.

Дома за Олегом Васильевичем закрепилось прозвище Дед, на которое он охотно откликался.

В редкие часы досуга Дед, затаив дыхание, любил смотреть фильмы про разведчиков, телепередачи типа “Клуб кинопутешественников”, а также документальные ленты из жизни реальных космонавтов и конструкторов космических кораблей. Но ни фантастики, ни мистики он совершенно не воспринимал, именуя произведения этого жанра “сказками для маленьких детей”. Он твердо стоял двумя ногами на грешной земле, свято верил, что дважды два всегда и при всех обстоятельствах – только четыре и вряд ли стал бы тратить свое время на рассуждения о скрытом смысле корня квадратного из минус единицы.

Именно поэтому я не сомневаюсь в достоверности его рассказа, имевшего весьма странное продолжение.

Но прежде чем перейти к изложению этой удивительной истории, мне придется коротко обрисовать геонрафию той местности, в пределах которой всё это происходило.

Сейчас русло Амударьи перегорожено в районе Тахиаташа высотной плотиной. Неподалеку над рекой нависает железнодорожный мост, по которому поезда идут с левобережья в Нукус и далее.

Но в мае 1971 года, когда я впервые приехал в эти края, не было еще ни плотины, ни железнодорожного моста.

В ту пору берега Амударьи соединялись в районе того же Тахиаташа понтонным мостом, единственным на всю автономную республику. Весь транспорт, которому нужно было попасть с одного берега могучей реки на другой, стекался к этой переправе. Правда, кое-где существовали и паромы, но на их долю приходилась мизерная доля перевозок, притом, что паромные переправы действовали только в дневное время, да еще зависели от капризов погоды.

Этот километровый мост состоял из сотен сомкнутых стандартных понтонов военного образца, покрытых сверху настилом из толстых досок, и обеспечивал двухстороннее движение на переправе круглые сутки. По обе стороны вдоль настила тянулось металлическое ограждение со светильниками. На каждом въезде имелся пост, где несли постоянную вахту стрелки военизированной охраны, а также работники ГАИ.

Нередко возникала необходимость перевезти через мост какой-либо сверхтяжелый груз – мощный экскаватор, трансформатор и т.д. Такие перевозки осуществлялись по заранее поданной заявке в строго согласованное время. Движение с обеих сторон перекрывалось, и тягач с нагруженным трейлером в гордом одиночестве преодолевал мост на пониженной скорости. Поскольку это занимало довольно много времени и могло привести к образованию «пробок», то перевозки подобного рода планировались, как правило, на ночь, когда движение через мост становилось менее оживленным.

Эти подробности весьма важны для лучшего понимания того таинственного, основанного на удивительных совпадениях случая, который произошел на понтонном мосту в одну из июньских ночей 1971 года.

Но прежде еще несколько обязательных деталей.

Единственная железная дорога в этих местах проходила тогда по левобережью – через Тахиаташ до Кунграда. Курсировавший по ней пассажирский поезд Ташкент-Кунград всегда был переполнен. Тахиаташ – довольно значительный населенный пункт, но по какой-то странной прихоти железнодорожных властей поезд следовал через этот город без остановки, несмотря на наличие станционного здания. Пассажиры, следовавшие до Тахиаташа, а таких было немало, лишь провожали взглядом огни своего города и начинали готовиться к выходу на станции Ходжейли, расположенной в тридцати километрах далее по ходу движения. Расписание было крайне неудобным. В Ходжейли поезд приходил около часу ночи.

Здесь на привокзальной площади пассажиров поджидал автобус, который вез их в Нукус – естественно, через Тахиаташ и через понтонный мост. Обычно автобус набивался до отказа, так что при езде заметно накренялся на одну сторону.

Помимо автобуса, прибытия поезда на привокзальной площади ждал и другой транспорт: десятка три легковушек и самосвалов. Одни водители встречали своих родных и знакомых, другие рассчитывали заработать. Присутствие самосвалов не должно смущать. В малонаселенной республике с ее обширной территорией в качестве такси использовался всякий транспорт. Случалось, к поезду подъезжали и на колесном тракторе. А уж самосвалы – эти быстроходные, вместительные, безотказные, юркие машины пользовались здесь особой популярностью.

Спросите, кто их выпускал ночью из гаража? Да в гараж они и не заезжали с вечера. В ту пору, по умолчанию, многие водители оставляли на ночь свой транспорт у дома, имея запас чистых бланков путевок с печатями.

Похожая картина наблюдалась и на площади перед нукусским аэропортом. Правда, все рейсы прилетали обычно днем. Но ведь случались и задержки, и нелетная погода вмешивалась, и тогда пассажиры прилетали в Нукус поздно ночью. При этом было немало авиапассажиров, которым требовалось попасть из Нукуса в Тахиаташ или Ходжейли. Расстояние-то здесь незначительное, так чего же всю ночь сидеть в аэропорту?

Таким образом, нередко возникали ситуации, когда на понтонном мосту встречались ночью две машины из одного гаража: одна из них, например, везла пассажира из аэропорта в Тахиаташ, а другая – с вокзала в Нукус.

Вот такого рода совпадение и позволило однажды проявиться то ли тщательно охраняемой государственной тайне, то ли загадке иного рода.

Как раз в те дни я прибыл из Шахамана на отгулы. Мы работали так называемым вахтовым методом: десять дней на трассе от зари до зари, четыре дня дома.

Дома мне сразу же сказали, что Олег Васильевич еще в начале недели отправился с отчетностью в Ташкент, но уже сегодня должен был вернуться. Однако в справочной ответили, что рейс задерживается на шесть часов. То есть, прибытия Деда следовало ожидать ночью.

Олег Васильевич с отчетностью ездил в Ташкент периодически. Надо сказать, что в тот период легковой персональный транспорт полагался только начальнику и главному инженеру управления. Но в условиях разбросанности объектов в мобильных средствах передвижения нуждались и нижестоящие начальники. Роль этих средств передвижения выполняли всё те же самосвалы. Естественно, и у Деда, как у большого (по местным меркам) начальника, имелся “свой” персональный самосвал, который, в частности, доставлял его к самолету и привозил обратно. Какой бы длительной ни была задержка рейса, верный водитель всегда ждал до конца, не ропща, ибо понимал, что Дед и его не оставит в обиде. В любом гараже всегда есть свои правила игры. Были они и в управлении механизации.

В эту ночь Дед заставил всех нас изрядно переволноваться. Справочная, наконец, ответила, что самолет из Ташкента приземлился в час ночи. Но вот уже пробило два, а Деда всё не было, хотя вся езда по ночному шоссе тянула от силы минут на двадцать. Дорога на Ходжейли проходила под окнами нашего дома, и мы то и дело выглядывали за занавеску.

Дед прибыл в начале четвертого, злой, как бобик. Долго чертыхался и костерил авиационные и милицейские порядки. Из его отдельных реплик можно было лишь понять, что он бестолково простоял больше двух часов перед мостом. Впрочем, с его импульсивностью дома уже свыклись. Дед мог взорваться по любому поводу, но быстро остывал и начинал подлизываться. К особенностям его характера мы относились спокойно, и Дед, похоже, ценил нашу деликатность.

Когда успокоившиеся женщины отправились досыпать, мы с Дедом уединились на кухне. Он выставил на стол привезенное из Ташкента пиво и снял с гвоздя копченого усача, после чего уже гораздо внятнее рассказал мне о странной стоянке у ночного моста.

– Само собой, самосвал терпеливо ждал меня на площади. Водителем был молодой парень из местных казахов. Я зову его Жора, и он не обижается. По дороге расспросил его о новостях в гараже. Всё было в порядке. Ну и хорошо!

От Нукуса до Тахиаташа, ты знаешь, не будет и пятнадцати километров. Дорога была практически свободна, лишь изредка попадались встречные. Мы летели стрелой.

Впереди показались спящие саманные домики поселка Кызкеткен, сразу же за которым начинался подъезд к мосту…

Мысленно Олег Васильевич видел себя уже дома. Машинально взглянул на часы: ровно час ночи!

Вот и мост, освещенный фонарями. А на той стороне, сразу же за обвалованным берегом, начинается Тахиаташ.

Внезапно откуда-то сбоку появился гаишник и резко взмахнул своим полосатым жезлом. Одновременно перед мостом опустился шлагбаум.

– Эх, застряли! – с досадой крякнул Олег Васильевич. По опыту он знал, что мост закрыли для пропуска какого-то тяжелого груза. Значит, придется ждать полчаса, а то и больше. Вот не повезло!

И тут он не без изумления разглядел на гаишнике майорские погоны. Невероятно! Обычно движение регулировали сержанты.

Майор подошел к самосвалу со стороны водительского окошка и тихим, но твердым голосом приказал Жоре выключить двигатель и погасить фары до особого распоряжения.

Минут через пять к шлагбауму подъехала черная «Волга». Из нее вылез плотный человек в очках с золотой оправой, в котором Дед с возрастающим изумлением узнал министра внутренних дел автономной республики полковника Золотова. Золотов подозвал к себе вытянувшегося в струнку майора и что-то строго выговорил ему. Майор повернулся вполоборота, сделав какой-то знак. Тотчас из темноты выдвинулись несколько милиционеров, вооруженных автоматами. Выслушав команду, они цепью встали за шлагбаумом.

Встречных машин не было. Ясно, что движение было перекрыто и с другого конца моста.

В этот момент со стороны поселка Кызкеткен послышался гул. Вскоре показалась небольшая автоколонна. Первым ехал автомобильный подъемный кран КрАЗ большой грузоподъемности, за ним грузовик, который тянул за собой пустой трейлер, замыкал колонну еще один грузовик с тентом, там сидели люди в погонах. Но сколько их и какая на них форма, рассмотреть было невозможно.

Шлагбаум поднялся на короткое время. Все три подъехавших автомобиля двинулись через мост. Золотов, проводив колонну взглядом, сел в «Волгу». Та последовала за колонной.

– Эти проедут быстро! – воскликнул Олег Васильевич, обращаясь к Жоре. – Не пойму даже, зачем перекрыли движение? Груза-то у них нет. Может, деньги везут к поезду? Золотов, автоматчики… Но тогда зачем кран? Ладно, начальству виднее. Подождем. Скоро начнут пропускать, вот увидишь!

И тут вдруг погасло освещение вдоль моста. Всё вокруг погрузилось в непроглядную темень.

Прошел час, час с четвертью… Несмотря на ночное время, за самосвалом выстроилась длинная очередь автомашин разных марок. Шлагбаум не поднимался. Это было неслыханно! Никогда на памяти Деда мост не закрывали на столь долгий период. Разве что для ремонтных работ. Но о ремонте всегда объявляли заранее и никогда не делали из этого секрета. Может, какая-то из машин колонны заглохла на мосту? Иначе чем объяснить эту задержку? Олег Васильевич хотел было по-свойски расспросить майора и уже вылез из кабины, но гаишник даже не стал его слушать, жестко посоветовав вернуться назад.

Ожидание длилось два томительных часа. Наконец, снова вспыхнуло освещение. Появился транспорт с того берега, но на этом конце очередь всё еще держали.

В первой же встречной, идущей с того берега, Олег Васильевич узнал другой самосвал из своего гаража. За рулем сидел Артыков – водитель несерьезный, любитель подхалтурить. В кабине находилась еще какая-то пожилая пара.

– Куда это он направляется на ночь глядя? – пробормотал Дед. – Но не останавливать же его на мосту? Ладно, завтра разберемся…

Тут шлагбаум подняли и с этого берега. Истомившийся Жора нажал на газ.

– Сколько лет езжу через мост, но такой странной стоянки у меня еще не было, – закончил свой рассказ Олег Васильевич.

Честно говоря, я не знал, что ответить Деду. Да и глаза уже слипались. Мы допили пиво, пожелали друг другу спокойной ночи и отправились спать.

Кстати говоря, впереди была суббота.

Наутро Дед был бодр и энергичен, пел куплеты и острил, и, казалось, напрочь забыл о своих вчерашних злоключениях. После обстоятельного завтрака они с тещей отправились на базар.

Вернулся Дед какой-то взвинченный.

Оказалось, что на базаре он встретил Артыкова – того водителя, с которым они нынешней ночью разминулись у моста. Дед, конечно, не утерпел и выговорил ему за левый рейс. Тут опять же вступали в силу тонкие правила игры, принятые в гараже. Дед не был против, когда халтурили “исправные” водители. Но Артыков, по его мнению, был балаболкой и права халтурить еще не заслужил. Таких водителей Дед не уважал и, общаясь с ними, сопел и придирался по мелочам. Дед также жутко не любил, когда плохие водители в свое оправдание несут околесицу. Именно это якобы и пытался сделать Артыков при сегодняшней встрече, чем, собственно, и раззадорил Деда еще больше.

Расказал же ему Артыков следующее.

Вернулись из отпуска его родственники, живущие в Нукусе. Приехали они ночным поездом и позвонили ему с вокзала, зная, что он ставит машину дома. Пожилые люди, не отказывать же им! Пришлось ехать на вокзал в Ходжейли, а затем везти их в Нукус. Рассчитывал управиться быстро, да как нарочно прямо перед носом надолго перекрыли мост, чтобы провезти ту самую «дуру».

– Какую «дуру»? – удивился Олег Васильевич.

– Как – какую? – удивился и Артыков. – Ту самую. Мимо вас ее и должны были провезти.

– Стоп! А ну-ка, давай подробнее… – сощурился Дед, уверенный, что сейчас услышит очередную байку водителя.

И тут Артыков рассказал, как после двух часов ожидания на мосту вновь началось движение. Сначала проехал большой автокран, за ним – тягач с трейлером, на котором под брезентом лежало что-то громадное, с обтекаемыми формами, затем прошла машина под тентом, а последней – черная «Волга». Вся колонна направилась в сторону Тахиаташа. Наконец, милицейский капитан, который распоряжался возле поста, отдал команду. После этого зажегся свет на мосту. Шлагбаум подняли и начали пропускать транспорт в сторону Нукуса. Но с другого берега, как понял он, Артыков, машины держали еще какое-то время. Очевидно, чтобы дать возможность колонне с «дурой» отъехать подальше. Ясно ведь, что перевозили секретную технику. Но только какую? Никогда он не видел здесь ничего подобного.

По Артыкову получалось, что колонна въехала на мост с одного конца без груза, а выехала с другого с «дурой». Причем, громоздкой “дурой”, едва уместившейся по габаритам на трейлере. Ясно, что такой груз лежать на мосту не мог. Вот и выходит, что Артыков снова соврал, пытаясь оправдаться за очередную левую ходку. Да хотя бы врал как-нибудь складно! Он – что, считает своего начальника идиотом?

До конца дня Дед все ворчал, костеря беднягу Артыкова и других незадачливых водителей, из-за которых гробятся хорошие машины. Ладно, этому парню еще достанется на орехи! Лишь к вечеру Дед успокоился и, похоже, выбросил в своей манере из головы историю, в которой концы не сходились с концами.

Я тоже не особенно о ней задумывался, полагая, что неизвестный мне Артыков и впрямь присочинил к ней свой “хвост” в силу своего характера. Возможно, этот парень действительно был “балаболкой”.

В понедельник утром, придя на участок, я первым делом отправил свою бригаду в Шахаман, после чего поехал на грузовую станцию, чтобы организовать вывоз на трассу железобетонных ригелей, которые только на днях поступили в наш адрес, и отсутствие которых сдерживало нашу работу.

Среди стропальщиков грузовой станции был некий Раим, татарин по национальности, личность весьма неординарная. По сути, это был бродяга-философ, который путешествовал по Союзу, нигде не задерживаясь надолго. Запас его жизненных наблюдений был неисчерпаем. Подобно всем истинным философам, он довольствовался малым, исходя из древнего принципа «всё свое ношу с собой». Не имел он и собственного угла. Начальство, ценя его за трезвость, разрешило ему ночевать в вагончике-бытовке на территории базы. Он сам готовил себе на костре, а большую часть свободного времени проводил в размышлениях о смысле жизни.

В то утро с погрузочным краном случилась небольшая поломка, и пока крановщик устранял неисправность, Раим рассказал мне историю, которая удивительным образом перекликалась с противоречивой информацией о ночном происшествии на мосту.

Вот суть рассказа Раима.

Уже под утро, в четвертом часу, его разбудил непривычный шум на проходной.

Ворота открылись, и во двор друг за дружкой въехали черная «Волга», автокран, грузовик под тентом, а также тягач с трейлером, на котором лежала под брезентом какая-то огромная круглая штуковина.

Зажглись прожекторы, и в их свете Раим увидел, как из «Волги» выбрались несколько человек, среди которых он узнал директора грузового двора.

Из грузовика начали выпрыгивать люди в милицейской форме. Сроду не бывало на базе таких клиентов!

Заинтригованный стропальщик выскользнул из вагончика наружу, стараясь не шуметь и держаться в тени. Расстояние было велико, но всё же ему удалось расслышать несколько фраз. Один из приехавших – сановитый мужчина в золотых очках – спросил директора: «Платформу подогнали?» «Так точно, товарищ Золотов, вот она!» – директор указал на железнодорожную платформу, стоявшую на отдельной свободной ветке.

Началась погрузка. Любопытно, что брезент так и не снимали. Просто завели снизу тросы с проушинами, за них и поднимали. Штуковину уложили на платформу, плотнее закрепили брезент, да еще прикрутили его к стойкам стальной проволокой. Затем на платформу поднялись несколько автоматчиков и расселись по углам. Тем временем со стороны станции подкатил тепловоз. Платформу подцепили к нему, и короткий состав двинулся в обратном направлении. Милиционеры постояли еще немного, перекуривая и что-то тихо обсуждая между собой, затем опять расселись по машинам и уехали.

Наутро, увидев во дворе директора, Раим, свободный от всяких комплексов, подошел к нему и поинтересовался, что за важный груз обрабатывали нынче на рассвете. Директор как бы даже испуганно посмотрел на него и посоветовал забыть о том, что он видел. Но Раим ничего ему не обещал. С какой стати? Он – свободный человек!

В первый момент меня поразило совпадение многих деталей в рассказах Олега Васильевича (точнее, в переданном им рассказе Артыкова) и Раима. Вывод напрашивался такой: откуда-то с правобережья доставили к железной дороге некий груз. Не исключено – образец военной техники, коли уж были приняты максимально возможные меры скрытности. Груз провезли мимо Олега Васильевича, который на какой-то момент, следует признать, задремал после всех переживаний, связанных с задержкой полета. Надо полагать, задремал и Жора, водитель его самосвала. А к Артыкову Дед просто придирается, вот и принял в штыки его рассказ.

Я решил, что при первой же возможности сообщу Олегу Васильевичу информацию, полученную от Раима. Но в тот же день я уехал в Шахаман, а когда вернулся через десять дней на очередные отгулы, то эта история уже утонула в потоке текучки. Не вспоминал о ней и Дед. А затем меня перебросили на Устюрт. А затем призвали на военную службу. Уже после службы я на несколько месяцев вновь оказался в Каракалпакии. Еще через два-три года Дед с тещей, благодаря невероятной удаче, обменяли Тахиаташ на Ташкент, причем в силу удивительного стечения обстоятельств обосновались по соседству от нас с женой, буквально через дом. То есть, встречались мы с Дедом регулярно еще на протяжении многих лет, нередко вспоминали Каракалпакию, но вот какая странность: ночной инцидент на понтонном мосту в наших беседах почему-то не возникал ни разу. Так и не знаю, получил ли Артыков от Деда “на орехи” или же они нашли всё-таки взаимопонимание?

Лишь много лет спустя, уже в Питере, когда Деда не было в живых, три разных рассказа о ночном происшествии на понтонном мосту (Олега Васильевича, Раима и Артыкова в интерпретации Деда), вдруг ясно ожили передо мной до мельчайших нюансов и интонаций.

И хотя никаких новых фактов к тому, что я когда-то знал, не прибавилось, у меня всё же появилось ощущение, что анализ имеющейся информации дает возможность обосновать целый ряд вполне реальных гипотез.

Одно уточнение: может, Артыков и был “балаболкой”, но про “дуру” он сочинить не мог. Шоферские байки обычно носят более фантастический характер. Что же касается Раима, то словам этого человека я всегда доверял полностью.

Итак: груз могли поднять только из воды. Точнее, с баржи. В ту пору Амударья в среднем и нижнем течении была еще судоходной. В туркменском городе Чарджоу существовало даже управление Среднеазиатского пароходства, которое подчинялось Министерству морского флота СССР. Суда и баржи пароходства перевозили грузы по Амударье от таджикской пристани Пяндж до каракалпакского порта Муйнак, а затем и далее вдоль восточных берегов Арала. Объем перевозок достигал полутора миллионов тонн. Между прочим, в числе основных перевалочных пунктов были пристани в Тахиаташе и Ходжейли. Значительную часть грузов для строящейся Тахиаташской плотины перевозили водным путем – на самоходных судах и баржах.