Конкурс суетливых желаний

Алексей Мальгрон

Конкурс суетливых желаний

Пролог

Пролог

Максим Потапов сидел в душной маршрутке, прижавшись лбом к дрожащему окну, за которым серый город расплывался, как чернильное пятно на бумаге. Пальцы его сжимали пластиковый пакет с тремя картофелинами и упаковкой яиц, как будто это был чемодан с последней надеждой. В салоне пахло чужими жизнями, застывшими в воздухе, как пыль на окне.

– Мужчина, не спите, ваша остановка! – огрызнулась кондукторша с голосом, похожим на скрип гвоздя по стеклу.

Максим кивнул, но не шелохнулся. Он не спал. Просто он больше не был здесь. Не совсем был.

Где-то глубоко внутри уже началась ломка. От усталости, от однообразия, от жизни, в которой каждый день был как вчера, только с чуть большим разочарованием. Последняя неделя превратилась в рваный монтаж кадров: отчёт, переделанный шесть раз; девушка, ушедшая к какому-то «фитнес-тренеру с телом и душой»; ботинок, предательски лопнувший в неподходящий момент. И финальный аккорд – дождь, пролившийся ровно в тот момент, когда он выходил из подъезда без зонта.

Максим не был нытиком. Он был человеком, который терпел до предела – пока его внутренний мир не растрескался, как старый лёд весной.

Он выдохнул в запотевшее стекло:

– Да хоть бы что-то сбылось так, как я хочу, хоть прямо сейчас…

И в ту же секунду наступила тишина. Такая густая, будто весь мир нырнул в подушку.

Маршрутка исчезла. Вместо неё была та же улица, но как будто нарисованная неумелой рукой. Дома казались чуть перекошенными, как старые зубы. Фонари светили так, словно сами не знали, куда направить луч – как будто их что-то напугало. Небо было молочно-серым, будто кто-то вылил овсяный кисель между крышами.

Максим оглянулся. Ни людей, ни машин. Только он – и город, который, кажется, дышал.

Из переулка вышла женщина. Или не женщина. Слишком уж высокая. Движения – как у куклы в перчатке. На лице – маска, вся в маленьких зеркальцах. В каждом – Максим, но чуть искажённый. Один с сигаретой, другой – лысый, третий – с кровью на рубашке.

– Максим Потапов, – сказала она голосом, похожим на переговоры по рации, – вы официально зарегистрированы как участник.

– Чего участник?.. – Он отступил на шаг.

– Конкурса Суетливых Желаний.

Слова будто ударили в грудь. Не сильно, но зябко. Как ветер, проникающий под рубашку.

– Я… ничего не подписывал, – выдавил он.

– Вы пожелали. Это сильнее любых подписей.

Фонари мигнули. В их свете из переулков стали выходить другие. Мужчина с белым чемоданом. Женщина в леопардовом пальто и с ботоксной улыбкой. Дедушка с пустыми глазами. Парень, уставившийся в смартфон.

Все они шли, будто заворожённые, как сны, решившие прогуляться днём.

А женщина с зеркальной маской добавила:

– Добро пожаловать. Ваши желания исполняются. Все уже началось.

И город резко хлопнул створками окон, как театр, где занавес рухнул без предупреждения.

Максим остался стоять, один, с картофелем и яйцами, в мире, который вдруг начал исполнять желания.

Глава 1

Максим шагал по городу осторожно, как по тонкому льду. Асфальт под ногами казался слишком ровным, слишком чистым – словно его начистили до блеска в ожидании важного гостя. И тишина… Она была не мёртвой, а выжидающей. Как будто воздух затаил дыхание, слушая, как стучит его сердце.

Город, в который он попал, напоминал декорации к спектаклю, который забыли поставить. Дома – высокие, но безликие, будто выточенные из воска. Их окна светились тусклым светом, в котором угадывались силуэты, но не лица. Реклама на стенах переливалась бессмысленными словами: «Получи», «Выиграй», «Заработай». Ни брендов, ни смыслов – только обещания.

Максим вышел на площадь. Она была круглой, как мишень. Посередине находилась сцена из чёрного дерева, гладкого, как зеркало. Вокруг – скамейки, но все разные: одна – детская, с облупленной краской; другая – роскошная, с вензелями; третья – железная, как будто украденная из больничного двора. Казалось, каждая скамейка – из чьей-то жизни.

На сцене стоял Он.

Высокий, тонкий, будто вырезанный из бумаги. В костюме, который менял цвет при каждом повороте: то бордовый, то чернильно-синий. На его лице была надетя маска с циферблатом. Вместо глаз – два золотых часовых механизма, стрелки которых вращались в разные стороны.

Он сделал шаг вперёд – и тишина треснула.

– Добро пожаловать, дорогие участники, – голос у него был одновременно и весёлым, и утомлённым, как у телеведущего после долгого эфира. – Вы официально вступили на тропу Конкурса Суетливых Желаний. Поздравляем, вы были достаточно громки в своих просьбах.

Максим огляделся. Люди стояли, разбросанные по краю площади. У каждого – свой стиль, своё выражение лица, своя беда. Никто ничего не говорил. Только слушали, вжав головы в плечи, будто на перекличке у неизвестного бога-сержанта.

– Это – промежуточная зона, – продолжал конферансье. – Здесь сбывается то, что вы сами себе заказали. С минимальной коррекцией. Короче, как кафе быстрого питания для судьбы.

Он рассмеялся, хлопнув в ладоши. Получилось глухо, как удар по крышке гроба.

– Условия конкурса просты. У каждого из вас было желание… Было? Или нет?

Он оглядел присутствующих.

– Оно принято. Повторите за мной: принято. Принято. Принято. А теперь – выполняйте. Или не выполняйте. Вы же суетливые люди. Что вам стоит – всё равно будет больно, кхе-кхе.

– Мы… просто сказали его, – пробормотала пожилая женщина с чёрной косынкой.

– И этого было достаточно, – мягко ответил он. – Суетливые желания – как спички. Вроде мелочь, а жгут леса.

На экране, висящем в воздухе, будто подвешенном за леску к небу, появилась надпись:

Испытание 1.

– Каждый из вас будет проживать свою собственную реальность. Без сцен, без костюмов – только вы и ваше желание. Сбудется всё. Но не так, как вы думаете. А так, как оно звучало, пропущенное через призму ваших подсознательных страхов, скрытых мотиваций и нереализованных возможностей, так сказать, кхе-кхе.

Он сделал паузу.

– Побеждает тот, кто сможет… изменить суть. Не желание, а себя. Понять, зачем он на самом деле его выдал. Признать, переписать или, как это часто бывает, отказаться.

Кто-то хмыкнул. Кто-то зевнул. Кто-то дрожал.

Максим стоял, чувствуя, как от его спины откалываются привычные мысли. Это не был сон. Это было что-то другое – острое, странное, как переезд в новый город, где все улицы знакомы, но названия у них другие.

– А если проиграем? – спросил юноша с неоновыми кроссовками.

– Останетесь здесь. На переосмысление. Иногда на годы. Иногда – навсегда. Но не переживайте: скучно не будет. С вами будут ваши желания. И только они.

Максим вцепился в поручень у скамейки. Холодный металл обжег ладонь. Как будто мир сам напоминал:

Ты просил – ты получил. Дальше – сам.

И тут сцена исчезла. Площадь погасла, растворившись в темноте, как след на песке после прилива.

А вокруг раздался шёпот:

«Максим Потапов. Испытание начато».

Глава 2

Максим открыл глаза.

Он стоял на перроне. Не в своём городе, не в этом странном мире, а где-то между ними. Вокзал был старый, с облупленной штукатуркой и вывеской «Станция Судьба». Буквы поблёкли, будто выцвели от чужих слёз. Над головой было серое небо, потрескавшееся, как потолок в коммуналке.

Вокруг ходили люди. Кто-то – с чемоданами, кто-то – с пустыми руками, кто-то – с лицом, полным надежды. Они были похожи на пассажиров перед отправлением: напряжённые, готовые к поездке, но не знающие, в какой вагон сесть.

Максим вдруг понял, что он стоит в очереди. Перед ним был мужчина лет пятидесяти, плотный, с седыми висками и угрюмым взглядом. На груди у него болтался бэйдж:

"Игорь. Бывший начальник. Сократил троих по ошибке."

Позади – женщина в белой шубе и с ярко-красной помадой. Её лицо казалось знакомым – как те, что мелькают в рекламе кремов: красивые, но без возраста.

– Вы тоже на исполнение? – спросила она.

– Похоже на то, – пробормотал Максим. – И что, тут все с такими табличками?

– Не все. Только те, кто вручил судьбе крупную купюру без сдачи.

Она улыбнулась, и улыбка эта была печальнее, чем стоящий поезд.

На экране над перроном замигал список. Имена, желания, номера вагонов. Максим подался вперёд, ища своё. Нашёл:

Максим Потапов – «Хочу, чтобы хоть что-то сбылось». Вагон №7

Поезд въехал на станцию без звука. Колёса вращались, но не гремели – как будто ехали по воздуху. Вагон №7 был тёмно-серый, с глянцевыми окнами, в которых отражалась не платформа, а лицо Максима – испуганное, потерянное, чужое.

Он шагнул внутрь – и сразу оказался в квартире. Своей. Только… другой.

Полки забиты книгами, которых он не читал. На стене – дипломы и грамоты с его именем. В углу на диване сидела девушка, красивая, улыбающаяся, такая, какую он когда-то себе представлял.

– Доброе утро, любимый, – сказала она, подавая ему кофе. – У тебя сегодня эфир, не забудь.

Он взял кружку, и обжёг пальцы. Горячо, как настоящее. Но – не его. Где-то далеко зазвонил будильник. Он не помнил, чтобы его ставил.

Девушка исчезла. Квартира сменилась офисом, потом – сценой с бурными аплодисментами, потом – вручением премии «За вклад в науку». Картинки летели, одна за другой. Он – знаменит. Он – богат. Он – любим. Но это не он. Это не жизнь. Это… гул. Бесконечный. Как поезд, стремительно набирающий скорость.

Внезапно бег событий остановился. Он оказался в тёмной комнате. Перед ним – зеркало. А в нём – он сам. Только старше. Уставший. Один. С пустыми глазами.

– Ты просил, чтобы хоть что-то сбылось, – сказал отражение. – И сбылись все случайности. Без воли. Без смысла. Ты просто плыл по течению. Твоя жизнь – это каталог событий, а не выбор.

Максим молчал.

Сердце билось.

Мир дышал.

Он не мог ответить.

Он не знал вопроса.

– Что мне делать? – прошептал Максим.

– Начни с вопроса: чего ты хотел на самом деле?

Комната исчезла. Он снова стоял на перроне. Люди вокруг смотрели на него с лёгкой завистью – как на того, кто уже прокатился.

Рядом оказался парень лет тридцати, с длинной чёлкой, в чёрном свитшоте и с цепочкой на шее. Он смотрел в сторону, будто не ждал ни поезда, ни ответа.

– Ты не первый, – тихо сказал он. – Я здесь уже три года.

– Что, не исполнилось?

– Я долго ждал Белую карточку. Слышал, есть такая Школа. Если её получишь – можешь изменить свою жизнь. Настоящую, не эту симуляцию. (события, связанные со Школой и Белой карточкой, описаны в повести «Дверь» – прим.авт.)

– И?..

– Не дождался. Поэтому здесь. Конкурс – это для тех, кто суетился. Кто хотел здесь и сейчас.

Он вздохнул.

– Белая карточка – это для тех, кто умеет ждать. А я – как ты. Захотел, чтобы исполнилось. Получил. Только вот платить придётся дорого.

Он замолчал, и лицо его слилось с толпой.

Максим сел на скамейку и закрыл глаза. Поезд снова шёл. На этот раз – внутри него, прямо по нервам, как по рельсам.

Глава 3

Звали её Рита. На табличке, что висела у неё на груди, было написано:

«Маргарита Звонарёва. Хочет быть на месте других».

Когда она зашла в свой вагон, дверь за ней захлопнулась с таким звуком, будто кто-то резко закрыл крышку старой музыкальной шкатулки.

Свет мигнул.

И – она оказалась не собой.

– Доброе утро, любимый! – раздался голос, как будто взятый из низкопробного сериала. Рита посмотрела вниз и увидела… мужские руки. Широкие, загрубевшие. В зеркале – квадратный подбородок, щетина, тяжёлый взгляд. Она… он? – был мужчиной лет сорока, в трениках и с сигаретой в зубах.

Где-то визжали дети. На кухне в кастрюле бурлило что-то подозрительно серое.

– Ну и зачем ты это загадала? – прохрипел голос в голове. – Хотела понять, каково быть другим…

Желание исполнилось. За следующие полчаса Рита пожила жизнями восьми человек. Сначала – сварливого пенсионера, потерявшего слух. Потом – молодой девушки, у которой украли телефон. Потом – подростка с панической атакой, матерью-одиночкой с тремя работами, продавца шаурмы, глухонемой художницы, и даже… дворника, мечтающего стать айтишником.

Каждая жизнь – как чужой ботинок: вроде сидит нормально, а ноги стираются до крови.

Потом наступила тишина. Она оказалась в чистой комнате. На стене висела пустая рамка. Ни фото, ни текста. Только надпись:

"А теперь решай: кем ты хочешь быть – наконец-то самой собой или ещё немного кем-то другим?"

Рита села на пол. Воспоминания хлынули на нее, как будто кто-то открыл кран с мыслями. Она всегда была тенью на фоне подруг. Хотела понять, что даёт им силы. Хотела почувствовать, что ты нужна. Хотя бы один день… хотя бы одну жизнь…

– А если я сама не знаю, кто я? – подумала она. – Я всегда была как осень – красивая, но не до конца понятная. То ласковая, то холодная. Теперь мне дают жить в других временах года. И я понимаю: лучше быть собой, чем весной, которую все ждут.

Комната молчала. Только зеркало в углу медленно проявило её настоящее лицо. С заплаканными глазами. Чуть вздернутым носиком. И с такой больной, искренней тоской, которую нарочно не придумаешь.

– Вот это ты, – сказала комната. – Единственная, кто не притворяется.

Рита вернулась в город испуганной, но другой.

Она больше не завидовала. Это чувствовалось в её твёрдой походке и уверенном взгляде.

Иногда, когда человек перестаёт хотеть быть кем-то другим, мир начинает замечать его. Не того, кем он хочет казаться, а того, какой он есть. С пятнышком на платье, с волосами, выбившимися из хвоста, с мыслями, которые он не хочет скрывать.

Глава 4

Следующий: Кирилл Бойко. Желание: «Хочу, чтобы меня наконец-то поняли».

Он поднялся неуверенно, как будто под ногами не пол был, а лужа воды, которая вот-вот превратится в лёд. Щуплый, в потёртом свитере тёмно-синего цвета – такой же, как его настроение, – с волосами, спутанными, как провода от старого телефона. В руке он сжимал блокнот, исписанный до боли знакомыми каракулями, закрашенными так, будто пытался стереть из головы их смысл.

Дверь мягко захлопнулась. И тишина окутала его, густая и плотная, как одеяло, наброшенное на лицо. Она не просто окружала – она ощупывала, прислушивалась, пыталась разобраться в нём.

Он очутился в зале, где стены были прозрачны, как слёзы. За ними стояли люди – знакомые и незнакомые, те, кем он хотел быть, и те, кто его когда-то не заметил. У них были глаза, похожие на музейные экспонаты: смотрели, но не видели. Впрочем, иногда чей-то взгляд цеплялся за него – но никогда не задерживался. Он был фоном, чужой мыслью, случайным шумом.

– Добро пожаловать, – произнёс голос, будто бы живущий в воздухе. – Здесь все тебя слышат. Все видят. Все понимают.

Кирилл сделал шаг вперёд. Его мысли, которые он так долго держал внутри – смятые, неловкие, искренние, как первый снег – вдруг сами по себе вырвались наружу:

– Я просто хотел, чтобы хоть кто-то понял, что я не странный. Я просто… другой. Что я не молчу – я думаю. Что я не туплю – я обдумываю. Что я не избегаю людей – я берегу себя. От тех, кто всё равно не услышит.

Толпа за стеклом шевельнулась. Их лица начали меняться – чуть теплее, чуть ближе. Они кивали. Кто-то даже улыбался. Не издёвкой, не сочувствием – просто пониманием.

И впервые за долгое время Кирилл ощутил: он не один. Его действительно понимают. По-настоящему. Даже те, кто раньше над ним смеялся. Даже родители, которые вечно перебивали. Даже бывшая учительница литературы, которая написала в дневнике: «Замкнут, избегает общения». Теперь она стояла и аплодировала.

Но тут…

Всё пошло не так.

Он начал говорить больше. Без пауз. Без фильтров. Обиды, которые таились годами. Страхи, о которых никто не знал. Нелепые идеи. Зависть. Цинизм. Чужие тайны, подслушанные в метро. Неловкие фантазии. Тёмные мысли, которые он сам не смел признать.

Толпа за стеклом замерла. Лица стали жёстче. Кто-то отводил взгляд. Кто-то хмурился. А кто-то… просто исчез.

Голос снова заговорил – мягкий, но холодный:

– Ты хотел быть понятым? Так вот – ты понят. Весь. С ног до головы. Ты доволен?

Кирилл опустился на колени. Голова гудела, как будто кто-то забил её воспоминаниями, и теперь они давили изнутри.

– Я не… я не это имел в виду…

– Тогда скажи честно: ты хотел быть понятым – или хотел, чтобы тебя принимали, не зная тебя до конца?

Молчание повисло между ними, как паутина в углу комнаты.

Кирилл закрыл глаза. И прошептал:

– Хочу, чтобы я сам понял себя.

Стены исчезли. Толпа растворилась. Осталось только одно – зеркало. В нём отражался не мальчик-невидимка, не жертва, не мученик. Просто человек. Со страхами. С ошибками. Но живой. Настоящий.

Он встал. Неуверенно. Но без страха. Вышел. Без блокнота. Без маски. Только с одной новой тенью – уверенностью, прячущейся в уголках губ.

Глава 5

На табличке было написано:

«Валентина Шевченко. Желание: "Хочу, чтобы всё было под моим контролем"»

Она шла, как человек, идущий на переговоры, где знает каждый пункт договора. Каблуки цокали по полу, будто отсчитывали такт к победе. За плечами – двадцать лет безупречного карьерного пути, два развода и один ежедневник, в котором даже случайность была расписана по минутам.

Валентина не верила в магию. Она верила в порядок. Даже здесь. Даже сейчас.

Комната, в которую она вошла, казалась офисом, но не тем, где работают люди. Скорее, это был пульт управления. Белые стены, аккуратные столы, за каждым из которых сидели незнакомцы, ожидая её указаний.

– Добро пожаловать, Валентина, – раздался голос, будто исходящий из самого воздуха. – Здесь всё будет под твоим контролем. Абсолютно всё.

Она подошла к компьютеру. Экран вспыхнул, словно проснулся после долгого сна. Иконки вырастали одна за другой: «Погода», «Чужие мысли», «Судьбы близких», «Мировые события», «Пробки», «Болезни», «Решения других людей», «Мужское восхищение»… и ещё десятки, чьи названия она не ожидала увидеть.

– Всё? – усмехнулась она. – Даже это?

– Да. Просто нажимай.

Валентина начала осторожно. Поменяла прогноз дождя на солнце – и дождь действительно исчез. Нажала на имя бывшего, который не звонил месяц – и он тут же позвонил, извиняясь. Заблокировала ссору между дочерью и мужем. Убрала пробки с дороги. Остановила падение мужчины в парке. Вернула старика с того света. Спасла кота, сбитого машиной.

Она чувствовала, как мир становится мягче. Податливее. Как тесто, которое можно вымесить заново.

– Это великолепно… – прошептала она.

– Это клетка, – прозвучало в ответ, как будто кто-то ждал её слов.

– Что?

Она обернулась. Все за столами сидели неподвижно. Не дышали. Не моргали. Только смотрели на неё. Без зрачков. Без желаний. Без жизни.

– Они… они всё ещё люди?

– Нет, – сказал голос. – Теперь они – твои решения. Ничего больше.

На экране мигнула новая иконка: «Ты сама».

Валентина нажала.

И комната вокруг неё сжалась. Стены потянулись внутрь, как ластик, стирающий ошибку. Воздух стал густым, почти вязким. Отражение в зеркале стало другим. Меньшим. Хрупким. Как будто весь её контроль оказался всего лишь маской, которая треснула от одного прикосновения к истине.

– Когда ты контролируешь всё, – голос стал почти ласковым, – ты не живёшь. Ты командуешь. А живут те, у кого есть право ошибиться. У тебя такого права нет.

Валентина заплакала. Не потому, что было больно. И не потому, что она жалела о чём-то. Просто потому, что впервые осознала: быть богиней – значит быть одинокой. Даже среди тех, кто слушается.

Когда она вернулась, платье было мятым, каблуки больше не цокали, а лицо лишилось всех следов макияжа. Будто вся её броня осталась там, за стеклом.

И больше она не перебивала людей в разговоре. Даже Максима.

– Ты ведь тоже хотел понять всё до конца? – спросила она его тихо.

– Не всё, – ответил он, не поднимая глаз. – Только то, что не даёт мне спать.

Они оба замолчали. И впервые – просто сидели рядом. Без контроля. Без плана. Без уверенности. Просто были.

Глава 6

На табличке молодого человека дрожал жирный маркер:

«Даниил "Дэн" Седых. Желание: "Хочу, чтобы меня наконец-то оценили по достоинству"»

– Ну чо, поехали, – пробормотал он, закатывая глаза и заходя в комнату с тем видом, с каким обычно заходят в караоке-бар: чуть пьяно, самоуверенно и без малейшей подготовки.

Дэн был из тех, кто привык быть на виду, даже если вокруг не было никого, кроме отражения в окне. Яркие неоновые кроссовки, футболка с надписью «VSE POFIG», нарочито растрёпанные волосы и постоянная лёгкая улыбка на губах – как у того, кто знает шутку, но забыл, почему она смешная.

Комната встретила его темнотой.

Не уютной, киношной – а глухой, как в кинотеатре, где никто не хлопает.

– Э, але? Есть кто живой? – крикнул он в темноту.

Тишина.

И вдруг вспыхнул свет.

Он стоял на сцене. Огромной. Яркой. Перед ним – сотни лиц. Все смотрят только на него. Ни один взгляд не отведён, ни одна рука не держит телефон.

– Даниил Седых! – донёсся голос сверху. – Финалист Конкурса. Гений, душа компании, недооценённый клоун. Сегодня у тебя есть шанс показать всем, на что ты способен.

Занавес ушёл вверх. Свет ударил в лицо, будто пытался вскрыть ему череп. И шоу началось.

Дэн шутил, как умеет. Прыгал, танцевал, кривлялся, комично изображал преподавателей, начальников, бывших. Рассказывал про школу, где был «тем, кого все знали, но никто не вспоминал после выпуска». Про жизнь, в которой он делал себя смешным, чтобы никто не заподозрил, как он боится. Про то, как мама говорила: «Лишь бы не вертелся под ногами».

Зрители хохотали. Смеялись до слёз. Овации. Фанфары. Цветы.

Но в какой-то момент всё изменилось.

Он начал говорить правду, против своей воли.

– Я всегда думал, что если я буду смешным, меня полюбят. Если я буду удобным, меня оставят в покое. Если я буду весёлым… никто не заметит, как мне страшно.

Зал затих. Не как перед аплодисментами. Как перед тем, как тебя разлюбят. Или просто забудут.

Улыбки исчезли, как музыка в лифте, когда кто-то нажал аварийную кнопку. Кто-то отводил взгляд. Кто-то морщился. Кто-то уже уходил.

И Дэн понял: это не зрители. Это были его собственные маски. Его разные «я». Весёлые. Испуганные. Жалкие. Агрессивные. Все те, кем он когда-то притворялся. И теперь они смотрели на него – с жалостью.

– Ты ведь хотел, чтобы тебя оценили, – сказал голос. – Вот, смотри, все твои облики. Они пришли на твоё выступление. Но тебе всё равно одиноко, да?

Он закрыл лицо руками, будто пытаясь скрыть не слёзы, а самого себя. Шутки умерли. Осталась только правда, которую он так долго боялся произнести.

– Хочу… чтобы кто-то видел меня без них… И всё равно не отворачивался…

Темнота вернулась. Сцена исчезла. Осталась только пустая комната с одним зеркалом.

В отражении был он. Без грима. Без кривляний. Без приколов. Усталый парень лет тридцати, который слишком долго носил чужие лица.

Когда он вернулся, от его клоунской бравады не осталось почти ничего. Только футболка и потускневшие неоновые кроссовки. Он сел рядом с Максимом и Валей, и, не поднимая глаз, прошептал:

– Это не конкурс. Это экзекуция.

– Нет, – тихо ответила Валя. – Это возможность.

– Возможность для чего? – спросил он.

Максим посмотрел на них обоих.

– Для того, чтобы выйти отсюда другим. Или не выйти вообще.

Они замолчали. Трое, впервые не играющие роли. Не доказывающие что-то с пеной у рта. Просто… живые.

Глава 7

Максим не сразу заметил перемены.

Сначала – еле уловимая дрожь в стенах, будто город затаил дыхание. Потом – тень, пробежавшая по лицу Данила, когда тот посмотрел в сторону двери вагона, из которой обычно выходили участники. Как будто он что-то понял, но побоялся озвучить.

А потом исчезла Алёна, темноволосая девушка лет тридцати, в белом сарафане

Просто… не вернулась. Прошло больше часа. Обычно участник возвращался максимум через двадцать минут – кто потухший, кто ошеломлённый, кто с искрами в глазах. А тут – ничего. Ни предупреждения, ни звука, ни даже смены таблички. И только имя светилось на корпусе вагона, как надпись на старом письме – нежное, почти забытое, но всё ещё прикреплённое к реальности. Имя было. А ее – нет.

Максим наблюдал за этой надписью и чувствовал, как внутри сгущается тревога. Она не имела запаха, не имела формы, но подползала медленно, как вода под дверь.