Дети грез

– Ты прав, мой друг, – согласился Клос, вздохнув. – Кошмары в последнее время распоясались, дикие и свирепые, выходят на охоту, едва сгустится мрак. Но мы ждём, когда зажгутся фонари, придёт наше время, и мы отправимся в путь осваивать новые земли, доставлять еду бедным, изголодавшимся снам, которые забились в углы и прячутся от напастей. Мы тоже часть равновесия.

– Да уж, давно не зажигались фонари. Я помню только несколько раз… два или три… – задумчиво произнёс Бопс и посмотрел на стол, ломящийся от угощений.

– Но я чувствую, что вот-вот зажжётся первая лампа, как знак надежды! – воскликнул Клос, взмахнув руками с таким энтузиазмом, что чуть не рухнул, пошатнувшись на стопке книг. Остин в это время, не теряя ни секунды, схватил третий пирожок со свеклой.

– Всё так вкусно! – восхищался мальчик. – Я бы ел вечно!

– Это всё пыльца жёлтых ромашек, – объяснил Клос, и серьёзное морщинистое лицо разгладилось, казалось, что он даже немного улыбнулся. – У нас ещё остались запасы, но их слишком мало. Если фонари не зажгутся, если мы не сможем собрать пыльцу, то у нас начнётся голод, и сны начнут угасать.

– Разве тут что-то может расти? – спросил Остин, не понимая, как мог пропустить настоящие растения в лабиринте.

– Конечно, – ответил Клос. – Между стенами лабиринта встречаются поля жёлтых ромашек, которые расцветают во время зажжения фонарей, когда великое полуденное солнце озаряет наш край лишь на мгновение. Прекрасное зрелище, дорогой Остин. Золотая пыльца ромашек – дар грёз. Из этой пыльцы мы замешиваем тесто и выпекаем.

– Здорово! Если грёзы такие добрые, почему они не помогут мне найти сон? – спросил Остин, удивляясь собственной очевидности, ведь именно один из них отправил его сюда без каких-то объяснений. Тут мальчик вспомнил, что Сновл просил задать вопросы, а он лишь ринулся в новый мир, как ведомая овечка.

– Ты, видимо, переел, – усмехнулся Бопс, качая головой. – Может, они и создали лабиринт, но вовсе не живут в нём. Они в совсем другом мире, там, где мы все мечтаем очутиться, но куда нам никогда не попасть.

– Ох, мистер, давайте не говорить о несбыточных мечтах, а то прилетит нам по темечку, – сказал Клос, вздохнув ещё медленнее. – Туда могут попасть только хранители, и то не всегда. Уж наша Руби вряд ли туда попадёт, поэтому она такая и злая. И вредная. И жадная. И лучше мне прекратить её так обзывать, а то сожрёт. – Старый эльф сам себе зажал рот.

– Эта скрипучая, сломанная трещотка! – прошипел Бопс, сжав кулаки и бросив злой взгляд в никуда.

– Тише! – шикнул Клос, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что их могут подслушать. – У неё везде уши, разве ты забыл?

– Как можно забыть, если я в её подчинении, как и все на западе? – проворчал Бопс, стукнув кулаком по столу.

– Так почему она не знает, где мой сон? – спросил Остин. – Если она такая всемогущая, почему не может помочь мне? Руби сказала идти к восточным каминам, но зачем?

– Не переживай, – заговорил Клос, стараясь успокоить мальчика. – Руби послала тебя на восток не просто так и не по своей прихоти. Змея знает всё, что происходит на западе. Значит, твой сон не на западе. А у восточного огня есть те, кто использует сломанную магию.

– Замолчи, – вдруг перебил его Бопс, лицо исказилось от ужаса. – Не произноси эти слова здесь, проклятие! Если услышат кошмары, нам всем несдобровать, они разорвут нас на части!

Все замолчали, словно по волшебству, и в мгновение ока все Докки замерли на своих местах, словно застывшие восковые фигуры. Кто-то застыл за открытой кулинарной книгой, кто-то с подносами в руках, кто-то у пылающих очагов, кто-то месил тесто и готовил формы для выпечки. Все остановились и смотрели на них.

– Простите, иногда я очень глуп, – сказал Клос, и очередной вздох с хрипотцой разбавил напряжение. – Война метелей всё ещё идёт между востоком и севером, её отголоски до сих пор звучат в каждом уголке лабиринта. Как же они надоели.

– Что за война? – шёпотом спросил Остин, сердце бешено колотилось от страха.

– Не здесь, – прошептал Бопс в ответ, словно боясь, что его услышат. – Расскажу по дороге, времени у нас впереди много. Нам пора, Клос, засиделись мы тут. Ещё долго лететь, прежде чем доберёмся.

– Хорошо-хорошо. Тогда я соберу гостинец, чтобы вы не остались голодными, – сказал Клос, глаза заблестели от радости.

Он вытащил из кармана мягкого, махрового халата свёрнутый платок, но, когда начал его разворачивать, оказалось, что это вовсе не платок, а настоящая скатерть, украшенная яркими узорами и непонятными символами. Клос, словно фокусник, ссыпал туда столько пирожков, что еле-еле удалось завязать углы, превратив платок в тугой мешок. Остин, с трудом пересиливая тяжесть, вместе с Лумпом дотащил богатый паек до самолёта. Бопс завёл мотор, раздался знакомый гул. Винт самолёта, набирая обороты, создавал мощный ветер. Все уместились в кабине, и вскоре они парили над облаками, оставляя позади Докки. Их печи всё так же пылали, как маяки на побережье, наполняли воздух сладким ароматом выпечки. Готовясь к зажжению фонарей, они собирали последние силы для предстоящего похода за пыльцой.

– Берегите себя! И не поддавайтесь красоте кукол, не верьте их сладким речам! – крикнул Клос напоследок. Остин некоторое время повторял про себя эти слова. Видимо, в этом мире не всё так просто, как кажется на первый взгляд, и что под маской любого жителя лабиринта могут скрываться острые зубы.

Фары самолёта, словно мечи, прорубали ночную мглу. Воздух становился влажным, а ветер перемешивал чёрные тучи, которые несли с собой зловещее предчувствие, предвестники бури. Впервые Остину показалось, что чернота начала материализовываться, превращаться в нечто осязаемое, и свету всё тяжелее было рассеять её.

– А что, если подняться выше? – спросил мальчик.

– Выше только бесконечный туман, – ответил Бопс. – Туда никто не осмеливается подниматься, даже самые отчаянные. Говорят, что там начинается другая реальность, мир, полный кошмаров, которые питаются страхами.

Слова Бопса зачастую звучали как страшилки. Он больше не смотрел вверх, боясь увидеть в туманной бесконечности что-то такое, чего не сможет вынести разум. Если там, в этих облаках, живут кошмары, то ему стоит держаться подальше от такого места. Лумп начал дрожать, слабые импульсы тока пробегали по телу и передавались корпусу самолёта и всем, кто сидел рядом. Ламповый человечек, несмотря на собственное сияние, боялся этого края, как и Бопс. Интересно, что их ждёт в конце пути, когда они достигнут восточных каминов, что за тайны откроются им на этом пути. Если там живут куклы, то как они выглядят, какие лица скрываются под масками. Если они похожи на Руби, то Остин готов бежать без оглядки и кочевать по лабиринту, пока его не сожрут кошмары, которые, он не сомневался, любят поедать маленьких, слабых мальчиков.

Остин, всё больше погружаясь в мысли, стал замечать, как по стенам, словно живые, развивались шёлковые, разноцветные ленты, как змеи, ползущие к теплу. Если это те же змеи, которых он встречал ранее, то здесь поистине змеиный край. Может, это дети Руби, её создания, стремящиеся во тьме к праматери.

– Эти ленты шипят, – произнёс мальчик с лёгким дрожанием в голосе. – Я уже видел одну такую змейку, и она явно была не дружелюбной.

– Змеи? – переспросил Бопс, нахмурившись. – У нас только одна змея, и ты с ней недавно встречался. Хе-хе. А это шёлковые языки, которые выползают из книг, где записано враньё на страницах. Их становится всё больше и больше, пока не зажгутся фонари. Потом они уползают назад, в книги, до следующей ночи. Таков круговорот.

Шёлковые языки. Ещё одни чудные существа. Остин, погружаясь в бесконечные размышления, словно в бездонный колодец, наблюдал, как шёлковые шипящие ленты становились длинней и развивались на ветру. Из книжных полок, словно иглы, торчали длинные, острые предметы, похожие на пики, которые вот-вот коснутся самолёта, но Бопс ловко управлял самолётом, уверенно маневрируя. Иногда на их пути встречались настоящие сети из нитей, сплетённые с коварной изобретательностью, и в этот момент Бопс, нахмурив брови и сжав губы в тонкую линию, принял решение:

– Дальше лететь опасно, – сказал он, с трудом сдерживая непотребные слова. – Придётся заходить на посадку и продолжить путь пешком, пока не сломали крылья.

Судно, скрипя и дрожа, с трудом умещалось в узком коридоре. Шасси заскользили по ковру, который был сшит из алых лоскутов, настолько он был скользким и напоминал поверхность кровавого льда. Остин, спрыгнув, поднял фонарь над головой, стараясь осветить путь. Лумп по-прежнему слабо мерцал. Везде валялись шёлковые обрезки, словно шкурки змей, клубки нитей, похожие на коконы, шляпки и сорочки, остатки чьей-то прошлой жизни, а также банки с чёрной краской, разбросанные по полу, как будто кто-то в спешке забыл о своих творениях и сбежал в неизвестном направлении.

– Пошли, нечего стоять, – обеспокоенно пробурчал Бопс, подгоняя их. – Чем быстрее мы всё сделаем, тем быстрее выберемся отсюда, пока нас не настигли кошмары.

– Хорошо, – согласился Остин, стараясь не показывать страха, и Лумп, как тень, медленно поплёлся за ними, изредка сверкая в полумраке, отражая опущенные глаза.

Из-за скользкого покрытия мальчик чуть не упал несколько раз, потеряв равновесие, Бопс расставил руки в стороны и шел как по канату. Каждый шаг по лентам вызывал шипение, от которого хотелось вскрикивать. Кое-где валялись драгоценные камни размером с голову, отражая свет фонаря и придавая окружающему пространству расцвечивание. Чаще всего попадались розовые искрящиеся аметисты.

Вскоре Остин заметил, что вместо привычных книжных полок перед ними возникли высокие, тёмные деревянные стены. Он подошёл ближе и стал внимательно рассматривать их: каждая доска была испещрена чёрными, загадочными иероглифами, древними письменами. Вот зачем нужна была тушь, разбросанная повсюду, догадался Остин. Каждая буква казалась живой, постоянно меняющейся, а в голове раздавался шёпот – непонятные сочетания звуков, напоминающих заклинания, выходящих из его рта с каждым выдохом.

– Что это значит? – спросил он, указывая на каракули.

– Не знаю, – ответил Бопс, пожимая плечами. – Что пишут куклы, знают только куклы. Единственное, что мне точно известно – эти надписи не дают пройти кошмарам.

С каждым шагом Остин ощущал напряжение, с каждым метром идти становилось сложнее, будто ноги оказались в трясине, а шёпот становился всё настойчивее. Мальчик тряс головой, пытаясь избавиться от наваждения. Перед глазами стали мелькать чёрные сгустки. Взяв себя в руки, собрав всю смелость, он решительно шагал вперёд. Бопс шёл позади и поддерживал Лумпа, который окончательно погас. Остин обеспокоенно посматривал на них. Будто по наитию он остановился и поднёс фонарь к лицу и представил, как ест конфеты из новогоднего подарка. Из лампы вырвались сгустки золотого песка и превратились в горсть конфет на раскрытой ладони мальчика. Он отдал их друзьям. Светящиеся сладости подействовали моментально, лампочка становилась всё ярче, а Бопс перестал горбиться и кряхтеть.

– Спасибо, но зря тратишь силы, – сказал краснокожий. – Если ты не знал, то он когда-нибудь закончится. Ты не можешь постоянно порождать счастье в чистом виде.

– А как знать наверняка, когда лампа угаснет? – спросил Остин.

– Почувствуешь сильную боль в груди. Верный признак, что у тебя закончился свет.

Остин кивнул и пошёл дальше, будто его это не пугало. Шёпот не давал ему сосредоточиться на собственных мыслях. Он снова подошёл к стене. Остин поднёс фонарь и чуть не вскрикнул, когда чёрная писанина начала таять и превращаться в кровь. Стены словно ожили, и Остин почувствовал, как по спине пробежала дрожь.

– Отойди, балбес! – закричал Бопс. – Магия грёз стирает её. Ты даже не представляешь, что носишь в руках!

– Прости, – произнёс мальчик: огонёк в лампе стал крохотным. В грудь будто кольнула игла.

– Ну что, почувствовал? – Бопс сложил руки и нахмурился. – Не играй со светом. Сила, дарованная хранительницей очага, не бесконечна. Береги её. Без света ты сон никогда не найдёшь. Нам хватило по одной конфете. Остальное верни лампе. – Бопс протянул толстую руку и отдал горсть конфет обратно. Остин аккуратно поднёс её к огоньку, который через стекло тут же слопал их и стал живее.

Лумп шёл ровно по центру, стараясь не приближаться к стенам. Он не хотел приближаться ни к надписям, ни идти вперёд, что-то высасывало из него все силы. Когда же они достигли места, где пол и стены ожили, заиграв переливами витражей, Лумп задрожал, как в лихорадке. Каждое стекло, словно хамелеон, плавно меняло цвет, завораживая путников медленным, гипнотическим танцем цветов.

– Не смотри долго на стёкла, – предостерег Бопс, его красная кожа казалась темнее на фоне градиентов, – они могут усыпить бдительность. – Он смотрел лишь вперёд, не позволяя ничему отвлечь его. Остин, ведомый непреодолимым любопытством, не мог отвести глаз. Вокруг царила мёртвая тишина, и лишь их шаги нарушали зловещее безмолвие.

Впервые настоящий страх коснулся Остина, когда он увидел первую фарфоровую фигуру: манекен мужчины, без головы и правой руки. Его тело, покрытое трещинами времени, было сделано из пожелтевшего фарфора. Чем дальше они продвигались, тем больше встречали кукол. Вскоре перед ними предстала жуткая картина: разбитые тела, осколки обожжённой глины, словно здесь, среди тишины и тьмы, и впрямь раскинулось кукольное кладбище.

– Что с ними произошло? – спросил Остин, с осторожностью приближаясь к одной из безжизненных фигур.

– Ох, это грустная история, – произнёс Бопс, его взгляд на мгновение потускнел. – Понимаешь, этот мир существует очень давно, с тех пор, как начали зарождаться сны. И когда грёзы только создали его, они, для равновесия и предотвращения хаоса, пустили сюда кошмары, чтобы те избавлялись от слабых, незрелых снов, как от сорняков. Ведь известно, что времени здесь нет, и мы не стареем, в отличие от вас, людей, которые приходят и уходят, словно тени. Но куклы оказались хитрее, чем ожидали грёзы. Они создали свою магию и изгнали кошмары из определённой части лабиринта, решив сами стать полноправными хозяевами. Грёзы были в ярости от такого непослушания, и наложили на кукол заклятие, которое дало им определённый жизненный цикл, чтобы они не могли царствовать вечно. Они приходили сюда, строили города, мастерили, но потом старели, умирали, обращаясь в пыль, как этот вот… – он махнул рукой в сторону раскрошившегося тела, превратившегося в кучку песка.

– Это ужасно, – возмутился Остин. – Они ведь хотели спасти сны, уберечь их от кошмаров.

– На самом деле они превращали сны в своих рабов, – возразил Бопс, качнув головой. – Кхм… Не такие уж они и добрые, как может показаться на первый взгляд.

Бопс замолчал, а Остин погрузился в глубокую задумчивость. Этот мир не так уж отличен от реального, как оказалось. Даже куклы, казавшиеся хорошими, способны на обман и злость, на жестокость. Хотя он сам совершал проступки, которыми заплатил змее, всё же надеялся на то, что в тёмном царстве снов больше хорошего, чем плохого. Если его сон попал в рабство к куклам, если сон стал частью этой жуткой реальности, то он обязательно спасёт его, во что бы то ни стало. Остин всё больше и больше забывал о реальном мире, но образ мамы вытаскивал его из пучин эмоций.

Остин, погружённый в свои размышления, чуть не врезался в стеклянную стену, неожиданно возникшую на их пути. Они даже не заметили, как на их пути выросла преграда из чёрного стекла. Лумп, испуганно вздрогнув, спрятался за их спинами, а Бопс отпрянул назад, будто обжёгся.

– Что это такое? – спросил Остин, не сводя глаз с преграды. – Тупик?

– Нет, – мрачно ответил Бопс. – Это хуже, чем тупик. Куклы поставили ворота, которые нам не пройти. Разве что только с помощью магии грёз, – задумчиво произнёс Бопс, посмотрев на лампу в руке мальчика.

– Но как?.. – Остин, в отчаянии, посмотрел на тусклый огонёк в лампе. Нужно воспоминание, которое разрушит эту стену, как сильный удар молота, или заклинание, способное рассеять чары. Что-то по-настоящему сильное, по-настоящему светлое? Счастливое…

Остин закрыл глаза, отгородившись от мрака, и попытался выудить из глубин памяти моменты истинной радости: как он смеялся с мамой под тёплыми лучами солнца или как играл с друзьями в футбол на лужке недалеко от дома. Эти воспоминания, словно искорки, вспыхивали в темноте лабиринта. Тот день, когда они поехали к бабушке в деревню, на далёкий север, навсегда запечатлелся в памяти Остина, словно гравюра, вырезанная на сердце. Там он впервые увидел горы – величественные серые громады, исполины, стремящиеся коснуться небес, будто они пытались прорвать тонкую голубую ткань. Тёмный лес, о котором бабушка рассказывала столько историй, сошедших со страниц старинных книг, скрывал в своих недрах множество тайн и загадок, манящих путников в глубь. Бабушка приезжала к ним много раз, но они впервые отправились к ней в гости, и там, в этом сказочном месте, было поистине прекрасно. Но больше всего Остин запомнил горную реку, чьи воды, как эликсир, обладали не только чистотой, но и целебными силами, способными вылечить любые раны. Они купались в речке, невзирая на холод. Кожу колола и жгла студёная вода, как тысячи маленьких иголочек, но с каждым мгновением он чувствовал, как становится сильнее, как его дух обретает силу. Он вспомнил, как дрожал от холода и смеялся и как бабушка заботливо закутывала его в тёплое пуховое одеяло и подавала чашку горячего чая, оберегая от всех бед. Как они вместе грелись у камина в просторном деревянном доме, наслаждаясь мятным чаем с клюквенным вареньем. Они были семьёй, собравшейся вместе после долгой разлуки.

Из огня вдруг вырвалась золотая пыльца, искры из волшебного мира, пылинки надежды, разлетающиеся по миру. Россыпь золота кружила вокруг, быстро и стремительно, словно живая, пока не превратилась в настоящую реку, чьи магические воды сносили всё на своём пути, открывая путь к спасению. Остин почувствовал, как волна отрывает его от ковра, поднимая в воздух, словно он был пёрышком. Бопс и Лумп тоже были подхвачены волной, краснокожий выкрикивал ругательства, мельтеша ногами, а ламповая голова светила как никогда ярко. Волны поднимались всё выше и выше, сокрушая всё на своём пути, и чёрная стена затрещала, стекло лопнуло с оглушительным звоном, чернильные осколки растворялись в золоте. Золотая вода мощным потоком унесла их далеко вперёд, растекаясь по длинным, извилистым коридорам, пока не иссякла и не растворилась во тьме.

Они поднялись на ноги и отряхнулись от невидимых капель. Пыльца, как и раньше, исчезла, так что они остались сухими, но стало заметно теплее – как снаружи, так и внутри. Это ощущалось даже по Лумпу, который улыбался во всю свою длинную проволоку внутри головы-лампы. Бопс, посмотрев на Остина с нескрываемым удивлением, подошёл ближе и хлопнул его по спине.

– Ты сильнее, чем я думал! – воскликнул он. – Теперь куклы не посмеют отказать, они будут бояться тебя как огня. Ты сломал их ворота! Вот это да, вот это сила! – Бопс, явно довольный результатом, уверенно шагнул вперёд.

Остин почувствовал лёгкую слабость в ногах, словно из него выкачали всю энергию, но он был, несомненно, доволен собой. Огонёк в его фонаре стал крохотным, едва заметным, как тонкая ниточка. Мальчик испугался. Ничего страшного, всё хорошо, я с тобой, – шептал он пламени, мысленно поддерживая его. – Скоро ты восстановишься. Остин обнял лампу и зашагал дальше, стараясь вспомнить что-то столь же мощное. Светлая река воспоминаний, целебный эликсир, текла в сердце, наполняя его смелостью.

Казалось, что после оглушительного треска разбивающегося стекла даже шипение шёлковых лент замерло в ожидании неизбежного. Затишье перед бурей, подумал мальчик, ощущая, как напряжение, как пружина, сдавливает воздух. От этого ожидания сердце забилось быстрее. Вскоре вдалеке раздались отголоски птичьей трели. Остин замер: здесь, в лабиринте, есть что-то живое, этого просто не может быть! Птицы, живущие в полной темноте.

– Это голоса птиц, – прошептал он, не веря своим ушам.

– Да, мы уже близко, – произнёс Бопс, и в его голосе прозвучала нотка тревоги, он предчувствовал надвигающуюся опасность. – Это свиристели, ручные птахи кукол, их слуги. Птицы хоть и красивые, но смертельно опасные. Не верь их чарующему пению. Рой свиристелей, словно стая саранчи, оставит от тебя одни косточки, если попадёшься к ним в когти.

– Они могут… – начал мальчик, но не закончил, во рту пересохло.

– Да, – сказал Бопс и взял за провод Лумпа. – Лучше держаться ближе друг к другу.

Внутри всё похолодело, и по коже пробежали мурашки. Разве птицы могут быть людоедами? Это казалось невозможным, противоестественным, и от этого ужас становился ещё сильнее. Самые жуткие кошмары, которые Остин видел во сне, не могли сравниться с тем, что он переживал здесь, с тем, что ждало впереди. Каждое движение – опасность, каждый шорох – угроза, каждое существо, встретившееся на их пути, – хищник, готовый наброситься в любую минуту.

– Смотри в оба, не отвлекайся ни на что, – прошептал Бопс, его глаза настороженно и быстро осматривали окрестности. – Куклы очень хитры, они могут напасть, когда ты меньше всего этого ждёшь.

Лумп снова погас и шагал рядом с Остином, стараясь стать менее заметным. Бопс поднял с шёлкового ковра иглу, похожую на металлическую дубину, переложил её из руки в руку, слегка подкинул в воздух, будто готовясь к схватке. У Остина было лишь одно оружие – фонарь. Несмотря на то, что он ещё не восстановил силы после битвы со стеной, он был готов вновь оживить любое счастливое воспоминание. В обиду он себя не даст, тем более что смог разрушить стену из чёрного стекла. Остин никогда бы не подошёл к такому препятствию, если бы до сих пор сидел в своей комнате.

Вскоре впереди замаячили зелёные огни, и Бопс, с облегчением выдохнув, пробормотал:

– Слава грёзам! Это Мирины, мы почти добрались.

– Кто? – недоумевал Остин, прищуриваясь, стараясь рассмотреть очертания вдали.

– Один из народов кукол, – ответил Бопс. – Они не настолько радикальны, как остальные, и не такие истеричные, как худшие из них. Они дружелюбны в какой-то степени, но всё же следи за словами.

– А что это за зелёные огоньки? – поинтересовался мальчик.

– Сейчас сам всё увидишь, – ответил Бопс.

Когда они подошли ближе, Остин смог различить очертания зелёных палаток и небольших шатров, на коньках которых светились изумрудные огни. В центре палаточного городка, где изумрудные камни были сложены в большую кучу, словно магический алтарь, вырывалось нефритовое пламя, освещая всю окрестность. Мальчик заметил первых кукол. Они были одеты в строгие костюмы, как юристы или бизнесмены, которых он видел по телевизору. Остин представлял, как они в кабинетах всё время печатают и пишут и что работа у них весьма скучная. Также были девушки и дамы в роскошных вечерних платьях, расшитых камнями всех оттенков зелёного. Они кружились в танце под светом огня, словно ожившие марионетки, а их наряды переливались как утренняя роса на траве.

От такой насыщенности цвета у Остина закружилась голова, и он, словно зачарованный, еле держался на ногах. Но деваться было некуда, он не мог повернуть назад. Мальчик невольно вспомнил про соседского кота, которого однажды случайно облил зелёной краской. Кот, словно болотный черт, мчался по двору, оставляя за собой следы. И вот сейчас, когда из фонаря вылетели маленькие искорки, Остин вдруг пришёл в себя и перестал всматриваться в нефритовое пламя.

Вдруг тишину разорвали крики – резкие, пронзительные, перерастающие в настоящий отчаянный вопль. В лагере началась паника. Куклы бросились врассыпную, их строгие лица исказились от ужаса, трескались и осыпались. Зелёные платья и костюмы закружились в хаосе, как листья, подхваченные бурей. Остин посмотрел на Бопса, который крепче сжал иглу, готовясь к битве.

– Нам нужно уходить! – крикнул Бопс. – Здесь опасно!

Остин, не отрываясь, смотрел на происходящее. Он чувствовал, как тьма вновь сгущается, готовая поглотить это место.

– И зачем было так пугать, – сказала высокая старая кукла, одетая в пышное салатовое платье. Она шла к ним между снующими в панике фигурами, безмятежная и холодная. Она была полной, щекастой, с пожелтевшими зубами и маленькими, но пронзительными глазами. Если бы не мрачная обстановка лагеря, Остин мог бы принять её за человека. Но она была фарфоровой фигуркой – старой куклой, чья жизнь медленно угасала.

Бопс, виновато опустив голову, сжал иглу так, что та слегка задрожала в его руке. Когда появившийся кот из лампы, словно золотая молния, добежал до лагеря, куклы в панике бросились в темноту. Некоторые разбились, а кто-то потерял голову и махал руками. Мальчик почувствовал себя преступником, виноватым в сотворенном бегстве лагеря.

– И что мне с вами делать? – продолжала старая кукла, её голос звучал, как треск старого дерева. – Я не могу вас наказать, дорогой Остин, поскольку вы – посланник грёз.