Идеальный дуэт. Кода

Я, конечно же, не репетировал то, что должен был им сказать. Мне стоило всю дорогу до дома доводить до совершенства каждый согласный звук, каждый гласный, каждый слог. В конце концов, эти слова мои дети пронесут с собой до конца своих жизней. Они должны были прозвучать правильно.

– Вашей мамы больше нет. Она умерла.

Нет, нет, нет – не так. Все было неправильно.

Крисси закричала. Ее крик подсказал Джереми, что нужно разразиться слезами, и в тот же миг Сэм зарыл лицо ладонями, а Кейден продолжал молча смотреть на меня.

Крик девочки-подростка все еще звенел у меня в ушах. Я ей завидовал. Юная девушка сумела выразить все, что я держал задушенным в своих костях, одним-единственным воплем.

Я не мог ни реветь, ни рыдать, ни оплакивать. Я был просто… в ступоре.

Сэм плакал, пока не уснул среди диванных подушек, которые пахли цветочными духами Бет. Я ощущал себя таким неудачником. Мне не удалось защитить мою жену; мне не удалось утешить моих детей. Все разваливалось, а я просто отдался на волю течения.

В целях безопасности перед домом стояли патрульные машины, а с ними – и фотожурналисты, ждущие момента, чтобы сделать то самое идеальное фото Ноа Хейза. Миру не терпелось увидеть, как выглядит знаменитая рок-звезда после того, как находит свою супругу заколотой насмерть.

Время от времени я замечал, как мимо окна проходит тень, и думал, что это Бет. Я думал, что она вот-вот ворвется в двери и расскажет мне о своем успешном показе. А я бы смотрел, как все ее лицо захватывает улыбка, пока руки оживленно жестикулируют. Она бы настояла на том, чтобы приготовить на ужин домашнюю еду, несмотря на остатки фастфуда, валяющегося по всему кухонному столу. Она бы стала расспрашивать мальчиков о бейсболе, карате и о том, как прошел их день в школе. Она бы стала танцевать по столовой с вертящимся у нее на руках Джереми, и ее золотые сережки-кольца отражали бы свет. Она бы смотрела на меня, и ее взгляд выражал бы всю любовь мира.

Меня поглотила горькая правда о том, что Бет никогда больше ничего этого не сделает.

Раздался стук в дверь, отчего Сэм заворочался под своим флисовым пледом. Я было подумал, что это мои родители, которые выехали сюда из Сиэтла, но я знал, что они никогда не стучат. Заставив себя подняться с дивана, охваченный изнеможением, я с трудом не потерял равновесие. Когда я добрался до двери и открыл ее, то обнаружил, что на моем крыльце стоят два детектива.

– Добрый вечер, мистер Хейз. Извините, что беспокоим вас в столь поздний час.

Я тупо смотрел на них, в мозгу царили туман и тревога.

– Вы нашли того сукина сына, который убил мою жену?

Напарники переглянулись, а потом один из них шагнул вперед и сверкнул значком.

– Я детектив Бреннан из Управления полиции Джерико. Возможно, вы меня помните по делу Иэна Мастерсона несколько лет назад. Это детектив Салли. Мы можем войти?

Я помедлил на пороге, пока эти слова илом просачивались в мой мозг.

– Эм, конечно. – Я наконец заставил ноги сдвинуться с места и отошел в сторону. – Мой сын спит на диване. Мы можем поговорить на кухне.

Мужчины огляделись, подмечая семейные фото и украшения, которые Бет с любовью развесила по стенам. Я практически видел, как они записывают детали в свои невидимые блокнотики, изучая мой дом.

– Мы очень соболезнуем вашей утрате, – сказал детектив Бреннан, прислонившись к кухонному острову. – Мы не займем много вашего времени. У нас всего несколько вопросов.

– Я уже давал показания на месте преступления. – Я сунул руки в карманы, а затем помотал головой. – Кажется. Я мало что помню с прошлой ночи.

– Как раз поэтому мы и хотели снова пройтись по паре моментов, – пояснил детектив Бреннан. – Мы понимаем, что у вас горе, так что постараемся не затягивать. Вы можете нам рассказать, во сколько прибыли в особняк на Прейджер Корт в четверг вечером?

Почесывая загривок, я заставлял свой разум работать сверхурочно, чтобы пробиться через темный туман.

– Э… 19:45. Мы как раз вернулись с бейсбольного матча моего сына, а Бет дома не оказалось.

– Это было нетипично для миссис Хейз?

– Очевидно. – Мне едва хватало сил, чтобы думать и говорить, какое уж там прятать свой цинизм. – Вот почему я и поехал ее искать. Она не отвечала на мои звонки и сообщения. Это было на нее не похоже.

Детектив кивнул, доставая небольшой блокнот.

– В какое время она в последний раз выходила на связь?

– В 16:30. Последнее сообщение, которое я от нее получил, пришло в 16:42, – сказал я.

– И с тех пор никаких контактов?

– Никаких.

Дальше заговорил детектив Салли:

– Вы знаете, с кем ваша жена собиралась встретиться в особняке на Прейджер?

Я напряг мозг, пытаясь выцепить что-то знакомое. Бет так радовалась в утро перед показом, после того, как получила звонок, а я наигрывал новую песню на своей акустической гитаре, пока мы болтали в хозяйской спальне. Я слушал рассеянно.

Этот проступок оставил на языке горький привкус.

– Я не знаю, – признался я. – Кажется, она говорила, что это семейная пара.

– А она не предоставила какого-нибудь описания или характерных деталей? Может, имена?

Я провел руками по лицу, расстроенный и подавленный.

– Я не знаю. Кажется, нет. Кажется… о встрече договаривалась женщина.

Два детектива снова переглянулись.

– Мистер Хейз, мы должны задать вам вопрос. Надеемся, вы поймете, что наша главная цель – раскрыть это дело. – Детектив Бреннан скрестил руки на своей широкой груди и глубоко вздохнул. – Вы можете рассказать нам, где находились между 16:30 и 19:30 в четверг?

Моя кровь похолодела от этого намека.

– Вы что, хотите сказать, что я – подозреваемый?

– Разумеется, нет, – возразил детектив Салли. – Но мы обязаны исключить из списка всех, включая вас.

Мои кулаки инстинктивно сжались, кожа раскалилась от гнева.

– Я бы никогда не навредил своей жене.

– Пожалуйста, просто ответьте на вопрос.

Я был измучен. Мне стоило догадаться, что этот вопрос грядет, но я был слишком глубоко погружен в собственные горе и страдания, поэтому мне и в голову не пришло, что меня могут счесть подозреваемым. Мой разум прошелся по событиям предыдущего дня, как по старой киноленте.

– Я, эм… приехал домой после сессии звукозаписи около 16:15. Бет ушла всего несколько минут спустя, и я повез детей на карате и бейсбол. Все это время мы были там. Домой я вернулся около 19:30.

– И с матча вы не уходили? – допрашивал меня детектив Бреннан.

– Э, уходил. Да. Мне нужно было забрать своего сына, Кейдена, с карате, но потом я вернулся на игру.

– Имеются ли свидетели, способные за вас поручиться?

Свидетели. Уже сам этот термин звучал холодно и обвинительно.

Я достаточно смотрел канал Investigation Discovery[1], чтобы понять, что они выуживают мое алиби. Когда жена умирает при загадочных обстоятельствах, то муж всегда становится главным подозреваемым. Каждый мой шаг в тот день выставят на обозрение общественности и засунут под пресловутый микроскоп.

– Конечно. Меня там видело множество родителей. Я сидел с Кеном и Дарлой Нивенс.

Детектив Бреннан поджал губы и продолжил что-то царапать у себя в блокнотике.

– Еще один вопрос, если позволите. Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы затаить обиду на вашу жену?

У Бет не было врагов. Бет попросту не за что было не любить. Она была воплощением изящества и доброты. Мне на ум не приходила ни единая живая душа, которая могла бы желать ей смерти.

– Нет. Бет все любили.

– Может, какая-нибудь ваша чокнутая фанатка?

У меня свело челюсть, и я помолчал. Об этом я не подумал.

Неужели я сам неким образом навлек это на нее? Неужели мои слава и известность сыграли роль в ее смерти?

– Никто в голову не приходит, – тихо ответил я.

Если не считать приходящих время от времени странных писем от фанатов или злобных твитов, никто не выделялся из общей картины.

Двое мужчин кивнули и вернули свои блокноты в карманы.

– Очень хорошо, – сказал детектив Бреннан. – Мы будем на связи. И еще раз – мы очень сожалеем о вашей утрате. Можете не провожать.

Я смотрел, как детективы неспешно идут через мою гостиную, все еще шаря глазами в поисках чего-то, чего вовсе не существовало. Когда дверь захлопнулась, я рухнул на кухонный стул, мое тело молило о сне, но разум не находил покоя. Я не мог отключить изображения, которые он проигрывал снова и снова. Я все еще видел ее там, на том холодном полу, такую одинокую и истекающую кровью.

Звала ли она меня? Думала ли о своих детях, делая последние вдохи?

Я скрежетал коренными зубами, пока вся челюсть не заболела.

Меня накрыло внезапное ощущение, пронизанное чем-то очень знакомым, и я вытащил из кармана телефон. Я пролистал свой список контактов и остановился на имени, которое не произносил несколько лет.

Челси Комбс.

Я не знал, почему в тот момент подумал о ней. Может, потому, что когда-то она была первым человеком, которому я звонил в случае трагедии.

Может, потому, что до того, как пришли влюбленность и сердечная боль, Челси была моим другом.

Может, мне этого недоставало.

Мой большой палец завис над ее именем. Было загадкой, почему ее номер до сих пор хранился в моем телефоне, ведь мы не говорили уже три года. Мы простились на промозглом городском тротуаре, с ощущением финала в сердцах и запахом виски изо рта.

Я сглотнул, мои глаза бегали туда-сюда по буквам ее имени.

Нет. Я не стану это ворошить. Челси останется в прошлом.

Я справлюсь с этим в одиночку.

Бросив телефон на кухонный стол, я вернулся в гостиную. Сэм все еще уютно спал, временно огражденный от реальности, поджидавшей его по пробуждении. Я лег с ним рядом, мое тело жаждало сна – бегства.

– Пап?

Глаза Сэма распахнулись, и я обхватил его рукам.

– Все в порядке, Сэмми. Засыпай.

Сэм не ответил, но я почувствовал, как теплые слезы моего сына промочили воротник моей футболки. Проклятье. Это было чертовки тяжело. Я крепче прижал его к себе, и мы оба погрузились в беспокойный сон.

Двадцать четыре часа.

Прошло всего-навсего двадцать четыре часа.

* * *

Настойчивый стук на следующее утро заставил меня вскочить с дивана в состоянии паники.

Который был час? Дети опоздали на автобус? Бет опоздала на работу?

Я потер глаза и запустил обе руки в волосы, как вдруг на меня обрушилась реальность.

Была суббота. Уроков не было.

Бет не было.

Стук продолжался, и я осознал, что звучит он от парадной двери. Когда я ее открыл, за ней оказалась одна из соседок, миссис Панкерман, держащая накрытое фольгой блюдо с запеканкой.

Я моргнул.

– Доброе утро, – пробормотал я, выползая из сонной дымки.

– Ох, бедное дитя. Я слышала о вашей ужасной трагедии, и я просто обязана была приготовить для вас эту домашнюю лазанью. Питер тоже хотел заглянуть, но у него церковная служба через двадцать минут. Он ведь дьякон, как вы знаете. Вы и ваша семья этим утром будете в наших молитвах.

Линн Панкерман была хрупкой старушкой, которой уже почти сравнялось восемьдесят лет. Она жила через дорогу от нас со своим мужем Питером, и они всегда первыми были готовы поделиться участливыми словами или оказать услугу. Несмотря на свой возраст, Питер как-то вечером пробрался на наш участок с лопатой, чтобы расчистить занесенную снегом подъездную дорожку, когда я застрял в Лос-Анджелесе из-за задержки рейса. Эта пара беспокоилась о том, что Бет придется выйти на улицу, чтобы разгребать снег самой, оставив троих детей в доме одних. Такими вот людьми они были.

Блюдо с лазаньей покачнулось в слабых руках миссис Панкерман. Я наконец опомнился и потянулся забрать ее подношение.

– Ладно, – сказал я. Мой ответ прозвучал сухо, несмотря на мою благодарность, так что я отмотал назад. – Простите. Я все еще перевариваю все это. Спасибо.

– Вы хороший человек, – сказала она мне, кивая головой. – Вы это переживете. Мы с Питером прямо через дорогу, если вам хоть что-нибудь понадобится. Я с огромным удовольствием поколочу этих журналистов своей тростью.

Я бы рассмеялся, если бы не чувствовал себя настолько мертвым внутри.

– Я это ценю, миссис Панкерман. Детям очень понравится ваше блюдо.

– Хорошего вам дня, дитя. – Она потянулась вперед и прикоснулась к моей руке, по-дружески сжимая ее. – Да благословит вас Бог.

Пока старушка ковыляла обратно на ту сторону улицы, на мою подъездную дорожку завернул голубой седан. Поставив лазанью на столик возле двери, я смотрел, как мои мама и папа выходят из машины и спешат по дорожке ко мне. Мама бросилась мне на шею и зарыдала в плечо, а я встретился взглядом с отцом, который выглядел усталым и посеревшим.

– Ох, сыночек. – Она крепко стискивала меня, ее серебристые волосы щекотали мой подбородок. От нее пахло мускусом и папоротником. – Мне так жаль, родной мой.

Я просто стоял, застыв на месте. Мышцы моего лица дрогнули, когда я поднял одну руку, чтобы положить ее на спину матери. Это все, на что я оказался способен.

Когда она отстранилась, ее глаза были опухшими и полными сочувствия.

– Что мне сделать? – спросила она. – Что тебе нужно, Ноа? Мы здесь ради тебя.

А что мне было нужно?

– Мне просто нужно, чтобы моя жена вернулась.

Над нами пронеслось черное облако. Мои родители втянули головы в плечи.

– Бабуля!

Тихий голосок нарушил мрачную тишину, а вниз по лестнице загрохотали шаги. Кейден и Джереми с разбегу влетели в объятия своих бабушки и дедушки.

– Ох, мои дорогие! – сказала моя мама. – Я вас так давно не тискала. А где Сэм?

Я оглянулся на диван и понял, что от Сэма остался только флисовый плед, в который он закутался, как в кокон, прошлым вечером.

– Сэмми шмотрит ш нами Микки! – воскликнул Джереми.

– Сэм сказал, что нам нужно сидеть в игровой, если мы не хотим разбудить папу, – добавил Кейден.

Я перевел внимание на декоративные часы, висящие в прихожей. Уже было без четверти десять. Мальчики, должно быть, уже несколько часов не спали и смотрели мультики в игровой.

Я провел рукой по лицу, почесав щетину на подбородке.

– Мальчики, я сейчас сделаю вам завтрак.

– Я этим займусь, Ноа, милый. А ты ступай прими горячий душ и отдохни. Теперь с вами бабуля.

– Микки-маусные блинчики! – потребовал Джереми.

Мой отец, Роберт, положил свою крепкую руку мне на плечо перед тем, как последовать за своей женой на кухню.

– Мы любим тебя, сын. Ты знаешь, что я рядом, если вдруг захочешь поговорить.

Я кивнул с натянутой улыбкой. Мы с отцом никогда не были близки – мы не разговаривали.

Роберт Хейз был бизнесменом. Он отказался от своей страсти к музыке, чтобы построить корпоративную карьеру, а я никогда этого не понимал. Я никогда не мечтал стать одним из тех блеклых мужчин в душных костюмах, которые сидели в просторных офисах на последних этажах небоскребов. В такой жизни не было наполненности.

Я всегда представлял, что стану музыкантом, буду жить в маленьком домике где-то за городом. Может, у моря. Я воображал, что проведу жизнь с женщиной моей мечты, наслаждаясь вечерами, полными музыки и смеха. Моя жена танцевала бы по нашему крошечному домику, пока у ее ног возились бы маленькие дети, а я бы наигрывал песни Битлов на своей потрепанной старой гитаре.

Хотя вышло все не так.

Вместо того я стал вдовцом-миллионером с разбитым сердцем.

Моя мама всегда старалась, как могла, зачастую даже слишком старалась. Ей никогда не удавалось угодить своему мужу, так что она с лихвой компенсировала это на своем единственном сыне. Я съехал в тот же день, как мне исполнилось восемнадцать, потому что я презирал своего отца и чувствовал, что меня буквально душит моя мать. Я гадал, а не вышло ли так, что теперь мой отец презирал меня.

Я ведь смог. Я исполнил свою мечту, стал музыкантом и преуспел десятикратно. Я не был прикован к должности в компании, производящей станки, до тех пор, пока не сумею выйти на пенсию в зрелом возрасте семидесяти трех лет. Я проживал мечту моего отца.

Пока все не изменилось.

Приняв предложение матери, я поднялся по лестнице, еле отрывая ноги от пола, и сунул голову в игровую. Сэм сидел в кресле-мешке и смотрел какое-то аниме.

– Привет, – сказал я, прислонившись к косяку.

Сэм глядел прямо перед собой.

– Привет.

– Я рядом, если захочешь поговорить, дружок.

Кресло-мешок зашуршало, когда Сэм сместил свой вес.

– Может, потом, – ответил он.

Я подумал о том, чтобы все-таки навязать ему этот разговор. Сэм был всего лишь ребенком, который нес очень тяжелую ношу, а я едва ли был способен разобраться с собственными эмоциями… Я мог лишь воображать, какие запутанные чувства и какую боль испытывал Сэм.

Но также я понимал и его нежелание говорить об этом.

Я решил не давить на него и кивнул.

– Когда будешь готов.

Спиной вперед покинув детскую, я прошел по коридору и встал в дверном проеме нашей спальни.

Моей спальни.

Я не входил туда два полных дня. Кровать была аккуратно заправлена, а на ее мятно-зеленом покрывале все еще россыпью лежали невыбранные Бет наряды. Она была опрятной женщиной, так что я понял, что она тем вечером собиралась в спешке.

Наконец я вошел в комнату, тут же почувствовав, как в мои кости просачивается холодок. Повернувшись к смежной ванной, я заметил, что на раковине лежит ее щетка для волос, а в розетку в стене все еще воткнута вилка фена. Ее любимое банное полотенце цвета лосося лежало поперек крышки унитаза.

От мысли, что придется двигать хоть что-то из ее вещей, в желудке стало кисло.

В этой комнате она все еще была жива.

Я услышал, что во входную дверь снова стучат, и раздраженно вздохнул. Наверняка еще одна соседка, принесшая нам замороженный ужин или корзинку фруктов. За подобные чувства меня резанула вина – я знал, что должен быть благодарен за эти добрые жесты. Но в данный момент я просто хотел, чтобы меня оставили в покое.

Подо мной по паркету протопали ноги Кейдена. Я надеялся, что моя мать позаботится об этой соседке, приносящей дары, чтобы я смог спокойно принять душ.

Направляясь в ванную, я вдруг застыл на месте.

Этот голос.

Ее голос.

Нет… этого не может быть.

Я ошибся, сошел с ума. У меня начались слуховые галлюцинации.

Я заставил свои ноги двигаться и медленно подошел к вершине лестницы. И вот тогда у меня перехватило дыхание. А может, оно и вовсе покинуло мое тело.

Я вообще дышал?

Она стояла в моей прихожей, одетая в малиновую тунику, и заламывала руки. Она подняла голову, когда заметила мое присутствие, и я был готов поклясться, что и она тоже перестала дышать. Ее губы разомкнулись, словно она хотела что-то сказать, но слова не выходили.

Я смотрел на нее сверху вниз, наши глаза сцепились, совершенно не веря тому, что видят.

– Комбс.

Глава 4

Челси

Из меня никогда прежде не вышибало дух.

В моей жизни не раз случались жесткие падения, ведь я была напрочь лишена грациозности, но сердце мое всегда было куда более неуклюжим, чем ноги. То, как глубоко я запала на Ноа Хейза много лет назад, сильно превосходило бессчетные падения с лестниц и пикирования с турников в школьном дворе. Те падения меркли в сравнении с этим.

Ни разу воздух не покидал мои легкие так, как он сделал это сейчас, когда я стояла у подножия лестницы Ноа, а его затравленный взгляд впился в меня так пытливо. Так знакомо.

Я знала, что должна что-то сказать. Я должна была сложить воедино все те слова, что придумала за время перелета в Нью-Йорк, и извергнуть их со своих обомлевших губ. Это должна была быть мощная речь. Она должна была доходчиво объяснить, почему я все бросила лишь для того, чтобы оказаться в прихожей Ноа Хейза впервые за несколько лет.

– Привет.

Что ж, уже начало.

Ноа не двинулся мне навстречу. Он неподвижно стоял на вершине лестницы, глаза его были полны вопросов, которые никак не могли добраться до языка. Темные круги под его глазами сказали мне больше, чем ему удалось бы произнести ртом.

Ноа выглядел усталым. Он выглядел изможденным и сломленным.

Он выглядел, как мужчина, который только что потерял жену.

Я пыталась придумать, что еще сказать, когда из игровой вышел Сэм, который встал рядом со своим отцом с таким же ошарашенным выражением усталых глаз.

– Челси?

Я улыбнулась, когда мои глаза подернулись пеленой, радуясь, что хоть что-то у меня еще работает.

– Сэм… рада тебя видеть. – Мне хотелось подойти к ним. Хотелось броситься вверх по лестнице и заключить в объятия, но я знала, что мне нельзя этого делать. Слишком много времени прошло, а мои ноги как будто приклеили к полу суперклеем. Когда я наконец снова сумела дышать, я набрала полные легкие воздуха. – Мне так жаль.

Это были банальные и бесполезные слова, и мне было противно, что я их вообще произнесла. Это «жаль» никогда ничего не меняло. Ничего не исправляло. Это было просто болезненное напоминание обо всем, что они потеряли.

Сэм ничего не сказал. Я подумала, что он вот-вот спустится вниз по лестнице, но вместо этого он развернулся на пятках и снова вошел в игровую.

Это меня кольнуло.

Я крепко закусила нижнюю губу, чтобы заглушить нарастающую боль в груди.

Ноа моргнул, как будто возвращая себя к жизни. Он медленными шагами спустился вниз по лестнице и встал прямо передо мной, сунув руки в карманы своих джинсов.

– Что ты здесь делаешь?

Я выбираю Плохие Решения за 500, Алекс[2].

Я опустила голову и заправила волосы за ухо, страшась, что сделала ошибку. Не стоило мне приезжать.

– Я… Прости меня, Ноа. Не знаю, о чем я думала. Мне стоило позвонить…

Ноа изучал меня, как будто мое физическое присутствие еще не до конца уложилось у него в голове.

– Просто… столько времени прошло.

Сюрприз. Твоя бывшая возлюбленная, разбившая тебе сердце на миллион кусочков, стоит у тебя в гостиной на второй день после убийства твоей жены.

Почему-то все это звучало гораздо логичнее у меня в голове, когда я запрыгивала в тот самолет.

– Черт, – прошептала я чуть слышно. Я крепче стиснула ремешок своей сумочки. – Я пойду.

Когда я разворачивалась, чтобы уйти, отчасти я ждала, что он меня остановит. Раньше Ноа всегда меня останавливал.

Маленькая часть меня умерла, когда он не сделал ни малейшего усилия, чтобы не дать мне выйти за его парадную дверь. Она громыхнула за моей спиной, закрываясь, и грохот этот отдался во мне вибрацией, как от резкой пощечины.

Я дошла до конца его подъездной дорожки и уселась на обочине, загружая приложение, чтобы вызвать «Убер».

Похоже было, что я направлялась обратно в аэропорт, поджав хвост.

Я просидела там несколько минут, погрязнув в собственной глупости, как вдруг отчетливый щелчок зажигалки заставил меня поднять голову. Я даже и не заметила стоящей надо мной фигуры.

– Прости.

Голос Ноа был грубым и далеким, когда он поджигал сигарету, которую держал между пальцами. Поднявшись на ноги, я отряхнула с попы гравий.

– Нет, это ты меня прости. Было совершенно неуместно с моей стороны просто возникнуть из ниоткуда в такой момент.

– Так и есть.

Умирая внутри, я сглотнула вставший поперек горла комок стыда.

– Но, – тихо продолжил он, – тот факт, что ты приехала, что-то да значит.

Я тут же вновь вскинула голову, и мой взгляд упал на клубы дыма, не дававшие мне разглядеть его лицо. Я вздохнула, жуя губу.

– Когда я увидела новостной репортаж, у меня сердце разбилось, – сказала я ему дрожащим голосом. – Наверное… Наверное, я мыслями унеслась на шесть лет назад, когда ты был моим лучшим другом, а еще – единственным плечом, на котором мне хотелось плакать. Я знаю, что все запуталось и мы уже не те, что прежде, но… – Я помолчала, выискивая на его лице какую-то реакцию, но он был нечитаем. – Ноа… Я просто подумала, что, может, тебе нужен друг.

Друг.

Какой же я была дурочкой, что мне такое пришло в голову. Да как мы сможем снова стать друзьями после всего, через что я заставила его пройти?

Ноа сделал долгую, основательную затяжку, глядя в траву. Он не встречался со мной глазами с тех пор, как присоединился ко мне на краю своей подъездной дорожки. Дым клубился, окутывая нас обоих своим плотным туманом.

– Прошлой ночью я думал о том, чтобы тебе позвонить.

Сердце заплясало у меня под ребрами, и я засомневалась, что верно его расслышала.

– Что?

Он снова умолк. Мой вопрос слился с облаком дыма и растворился в хмуром небе. Перед нами остановился «Убер», и у меня в животе забурлила тревога. Я не хотела садиться в него. Я не хотела, чтобы меня увезли от стоящего передо мной горюющего мужчины. Я хотела, чтобы Ноа сказал мне остаться.