Непокорные

Ариша Ошоева, Даша Ошоева

Акт неповиновения

Сегодня мне приснился один день на Земле…Первый сон в моей жизни. Я не помню, чтобы до этой ночи когда-нибудь видел сны.

Это место сводит меня с ума своим великолепием. Я словно стою на краю света, не в силах пошевелиться и отвести взгляд. Над моей головой висит низкое пурпурное небо, освещенное заходящими лучами солнца. Северо-западное побережье Тихого океана раскинулось на сотни километров вперед. И создается такое впечатление, что даже там, где мой взгляд не может уловить ничего, кроме расплывчатого очертания, береговая линия не заканчивается, а лишь извивается, образовывая знак бесконечности. В этом месте, где, кажется, заканчивается наш мир, ощущается невероятная свобода и обжигающее чувство одиночества, которое нельзя заглушить ничем.

Я словно забрел сюда в своих снах совершенно случайно, запутался в сновидениях, и это единственное место, куда смогло забросить меня подсознание.

И тут я просыпаюсь…

Откуда же моему подсознанию было знать это место, если я ни разу в своей жизни не видел его? Если мои ноги ни разу не ступали на нежный берег Тихого океана, мой взгляд ни разу не скользил по низкому небу, висящему над головой. Я ни разу не вдыхал терпкий запах взволновавшегося ветра, ни разу не ощущал свободу, полную свободу, не обремененную абсолютно ничем.

Или я просто не помню?

Голова начинает болеть, и я поднимаюсь с жесткого матраса. Кровать скрипит, и я прикусываю губы. Когда ноги ощущают дьявольский холод полов, я понимаю, что уже нахожусь в вертикальном положении, но не чувствую, как делаю первый шаг, а следом второй. Голова нестерпимо болит, и я закрываю глаза. Иду на ощупь по своей небольшой комнате, которую мы делим с товарищем. Я почти каждую ночь просыпаюсь от ужасной головной боли, но ни разу за все эти годы, мне не снились сны.

Умываюсь холодной водой, пытаясь вернуться в реальность. Открываю глаза и окидываю взглядом помещение. Если бы я не знал, что в углах стоят металлические кровати, из стены по правую руку торчит небольшой кран, плюющийся соленой водой над ржавым умывальником, а впереди виднеется тяжелая железная дверь, то все эти серые предметы стали бы просто однородной невзрачной массой.

Я до боли сжимаю глаза, чтобы голова прояснилась, желая осознать реальность происходящего после дурманящего сна.

– Что с тобой? – Спрашивает мой товарищ по комнате.

Это первая ночь после его выписки. Он больше двух недель провел в госпитале после полученной травмы. А я эти две недели просыпался по утрам, чувствуя непреодолимое одиночество. Пустая серая комната заполняла всю мою душу и мысли, я чуть ли не сошел с ума.

– Все в порядке, Лео. – Я подхожу к его койке и похлопываю его по плечу. – Доброе утро!

– У тебя вид хуже, чем когда-либо, – замечает Леонид, просовывая ноги в ботинки. – Опять головные боли?

– Скорее приятный сон, – улыбаюсь я.

– Ты говорил, что вчера опять отказался от успокоительного напитка за ужином. Поверь, спалось бы легче. Я уже это тебе третий день подряд вбиваю в голову…

– Лео, я видел сон, – снова произношу я, делая ударение на последнем слове.

– Сон? – Мой товарищ приподнимается и подходит ближе ко мне. – Какой сон?

– Я видел Землю.

Лео фыркает, будто не верит моим словам. Он хочет еще что-то сказать, и уже открывает рот, но его прерывает голос, разносящийся из громкоговорителя.

– Третья группа: 5 минут на подготовку к выходу в столовую. По истечении назначенного времени всем построиться в холле. Время пошло.

– Третья? – Переспрашиваю я, быстро хватая свою куртку. – Мы, похоже, проспали, Лео.

– Наша группа уже в столовой! – Выкрикивает мой товарищ. – Здорово нам влетит за опоздание.

Мы пулей вылетаем из своей комнаты и, перепрыгивая ступени, быстро спускаемся по одному пролету за другим.

Третья группа уже выстроилась в длинную колонну у двери в столовую. Мы пытаемся протолкнуться вперед к самому входу, чтобы посмотреть: не осталось ли там еще кого из наших.

– Робби, – окликает мой товарищ темноволосого парня из нашей группы, стоящего в самом начале очереди.

Я выдыхаю, когда вижу, что еще есть шанс пройти в столовую без опозданий.

– Ты ведь занял для нас, Робби? – Спрашивает Лео, нагло протискиваясь вперед.

– Еще что! – Кидает Ростислав, не взглянув в нашу сторону. – Идите в конец очереди.

– Но ты последний из нашей группы, – прошу я, делая шаг вперед, – пожалуйста, дай нам пройти с тобой.

– Ведь нас накажут! – Вспыхивает Лео.

– Это уже не мои проблемы. – Равнодушно отвечает Ростислав.

– Вот черт! – Лео поворачивается ко мне, и я грустно вздыхаю.

– Надеюсь, твой сон был действительно хорош и стоил всего этого, – иронически подмечает он.

Мы уже собираемся уходить в конец очереди, как я слышу голос девушки около себя.

– Я для вас заняла, – произносит она, делая шаг назад, чтобы пропустить нас с Лео вперед. Она стоит сразу же за Ростиславом, а поэтому, должно быть, услышала разговор.

– Спасибо Вам большое! – Выдыхаю я, глядя на нее.

Девушка улыбается. Ее большие васильковые глаза, совершенно сказочного цвета, становятся еще более глубокими, темно-синими.

– Спасибо. – Произносит Лео, по-дружески кивая.

– Следующий. – Разносится голос из столовой. И Лео подталкивает меня вперед, чтобы я заходил.

Здесь с расписанием строго. У каждого – свое место, свое время и своя определенная очередь. Мы с товарищем берем по большой металлической тарелке и подходим к длинным ржавым столам с такими же скамьями, где заканчивают завтрак наши товарищи, группа, от которой мы сегодня отстали. Все едят в полной тишине, пока еще сонные, не пришедшие в себя после воя сирены.

Сиреной мы называем наш будильник. Здесь все просыпаются строго по нему. Через громкоговорители вылетает странный звук, больше похожий на вой сирены при эвакуации, а не на будящий людей звук. Но мы уже к этому вполне привыкли. В конце концов, это не самое страшное. Некоторые даже в шутку подмечают, что сирена стала новым другом, на которого можно положиться по утрам и знать, что в одну и ту же минуту он тебя точно разбудит. И я до сих пор не могу понять, как мы сегодня проспали и совершенно не услышали надрывный и раздирающий душу вой. Должно быть, Лео привык к больничному режиму, где спать полагается аж до девяти утра, а меня не отпускал чудесный сон, от которого я был не в силах оторваться.

Лео морщится, глядя на полную тарелку перловки.

– Постоянно одно и то же, – кисло произносит он, размазывая кашу по тарелке.

– Не жалуйся. – Подбадриваю я его. – Нам, можно сказать, повезло, что мы вообще здесь оказались. Ты же помнишь: далеко не многим удалось спастись с гибнущей Земли.

Время завтрака пролетает мгновенно, и я не успеваю понять, как я уже оказываюсь на пути к теплицам, которые располагаются по всему периметру нашего акваполиса около прозрачных стен города. Мы находимся на дне самого огромного океана на Земле под толщей темной непроглядной воды. Именно здесь расположилось наше убежище. Здесь Человек нашел пристанище после Последней Войны, которая разрушила всю земную поверхность.

Отчетливо помню первые годы, когда мы были не способны в новых условиях вырастить себе пищу, когда еще не понимали, что пришло время, когда надо трудиться круглосуточно, без права на отдых, без права на усталость. Теперь мы превратились в солдат, которые лишь повинуются приказам. После годового голода, когда на завтрак нам выдавали ложку кислой каши, а на ужин одну гнилую морковину, все мы научились работать. Здесь нет места ни ленивым, ни хитрым.

Я иду по узкому темному коридору, пока ворота не распахиваются и не выпускают меня из огромного серого корпуса. Далее мой путь лежит по извивающимся дорожкам прямо к теплицам, где я и проведу сегодня весь день.

Все идут гуськом, не роняя ни слова. Нас сопровождают люди с автоматами на плечах. Они обычно лишь запугивают, чтобы никто не вздумал ни ускользнуть от работы, ни украсть что-то из теплиц, но иногда и обстреливают, чтобы в строю соблюдался порядок.

Несмотря на тот факт, что мы уже здесь несколько лет, я не могу похвастаться тем, что знаю хорошо кого-то из ребят, хотя уверен, что никто похвастаться этим не может. Мы не привыкли знакомиться и дружить, испытывать симпатию и ненависть. Приучившись отодвигать чувства на второй план, мы даже почти разучились разговаривать и проявлять заботу.

– Группа 137 готова? – Спрашивает темнокожая женщина с короткой стрижкой и татуировкой на шее. Это Регина. Она главная в теплицах. Мы все должны ее слушать. Мой взгляд падает на ее татуировку. Мне всегда было интересно, что там изображено, но я никогда не мог хорошенько разобрать изображение. Кажется, это какое-то растение. А, впрочем, неважно…

Все строятся вдоль теплиц, и Регина громко командует.

– Все по своим местам! Сегодня никаких изменений. Работаем как обычно. Есть вопросы?!

Молчание…

– Тогда за работу!

И мы, как часы, как хорошо отлаженный механизм, принимаемся исполнять указания. Я иду в самую длинную из теплиц. Туда, где растет картошка. Конечно, все в теплицах находится под искусственным освещением. И чтобы хоть что-то могло вырасти, мы каждый день добавляем такой ассортимент химии, что даже самому искусному садоводу такие названия и не снились.

Все работают молча. Лишь изредка кто-то перекидывается парой фраз. Иногда звучат просьбы. Кто-то потерял лопату в груде земли, кто-то порезал палец или поломал лист у растения.

Я вскапываю землю с такой скоростью, что не замечаю, как пролетают 140 минут. Когда приходится снова разогнуть спину, то чувствую, как в висках пульсирует кровь, голову изредка словно прокалывают огромными иглами, и перед глазами пробегают черно-белые пятна. Но даже, несмотря на это, в углу я могу различить чью-то фигурку. Девушка прижалась к краю теплицы и вздрагивает. Странно, что же такого могло произойти здесь, чтобы вывести ее из равновесия. Я не привык видеть, как человек показывает свои чувства: страх, ненависть, любовь, растерянность, одиночество. В нашем мире им нет места, мы почти никогда не говорим, что устали, почти ни разу никто не отказывался от работы, а тем более не показывал того, что тревожит его изнутри. Но эта девушка не осознает своих действий. Она словно рассудком отошла в другой мир, и только тело извивается в судорогах.

Я оглядываю теплицу, но привычный часовой механизм работает также слаженно. Только несколько парней в дальнем углу теплицы бросают на девушку презрительные взгляды, кто-то смеется, но не отрывается от работы, а остальные и вовсе не замечают ее. Я со всей силой втыкаю лопату в землю, и она разрубает что-то на куски. Картошка…За это накажут. Обычно наказывают. Но я не останавливаюсь, и не оглядываюсь назад. На каждой лопате датчики движения и жучки. Она уже послала сигнал, что я покинул место работы, а когда еще и разрубленную картошку найдут… Но мне сейчас, честно, не до картошки.

Дойдя до девушки и опустившись на корточки, чтобы быть на одном уровне с ней, я замечаю, насколько бледным выглядит ее лицо. Под глазами сине-алые пятна, на шее огромный порез. Он выглядит жутко. Видимо врачи как попало зашили рану, а поэтому кожа по краям сморщилась. Волосы девушки угольного цвета, но они настолько жидкие, что едва можно различить косу, в которую они тщательно заплетены.

– Здравствуй. – Протягиваю я, касаясь ее плеча. Девушка вздрагивает, но глаз не открывает. – Я решил, что тебе стоит помочь подняться.

– Так заметно, что я сижу? – Ее голос очень низкий и хриплый. Он абсолютно ей не идет. Глаза медленно открываются, и я замечаю, насколько нежные и красивые у нее черты. Черные брови, длинные ресницы и янтарные глаза.

– Я случайно заметил. – Улыбаюсь я, предлагая ей руку, чтобы подняться. – Я раньше тебя в наших теплицах не видел, да и в столовой тоже…

– Я новенькая. Меня прислали из первого акваполиса в ваш вчера ночью.

– Вот оно что. – Недоумеваю я. – Мне как-то приходилось слышать, что существуют и другие морские города, кроме наших, но я ничего не знаю про них.

– Считай, тебе повезло.

– Ты это о чем?

Она пожимает плечами.

– В нашем мире всего шесть акваполисов, но лучше про них не знать, а тем более не появляться там.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что была в одном из них, и там обращались с нами неважно.

Мне не нравится ее пренебрежительный тон. Мы единственные люди, которые были спасены с гибнущей Земли, единственные, кто получил право жить и неважно в каких условиях. Я не привык задумываться, как с нами обращаются. Но эта девушка явна часто думает об этом.

– Даже, несмотря на то, что в вашем акваполисе вы работаете с утра до ночи под конвоем, живете строго по расписанию, с вашим мнением ни разу здесь не считались, – эта жизнь в сотни раз лучше, чем там, откуда меня перевели…

– Я не хочу продолжать говорить об этом. – Отрезаю я, помогая ей подняться. – Нам дали право на жизнь и этого достаточно. Мы живем только благодаря тому, что были спасены.

– А ты уверен, что нас спасли?

Она поднимает глаза и впивается в меня пристальным взглядом. Но я молчу, не желая продолжать эту тему. Девушка видно сошла с ума и просто не понимает, о чем говорит, она не осознает того, что льется с ее уст, льется, словно раскаленное масло, готовое поджечь все вокруг.

Сегодня обедать мы сели за один стол. Моей новой знакомой стало гораздо лучше сразу, как только мы ушли из теплиц. Она сказала, что ей стало плохо в теплицах из-за того, что она не привыкла работать в такой жаре. Но я не особо поверил этой отговорке. Аксиния, так зовут эту девушку с угольными волосами, явно о чем-то просто не хочет говорить, а я не стал допытываться. Обеденное время продлится ровно 20 минут, а потом снова надо возвращаться на свои рабочие посты. Аксиния сидит практически неподвижно и смотрит в свою тарелку, в которой плавает кусок гнилой морковки. Так называемый суп. Мне повезло больше. У меня оказался кусок картошки, при том совершенно хорошей.

Лео подсаживается рядом и кивком головы приветствует девушку. Она отвечает грустной улыбкой.

– Ты новенькая? – Спрашивает Лео, с интересом разглядывая девушку.

– Это Аксиния. – Спохватываюсь я. – Мы теперь вместе работаем в теплицах. А это…

Я поворачиваюсь к девушке.

– Это Лео, мой друг.

Аксиния с улыбкой протягивает ему руку.

– Очень приятно.

Лео крепко пожимает ее. Он берет со стола свой пакетик черного чая, который лежит около его кружки с кипятком, а потом тянется за моим. И оба засовывает себе в карман. Окинув быстрым взглядом Аксинию, он обращается к ней.

– А ты будешь пить чай?

Девушка недоуменно смотрит на него, а затем поднимает брови и с улыбкой произносит.

– А зачем ты их собираешь?

– Ооо, – протягивает Лео, глядя на нее с изумлением, – когда-то я тебя угощу.

Он быстро съедает свою тарелку супа, а я к своей еще даже не притронулся. Не понимаю, как Лео ухитряется есть такой горячий суп так быстро, особенно, если считать, что передний зуб у него выбит. Я не знаю, когда это произошло, но, когда мы познакомились, уже было так. И это, по-моему, ему даже идет. Аксиния смотрит на свой скудный обед и тяжело вздыхает. Она тоже еще не приступила к супу.

– Хочешь, поменяемся? – Предлагаю я, протягивая ей свою тарелку.

Мы выходим из столовой по общей команде. Но, к большому удивлению, в коридоре толпится много людей. Обычно такого беспорядка здесь не допускают. Эта предыдущая группа уже пообедала и должна была вернуться к работе, но почему-то столпилась здесь. Я вопросительно смотрю на изумленного Лео.

– Что это происходит? – Шепчет он мне на ухо.

Я замечаю, что люди столпились около какого-то предмета, лежащего на полу.

– Искатели жемчуга уже должны были давно отправиться на работу, – хмурится Лео. – Это же их группа, верно?

Я киваю.

Искатели жемчуга – самая желанная работа во всем нашем аквамире. Они опускаются на неизведанные глубины в поисках этого сокровища природы. Я всегда смотрю на них с легкой завистью и гордостью за них самих. Наверное, это единственные люди, которые хоть немного свободны в нашем суровом мире.

Лео, по своему обыкновению, желая везде быть первым и все знать, протискивается вперед, чтобы поглядеть, что происходит. Я стараюсь протиснуться за ним, как чувствую, что чья-то рука крепко хватает меня за рукав.

Я оборачиваюсь. Аксиния смотрит на меня сильно распахнутыми глазами.

– Не ходи туда! – Шепчет она. Ее красивые глаза наполняет какой-то невидимый прежде страх.

– Ты видела, что там? – Спрашиваю я, придвигая ее ближе, чтобы говорить настолько тихо, насколько это возможно.

Она качает головой в знак одобрения.

– Что? – Мягко спрашиваю я, глядя ей в глаза.

Она притрагивается к своему длинному порезу на шее и проводит по нему кончиками пальцев.

– Это. – Выдавливает она.

Окончательно запутавшись, я поворачиваюсь и со всей своей быстротой протискиваюсь вперед к неизвестному черному предмету на полу. А когда мои глаза оказываются достаточно близко, чтобы разглядеть этот предмет, то по всему телу пробегает мелкая дрожь. Я вижу труп мужчины. Измученное, истерзанное тело предыдущего старшего искателей жемчуга. Он лежит, сжавшись в комок без движения. На его шее огромная кровоточащая рана, рубашка изодрана в клочья, и из-под нее выглядывает синяя кожа с многочисленными отеками. Я силюсь отвести взгляд, но не могу. Около трупа валяется табличка, каждая буква выглядит так, словно эту надпись писали множество людей по одной букве. Надпись гласит: «За воровство стоит платить». Труп частично прикрыт черной простыней, из-под которой немного, почти незаметно, высовывается обрывок исписанной бумажки. Я подхожу ближе и как бы невзначай наклоняюсь за ней. Голова начинает кружиться, в висках сильно стучит кровь. Я корю себя за излишнее любопытство, но все же беру записку, которая предназначалась не мне. Не разбирая надписи и не понимая, что вообще происходит, быстро комкаю бумажку в руке и крепко ее сжимаю в ладони.

Люди постепенно начинают расходиться. Лео стоит в другом конце коридора и что-то спрашивает проходящих мимо искателей, которые неохотно кидают пару слов. Я ищу глазами Аксинию. И замечаю ее, прислонившуюся к стене. Она сжалась в комок. Ее глаза стали красными и воспаленными, хотя и остались сухими.

Я подхожу к ней ближе. Мой взгляд падает на шрам на шее Аксинии, похожий на коряво выведенную букву «В», как и у того мертвого старшего искателя, хотя уже и заметно затянувшийся. Аксиния перехватывает мой взгляд.

– Они это делают с провинившимися. – Отвечает она на мой немой вопрос. – Если ты провинился сильно, то этот шрам станет для тебя смертельным. В моем бывшем акваполисе это было сплошь и рядом.

Я погружаюсь в свои мысли. Вспоминаю, что видел такие шрамы у некоторых людей, но никогда не придавал этому значения. Вот почему наша старшая в теплицах, Регина, сделала татуировку на шее. Она пыталась скрыть этот шрам. Вот что означают эти шрамы с корявой вырезанной на шее буквой «В». Вредитель!

На ужин я не прихожу. Отбываю наказание в телице за оставленную лопату и порезанную картошку. До двенадцати я работаю, вспахивая длинные грядки под посев, а потом меня отпускают. Я еле волочу ноги до своей комнаты и, не раздеваясь, опускаюсь на кровать. Перед глазами снова вырисовывается избитая до смерти фигура со смертельным шрамом на шее. Я не могу избавиться от этих ужасных мыслей, внутри меня все сжимается в комок и не дает мне покоя, не дает даже секунды, чтобы я не думал об этом человеке.

Помню, как два года назад я пришел на пробы искателя жемчуга. С самого первого дня только и мечтал им стать. Красивая темно-синяя форма, ежедневные тренировки и ранний завтрак в разы лучше, чем у нас. Но ничто из этого меня не привлекало в такой степени, как свобода. Во всем нашем убежище по-настоящему свободны только они, опускаясь на морские глубины, выходя за пределы акваполиса. Перед днем проб я не спал всю ночь, ни на секунду не сомкнул глаз, поэтому поднялся с постели еще с раннего утра, умылся холодной водой и пошел на самый нижний этаж, где должны были проходить пробы. Там я оказался самым первым. Еще бы, ведь я пришел на целый час раньше. Вдоль стены стояла скамейка, на которую я и опустился. Вдруг дверь напротив меня открылась, и вышел сутулый, длинный мужчина в красивой форме искателя жемчуга. Я резко дернулся и вскочил на ноги. Неужели я не заметил, как заснул, и уже начались пробы? Или я проспал их? В коридоре до сих пор не было ни единого человека.

– 4:59 утра. Отбор начинается в 6.00 – Недовольно корчит гримасу старший.

Значит, не заснул. Я выдыхаю, но легче от этого не становится.

– Готов ждать до 6 утра. – Бодро бросаю я.

– Еще бы! – Маленькие, глубоко посаженные глазки обводят коридор. – Хотя, ладно. Так и быть, заходи. Тебе посчастливилось, что я оказался здесь так рано.

– Я не против дождаться назначенного времени. – Говорю это скороговоркой, так быстро, что едва сам успеваю следить за своей речью.

– Ты не расслышал приказа приступить к экзамену?

Я киваю и прохожу в маленькую комнатку.

Вначале устная часть экзамена.

– Жемчуг образуется, когда в раковину моллюска попадает раздражитель, им может быть хоть песок. В реакции моллюск начинает создавать слои перламутра вокруг раздражителя…

– Наше производство ориентировано на добычу жемчуга Таити, самого яркого и известного на рынке. Размер Таитянских жемчужин составляет от 8 до 16 мм. Эти жемчужины, окрашенные в диапазоны синего, зеленого, серого и пурпурного цветов, известны, как черный жемчуг.

И пока я рассказываю все это, глядя, как каждое мое слово записывают на диктофон, в голове крутится лишь один вопрос, вопрос, который с самого первого дня моего пребывания здесь не вылетает у меня из головы: Куда девается жемчуг?

Мы добываем его, но ни на одном человеке нельзя увидеть украшений из жемчуга. Ни сережек, ни ожерелья, ни колец. Нам запрещают любые изыски во внешности. Военная строгость сурового времени. Для чего мы его добываем и вкладываемся в его добычу?

Мои мысли прерывает раздраженный голос старшего.

– Довольно. Перейдем к практической части.

Она дается мне сложнее, однако я и с этим справляюсь. Когда жужжащий лифт опускает меня еще на пару этажей ниже, я оказываюсь на платформе. Она похожа на перрон, от которого вот-вот должен отъехать поезд. Справа перрона находится капсула, видно, она и отпустит меня под воду, где я должен за 10 минут добыть как можно больше жемчуга. Конечно, не настоящего, просто рассыпанные бусинки по океанскому дну. Зато платформа, костюм и кислородный баллон – все это настоящее. Настоящее дно океана, морские обитатели, настоящий холод морской воды и свобода. Я делаю шаг в капсулу, и она заглатывает меня целиком.

Когда капсула отвозит меня на многие километры от станции, она распадается, оставляя меня наедине с морской стихией. Слышу голос в наушнике: «Ваше время пошло». И что-то начинает тикать. Часы. У меня в запасе 10 минут. Для прохождения порога надо набрать 20 жемчужин. Конечно, словно в детской игре ненастоящие жемчужины лежат на дне прямо как драгоценные камни, а не покоятся в устрицах. В счет идут любые жемчужины, однако, чтобы добыть хотя бы 3 первоклассные жемчужины в реальности надо поднять на поверхность около тонны устриц. А это по-настоящему много.

Я начинаю плыть, жадно вдыхая воздух из баллона. 2, 7, 11…. Вон там еще одна жемчужина. По моим расчетам у меня осталось около 7 минут. А уже в сетке лежит целых 15 жемчужин. И тут я замечаю, как дышать становится сложнее, будто легкие сжимаются. И я все понимаю. Мне перекрыли доступ к кислороду. Делаю последний вдох. Я знаю, что это одно из испытаний. Мне надо продержаться 6 минут 48 секунд. Это немного. Я тренировался задерживать дыхание и на 12 минут, а здесь практически вдове меньше. Но в таких условиях я не могу просто сосредоточиться на дыхании, мне надо искать жемчужины. Я пытаюсь не думать о том, что не могу дышать и просто плыву по направлению к блестящей штучке, которая светится на дне в нескольких метрах от меня. Я крепко сжимаю ее. И тут мои глаза расширяются. Меня окружают около дюжины жемчужин на расстоянии нескольких метров, некоторые немного зарыты в песок, некоторые лежат на поверхности. Я судорожно хватаю каждую. Перед глазами начинают мелькать черные пятна, сочетаясь с блеском жемчужин.

И тут звучит сигнал. Конец испытания.

– Результаты объявят через неделю. Они будут вывешены в столовой. – Сообщают мне, когда я снова выхожу на платформу, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, как будто бы мои легкие резиновые.

– Сколько мне удалось собрать жемчужин? – Спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже, а не дрожал от недостатка кислорода.