90-е: Шоу должно продолжаться – 4

Саша Фишер

90-е: Шоу должно продолжаться – 4

Глава 1

Горок на центральной елке Новокиневска было две. Даже, на самом деле, три, просто третья вообще больше напоминала снежную фигуру и была для совсем уж детсадовской малышни. Вторая по размеру горка была примерно в рост взрослого человека, и в новогоднюю ночь ее оккупировали пьяненькие мужички предпенсионного возраста. Ну и третья была настоящим исполином. Возвышалась, как ацтекская пирамида. И народу на ней была тьма, разумеется. Веселая и подогретая молодежь ломилась на верх всеми возможными путями, как по специально сделанным снежным ступенькам, относительно чинно и соблюдая очередность. Так и прямо по бортам, выпинывая себе ступеньки ботинками. Этот путь был для тех, кому невтерпеж. Катились по ледяному склону как стоя, так и на всяких фанерках-картонках. Про специальные ледянки в девяносто первом, еще не слышали. То есть, уже два часа, как в девяносто втором, конечно.

Родители с друзьями потерялись где-то в той части площади, где на сцене выступала какая-то музыкальная группа, а народ танцевал, сбившись в случайные кучки. А мы с Бельфегором, который примкнул к нашей теплой компании, когда мы шумной гурьбой оделись и потопали на городскую елку, ясен пень, пошли кататься с горки.

И ждать, когда подтянутся остальные «ангелочки».

Ух, азартное развлечение! Забраться наверх, протолкаться к краю полосы льда, сбиться плотной толпой и – уиииииии! – вниз, балансируя на ногах, держась за воздух и случайных людей, которых горка как-то свела вместе.

А внизу повалиться друг на друга, с визгами, криками и хохотом. И обратно к горке, чтобы взобраться наверх, и…

Я выбрался из кучи, поднялся на ноги и осмотрел себя. Мда, стряхивать снег уже бесполезно, я весь был в нем, как снеговик. Щеки горели, в носу щипало и запах этот… Ни с чем не сравнимый зимний новогодний запах. Пахнет хвоей, хлопушками и мокрым мехом воротника.

И жарко! Хотя на улице минус двадцать.

Я еще раз оглядел забитую до отказа людьми площадь. Забавно… В двадцать первом веке размах новогоднего убранства будет в разы величественнее. Городская управа будет прямо-таки выше головы прыгать, чтобы каждый раз превращать центр новогоднего праздника в сказочное нечто из светящихся ледяных скульптур, ярких фанерных декораций и сиять миллионами диодных огоньков. Разве что такую гигантскую горку возводить перестали. Заменили на деревянную и не очень высокую. Но все остальное…

Здесь, в девяносто втором до такого роскошества было еще далеко. Освещали площадь гирлянды из покрашенных обычной краской лампочек, вход и выход в место народных гуляний охраняли снежные скульптуры. И еще несколько таковых были разбросаны по остальной площади. Без какой-то идеи, никакой привязки к китайскому новому году или чему-то подобному. Деды Морозы, Снегурочки и герои мультиков.

Ну и сцена, конечно. Тоже без особого размаха. Сейчас там плясали девчонки в коротких юбках на теплые колготки. А перед сценой притопывали и прихлопывали новокиневцы всех возрастов и мишурой, повязанной на шапки. Детей разве что не было. Дети тут завтра будут.

Из под кучи хохочущих и барахтающихся на люду тел выбрался Бельфегор. Шапка набекрень, тоже весь белый от снега.

– Может уже пойдем к Боржичу? – предложил он. – Наверное, наши сразу туда подтянутся.

– Может, еще разок скатимся? – предложил я и посмотрел на горку. Народу прибавилось, кто-то уже кубарем скатился с борта. – Хотя ладно, пойдем!

Искать среди толпы родню я не стал, а то мне опять попытаются Лену с собой навязать, тетя Марина уже пыталась с этим подъехать. Мол, у девочки друзей тут совсем не осталось, бла-бла-бла… Но в новогодней круговерти мы все быстро потерялись, а находиться я не спешил. Настроение отличное, и совершенно не хотелось изображать, что я понимаю все эти многозначительные взгляды и полунамеки.

Потом. Как-нибудь потом.

Или вообще никогда.

Мы с Бельфегором выбрались из снежного городка и потопали к Ленинскому проспекту.

– Слушай, это же Лена была сегодня? – осторожно спросил Бельфегор.

– Ага, – кивнул я.

– Так изменилась, я даже не сразу ее узнал, – лицо рыжего было настороженным, будто он по тонкому льду пробирается. Ну да, он же старый друг. И что бы там ни было между мной и Леной, он точно был в курсе, хотя бы отчасти.

– Как сказала мама, они свалились на нас, как снег на голову, – усмехнулся я. – И, похоже, будут гостить у нас недели две. Или больше. Так что у нас грядет переселение. Меня выселяют в гостиную на диван, в моей комнате будут обитать супруги Грохотовы. А Лена – в комнате Лариски.

– А почему она не пошла сегодня на елку? – немного расстроенно спросил Бельфегор.

– Ее подружки ангажировали, – сказал я. – Они там гадать что-то затеяли или еще каким-то колдунством заниматься.

– Смотри, троллейбус! – крикнул Бельфегор и припустил вперед. – Давай прокатимся, так быстрее будет!

Жестяной короб ночного троллейбуса грохотал всеми своими запчастями и рассыпал искры рогами. Внутри сидели пассажиры, значит догонять и правда имело смысл. Видимо, в эти годы тоже какой-то транспорт в новогоднюю ночь запускали. Только вот интернета не было, чтобы всем одновременно сообщить.

Мы ввалились в дверь, когда она уже почти закрывалась.

– С Новым годом! – хором грянула компашка парней и девчонок, приплясывающих на задней площадке под игравшую из динамика музыку.

Мы плюхнулись на свободное сиденье спиной к движению и перевели дух.

– Слушай, а как ты теперь с Леной-то будешь? – спросил Бельфегор.

– Да никак, – я пожал плечами. – Так давно все было, что я уже и забыл.

– Да? – рыжий с сомнением посмотрел на меня. – Ну ладно…

Я быстро перевел разговор на более актуальные для себя вопросы. Например о том, что неплохо бы устроить какой-нибудь сольный квартирник сразу после интервью и премьеры клипа. И тогда можно было бы попросить Иришку дать рекламу концерта бегущей строкой, например…

– Нужны новые песни! – твердо сказал Бельфегор. – А то получается, что нас по телевизору будут показывать, а мы даже концерт в одиночку отыграть не можем.

– Так ты же тоже пишешь, – пожал плечами я. – Вам бы с Кирюхой-Каббалом засесть вместе за твой поливокс на несколько суток. Стопудово новый альбом сочините.

– Я хотел ему предложить, но я постеснялся… – смутился Бельфегор.

– Давай я предложу, – я толкнул его локтем в бок. – Только Астароту не скажем пока, он у нас парень эмоциональный, ему лучше готовый результат показывать.

– Ну… да, – почти уверенно кивнул Бельфегор. Достижение. Он уже не считает, что должен обо всем докладывать нашему капризному фронтмену.

Собственно, я не пытался их отдалить и поссорить. Мне просто нужно, чтобы «ангелочки» начали работать эффективнее. А для этого нужно, чтобы Астарот перестал истерить и пытаться всех контролировать. А когда не знаешь, то и контролировать нечего.

– У меня, кстати, была одна идея… – глаза Бельфегора заблестели, как обычно блестят, когда его вдруг захватывает творческая мысль. – Что альбомы нужны тематические. Ну, чтобы как будто история, что ли. Как в детстве. Помнишь, такая пластинка была «Алиса в стране чудес»? Там еще песни Высоцкого.

– Каррамба, коррида и черт побери? – пропел я.

– Да-да-да! – часто закивал Бельфегор. – Получается, что это вроде как и сказка. И в то же время сборник песен.

– По-простому называется мюзикл, – усмехнулся я.

– Ну… Не, я все-таки не то имел в виду! – он помотал головой. – Но мне кажется, будет проще писать песни, если будет какая-то конкретная общая тема. Например, вот у нас есть песня про монаха и ведьму, да? И еще парочка тех, которые Кирилл написал, тоже про колдовство. Они такие все… ну… как бы средневековые. Так вот, надо добить еще таких же песен. И получится альбом… Ну… «Молот ведьм», например. Чтобы не то, чтобы складную историю рассказывать, а… Ты понимаешь, да?

– Отлично понимаю, – кивнул я. – Идея огонь, надо и правда вам с Кирюхой устроить отдельные встречи, чтобы никто не мешал. В том числе и я.

– А еще… – Бельфегор завелся, маховик его фантазии только набирал ход. – А еще у нас же есть даже задел на второй альбом! Кирька же пел как-то про того парня, которого в котловане овощехранилища закопали. И это все как будто… Ну… Страшилка детская, какие в пионерлагере рассказывают. Черная рука, гроб на колесиках… Вовка! Блин, это же такие офигенные вещи могут быть!

– Ну так а я о чем, – я толкнул его в бок. – Программа уже третьего выходит, в этот раз мы вряд ли успеем собрать нормальное количество песен для концерта. А вот когда следующий клип снимем, надо будет подсуетиться, да-да!

– У меня аж руки зачесались песню написать! – Бельфегор вцепился пальцами в поручень.

– Наша остановка! – я ухватил рыжего за рукав и мы почти бегом ломанулись к двери, пока водила не рванул с места, как в прошлый раз.

В подъезде у Боржича было подозрительно тихо. Ну, то есть, было шумно, конечно. Кто-то пел пьяными голосами «Ой, мороз-мороз!» Слышны были разговоры и громкий смех. Но того ора, который создают обычно вокруг себя околороковая тусовка слышно почему-то не было.

– Мы точно подъездом не ошиблись? – с сомнением в голосе проговорил Бельфегор. – Может, не туда свернули?

– Да не, это здесь, – я ткнул пальцем в приметное граффити сомнительных художественных качеств, но вряд ли где-то еще такое было. Некий неизвестный живописец изобразил на облупленной стене подъезда Боржича человека с рогами и копытами. И здоровенным хреном, весьма натуралистично нарисованным. Соседи все грозились похабщину замазать, объявки грозные писали на двери, чтобы этот доморощенный художник-декоратор свое творение изничтожил, иначе изничтожать пойдут лицо этого самого деятеля наскальной живописи. Но он, кто бы он ни был, не внял увещеваниям, так что похотливый гибрид древнегреческого бога Пана и фавна из «Хроник Нарнии» продолжал украшать собой стену.

Или не читал увещеваний, потому как был заезжим. Или просто не хотел связываться с авторами объявок.

Внешняя дверь в коммуналку оказалась открытой. Было слышно, что на кухне болтают и хихикают нетрезвые дамочки. Но в остальном было тихо.

– Нет никого, что ли? – Бельфегор замер и посмотрел на меня.

– Не проверим – не узнаем, – сказал я и двинул к комнате Боржича.

– Вообще-то, он всех звал… – бубнил за моей спиной Бельфегор. – А значит никуда уйти не мог…

Я толкнул дверь.

– Тихо входи, кто бы ты ни был… – раздался изнутри голос чуть громче шепота.

– А что такое? – спросил я. Тоже шепотом.

Глаза мои постепенно привыкли к сумраку, и я начал различать то, что увидел.

Гости Боржича сидели на полу вокруг тарелки, на которой горели, оплывая, несколько свечек. Тихо сидели. И это было такое неожиданное зрелище, что я даже споткнулся.

– У нас концепция, – тихо сказал кто-то из темноты. – Тихий голос лучше слышно. Так что если вы поддерживаете идею, то присоединяйтесь. А нет, то выход сами знаете, где.

– А по этому концепту надо молча сидеть? – тоже шепотом поинтересовался Бельфегор.

– Да вы заходите, пипл, вам понравится, отвечаю! – а это уже свистящий шепот Боржича. – Правила такие. Если у кого-то из вас во рту появляется история, которая непременно должна быть рассказана, то нужно взять в руки свечку и рассказать ее. Только очень тихо, понятно!

– Ага, все ясно, – я кивнул и принялся разуваться. Тихо – это отлично. Всегда можно присесть в уголок и закемарить. А то дефицит сна начал уже сказываться на координации движений, и это мне не нравилось.

Ага, а вот и Астарот… Как я его сразу не заметил? Вообще-то он держал в руках свечку.

– …в общем, я тогда испугался и начал искать дорогу обратно, – продолжил он свой рассказ. – Но заблудился, и вместо деревни вышел к какой-то сторожке. Такой, знаете, домик в лесу. А я уже так устал, что мне даже не пришло в голову, что это может быть чья-то сторожка. Я просто забрался внутрь и уснул прямо на голых нарах. А потом я будто бы проснулся. Потому что голос услышал. Он мне сказал: «Бери свой хлеб и уходи!» А я будто бы кручу головой и не понимаю, о каком таком хлебе он говорит. И вообще, кто говорит. Потом дверь хлопнула от ветра. Я замерз, проснулся окончательно. «Кто здесь?» – говорю. Слышу будто бы хихиканье мерзкое. И снова дверь скрипит, а в нее что-то мелкое и темное проскакивает.

– Крыса? – прошептал кто-то.

– А я лежу и пошевелиться не могу, – продолжил Астарот. – Хотя точно знаю, что рядом палка лежит, я же с ней пришел сюда. А меня как парализовало. И свист этот еще, как будто ветер в трубе завывает. Лежу и изо всех сил пытаюсь хотя бы рукой или ногой пошевелить. И не могу.

– Жуть какая… – прошептал кто-то из девушек.

– Я сосредоточился изо всех сил и смог дернуть ногой. И все прошло. Глаза открыл, а за окном уже утро, солнце вовсю светит. До сих пор не знаю, что это было.

– Домовой, наверное, шалил, – проговорил Бегемот. – А почему ты раньше не рассказывал?

«Потому что только сегодня все придумал», – мысленно ответил я за Астарота. Пришлось даже смешок подавить. Настрой все еще был с катания на горке и грохочущего с музыкой троллейбуса. На тихое рассказывание страшных историй пока не перестроился.

– Я тоже хочу рассказать, – сказала женский голос, который показался мне знакомым. Девушка протянула тонкую руку и забрала у Астарота свечку. Пламя выхватило из темноты худое треугольное лицо, в котором явно было что-то инопланетное. Ба! Да я же ее знаю! Это Наташа, самка богомола. Которой я собирался позвонить сегодня после обеда!

– Может кто-то хотел о чем-то спросить? – чуть обиженно проговорил Астарот.

– Тссс! – вмешался Боржич. – У нас ночь историй, а не ночь вопросов!

– Я в детстве ходила на бальные танцы, – начала свой рассказ Наташа. Астарот шумно и разочарованно вздохнул. – Я очень любила танцевать, но была очень высокой, поэтому у меня все время не находилось партнеров. Я даже готова была танцевать партию мальчика, только бы продолжать. Потом у нас сменился препод. И она сказала моим родителям, чтобы они сами нашли мне партнера, иначе я не смогу заниматься. В общем, меня выгнали, потому что я высокая. Но я не послушалась и все равно пришла на занятия. Преподша хотела меня прогнать, а я заплакала и говорю: «Ну пожалуйста-пожалуйста, можно я здесь посижу? Вдруг придет какой-нибудь высокий мальчик…» И тут заходит семья. Родители и сын. И мальчик такой, как мне нужно! Даже выше меня, представляете? И мы с ним так танцевали, что никто не мог оторвать от нас глаз.

– А потом куда он делся? – спросила одна из девушек, кажется, Люся.

– А потом я проснулась, – вздохнула Наташа. – И поняла, что никакого высокого мальчика не было. И что меня выгнали из студии.

Наташа замолчала.

– И что было дальше? – потормошила ее за локоть Люся. Да, это точно была Люся, когда она лицо ближе к свече подвинула, я в этом убедился.

– Я не пошла в студию, – сказала Наташа. – Потому что я же знаю, что никакого партнера мне там не нашлось бы. И с тех пор не люблю бальные танцы.

– А если бы там был тот мальчик? – сказала еще одна девушка. – Такой высокий, что все другие девочки смотрятся рядом с ним карлицами. А ты не пошла. Получается, сердце ему разбила.

– Да и наплевать, – едва заметно уголками губ улыбнулась Наташа и в этот момент стала еще больше напоминать самку богомола.

В этот момент к свечке потянулось сразу две руки, а сидящий рядом Бельфегор заерзал и ткнул меня в бок.

– Что? – шепотом спросил я.

– Расскажи им про Лену, – в самое ухо прошептал он. – Вот все обалдеют тогда!

Глава 2

Проблема тихой вечеринки в том, что шепотом на ухо сказать не получится, все равно все услышат. Я даже возразить ничего не успел, как мне сунули в руки свечку. Расплавленный парафин тут же обжег пальцы, пламя задергалось.

Про Лену, значит.

Ладно, пусть будет про Лену.

– Просыпаюсь я как-то с жутчайшего бодуна, – начал я, бросив на Бельфегора ехидный взгляд. Наверняка он не эту историю имел в виду. – Настолько жуткого, что я даже имя свое не сразу вспомнил, не говоря уже о том, что вообще было прошлой ночью. И в рамках, так сказать, возвращения памяти, обшариваю свои карманы. Ну, мало ли, найдется какая-нибудь подсказка, которая тьму моей амнезии рассеет. Имя по паспорту вспомнил, по ключам – домашний адрес. И там еще записка была, которую я хрен знает когда написал. Признание в любви какой-то Лене. Почерк мой, а вот кому писал – не помню, хоть тресни. И имя такое… знаете… Лена. У меня знакомых Лен – штук восемь. Или даже больше. У всех ведь так, правда?

Народ тихонько захихикал.

– Первой мыслью было – просто выкинуть эту бумажку, – продолжил я. – Подумаешь, что-то там себе нафантазировал по пьяной лавочке. Но как назло я в этот день рассказал про эту записку одному хорошему знакомому. Большому философу и знатоку человеческих душ. А он взял меня за грудки, в глаза заглянул и говорит: «Ты что, с ума сошел, такими знаками разбрасываться? А вдруг это твоя судьба?!» Короче, разговор был долгий, половину я не понял, но резюмировал он так: «Если у тебя провал в памяти, значит в этот момент твоим телом управляло твое подсознание, самое, что ни на есть нутро души. Где живут наши настоящие желания». И раз это подсознание любит эту самую Лену, значит я просто обязан выяснить, которую. Загрузил, короче. Потому что хрен вот так просто это выяснишь, записку-то я не отправил. То есть, спросить словами через рот – не вариант. Откуда мои знакомые Лены могут знать, что там мое выпущенное на прогулку подсознание себе навыдумывало? В общем, я решил, что нужно с каждой встретиться. И если этому моему подсознанию так важна эта конкретная Лена, оно найдет какой-нибудь способ подать мне знак.

«Дальше не придумывали, импровизируй», – подумал я, переводя дыхание.

– В общем, логика подсказала, что круче всего было бы назначить каждой Лене свидание, – продолжил я. – Сходить в кафе или что-то такое. Вот только карманы подсказывали, что в кафе я могу разве что на пороге предложить посидеть. Так что пришлось импровизировать. Первая Лена устроила мне скандал с истерикой. Да еще и такой, что я понял, что если подсознание сейчас что-то вякнет, я ему с ноги пропишу. Вторая Лена… Ну, в общем, это тоже оказалась не она. Потом я назначил, было, встречу третьей Лене, но по дороге познакомился с Евой и отвлекся. Так что остальных Лен я так и не проверил. А вчера внезапно приехала еще одна Лена…

– Со всех сторон обложили! – драматично прошептал Боржич.

– И не говори! – вздохнул я. – Ну, типа, все. На этом моя история закончена, продолжение смотрите в следующих сериях.

– Так нечестно! – воскликнула Наташа.

– Тссс! – я приложил палец к губам. – У нас тихий сейшн, так что не шумим.

– Тстория не закончена! – уже тише, но не менее возмущенно сказала она.

– Что поделаешь, такова жизнь… – я развел руками. – Кому свечку передать, а то я уже все пальцы обжег?

Тусовка у Боржича – это как ремонт. Сама она никогда не заканчивается, с нее можно только уйти. Шепчущий сейшн как-то сам собой превратился в спящий, а когда я проснулся, часть народа уже устроила из табуретки импровизированный стол, на котором невесть откуда появилась бутылка портвейна и стаканы. Часть народу была из тех, кто так и не засыпал, часть – уже проснувшиеся. Желудок настойчиво требовал еды, я даже с некоторой тоской вспомнил об оставленном дома праздничном столе. Но Боржич со товарищи до такой банальности, как тазик оливье и бутеры со шпротами не опускались. Я выбрался из угла, где спал, отмахнулся от приглашения присоединиться к алкозавтраку и пошлепал на кухню. Надо было умыться и как-то привести себя в порядок. Сбегать было рановато, мне еще с Наташей нужно переговорить насчет парного конферанса на нашем концерте.

На каноничной коммунальной кухне в квартире Боржича стояла одинокая соседка в каноничном же застиранном до непонятного цвета фланелевом халате и жарила яичницу.

– С Новым годом, – сказал я и подошел к раковине. Нда, видок, конечно… Все-таки, длинные волосы – это ужасно непрактично. Чуть ли не каждое утро приходится с собой бороться, чтобы не психануть и не пойти в парикмахерскую. Чтобы снесли все это роскошество нахрен. Под полубокс. Особенно стремно бывает вот в таких ситуациях. Когда спишь не дома, а вместо подушки используешь первое, что попалось под руку.

– Да уж, с новым… – пробурчала соседка Боржича, окидывая меня тоскливым взглядом. В желудке от запаха яичницы забурчало. «Может, попросить ее накормить меня завтраком?» – подумал я, кое-как расчесывая пятерней свои спутавшиеся волосы. Может, перед сном их в косичку заплетать.

– Вы выглядите печальной, – сказал я, чтобы как-то отвлечь себя от малодушного желания прямо сейчас взять ножницы и отрезать хвост под самый корень. – Что-то случилось?

– А чему радоваться-то? – вздохнула тетка. Сначала мне показалось, что ей лет пятьдесят. Когда она хмуро на меня посмотрела, я понял, что не больше сорока. Сейчас не был уверен, что есть тридцать. – Мужик вчера нажрался еще до нового года. Думала, все заначки спрятала, но нет, какую-то пропустила. Потом дружки эти его заявились, потому что, видите ли, Витя их приглашал…

Я слушал вполуха ее не самую интересную грустную историю. Сочувственно кивал, даже наводящие вопросы задавал иногда. Не то, чтобы мне было интересно. Просто хотелось причинить какое-то добро, что ли. Было среди меня мнение, что иногда человеку надо просто дать выговориться, чтобы… Хрен знает, чтобы что. Самому мне никогда не хотелось кому-то на жизнь жаловаться, но другим, бывает, помогало. А раз уж я сегодня, получается, явившийся утром новогодний эльф, то пусть у соседки Боржича будет какое-то маленькое чудо.

– А в тот раз, когда дружки его пришли… – продолжала рассказ соседка. – Он, пьяный, в туалет пополз, а по дороге обратно забыл, в какой комнате живет. Забурился к соседям и там уснул.

– Не побили его там хоть? – спросил я.

– Да лучше бы побили, – бросила соседка. – Может хоть какие-то мозги в голове бы появились. Хотя какие там, к черту, мозги?

Я уже зарекся задавать тупые вопросы, зачем молодая и даже, в целом, относительно красивая женщина тратит время и живет с законченным алконавтом. В голове в очередной раз, как и в каждый идентичный случай, вспыхнула и погасла идея пойти сейчас к этому мужику, накостылять и спустить с лестницы. Потому что… Ну фигли? Ничему меня жизнь не учит, в общем. В своей прошлой жизни я так поступал трижды. И все три раза получал по шапке за то, что в частную жизнь вмешиваюсь. Так что желание причинять добро кулаками я в себе сейчас подавил. Просто слушал, пока умывался. И даже когда закончил свои гигиенические дела, не стал сразу сбегать, а вместо этого сел на подоконник.

– Все будет хорошо, – сказал я, когда поток вроде бы иссяк. – Это я вам как новогодний эльф заявляю. Я проверял!

– Как у тебя в животе-то урчит… – она покачала головой. – Будешь яичницу?

– Не откажусь, – улыбнулся я.

К вечеру я поймал себя на том, что уже второй час пытаюсь убедить себя, что пора уже покинуть это убогое тусище. Но все равно сижу и никуда не иду.

Я даже сбегал на улицу уже, чтобы Бесу позвонить и убедиться, что он в сознании и помнит про завтрашнюю встречу. И вместо того, чтобы запрыгнуть в троллейбус и ехать домой, к салатам, куриным ножкам и прочему новогоднему роскошеству, вернулся обратно к Боржичу. И даже заскочил в магазин и купил пару буханок хлеба и несколько банок килек в томатном соусе. Ничего другого на полках не оказалось. Разве что между килькой и морской капустой я секунды две повыбирал.

Неужели магия безыдейного тусича меня затянула?

Я задумался и довольно быстро сообразил, в чем дело.

Просто мне домой не хотелось. Там у нас теперь появились «домашние животные» в виде старых друзей семьи, которые мне не особо понравились.

Хотел, было, выдать себе леща и в приказном порядке отправить домой, но потом подумал, а зачем? Эти самые Грохотовы были тот самый случай, когда ломать себя через колено и налаживать контакт было нафиг не нужно. Даже выгоды с них никакой не получишь, ни морально-эмоциональной, ни материальной.

Так что я махнул рукой и позволил себе быть безответственным подростком, который затусил с корешами. Тем более, никакой разницы нет, откуда завтра утром мчать на рынок, от Боржича или от дома.

На самом деле, есть что-то правильное в коротких праздниках. Уже второго января Новокиневск практически полностью вернулся к нормальной жизни. Ну как, нормальной…

Пока я ехал в троллейбусе в сторону рынка, уже чувствовалась некоторая… гм… нервозность. Гудела в воздухе, как растревоженный улей. А уж когда я добрался до своего рабочего места, стало понятно, что нормальная жизнь сегодня как раз закончилась. Собранная деловитая Джамиля вручила мне новые ценники на товары. Примерно втрое выше, чем были.