Что скрывают украшения

Так, зимой 2023 года появился наш творческий и семейный дуэт «Роллан&Сарваш».

Что скажете? Начинаете верить в то, что украшение может изменить жизнь?

Кольцо Алины

Холодным январским вечером они сидели на уютной кухне ее московской квартиры и пили чай с медом и вареньем среди странных эклектичных украшений, сделанных из оленьего рога и редкой красоты камней-самоцветов. Украшений, больше похожих на амулеты, красиво развешенных на ювелирных «шеях» и расставленных на полках.

Она позвонила ему накануне, перед этим пропадая где-то между Европой и Азией долгих два года.

Их разговор был нетороплив и тягуч, как капля расплавленной смолы на хвойном дереве в августовский зной. Когда-то они были вместе. Целых три года.

«Была ли это любовь?» – подумала она, посмотрев на Семена и увидев, что шевелюра его по-прежнему густая, но виски слегка посеребрились, а когда-то атлетической фигуре наметился животик.

«Как она похорошела, несмотря на года, – думал он, – однако у глаз появились лучики. Но они такие же сияющие, как и раньше, когда мы были вместе».

– Как твои дела, Мария? Как успехи: творческие и личные?

– Неплохо, готовлюсь отметить свой юбилей «креативно» – через месяц персональная выставка моей новой коллекции «Вечный зов» в Вене. И я опять вышла замуж! Теперь у меня чудесная венгерская фамилия – Сарваш. Я наконец-то изменила своей привычке менять мужей и не менять свою фамилию. Уж очень она красивая – есть в ней что-то величественное. Не то что моя девичья – Голубева! Вот я и не устояла. Да и как говорила моя вторая свекровь: «Замуж надо «ходитьˮ столько, сколько зовут!». А мой любимый племянник Алекс женился на англичанке. Может, наконец выучу английский, – ответила она, рассмеявшись.

Стремление выучить английский язык возникало у нее на протяжении всей жизни, но так до сих пор и не осуществилось. Неожиданно для всех в пятьдесят лет Мария ушла с поста руководителя аналитического департамента ведущего российского банка, в котором проработала двадцать пять лет и уехала в маленький венгерский город, чтобы научиться жить заново, а заодно и выучить новый язык. Ей вдруг показалось, что венгерский она уж точно освоит!

В течение года она пыталась учить этот непростой язык финно-угорской группы, но – увы! Она смогла выучить лишь несколько несложных фраз, обращений и научилась считать до двадцати. А английский… Он так ей и не поддался. «Я лингвистически неспособна, не люблю английские туманы и английские завтраки», – посмеивалась она сама над собой. Мария умела иронизировать над собой и своими «маленькими женскими слабостями». Однако важно заметить, что незнание английского языка не мешало ей мотаться по миру и собирать «наблюдения за жизнью» – любимое хобби, как она говорила. Кроме, разумеется, ее украшений из рога оленя.

В каждой из стран она пользовалась каким-то странным набором фраз из основных европейских языков: арабского (в Тунисе у нее жили дальние родственники), а теперь и малопонятным большинству жителей нашей планеты венгерским. Тем не менее это не мешало, скорее даже помогало, найти общий язык и с продавцом в лавке, и с искусствоведом в музее для получения нужной и понятной только ей информации для создания ее эклектичных украшений в этническом стиле из рогов оленя.

– Семен, а у тебя как дела? Как Алина? Как отношения с Татьяной?

Алина – его младшая и самая любимая дочь среди его шестерых детей, рожденных в разное время и от разных женщин. Эта девочка была рождена вне брака от женщины, которая годилась Семену в дочери. На момент рождения Алины ее матери – Татьяне – было восемнадцать лет.

Татьяна очень ревновала Семена к его прошлому и к его женщинам, хотя он и пытался жить с ней и их дочерью «семьей». Она никак не могла принять постулат о «полигамности» мужчин и считала, что уж ей-то точно удастся «обуздать» нашего героя!

Семен периодически «похаживал» ко всем своим женщинам, и с некоторыми отношения были далеко не платоническими. А после того, как несколько лет назад они с Марией встретились, Татьяна очень быстро нашла новый номер в его мобильном телефоне и попыталась устроить «разборки». Но Семен был резок: «Вас всех у меня было много, а женщина, с которой я похоронил отца и мать, одна. Это Мария».

«Но он до сих пор не знает о кольце, – думала она, наблюдая, как главный мужчина ее жизни пьет чай, пробует какие-то привезенные из разных стран невероятные сорта меда и что-то в свойственной только ему манере рассказывает. – Как не напугать, не расстроить его?»

– Дела как у всех в нашей стране: приспосабливаюсь к жизни в «новых экономических реалиях». Послезавтра Алине восемнадцать. С мамой Алины вроде как-то все наконец начало складываться – она ведь повзрослела! Да и не ревнует меня уже ни к кому, разве что к тебе, – ответил он, улыбнувшись.

«Когда же она скажет: «Семка, брось трепаться, собирайся со мной в Венгрию! Я пошутила – нет никакого венгерского мужа. Ты у меня один – перед Богом и людьми!» – думал он.

Он посмотрел на полку с ее необычной коллекцией украшений из рогов оленя и подумал в очередной раз: «И где она нашла этого оленя? В каком лесу он сбросил рога, которые ее неукротимая фантазия превратила в эту красоту?!» Но вслух ничего не сказал. Семен не умел говорить приятные слова своим женщинам.

Пауза затянулась. Как обычно. Как всегда это у них было, когда они долго не виделись. Она смотрела на немолодого статного мужчину и вспоминала, как они познакомились. Он смотрел на немолодую красивую и по-прежнему непонятную ему женщину и думал: «Почему же в бесконечной веренице женщин, которые были в его жизни, он все-таки всегда возвращался к ней? Чтобы помолчать об одном и том же? Что же в ней было такого, что притягивало к ней? Неужели воспоминания о безудержном сексе, к которому они летели оба с разных концов Москвы в одну точку на Инопланетной улице, где она тогда жила? А может, то, как она погладила его по голове и прижалась к нему в тот душный летний вечер, когда он узнал, что его матери осталось жить совсем чуть-чуть… Или то, как она терпеливо общалась с его немолодым отцом, утешая его после столь неожиданной смерти матери? Или все-таки за слоника, подаренного в Тунисе на счастье и висевшего на цепочке на его груди двадцать лет? А может за то, что она была единственной из всех его женщин, которая все же приняла его таким, каким он есть, и помогла ему принять самого себя?»