Блог уходящего детства

Нигде, ни в одной чёртовой статейке не указано, что у «молодой и талантливой, выбравшей добровольный уход из жизни», были сын, маленький мальчик трёх лет от роду, и муж, чуть не сошедший с ума от горя и чувства вины.

Я сорвался. Разбил мышь о стену. Пишу с телефона.

30 ноября

Тэги: УЛЫБАЕМСЯ И МАШЕМ; СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ; НЕРЕАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Мамель выписали из больницы. Тётя Вика поживёт у нас неделю, будет ставить капельницы и уколы, она хорошая медсестра.

Пришёл со школы, на пороге воткнулся в обширный бюст тёти Вики. Обнимашки, целовашки.

– Здорово, оболтус! Съешь пирожок, ещё тёплый.

Я взял пирожок и пошел к себе. Крёстная кричит вслед:

– Там к тебе Буся зашёл, вы с Клаксоном его не обижайте.

Вхожу. Чихуан Буся прыгает у меня на кровати, огрызается мелкими зубками. Ловлю его под пузо и кидаю Клаксону:

– На, ешь, разрешаю.

Клаксон брезгует, запрыгивает на полку, ложится рядом с динамиками, свесив хвост. Буся расстроенно поскуливает, он Клаксона уважает. Через какое-то время рыжик снисходит до гостя и спускается с полки поиграть. Всё его участие состоит в ленивом помахивании лапой, Буся носится вокруг него, как пчела.

Всё, достали. Выпроваживаю обоих в коридор. Мамель и тётя Вика пьют кофе и трескают пирожки. Клаксон подходит к двери кухни и подаёт два громких предупредительных сигнала, Мамель послушно открывает ему дверь, Буся врывается следом за компанию. Слышу обрывок фразы:

–…Милая девочка… одни пятерки… в Питер на лингвистику…

Тётя Вика что-то одобрительно гудит в ответ. Ещё вчера утром я бы взбеленился. Сегодня мне по барабану. Ну милая. Ну в Питер. Я сыто ухмыляюсь и падаю на кровать.

Я совсем обленился: начитываю свои мысли через программку речь-в-текст, потом копипастю в блог. Нужно записать, что случилось вчера вечером. Но сначала эпизод два. Навеяло, пока подслушивал под дверью.

Итак, эпизод второй.

Мне лет восемь. Тётя Вика кормит Мамель пирогом на кухне. Я строю в коридоре какой-то невероятный лего-замок, через матовое стекло на двери вижу расплывчатые силуэты. Мне тепло и уютно. Клаксон сидит рядом, иногда трогает лапой мою постройку, но серьёзного ущерба не наносит. Наконец ему становится скучно. Он уже освоил технику открывания дверей и идёт на кухню: пожрать или проинспектировать содержимое чужих тарелок. Мамель прикрывает за ним дверь, но защёлка на ручке отскакивает, и сквозь щель я слышу голос тёти Вики:

– …Ой, можно подумать! Ты, Катюша, не переживай, что там было заменять-то? Это же одно название, а не мать! Ну, скажи, Катя, ты бы смогла вот так ребёнка своего, посчитай, бросить на произвол судьбы? Я до сих пор думаю: а если бы Витя тогда ещё дольше задержался? Если бы его вызвали куда в ночь? Он ведь в тот год только-только бизнес свой начинал, сутками на работе, лишь бы Ирке, звезде этой чокнутой, угодить… Как вспомню тот вечер, ужас! Виктор весь белый, трясётся. Сева замок снимает, эта дурында-то замкнулась изнутри. Мы как вошли, боже, боже! Дениска весь мокрый, холодный, ревёт в кроватке. Меня сразу как обухом, я и в спальню-то не стала входить, так, заглянула только. Говорю Севе, давай скорую и милицию, а сама Дениску мыть, переодевать. А Витя-то так кричал, так кричал!.. Не, ну надо же! «Не моя жизнь!» написала. Додумалась! «Это не моя жизнь!» А чья же? Хорошо, у Вити тогда справка была, о лечении. Дело-то почти сразу закрыли. Уж сколько Желтко ни разорялись, сколько ни грозились – нет, говорит, у психиатра наблюдалась. Так вот.

– Аффективный психоз, – поддакивает Мамель.

Потом шикает:

– Тише, Деня в коридоре.

Прикрывает дверь.

Я сажаю рыцаря на лошадь и твержу про себя: эффективный психоз. Я парень уже вполне взрослый и внятный. По поводу родительницы меня давно просветили. Мамель меня до шести лет возила в садик на Водосборке, поскольку в городе мест не было, и в нашей старшей группе было полно друганов, родители, бабушки и дедушки которых ещё помнили, что у Дени Мартыновского раньше была другая мама. Я к этой информации относился философски, ну мало ли чего в жизни ни бывает? Вот у моего приятеля Пети Кравченко тоже папа поменялся: пьющий и гоношистый куда-то делся, зато появился другой, вполне себе ничего. Фамилия Желтко, обычно произносимая шёпотом и с оглядкой, мне знакома – иногда мелькает в разговорах домашних.

Самое интересное, что я тоже кое-что помню: свет из коридора, там мама, громко, надрывно говорит вслух, я зову её, кажется, плачу. Голос замолкает, потом крики отца. Яркий свет в ванной, тётя Вика заворачивает меня в махровое полотенце, я вырываюсь и бегу к двери в спальню. Дверь такая же, как сейчас у нас на кухне, с матовым стеклом, сквозь которое мелькают силуэты и вспышки, я толкаю дверь, она начинает приоткрываться, но тётя Вика подхватывает меня, кутает и тащит в детскую. Это самое ранее моё воспоминание. Лет в пять с большим энтузиазмом рассказываю о нём Мамель:

– Вот, говорят, маленькие ничего не помнят, а я всё помню. Я, – говорю, – однажды звал тебя, звал, звал, и в штаны напустил, и обкакался, а ты долго не приходила.

Мамель убеждает меня, что это сон, но я слышу, как позже она с тревогой пересказывает мои слова Дэду.

«Это не моя жизнь». Если бы меня спросили, какую самую страшную фразу я слышал в жизни, ни секунды бы не сомневался.

Вчера вечером меня понесло шляться по городу в полном расстройстве чувств. Сам не заметил, как добрался до Парка Дружбы. Раньше на этом месте был посёлок железнодорожников, мы с пацанами ловили головастиков в пруду напротив станции. Сейчас здесь новый микрорайон: супермаркет, детская площадка, пиццерия, кафешки. Пруд облагородили, но шкряки2, наверное, до сих пор поют в дождливую погоду. У фонтанов куча народу, красиво, в магазинах уже новогодняя иллюминация и ёлки. В детстве я очень любил Новый Год, ждать начинал уже в октябре. Жалел всегда, что у нас никогда не бывает снега, только гололёд и ветра в феврале. В этом году праздники не приближаются, а подкрадываются. Последний день ноября буквально застал меня врасплох.

Где-то в этих домах живёт Аня. Здесь она, должно быть, проходит каждый день, вон там садится в одну из выстроившихся в длинный ряд на последней остановке маршруток. Я достал мобильник. Ани нет в сети. Напротив аватарки, синей птички колибри, пустой кружок.

Включилась подсветка на фонтанах, по экрану мобильника запрыгали разноцветные блики. Я поднял глаза и увидел Аню среди людей, идущих от остановки маршрутки. Мы встретились взглядами, она слегка сбилась с шага, вильнула в толпе, пропуская детскую коляску, и подошла, немного напряжённо вглядываясь мне в лицо. Я «подвис», ещё находясь мыслями в своем «виртуале», молча смотрел, как она приближается, тупо гадая, не плод ли это моих фантазий.

–Денис? Привет. Что ты здесь делаешь? До меня дошло, наконец.

– Привет. Гуляю.

– А, понятно.

– Тебя в школе не было, случилось что?

Она с лёгким удивлением пожимает плечами:

–Так ведь олимпиады же, я сразу на трёх была.

– Блин, – хлопаю себя ладонью по лбу, – что ж я забыл?! У меня же тоже, в понедельник, по физике!

Аня немного расслабляется, но смотрит мне в лицо как-то обеспокоенно:

– А с тобой всё в порядке, Денис? Выглядишь… так себе.

– Не знаю, всё сложно…

Устало тру лицо руками. Я действительно утомлён. Глаза, скорее всего, красные, как у кролика – несколько ночей не спал нормально. Взбаламученные мозги оседают серой пеной.

Смотрю на Аню, наслаждаюсь её реакцией: в глазах у неё неподдельные тревога, никакого манерничанья. Наверное, не осознает, насколько она красивая, не фейковая – настоящая, существующая в одном-единственном экземпляре. У неё светло-карие глаза с лучиками вокруг зрачка. С такими глазами трудно скрыть то, что думаешь. Нос в конопушках – южное солнце успело отметиться. На щеках румянец от холода. А вообще, она всегда краснеет, когда смущается. Мне это тоже нравится – лицо у неё такое же искреннее, как и характер. Волосы каштановые, выбиваются из-под смешной шапки с нитяными косичками и помпоном. Аня поправляет непослушные пряди рукой в длинной до локтя ярко-красной варежке. Через плечо большая замшевая сумка с многочисленными кармашками, в них, я знаю, блокнотики, карандаши, стёрки, старомодные чернильные ручки – всё то, чем она щедро делится со мной на английском, когда я в очередной раз что-нибудь забываю.

Она спросила:

–Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Я опять «завис». Потом поинтересовался:

– Где тут можно посидеть, погреться? Ног уже не чувствую.

– Почему ты не идёшь домой? – спросила она.

– Не могу сейчас, – я отвёл взгляд, пусть думает, что хочет.

Аня неуверенно махнула рукой в сторону новостроек:

– Здесь есть кафе, тебе бы сейчас попить горячего.

Я кивнул, пошёл к яркой неоновой вывеске. Спросил:

– Посидишь со мной, пока я не оклемаюсь?

Аня моргнула и пошла рядом. Вид у неё был немного растерянный. Понятно, что этим вечером она совсем не планировала зависать по кафешкам со всякими подмороженными (в прямом и переносном смысле) типами. Я ещё раз поблагодарил судьбу за то, что она привела меня к Ольге Петровне на английский. Иначе Аня просто прошла бы мимо, кивнув или поздоровавшись. Мы с ней из разных тусовок, а точнее сказать, миров. Нас объединяют только зубодробительные лингвистические экзерсисы два раза в неделю.

О, наконец-то тепло. Мы устроились в углу возле ёлочки, украшенной настоящими орехами, конфетами и открытками. Аня села напротив, сняв куртку. Под курткой оказался длинный рыжий свитер с узорами, красиво. Мы пили зелёный чай и ели макарони, розовые, зелёные, голубые. Пахло ванилью и клубникой. Играла тихая музыка, какое-то тягучее инди, люди смеялись и говорили.

–Так что же случилось? – спросила Аня.

И я вдруг рассказал ей (не всё, но то, что никогда никому не рассказывал): о Мамель, о том, что она мне не родная, о Клаксоне, о том, что он любит спать у меня на спине, о планах на будущее, даже о том, что веду закрытый блог. Ане ничего не нужно было знать о женщине по имени Ирина Желтко, и я умолчал о ней, но всего сказанного хватило, чтобы она забыла о надкусанном макарони и застыла, обняв ладонями стеклянную чашку.

– Боже, – сказала Аня. – Никогда бы не подумала, что Екатерина Сергеевна тебе не родная. Вы оба высокие, светловолосые.

Аня почему-то покраснела, схватила чашку, отпила.

– Как теперь себя чувствует твоя мама? – спросила она.

– Не знаю, – ответил я честно. – По ней ничего не поймёшь, а спросить – скажет, что всё отлично.

Аня кивнула, мол, у неё мама такая же.

– А почему вы с севера уехали? – спросил я. – Тебе там, наверное, нравилось.

– Нравилось, – призналась Аня, бросая себе в чашку кусочек сахара из вазочки на столе. – У меня там осталось много друзей, мы переписываемся, но это уже… не то. У нас начались… проблемы, а здесь у мамы брат, мой дядя. Он помог с переездом.

– А у тебя самой, – спросил я, – братья, сестры?

– Нет, – сказала она, немного задержавшись с ответом, – мы с мамой одни.

Мы допили чай. Я уговорил Аню доесть последнюю макарошку. Вышли на улицу.

– Пахнет Новым годом, да?

Аня улыбнулась. Сказала:

– Пока не напишем сочинение для допуска к экзаменам, у меня все мысли только об аргументации и литературных примерах.

– Да, – согласился я, – бедные мы, бедные.

Я ломал голову, что бы еще такое придумать, чтобы еще немного с ней пообщаться. Придумал:

– Слушай, у меня мышка компьютерная сломалась. Не знаешь, где сейчас можно купить?

– Да вон, – сказала Аня, – в супермаркете на втором этаже.

– Сходим, предложил я.

– Ладно, – согласилась она, – мне все равно хлеб домой нужен.

Мы побродили по магазину. Я выбрал мышь компьютерную, а потом еще резиновую, игрушечную, для Клаксона. Донес до кассы.

– Посчитайте мышей, – говорю кассирше.

Аня засмеялась. Я так и не узнал, где именно она живет: было поздно, и она настояла, чтобы я ехал домой, пока маршрутки хорошо ходят.

Вернулся домой, потанцевал по комнате с Клаксоном. Клаксон потом долго демонстративно вылизывался – удалял с себя остатки моего восторженно-слюнявого ДНК.

Мышь Клаксону понравилась. Он загнал ее под тумбочку, разорался, и я, матерясь, посреди ночи двигал мебель в комнате.

Тема 5. Вызывайте Кракена

1 декабря

Тэги: ТОНКОЕ ИСКУССТВО ТРОЛЛИНГА

В школе вчера прорвало трубу и затопило первый этаж. Занятия отменили – счастье! Проснулся поздно, дома никого. На холодильнике записка: «Уехали по делам. Клаксон и Буся будут притворяться голодными – не верь, врут. Тётя Вика сварила твоё любимое харчо. ХХХ».

Я открыл кастрюлю и умилился. Слопал две тарелки. С повседневным меню у нас в семье напряжёнка. Мамель ненавидит обыденность. Она может полдня фаршировать брынзой какие-нибудь невероятные каннеллони, но сварить суп или рисовую кашу для неё – пытка. Готовит Мамель вкусно, но редко. Хорошо, что Дэд тоже умеет кашеварить. Но чаще всего он просто заказывает еду на дом, благо в интернете масса сервисов. Иногда мне кажется, что Мамель специально задерживается в своём танцевальном зале, чтобы потом прийти затемно, рухнуть на пуфик в прихожей и, воюя с застёжкой на сапоге, жалобным голосом спросить:

– Вить, у нас есть что-нибудь покушать? Я так устала, еле доползла.

Несостоятельность Мамель в качестве семейного повара – главный аргумент в антимамелиной риторике бабушки Мартыновской. Мы привыкли и не реагируем. Бабуля тоже не сдаётся.

Аня дала мне свой номер. Я набрал. Телефон выключен. Спит ещё, что ли. Зашёл в сеть и увидел, что она онлайн. Пишу:

> Привет.

Минут через семь получаю ответное:

> Привет.

> Не хочешь пойти сегодня куда-нибудь после английского?

Пауза.

> В смысле?

> В смысле погулять?

Опять пауза.

> Ой, извини, не могу, работаю вечером.

Озадаченно чешу в затылке:

> Где?

> Дома. Онлайн. Я делаю рерайт.

> ?

> Переписываю красиво разные тексты для поисковых систем.

> Понятно. И много платят?

Грустный вздыхающий смайлик. И что, спрашиваю, все выходные будешь занята? Да, отвечает, мне за английский платить скоро. Так что, пишет, увидимся в школе.

> ОК.

Сижу, обтекаю. Честно, не этого ожидал после приятного вчерашнего вечера. Телефон булькает.

> Как твоя мама?

Надеясь на продолжение разговора, лихорадочно набираю:

> Хорошо. Уже лучше.

Смайлик улыбается. Значок статуса тухнет.

На английский опоздал. С нами на уроке занималась какая-то незнакомая девица, маленькая, щупленькая, просто куропатка, никогда бы не догадался, что мы ровесники. Отвечала она абы как, зато сыпала всякими «гона» и «вона» (Ольга Петровна едва заметно морщилась).

Мы с Аней чувствовали себя отличниками и гордо переглядывались. После урока пигалица осталась у репетиторши, а я проводил Аню до маршрутки. Поговорить нам не дали. Куропатка вышла из двора, увидела нас и подошла. Начала жаловаться, что Ольга Петровна ее к себе не взяла. Мы строили сочувственные физии и молчали. Наконец девица отчалила.

Только я открыл рот, чтобы сказать, как важен был для меня наш прошлый разговор, подошла маршрутка, как назло, полупустая. Аня уехала. Блин блинский. После английского пошёл провожать Аню на остановку. Только я раскрыл рот, чтобы сказать, как важен был для меня наш разговор в кафе, подошла маршрутка, как назло, полупустая. Аня уехала. Блин блинский.

3 декабря

Тэги: ТАНЦУЮТ ВСЕ; СЕРЬЕЗНО?

К всеобщему изумлению, сегодня Мамель собрала нас не в актовом зале, а в нашем кабинете. Когда все уселись и успокоились, объявила:

– С сегодняшнего дня у нас изменения в формате подготовки к новогоднему балу (который каждый год проводится среди одинадцатых классов). Я вписала нас в конкурсную программу мэрии.

Наши тупые фейсы, обезображенные недавним контактом с гранитом науки, поблымкали ей в ответ.

– Ясно, – сказала Мамель, – объясняю. В рамках традиций мы должны были участвовать в общем вальсе городских выпускников в мэрии: красиво выйти, пройтись, покружиться и уйти. Однако, учитывая наш потенциал и энтузиазм, а также то, что наша школа ни разу не участвовала в следующем за общим вальсом бальном марафоне, в этом году я, воспользовавшись своими связями, внесла наш класс в конкурсный список. Вот.

Мамель обвела нас победным взглядом, мол, можно начинать ликовать. Мы молчали. С задних парт кто-то робко вякнул:

–А может, не надо?

Мамель возмутилась:

– Как это не надо?! Это настоящий конкурс, в бальных костюмах: один танец, полонез, обязательный, второй – на выбор. Я выбрала для вас вальс, благо уже есть сдвиги. Занявшим три первых места – призы от спонсоров. И прекрасная новость: платья и смокинги покупать не будем, возьмем напрокат, есть у меня одна контора на примете, там меня хорошо знают и сделают большую скидку. Я родителей всех ваших обзвонила, все согласны.

Я упал мордой на парту. Если Мамель что-то решила, её уже не переубедить. Все загомонили. Какие из нас танцоры?! Всего месяц остался! Опозоримся! Диана Карапетян кричит:

– Я вся в репетиторах, если ещё после уроков оставаться придётся, я застрелюсь!!!

Громче всех орёт Серёгина, которой наплевать на учебу и которую из класса в класс перетягивают только благодаря тому, что её мать, владелица сети парикмахерских, «активно участвует в жизни школы».

– Тише, тише, – Мамель похлопала в ладоши и сказала, – учителя идут нам навстречу. Будем репетировать на физкультуре и ОБЖ, но такая халява, естественно, только до бала.

Все выдохнули. Гжеда разумно заметил:

– Зато если опозоримся, нам все эти пропущенные физры и обжы до конца года припоминать будут.

– Вот и не опозорьтесь, – посоветовала Мамель. – Физруку, физручке и обэжэшнику в конце месяца на стол – рефераты о здоровом и безопасном образе жизни. С картинками. Репетиции с завтрашнего дня.

По дороге домой, уже в машине, я вдруг сообразил:

– Позвольте-позвольте, а как же твои курсы, мам?

Мамель посмотрела в зеркало заднего вида и сухо сообщила, что закрылась. Сказала:

– Буду теперь готовить каждый день и гулять по вечерам. Дарья Семёновна будет довольна.

Я ответил в сердцах:

– Бабушка никогда не будет довольна.

Мамель равнодушно согласилась.

6 декабря

Тэги: ТАНЦУЮТ ВСЕ

На биологии Люсяна пододвинула ко мне бумажку, на которой было написано: «Дэн, ты так и не поздравил меня с днём рождения». Я подписал ниже: «Поздравляю. Желаю». Пририсовал кривой тортик со свечками. Думаю: если она сейчас начнёт выяснять отношения, пошлю её уже откровенно. Потом понял, что не пошлю. Мне Люсяну жалко. Знаю её с первого класса, с восьмого за одной партой сидим. Она добрая, хоть и дура, пока с Овчинниковой и Серёгиной не связалась, нормальная девчонка была. Люся отношения выяснять не стала. Скомкала бумажку и бросила её под парту.

На втором уроке Мамель занялась муштрой. Мы сорок минут шагали, как цапли по болоту.

Больше всего боюсь, что класс будет за глаза ругать всю эту затею с танцами. Но или мне кажется, или наши все вдохновились. Большинство, конечно, бревна. Люсяна, действительно, очень хорошо танцует. Гогава тоже на танцы ходила, нормально двигается.

Мамель решила в вальсе три пары поставить в центр с самыми сложными па, остальные будут плясать вокруг них вокруг них попроще. Третьей парой она выбрала меня с Аней. Сообщила мне вчера вечером.

– Не нужно, – говорю. – Все подумают, что ты меня выделяешь.

– Я не тебя выделяю, а Анечку, – сказала Мамель. – Ты там никому не нужен, все всегда смотрят на девочек, а вы, мальчишки, просто должны им красиво не мешать. А Анечка, если ты не в курсе, раньше занималась гимнастикой. Талант, говорит, за партой не просидишь.

Нас девятнадцать человек в классе, десять мальчиков и девять девочек. Кто-то лишний. Договорились, что Чиж танцевать не станет, а будет помогать Мамель с аппаратурой.

Мысли все о том, чтобы наладить с Аней отношения потеплее. Сегодня, когда выходили из школы, отвлек её от Чижа и Гогавы разговорами об английском. Софа с Чижом ушли вперёд, а мы пристроились позади. Дошли почти до самой остановки. Тут нас обгоняют три эталонные стервы, Овчинникова, Серёгина и Кисличенко, и Машка, обернувшись, громко спрашивает:

– Мартыновский, что за дауншифтинг? Соскуфился вконец?

Серёгина ржёт, Люсьена снисходительно улыбается.

– Овчинникова, – отвечаю с ленцой, – тебе вредно так много губами шевелить: силикон от трения разогреется, на грудь потечёт, цепная реакция начнется. А если, – ужасаюсь картинно, – мозг заденет?

Машка шипит:

–Ты не мартын, а баклан, сам себя не уважаешь, так хоть нам не делай… – и пальцем себе в рот тычет, мол, она блюет.

И пошли дальше. С Овчинниковой долго не потявкаешь, всё равно перебрешет. Люсьена себе классную моську завела, ни один слон не уйдёт необгавканным.

Аня вся сжалась. Идём, молчим. Ну что мне сказать? Извини, прости? Ну, такая вот у нас душевная обстановочка в классе. Уж за три месяца можно было заметить.

11 декабря

Тэги: LIFE SUCKS3

Пытался дозвониться до Ани. Она не берёт трубку. В сети её нет. Оставил несколько сообщений в оффлайне по поводу английского.

Сегодня утром первый раз с лета вышел на пробежку. Продышался, пропотел и прокачал мышцы. Стоял на набережной, долго смотрел на реку.

Вернулся – дома наготовлена еда: первое и второе, борщ и котлеты. Всё тёплое, только компота не хватает. Думал, что это крёстная пожалела нас, голодных, но потом вспомнил, что тётя Вика с Бусей вчера уехали. Сунул голову в гостиную. Мамель лежала на диване и смотрела телек.

– Что за фильм? – спрашиваю.

– А, – говорит, – какой-то наш сериал. Вот у этого мужчины плохие парни кого-то убили, так он страшно мстит, третью серию уже.

–Угу, – говорю, – понятно. А ничего другого не нашлось?

– Не, – отвечает вяло, – везде примерно одно и то же. Иди обедай, пока тёплое.

Борщ и котлеты поел без аппетита. Мамель, мы тебя теряем.

14 декабря

Тэги: СЕРЬЕЗНО? МОЗГ НА ВЫНОС

Ани в школе не было. Трубку она не брала, хотя гудки шли. На месседжи не отвечала. Пришёл на английский – сижу один. Ольга Петровна семь потов с меня спустила.

Плясали на третьем уроке. Спрашиваю, как дела – бормочет что-то. Шучу – не улыбается. Вышла из школы с Гогавой и Чижом. Я догнал, заговорил. Тема у меня одна – английский. Если бы я и впрямь так языками интересовался, как изображаю перед Аней, давно бы полиглотом стал.

Аня приотстала, перебила меня:

– Дэн, пожалуйста, хватит! Ты понимаешь, о чём я.

Я говорю:

– Не-е-е-е…

Она:

– Значит, ты это не специально? По привычке, да?

Я офигел и говорю:

– Не понял.

– Слушай, Дэн, мне чуть больше полугода осталось доучиться, уж и не знаю, за какие грехи меня к вам закинуло, но я хочу спокойно закончить одиннадцатый класс и забыть вас всех, за редким исключением, как страшный сон.

– Что, – брякаю растерянно, – и меня тоже?

– А тебя в первую очередь. Я вам не очередная игрушка. И не жертва, если вы ещё не поняли. Что бы вы там ни задумали… и ты, и другие, я в эти игры не играю. Дотанцуем до бала, а потом ко мне и не приближайся.

И побежала догонять Чижа и Гогаву. Стою как оплёванный.

– Ну и пошла! – кричу. – Очень мне надо к тебе приближаться!

Нет, не кричу. Ору только у себя в голове. Молча смотрю ей вслед. Вот же непруха! Чего она вдруг так!?

Не помню, как дошёл до дома. Самым трудным было делать вид, что я вменяемый член семьи. У Дэда выдался выходной. Мы посидели за ужином. Мамель кормила нас жареной уткой и яблочным пирогом.

15 декабря

Тэги: без

Написали сочинение. Потом плясали. Два истукана. Мамель при всех нас отчитала.

– Лозовая, – процедил я сквозь зубы, – не надо, чтобы из-за твоих эмоций весь класс опозорился, расслабься, не съем я тебя, это ты на меня взъелась ни с того, ни с сего. Могла бы объяснить …

Аня кинула на меня презрительный взгляд, подвинулась ближе. Остаток танца кружились как надо. Пытался после репетиции осторожно расспросить Скобцеву, но та только фыркает и смотрит на меня странно – явно что-то знает. Нет, что такое, вообще!? С другой стороны, чего я парюсь? Мы только учимся вместе и один раз нормально пообщались и погуляли. А в плане танцев… Мало ли как у кого руки дрожат и щёки краснеют.

На английском узнал, что Ольга Петровна предложила Ане место в другой группе, где у неё одна ученица выбыла. Теперь Аня будет заниматься три раза в неделю по два часа. Ольга Петровна сделала ей большую скидку за старательность. Конечно, Лозовая со своими конспектами и ночью не расстаётся, а ты, Мартыновский, хорошо, если раз в неделю заглядываешь.