Беспилотные корпорации

Этот кейс важен потому, что показывает: даже огромная и инерционная структура может перезапустить себя, если способна признать свои ошибки, обновить управленческую философию и адаптироваться к изменяющемуся миру. История Microsoft – напоминание о том, что корпоративная устойчивость возможна, но требует смелости на уровне стратегии и последовательности в действиях.

Во всех этих неудачах ключевым источником проблем остаётся человеческий фактор: ошибочная оценка ситуации, некачественная аналитика, запоздалые или попросту слабые управленческие решения. Большинство корпоративных катастроф не происходит из-за внешних обстоятельств как таковых – они становятся возможными из-за неспособности вовремя отреагировать, адаптироваться или осознать масштаб происходящего. Корпорации оказываются в заложниках у слабостей своих сотрудников и руководителей: страха перемен, эго, инерции мышления, бюрократии, конфликтов интересов.

Хотя структура корпорации и многоуровневая система принятия решений создаются именно для того, чтобы сгладить индивидуальные ошибки и обеспечить устойчивость, на практике они зачастую лишь усугубляют задержку между сигналом и реакцией. Каждый уровень иерархии, каждый департамент, каждый внутренний процесс может быть узким горлышком, через которое проходит решение – и пока оно проходит, мир уже меняется.

С одной стороны, такая инерция может быть полезна: она защищает организацию от импульсивных шагов, даёт возможность на осмысление и внутреннюю дискуссию. Но с другой стороны – именно она мешает оперативной адаптации к внешним вызовам. В быстро меняющемся мире эта задержка может оказаться фатальной: за те недели или месяцы, что уходит на согласования, рынок уже захвачен более гибким и быстрым конкурентом.

Современная корпорация – это организм, чья сила и слабость исходят из одного источника: её коллективной природы. Она способна аккумулировать опыт и ресурсы тысяч людей, но при этом уязвима перед когнитивными и организационными искажениями, которые эти же люди в неё привносят.

Более того, даже структуры, специально предназначенные для контроля, мониторинга и коррекции деятельности компании, состоят из тех же самых людей, со всеми присущими им слабостями. Это означает, что ни один уровень надзора не может быть абсолютно эффективным, пока в его основе – человеческий фактор.

Любой, кто работает в компании с развитой иерархией департаментов, хорошо знает это на практике. Спросите сотрудника операционного или проектного подразделения, и он с иронией скажет: финансовый департамент – это не механизм обеспечения стабильности, а постоянный источник тормозов, задержек и абсурдных требований, мешающий выполнять "реальную" работу. Финансисты же в ответ сдержанно напомнят, что без их контроля над бюджетом, платежами и соблюдением процедур компания давно бы утонула в хаосе, устроенном неорганизованными креативщиками из других отделов. Если же заглянуть в производственные цеха, там наверняка думают, что офис вообще не нужен: там сидят кофеманы, чей главный вклад – это заявки на отгулы и длинные встречи ни о чём.

Эти взгляды кажутся шутливыми, даже карикатурными, но в них – отражение внутренней фрагментации и когнитивной предвзятости, свойственной любой крупной организации. И это – неудобная правда: никакая корпоративная структура, какой бы сложной и формализованной она ни была, не застрахована от ошибок, конфликтов и неэффективности, если она основана на человеческом взаимодействии.

Тем не менее, именно формализация, процедуры и внутренние регламенты остаются единственным действенным способом системно снижать уровень ошибок и сдерживать разрушительное влияние человеческого фактора. Многоступенчатые цепочки согласований, взаимные проверки, автоматизация рутинных задач, контрольные точки и аудит – всё это не гарантирует совершенства, но позволяет добиться предсказуемого и управляемого уровня качества. Даже если конкретный сотрудник ошибается или халатен, вся система в целом может сохранить работоспособность, обеспечивая минимально допустимое качество и стабильность операций.

Таким образом, корпорация не устраняет человеческий фактор – она обволакивает его слоями процедур, пытаясь превратить слабость в устойчивость.

Многие успешные корпорации в течение десятилетий, а иногда и столетий, применяют описанные выше практики – от многоуровневого контроля до устойчивых институциональных механизмов. Именно это позволяет им не просто выживать, но и оставаться конкурентоспособными в условиях постоянно меняющейся внешней среды.

На первый взгляд может показаться, что список крупнейших компаний мира, таких как в рейтинге Fortune Global 500, в основном состоит из быстрорастущих игроков, появившихся в последние 30–40 лет. Однако более внимательное изучение показывает, что в этом списке немало организаций, чья история уходит корнями глубоко в прошлое. Эти компании не только преодолели испытание временем, но и сумели адаптироваться к смене экономических укладов, технологий и даже политических систем.

Вот лишь несколько ярких примеров:

Bank of New York Mellon (основан в 1784 году). Один из старейших банков США, учреждённый Александром Гамильтоном, одним из отцов-основателей страны. На протяжении почти двух с половиной столетий банк играл важнейшую роль в формировании американской финансовой системы и остаётся ключевым игроком на международной арене.

JPMorgan Chase (основан в 1799 году). Его предшественником была The Manhattan Company. Сегодня – это один из крупнейших и самых влиятельных финансовых институтов мира, оказывающий широкий спектр банковских и инвестиционных услуг.

DuPont (основан в 1802 году). Начав с производства пороха, компания прошла путь до мирового лидера в области химии и материаловедения, участвуя в создании таких инноваций, как нейлон, тефлон и кевлар. DuPont неоднократно трансформировалась, сливалась и разделялась, но каждый раз сохраняла позиции на переднем крае технологий.

Colgate-Palmolive (основан в 1806 году). Из маленькой мыловарни и производителя свечей компания выросла в транснационального гиганта в области товаров повседневного спроса, с узнаваемыми брендами в области гигиены и бытовой химии.

Citigroup (основан в 1812 году как City Bank of New York). За два века существования банк стал одним из столпов мировой банковской системы, активно участвуя в финансировании крупнейших проектов и международной торговли.

Эти компании – не просто исключения, а примеры того, как формализованные структуры, правильно встроенные в экономику и общество, способны демонстрировать долговечность, сопоставимую с институтами вроде университетов или даже государств.

Ещё более впечатляющим может показаться, что существуют организации, ведущие своё происхождение с начала II тысячелетия – и даже ранее. Конечно, большинство из них – это семейные предприятия, отели, винодельни или ресторанные дома, деятельность которых ограничена рамками одного объекта и не предполагает масштабной корпоративной экспансии. Однако факт их многовекового существования служит убедительным доказательством того, что институт компании может быть чрезвычайно устойчивой формой социальной организации – при условии адаптации, дисциплины и чёткого смысла своего существования.

Все перечисленные компании существуют в течение срока, который значительно превосходит биологические возможности любого отдельного человека. При этом они не только продолжают функционировать, но и сохраняют свои конкурентные преимущества, адаптируясь к изменяющемуся миру. Эта способность к долговременному существованию и самообновлению, встроенная в саму структуру корпорации, является одной из важнейших причин их доминирующей роли в экономике и обществе.

Есть все основания полагать, что и корпорации, созданные в послевоенную эпоху, во второй половине XX века, обладают потенциалом долгосрочного существования. Например, Apple и Microsoft существуют уже более полувека. Hewlett-Packard (HP) была основана в 1939 году – ей 86 лет, а General Motors (GM) начала свою историю в 1908 году и на момент написания текста существует уже 116 лет. Эти компании не просто выжили, но и неоднократно перестраивались, выходили из кризисов и сохраняли способность к инновациям.

Долговечность характерна не только для американских корпораций, хотя именно они в наибольшей степени олицетворяют успешную модель глобального бизнеса. Возьмём, к примеру, Renault, французскую автомобильную компанию, которой исполнилось 126 лет, или Henkel, немецкий химический концерн с историей длиной в 146 лет. Несмотря на то, что многие европейские машиностроительные компании сегодня переживают не лучшие времена, сама идея компании, сохраняющей преемственность, управляемость и способность адаптироваться, остаётся вполне жизнеспособной.

Здесь важно провести различие между настоящими преемственными компаниями – то есть теми, кто сохранил структуру, управление и устойчивую идентичность – и отдельными брендами, которые могут быть возрождены, приобретены или искусственно сохранены новыми игроками ради маркетинговых целей. Сегодня существует большое количество европейских брендов, которые формально существуют, но, по сути, принадлежат другим странам и культурам. Особенно активно в этом преуспели китайские корпорации, скупая обанкротившиеся или ослабленные западные бренды для повышения собственного имиджа на глобальных рынках. Это позволяет получить доверие потребителя, используя знакомые названия, но при этом не требует сохранения организационной или технологической преемственности.

Тем не менее, крупнейшие китайские компании нового поколения, такие как Huawei, Xiaomi или BYD, чаще делают ставку на развитие собственных брендов, демонстрируя тем самым уверенность в своих возможностях и долгосрочную стратегию глобального позиционирования. Это говорит о том, что в современном корпоративном мире ценность идентичности и оригинальности бренда становится всё более значимой.

Подводя промежуточный итог нашему размышлению о сильных и слабых сторонах корпоративных структур, можно уверенно утверждать следующее: корпорации обладают уникальным набором качеств, делающим их в каком-то смысле «бессмертными» – по крайней мере в сравнении с биологическим существованием человека. Они способны быть более устойчивыми, масштабными и эффективными, чем любые индивидуальные усилия, и в состоянии оказывать влияние на экономику, политику и общество в таких масштабах, которые недостижимы для любого отдельно взятого человека.

В то же время наиболее опасные недостатки корпоративной модели напрямую связаны с человеческим фактором – в первую очередь с неверной оценкой ситуации, субъективностью суждений и качеством принимаемых решений. Именно человеческая ограниченность, склонность к ошибкам, эмоциональность и инерционность мышления зачастую становятся причинами провалов даже у самых развитых и могущественных компаний.

Осознавая это, крупные корпорации в последние десятилетия предпринимают последовательные и системные шаги по внедрению передовых технологий, направленных на устранение или минимизацию этих рисков. Автоматизация, цифровизация, использование алгоритмов и систем искусственного интеллекта стали неотъемлемой частью корпоративной среды. Вначале это касалось исключительно физического труда: роботы заменили людей на производственных линиях, в логистике и складских операциях. Затем настала очередь более интеллектуальных задач – от бухгалтерского учёта и прогнозирования до подбора персонала и обслуживания клиентов. Сегодня мы уже наблюдаем, как ИИ-системы начинают участвовать в процессе принятия решений, в том числе в таких сферах, как инвестиции, маркетинг и даже правовое консультирование.

Вполне очевидно, что следующим шагом может стать автоматизация элементов управленческой деятельности – та сфера, которая традиционно считалась "человеческим ядром" любой организации. Мы стоим на пороге того момента, когда система корпоративного управления сама начнет подсказывать, а затем и формировать стратегические решения, используя машинный анализ, прогнозную аналитику и симуляцию сценариев. На этом этапе возникает закономерный и очень серьёзный вопрос: если заменить человека в управлении – что мы приобретём, а что потеряем?

С одной стороны, отказ от человека как источника ошибок сулит огромные выгоды: снижение издержек, повышение скорости и точности решений, устранение влияния субъективных интересов, клановости и эмоциональных факторов. С другой стороны, такая трансформация несёт в себе масштабные риски. Принципы, по которым будут действовать автоматические системы, часто непрозрачны, не поддаются объяснению и плохо проверяемы. Искусственный интеллект может принимать решения, логика которых недоступна для понимания даже тем, кто его обучал. Возникают и этические вопросы – кто будет нести ответственность за последствия действий машинной системы?

Таким образом, движение в сторону полной автоматизации корпоративных процессов требует не только технической зрелости, но и глубокой философской, правовой и социальной рефлексии. Мы обязаны заранее подумать, какие цели достижимы в этом направлении, где находятся границы допустимого, и каковы будут последствия для самой сущности корпорации – и, шире, для общества в целом.

Как корпорации формируют прогресс

Научно-технический прогресс и развитие корпораций на протяжении последних двух столетий оказались столь тесно переплетены, что порой их влияние становится неразличимым. С момента промышленной революции, ознаменовавшей переход от ремесленного производства к фабричному, именно корпорации стали главными агентами внедрения, масштабирования и монетизации научных открытий. Если наука генерирует идеи и расширяет границы возможного, то корпорации действуют как инструмент их трансформации в повседневную реальность: от массового распространения электричества и автомобилей до интернета, мобильной связи, атомной энергетики и генной инженерии.

Сегодня крупные компании не просто следуют за научно-техническими сдвигами – они всё чаще становятся их инициаторами. Через частные исследовательские центры, стратегические альянсы с университетами, покупку перспективных стартапов и активное участие в венчурном финансировании, корпорации формируют повестку научных исследований. Именно они решают, какие технологии получат инвестиции и распространение, а какие – останутся на полке. Это превращает их не только в потребителей знаний, но и в архитекторов будущего.

Параллельно происходит иное важное смещение: власть над наукой и технологиями концентрируется в руках ограниченного числа транснациональных игроков, обладающих колоссальными ресурсами, инфраструктурой и доступом к данным. Такие корпорации не просто определяют развитие отдельных продуктов – они формируют направления и темпы эволюции целых отраслей. И если раньше будущее науки определялось академическим сообществом и государственными приоритетами, то сегодня оно в немалой степени диктуется корпоративной логикой, где ключевым фактором является не фундаментальное знание, а рентабельность, масштабируемость и конкурентное преимущество.

Все материальные проявления современного мира – от еды на наших столах до одежды, транспорта и жилья – так или иначе опираются на деятельность корпораций. Мы живём в реальности, архитектуру которой выстраивают не только государства, но и коммерческие структуры, организующие производство, логистику и потребление на глобальном уровне.

Когда-то сельское хозяйство стало тем прорывом, который дал толчок всей человеческой цивилизации, превратив кочевников в оседлых земледельцев. Сегодня аграрный сектор переживает трансформацию, сравнимую по масштабу с той, что произошла тысячи лет назад. Современное сельское хозяйство всё меньше похоже на традиционное фермерство: его всё больше определяют высокотехнологичные решения. Крупные агропромышленные корпорации инвестируют в генетически модифицированные культуры, автоматизированные системы орошения и сбора урожая, роботизированные тракторы и беспилотные дроны, способные в режиме реального времени анализировать состояние почвы и растений.

Уже сейчас фермерские хозяйства в развитых странах часто работают с минимальным участием человека, полагаясь на датчики, ИИ-системы и алгоритмы3. Там, где механизация пока невозможна, используется временный наём дешёвой рабочей силы, зачастую в условиях, далёких от этических стандартов. В это же время на переднем крае агротехнологий развиваются направления, способные радикально изменить саму природу производства продуктов: выращивание мяса в лабораторных условиях, ферментация белков, синтетические заменители молока и яиц. Эти технологии обещают не только снизить давление на экологию и прекратить эксплуатацию животных, но и устранить традиционные ограничения, связанные с землёй, климатом или сезонностью.

Наука обеспечивает эффективность и масштаб, а корпорации берут на себя логистику, стандартизацию, регулирование качества и дистрибуцию по всему миру. Всё больше вопросов, касающихся продовольственной безопасности, биоэтики и устойчивого развития, решаются не на уровне правительств или научных советов, а в кабинетах топ-менеджеров глобальных агрохолдингов.

Одежда, на первый взгляд, кажется далёкой от высоких технологий, но и здесь влияние корпоративного мира не менее ощутимо. Современная лёгкая промышленность – это не просто швейные цеха, а высокоорганизованные, автоматизированные комплексы. Рынок активно осваивает интеллектуальные ткани, устойчивые материалы, переработанное сырьё, 3D-печать обуви и даже одежду с интегрированной электроникой – от терморегуляции до мониторинга здоровья. Логика развития задаётся не только технологическим потенциалом, но и маркетинговой стратегией, сезонными коллекциями, коллаборациями с ИТ-компаниями и требованиями глобальных цепочек поставок.

Кроме того, всё большую роль играет искусственный интеллект, анализирующий пользовательское поведение в режиме реального времени. На основе кликов, просмотров и заказов в e-commerce компаниях ИИ-системы способны мгновенно выявлять микро-тренды и запускать в производство сверхмелкие партии одежды, рассчитанные на кратковременный ажиотаж. Такая модель позволяет корпорациям продавать вещи низкого качества, но с высокой наценкой – за счёт факторов дефицита, актуальности и импульсивной покупки. Это больше не мода в классическом смысле, а алгоритмическая реакция на эмоциональные всплески потребительского внимания, превращённая в прибыль.

Таким образом, даже такие базовые сферы, как питание и одежда – традиционно ассоциируемые с чем-то простым и «человечным» – сегодня являются частью глобального корпоративного механизма, управляемого данными, инвестициями и технологическим прогрессом.

В сфере бытовой техники научно-технический прогресс неотделим от динамики массового потребления. Каждое новшество – будь то холодильник, микроволновая печь, посудомоечная машина или интеллектуальный термостат – почти сразу после изобретения становится частью обыденности. Инициатором этих изменений, как правило, выступают крупные производители, обладающие ресурсами не только для разработки инноваций, но и для их масштабирования, стандартизации и маркетингового продвижения. Они формируют представления о комфорте и эффективности, задают параметры безопасности и энергоэкономичности, внедряют системы предиктивной диагностики и удалённого обслуживания. Именно эти компании определяют, каким будет образ жизни среднестатистического жителя планеты: сколько энергии он потребляет, как он готовит пищу, стирает одежду, отапливает дом и взаимодействует с техникой.

С развитием интернета вещей и концепции «умного дома» бытовая техника всё чаще становится частью цифровой экосистемы. Холодильники, способные заказывать продукты, пылесосы, ориентирующиеся по картам помещения, голосовые ассистенты, управляющие всем освещением и климатом в доме – всё это не просто удобство, а результат стратегий крупных корпораций, стремящихся встроить себя в каждый аспект повседневности. Такие компании, как Samsung, LG, Siemens, Bosch и другие уже не просто производители техники – они становятся цифровыми инфраструктурными игроками.

В сфере здравоохранения влияние корпораций на научно-технический прогресс особенно заметно и неоднозначно. С одной стороны, именно фармацевтические и биотехнологические гиганты обеспечивают основное финансирование прикладных исследований, клинических испытаний, производства и глобальной дистрибуции медицинских препаратов. Без инфраструктуры таких компаний, как Pfizer, Johnson & Johnson, Moderna, Roche, Merck и других, невозможно было бы представить себе стремительное внедрение mRNA-вакцин, моноклональных антител или персонализированной терапии. С другой стороны, эти же компании определяют, какие препараты получают приоритет, как быстро они попадают на рынок, и – что особенно важно – по какой цене и в каких регионах мира они будут доступны.

Таким образом, корпорации не просто внедряют новые медицинские технологии – они управляют «воротами доступа» к ним, формируя реальность, в которой здоровье и долголетие становятся всё больше зависящими от экономической модели и корпоративных интересов, чем от научной или гуманитарной логики.

Транспорт, в свою очередь, с самого начала XX века являлся одной из ключевых сфер технико-экономической трансформации, в центре которой стояли корпорации. Автомобильная промышленность, начиная с эпохи массового конвейера Генри Форда, была не только технологическим авангардом, но и важнейшим элементом формирования городского пространства, социальной мобильности и экономического роста. Сегодня автогиганты, такие как Toyota, Volkswagen, GM, а также более молодые и амбициозные игроки вроде Tesla находятся на переднем крае электрификации транспорта, разработки автономных систем управления и создания «умной» городской логистики.

Эти изменения сопровождаются развитием сопутствующей инфраструктуры: электрозаправок, сетей обмена данными между машинами и объектами дорожной среды, глобальных систем слежения и аналитики. Автомобиль перестаёт быть просто средством передвижения – он становится частью цифровой экосистемы, формируемой ИТ – и телекоммуникационными корпорациями совместно с производителями транспорта. Уже сегодня обсуждаются концепции, согласно которым беспилотный транспорт может стать более доступным за счёт монетизации внимания пассажиров – например, через трансляцию рекламного контента в пути. Пока не ясно, какой из подходов окажется более прибыльным для корпораций: платный отказ от рекламы, встроенной в поездку, или, напротив, предложение дополнительных платных сервисов – вроде доступа к стриминговым платформам, таким как Netflix, на встроенных экранах арендованного беспилотного автомобиля. Вероятно, как это часто бывает, будущее сформируется в компромиссной модели, сочетающей оба варианта.

В авиации мы видим ещё более концентрированный пример: две корпорации, Boeing и Airbus, де-факто контролируют весь рынок гражданских авиалайнеров, определяя стандарты безопасности, нормы эмиссии, требования к топливной эффективности и уровню цифровизации. Их решения влияют не только на то, каким будет самолёт будущего, но и на то, каким будет сам опыт передвижения: от дизайна кабины до алгоритмов оптимизации маршрутов.

Железнодорожные и логистические компании, включая гигантов вроде Siemens Mobility, Alstom, DHL или FedEx, встраивают автоматизацию, большие данные и предиктивную аналитику в процессы управления поставками, обеспечивая не просто доставку грузов, а управление глобальными потоками в режиме реального времени. В этих отраслях особенно наглядно проявляется слияние инженерии, ИИ и логистики – и снова главными агентами этого слияния выступают корпорации.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Black’s Law Dictionary, 11th ed. (St. Paul, MN: Thomson Reuters, 2019), s.v. "Corporation"

2

Minneapolis Star. September 9, 1977

3

Automation and digitization of agriculture using artificial intelligence and internet of things, A. Subeesh, C.R. Mehta, Sciencedirect, 2021