Неосторожное обращение с огнём

Длинный рабочий день Василия Ивановича стал вмещать посещение сауны и спортзала, вечерний ужин в ресторане и нерегулярный секс в служебном кабинете или случайной квартире. Ранее такой образ жизни был доступен только бандитам, научным сотрудникам и преподавателям, но никак не инженерам и конторским работникам. Именно бывшие «научники» и «преподы», занявшись бизнесом, легко перенесли туда старые привычки некоторой расслабленности заодно с креативностью – заставить их отсиживать ровно по восемь часов на одном месте было невозможно. Так сформировался неповторимый стиль русского бизнеса, вместе с арго, вмещающим блатной жаргон и множество англицизмов, а в рабочем городе N вместе с новыми многочисленными церквями и часовнями появились обширные курортно-торговые кварталы, где среди рабочего дня с беспечным видом фланировали хорошо одетые мужчины и женщины. И бывший безработный инженер Василий Иванович Черняев, ругавший нуворишей и проходимцев, загубивших прекрасную страну, которую мы потеряли то ли в 1991, то ли в 1917, то ли ещё в 1861 году, вовсю пользовался плодами новой жизни, принесённой в N достижениями научно-технического прогресса и радикальных капиталистических реформ.

4.

Большую часть своей жизни Василию Ивановичу Черняеву было некогда. То он бежал на работу (которая, надо сказать, не вызывала у него отвращения), то с работы торопился домой, к семье. В советское время было принято говорить, что, когда с радостью идёшь на работу и с радостью возвращаешься домой, – это и есть счастье, но Черняев об этом не догадывался. А если бы ему сказали об этом, то, наверное, не согласился, как и большинство российских граждан. Для счастья им надо что-то ещё, что-то иногда совсем неожиданное, типа победы сборной России по футболу в мировом чемпионате. И много других фантастических желаний загадочным путём попадают в их головы, а голова Черняева в этом смысле ничем от них не отличалась.

Сложный период закрытия шахты и безработицы плохо повлияли на семейные отношения Василия Ивановича. Он стал угрюм и раздражителен, и хотя это продолжалось всего полгода, но прежняя семейная гармония так и не восстановилась.

Раньше, когда и он, и его жена работали в одной отрасли, они часто обсуждали своих начальников и сослуживцев, были в курсе дел друг друга. После перехода жены в Сбербанк она перестала рассказывать Василию Ивановичу о том, чем занимается, но ещё интересовалась делами на шахте. Когда Черняев устроился на комбинат, он тоже стал мало говорить о своём производственном быте.

Оставались дети, но сын после окончания школы уехал из N, а дочь больше делилась своими подростковыми проблемами с матерью и только иногда обсуждала с Василием Ивановичем различные исторические сюжеты. Для математики, физики и естественных наук у неё были репетиторы. Черняев перестал торопиться домой.

При этом у него не возникло мыслей обзавестись новой семьёй, новыми детьми и начать весь круг жизни сначала, отнюдь. Василий Иванович, склонный к самоанализу, сделал другой вывод – настала осенняя пора жизни, идёт естественное охлаждение. Пора копить деньги к пенсии.

Всё это могло бы сделать Черняева тяжёлым человеком, однако этого не произошло. Его внутренний мир мало интересовал окружающих, а сам он туда никого особо не приглашал. Зато Василий Иванович продолжал с любопытством осматриваться вокруг себя, не переставая удивляться. Способность разглядеть что-то новое, сохраняющаяся в человеке зрелого возраста, вещь редкая, а дополненная желанием понять других людей – редчайшая. Черняев слыл интересным собеседником и компанейским человеком. А поскольку он, с одной стороны, не лез к труженицам капиталистической торговли с очевидными намерениями, а с другой, никогда не отказывался от этих намерений, оказавшись наедине, за ним закрепилась репутация дамского угодника.

Романы Василия Ивановича были естественным продолжением служебно-дружелюбных отношений. Собственно, ни он, ни его партнёрши, которые по большей части были намного его младше, не рассматривали эти отношения как романы. Скорее, это было эмоциональной разрядкой взрослых людей, не предполагавших никаких дальнейших обязательств. И всё равно, каждый раз, когда это случалось, Черняев мысленно про себя удивлялся – на его взгляд, кругом было полно более достойных кандидатур, а главное, молодых, в том числе и холостых, и разведённых. Как-то, находясь в интимной близости с заведующей мебельным магазином Ольгой Петровной Маловой, он поинтересовался у неё секретом своих сексуальных успехов и отсутствием таковых у молодого поколения. В ответ он услышал поразившую его речь о том, что новая генерация представляет собой в массе офисный планктон, ориентированный на карьеру. Виртуальное общение они предпочитают реальному. Жениться они хотят на дочери миллионера, при этом дочь должна быть фотомоделью и младше их на десять лет. А пока они амортизируют своё либидо в основном с девушками по вызову.

Ольга Петровна недавно поимела высшее экономическое образование, но, несмотря на это, знала термин либидо. Василию Ивановичу было с ней интересно, и он заходил к ней в гости чаще, чем к другим своим знакомым дамам. Магазин, которым управляла Малова, находился близко к центру N, мебель была дорогая, и народ бывал там по выходным, рассматривая образцы, удивляясь изыскам дизайнеров и поражаясь ценам. В обычные дни работы было мало, и Малова легко могла отлучиться из своего кабинета, что было существенным преимуществом. При этом магазин показывал хорошие обороты, о чём Черняев знал и не переставал удивляться.

– Неужели у нас в N так много богатых людей? – задал как-то невинный вопрос Черняев Ольге Петровне. Она в ответ прищурилась, что сделало её лицо лукаво кокетливым, и ответила:

– Много, конечно. Особенно сталеваров и шахтёров.

– Ты хочешь сказать, что они мебель покупают?

– Случается. Но в основном-то им деньги нужны. Точнее, не столько им, но их хозяевам.

– Деньги всем нужны… Но у хозяев шахт и заводов они вроде бы есть.

– Есть-то они у них есть, да не те.

– Какие ещё не те?

– У них есть безналичные. И за ними хорошо следят, за безналичными. А нужны наличные. Вот они и покупают мебель в пять раз дороже, чем она стоит. Разницу потом я отдаю им. За вычетом небольшого процента.

– Да ладно. Мы уже полгода никакой новой мебели практически тебе не завозили. Что ты им продаёшь?

– Необязательно же прямо-таки продавать реальную мебель из магазина. Можно продавать виртуальную, которой и в природе не было, главное, чтобы она по бумагам и чекам прошла. А ещё можно и с твоего склада, совсем другую, офисную. У тебя она влёт уходит. Вспомнил?

Черняев вспомнил. Действительно, уходила, и действительно, формально продавалась по образцам через мебельный магазин. Правда, ценами он никогда не интересовался – да и не было в подсистеме «Склад» розничных цен на реализуемую продукцию. «Век живи – век учись, дураком помрёшь» – подумал Василий Иванович. И дружба их с Ольгой Петровной, обогащённая тайным знанием, стала ещё крепче.

5.

Идеалисты и романтики считают, что деньги разъединяют людей, но это не так. Люди живут по берегам денежных рек, которые объединяют их в общество. Полноводные реки питают здоровые, красивые организмы. Там, где вместо рек текут пересыхающие ручейки, люди болеют, преждевременно старятся и умирают. А пустынные, лишённые денежных знаков натуральные хозяйства разрушают общество и порождают мизантропов, опасающихся друг друга.

Кто бы мог ещё создать такие неожиданные смелые комбинации из человеческих натур, придумать многочисленные поводы для встреч, напряжённых интриг и другой радости человеческого общения, кроме денег, которые создают их легко и непроизвольно, самим фактом своего существования? Может, только какая-нибудь партийная организация, ставящая себе целью изменить мир. Сравнивая деньги и коммунистов, приходится признать правоту Джона Кейнса – пусть лучше человек тиранит свой собственный кошелёк, чем себе подобных. Конечно, окружающих можно унижать и с помощью кошелька, но за это придётся дорого платить, добиваясь согласия на терпение своих выходок. В этом случае тиранство не может быть долгим – это слишком дорогое удовольствие даже для самых богатых людей.

Виктор Белов деньги не любил, считая их необходимым злом. Каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с этой материей, он терялся, не умея выставить работодателю достойных требований при продаже своей рабочей силы и плохо различая статусные и не статусные вещи при покупке. Поэтому дорогая рубашка могла соседствовать в его костюме с брюками, купленными на распродаже, а поскольку он предпочитал мягкую обувь, то галстук и пиджак легко мог быть дополнен тёмными кроссовками и ранцем, куда он запихивал ноутбук. Ранец со временем стал представлять собой что-то среднее между вещмешком и сидором, но Виктора это не волновало: главное, что лямки можно было натянуть на оба плеча. Он не любил портфели и сумки через плечо – в детстве, сидя за книжками, он приобрёл небольшое искривление позвоночника, так что правое плечо оказалось на пару сантиметров ниже левого. Эта особенность его организма со стороны была почти незаметна, но Виктору казалось, что дело обстоит совсем не так. В целом искривление сыграло даже положительную роль – он стал делать по утрам обязательную зарядку и упражняться с гантелями. Хотя он и не стал атлетом, но мальчишеская субтильность исчезла вместе с комплексами, уступив место для нормальной уверенности в себе.

В демократичной Москве, среди студентов и выпускников технических вузов, такая форма одежды была весьма распространённой, и Виктора Белова в этой среде никто не держал за «ботаника». Напротив, эта новая беспорядочно одетая молодёжь презрительно относилась к гламурным героям нового времени, завсегдатаям московских клубов и бутиков. Последние отвечали им тем же, полагая себя будущими хозяевами России. В каком-то отношении эти капиталистические стиляги нового времени были правы – те, кого они называли ботаниками: геологи, физики, химики, математики, биологи, дети небогатых родителей, ориентированных на остатки советского качественного высшего образования, – не делали карьеру, не боролись с ними за деньги и власть. Вместо этого новые инженеры и учёные рассылали свои резюме по зарубежным университетам и транснациональным компаниям и разъезжались по миру, создавая острый дефицит квалифицированных технических кадров в России. И те, кто не уехал, могли диктовать свои условия оплаты труда, которая отнюдь не уступала уровню доходов правильно одевающихся молодых людей.

Но в чопорной провинции всё было иначе. В N Виктор был одинок. Люди его генерации, оценивая внешний вид Белова, делали однозначный вывод о наличии умственных отклонений, чудачества, которое и привело их земляка в лаборатории Оксфорда, где он явным образом мало зарабатывает, раз так одевается. А мало зарабатывать (или, по понятиям местных жителей, «плохо жить») можно и в N, зачем было тратить усилия на переезд в такую даль? Поэтому Виктор останавливался у матери, делал несколько дежурных визитов отцу и избегал общения с бывшими школьными приятелями.

В этот раз он приехал в N на месяц – следить за тем, как газоанализаторы его фирмы монтировали взамен старого советского оборудования. Перед этим приборы прошли долгую процедуру испытаний и лицензирования в Ростехнадзоре в Москве, и Виктор ожидал увидеть кого-нибудь из столичных специалистов в N-ской шахте. Однако новые газоанализаторы, которые в два с лишним раза точнее определяли наличие метана и других опасных газов в штреках и штольнях, похоже, интересовали только самих угольщиков. Даже местные представители Ростехнадзора в шахте не появлялись, мотивируя это тем, что проверят работу всей смонтированной системы в целом, после пуска, при этом угольное предприятие должно было сначала оплатить их приезд и будущую работу.

Впрочем, он не обращал внимания на эти рабочие обстоятельства, поскольку по уши влюбился в директора мебельного магазина Ольгу Малову, с которой его познакомил Василий Иванович Черняев, зря понадеявшийся на несовместимость социальных статусов работника торговли и учёного-химика. Виктор Белов спал по четыре-пять часов в сутки, поскольку делил время между шахтой, Ольгой и ноутбуком, за которым он пытался писать текст своей диссертации, время от времени начиная путать английские и русские абзацы, сбиваясь с одного языка на другой. Белов ходил по облакам и не понимал, как он мог раньше жить без этого странного ощущения, внезапно обострившего все его чувства, открывшего неизвестное второе дно его души.

Дочь Черняева училась в школе, где директорствовала первая жена Анатолия Александровича Белова, с которой Черняевы сохраняли добрые отношения. Они встречались – иногда два-три раза в год, иногда раз в два-три года. Мать Виктора Белова постепенно озаботилась тем, что её сын двадцати семи лет всё ещё не был женат, что, по её мнению, было категорически неправильно. И она попросила Василия Ивановича, работающего в торговой компании, а стало быть, по мнению директора школы, знающего полгорода, познакомить Виктора с какой-нибудь умной, самостоятельной девушкой. Черняев не смог придумать ничего лучшего, чем взять Белова-младшего на корпоративную вечеринку, которые у них случались не реже двух раз в месяц, и познакомил с Ольгой Петровной, директором мебельного магазина и сверстницей Виктора. Она полностью отвечала критериям матери Белова – самостоятельная и умная. Василий Иванович полагал, что отсутствие у Виктора искренней любви к деньгам – свойства, которым более или менее обладали все торговые работники, – оттолкнёт молодых людей друг от друга, однако он ошибся. Ольга была слишком самостоятельна, чтобы подчиняться правилам города N, и слишком ценила ум и оригинальность, чтобы не заинтересоваться Виктором. В разгар вечеринки они исчезли, что, кроме Черняева, рассчитывавшего остановиться на ночь в квартире Ольги, никто не заметил. Василий Иванович пережил сложную гамму психологических переживаний и вернулся домой сильно выпивши.

6.

Виктор Белов, при внешней разболтанности своего костюма, был человеком решительным и последовательным. Имея некоторый сердечный опыт, приобретённый ещё в студенческое время, и осознав, с чем столкнулся и что легко может потерять, он предложил Ольге руку, сердце и переезд с ним в туманный Альбион с дальнейшим не менее туманным будущим. Самого Виктора неопределённость будущего не пугала, скорее наоборот, рассматривалась им как некоторое конкурентное преимущество по сравнению с молодыми людьми, населяющими город N. Он был уверен, что перед ним открыт весь мир, и делился со своей вновь обретённой любовью возможностями последующей жизни в различных странах – от Канады до Южно-Африканской Республики.

Если бы он специально хотел потрясти воображение директора мебельного магазина, то вряд ли бы ему удалось придумать что-то лучше. Ольга Петровна вдруг увидела, что сказочные герои, которые появляются из неведомых далей на белых конях и предлагают руку и сердце, всё-таки бывают в реальной жизни. Она тоже увлеклась Беловым, а его неожиданное предложение после двух недель знакомства что-то сломало в ней. Вместо многоопытной женщины и менеджера, умевшей заставить полтора десятка молодых дам беспрекословно выполнять её указания, перед Виктором оказалась вдруг робкая и недоверчивая девчонка.

Конечно, она приняла предложение Белова. Однако Ольга Петровна знала толк в жизни и понимала, что, несмотря на взаимное чувство, нужно позаботиться и о деньгах, и о том, где жить и как жить. Сразу же лететь с Виктором в Оксфорд и выполнять при нём почётную роль любовницы-домохозяйки, занятой постоянной экономией денег, которая вдобавок целыми днями не видит только что обретённого молодого мужа, ей совсем не хотелось. Ольга тоже знала себя и понимала, что такое романтическое поведение – лучший способ постепенно отравить их любовь. Но и терять Виктора было страшно.

Тем временем вокруг молодой пары начались, как и положено, разговоры. Мать Виктора была рада, хотя и по старой педагогической привычке весьма настороженно отнеслась к профессии невестки. С другой стороны, объясняла она Виктору, Ольга человек практичный, и к её мнению надобно прислушиваться.

Родители Ольги Петровны, с которыми она познакомила Белова-младшего, отнеслись к Виктору с дружелюбным недоверием. Мать Ольги была пенсионеркой и подрабатывала вахтёром, отец, несмотря на то что уже выработал свой пенсионный стаж в «горячем» цеху, тоже продолжал трудиться на заводе; правда, теперь уже в инструментальном производстве. С людьми, подобными Виктору Белову, они не встречались в своей жизни; Англия была далёкой «капстраной», которую иногда показывали по телевидению. Виктор им скорее понравился, чем не понравился, при этом в разговоре с Ольгой Петровной применялись эпитеты – некурящий, непьющий, работящий, не грубый. Этого было достаточно, тем более что Ольга уже пару лет назад приобрела себе квартиру и съехала от родителей. У неё был ещё не нашедший себе места в мирной жизни и ушедший служить по контракту младший брат, но его мнения спрашивать никто не собирался.