Свет среди тьмы. Свидетели света

Я тогда не понимал всего, что он говорил. Но я запомнил одно:

«Бог не спрашивает у нас документов. Он смотрит на раны.»

И мне стало тепло. Как будто кто-то знал, что я боюсь, что я не как все. Что я вру иногда, и думаю странное, и молюсь не по книжке.

И вдруг стало понятно: можно быть собой – и быть с Богом.

Когда я вырос, я долго искал, кто он был. Люди говорили, что его изгнали, что он странный, что он без сана. Но для меня он был – единственный по-настоящему настоящий человек в рясе.

В тот год я впервые захотел быть священником. Не потому что хотел проповедовать. А потому что хотел стоять рядом с такими людьми, как он.

Сейчас я сам служу в деревенском храме. Проповедую тихо. Не люблю говорить долго. Но всегда, каждую Пасху, я повторяю его слова – даже если люди думают, что это мои:

«Воскресение приходит туда, где не ждут славы, но ждут правды.»

Я не знаю, где его могила. Может, и нет её. Но если Бог услышал его так же, как я тогда услышал его в той тесной церквушке – значит, он воскрес уже при жизни.

Вот сцена – воспоминание женщины. Простая, как её платок, как её жест. Но в этой простоте – вечность.

Воспоминание Марии Бараташвили.

Женщина, что принесла воду после службы.

(Записано в её последний год жизни, Тифлис, 82 года)

Я тогда была молодой. Жила неподалёку от церкви Святого Давида. Пасха была поздняя, весна сухая, звёзды – как слёзы над крышами. Помню, как шла через двор, виносила свечной мусор, и заметила – в храме остался кто-то один. Все уже разошлись, кто спать, кто разговаривать во двор.

Он сидел один. У алтаря. Без свечей. Без рясы. В одной белой рубахе. Лицо – бледное, как бумага. Глаза – закрытые. Я подумала, что он умер. Подошла ближе – дышит. Просто сидит… как будто слушает то, что другие не слышат.

Я тогда не знала, кто он. Потом сказали – Архангел Даниил. Сосланный. Без сана. Одинокий.

Но я этого не почувствовала.

Он был как… свет, которого касаться нельзя, но тьма от него уходит.

Я принесла ему воды. Просто воды – в баночке от варенья. Протянула, не говоря ничего. Он взял, кивнул… и вдруг посмотрел на меня, как будто я не женщина, а кто-то из древней книги, из Евангелия.

– Это не вода, – сказал он. – Это путь домой.

Я не поняла. А он улыбнулся, как будто знал, что я не пойму, и не страшно.

Он выпил – и всё. Больше я его не видела.

Но с того вечера я перестала бояться одиночества. И каждый раз, когда давала кому-то воду, я вспоминала его. Не потому что он был великий. А потому что в нём всё было по-настоящему.

Как свеча без света. Как слово без украшений. Как человек, который остался с Богом, даже когда остался без всего остального.

Теперь я старая. Мне трудно ходить. Но баночку ту я хранила до сих пор.

Не как реликвию. А как напоминание, что иногда вода – это не просто вода.

А жизнь. Или прощение. Или благословение, которое ты даже не заметишь – если не принесёшь вовремя.

От философа и грешника, Фейха Вангера

Я не пишу это как философ. И не как человек, переживший три брака, четыре изгнания, шесть крушений надежд и одну – пусть единственную, но настоящую – встречу с душой, свет которой не был от мира сего.

Я пишу как свидетель.

Мы живём в век, когда память стерта чернилами страха, а истина прячется под толстыми слоями догматов, как хлеб под плесенью. Но есть люди, в чьём присутствии даже сомнение начинает молиться. Один из них – Архангел Даниил.

Он был изгнан не потому, что был неправ, а потому, что не боялся быть правдивым. Он не кричал, но его молчание порой разрывалось, как труба Иерихона. Его изгнали за правду, и он принял это изгнание, как Христос крест: не с ропотом, а с молитвой.

Я видел, как он страдает. Как теряет зрение. Как молится в одиночестве, не имея права служить. Но я также видел, как он касался сердец, не говоря ни слова. Его сила была не в слове, а в присутствии. Он умел быть – в том смысле, в каком мы забыли, что значит быть: чисто, глубоко, свободно.

Когда он говорил, даже птицы за окном переставали щебетать.

В этом сборнике – не официальные хроники. Не апологетика. Это – живые свидетельства. Люди, которых он коснулся, сам не зная. Случайные прохожие, священники, отшельники, женщины, старики, дети. Некоторые его боялись. Некоторые – сомневались. Некоторые – любили, но молча. И именно в этом – его тайна. Он не стремился к последователям. Он просто жил так, что за ним шли.

«Свет среди тьмы» – не книга о нём. Это книга о нас. О том, что мы ещё умеем узнавать свет, когда он проходит мимо нас – тихо, босиком, неся воду и хлеб в чужие руки.

Если вы чувствуете, что вы – изгнанник, что вера ваша дрожит, как свеча на ветру, – откройте эту книгу.

Возможно, где-то среди этих страниц вы услышите, как кто-то говорит:

«Пей эту воду. Путь домой открыт.»

Это голос отца Николая, молодого священника, который когда-то отверг Архангела Даниила – по молодости, по гордости, по человеческой слепоте. Он его пишет не с любовью, а с болью, не с верой, а с покаянием.

Свидетельство отца Николая

(из письма, найденного в архиве Тифлисской духовной семинарии)

Я не знал, что видел святого.

Тогда мне казалось, что я всё знаю. Я был молод, рясу носил с гордостью, и нос мой тянулся к небу не от благоговения, а от самомнения. Архангела Даниила я встретил в коридоре старого храма, где мы собирались на исповедь перед Великим постом. Он был одет просто. Сидел, как странник, с книгой в руках. Не по форме. Не по уставу. И я – прошёл мимо. Не поприветствовал. Даже не благословил.

Потом слышал, как он говорил с людьми. Не проповедовал – говорил. Без нажима, без угроз. Говорил так, что у старухи дрожали пальцы на четках, а мальчик у стены замирал, забыв про озорство.

Он говорил про любовь – но не той любовью, которую удобно нести с кафедры, а той, что оставляет тебя без ответа. И я завидовал. Да, я завидовал ему. Его покою. Его свету. Его тишине, в которой, казалось, обитало нечто большее, чем он сам.

Я назвал его еретиком. В лицо не сказал, но в сердцах – осудил. А потом, когда его сослали, я молчал. Молчал, как многие. Потому что боялся потерять место. Или, быть может, и правда не верил, что Бог может говорить через человека, у которого нет сана. Нет кафедры. Нет власти. Есть только – боль и свет.

Прошло много лет. Я уже сам почти слеп. Мне часто снится храм, в котором он сидел. Снятся его руки. Снятся его слова. Они приходят ко мне, когда я читаю утреннее правило. Не его голос – нет. Я бы его не узнал. Это – голос совести. Которую он зажёг.

Если кто-то спросит, почему я оставил это письмо, отвечу просто:

потому что однажды, на исповеди, один человек спросил у меня:

«Отец, а вы встречали когда-нибудь святого?»

Я не ответил ему тогда. Но теперь говорю: да.

И пусть лучше вы меня забудете,

чем забудете его.

отец Николай,

бывший настоятель храма Св. Иоанна,

Тифлис, спустя двадцать лет.

Свидетельство сестры Феофании

Рассказ монахини, которая пришла в монастырь не от избытка веры, а от страха перед любовью, и однажды услышала от Архангела Даниила то, что изменило её навсегда. Из дневника, найденного в разрушенном скиту близ Кутаиси.

Я пришла в монастырь не ради Бога. Я пришла прятаться.

Моё имя Марта. Я была девчонкой с хорошим лицом и дурной судьбой. Мужчины тянули ко мне руки, как пьяные к огню – и я сгорала, снова и снова. Один обещал, второй ушёл, третий – забыл имя на следующее утро.

В какой-то момент я решила, что любовь – это ложь. Что телесное – грязь. Что Бог – единственный, кто не обманет, если не подходить к Нему слишком близко.

В монастыре я мыла полы, читала псалмы, прятала сердце под одеждой, как нищий прячет хлеб от собак. Я делала всё по уставу. Но ночью – плакала. Потому что тело помнило руки. Потому что душа хотела любви. Потому что я боялась – и Бога, и себя.

Когда он пришёл, я не поняла, кто он. Не священник. Не начальствующий. Он был похож на путника. Смотрел – не на меня, а сквозь. Но от его взгляда мне стало стыдно за то, как я жила. И за то, как не живу теперь.

Он не спросил ни имени, ни послушания. Он просто сказал:

«Ты думаешь, что спряталась от страсти. Но ты спряталась от дара. Любовь не грязь. Она – огонь. Её боятся те, кто не умеет гореть. Но тебе не суждено быть холодной.»

Я отшатнулась. Хотела уйти. А он добавил:

«Бог не запирает женщин в кельи. Женщины сами туда бегут – от того, что их тронул Свет, а они не выдержали.»

Потом он ушёл. Как будто случайно оказался. Как будто не знал, что я каждую ночь стою на коленях и прошу не чувствовать больше. А я стояла и чувствовала. Всё: боль, благодарность, жар. И впервые – не страх, а силу.

Прошло много лет. Я осталась в монастыре. Но уже не от страха. А из любви. Не прячусь. Не сгораю. Я теперь свеча – не костёр, не угли. Просто – свет.

Я не знаю, кем он был. Может, странник. Может, бездомный. Может, ангел.

Но я знаю, что Бог поговорил со мной через него. А значит – он был нужен.

И если вы когда-нибудь будете молиться о том, чтобы перестать любить, —

вспомните меня.

И не просите этого больше.

сестра Феофания,

бывшая Марта,

в миру заблудшая,

в духе – свидетельница.

Свидетельство панамаря Андрея

(записано в беседе на лавке у церкви Святого Николая, Тифлис)

Я не учёный человек. Буквы знаю, но больше люблю колокола. У них, знаете, свой язык. Один гудок – покаяние. Второй – радость. А если хорошо прислушаться, можно и прощение услышать, и надежду. Батюшка Даниил это знал. Он вообще многое знал. Не как книжник – как будто откуда-то изнутри мира ему всё открывалось.

Я знал его не близко, но честно: я с ним дружил. Мы вместе служили в старой церквушке за рекой, и бывало, после службы шли по улице просто так, без надобности. Он – в потёртом подряснике, я – в рясе, что мне сшила покойная матушка.

И вот однажды идём мы, и навстречу – бабушка. Вся такая дерганая, платок сдвинут, глаза бегают. Я её раньше видел: просит то у лавочников, то у прохожих. Кто копейку даст, кто отвернётся. А тут – она к нам, с тем же, мол, «подайте, добрые люди, у меня внучка в городе учится, надо срочно послать ей деньги на учёбу, уже третий день ищу…»

Я уже рукой в карман тянусь, а Даниил вдруг останавливается и строго смотрит на неё, будто знает её давно. Потом говорит:

– Женщина, подойди.

Ты с самого утра ищешь, чтоб собрать на посылку внучке – она в Ереване, учится на фельдшера. Тебе нужно семь рублей. Но ни один человек тебе их не даст.

Потому что ты – не просить должна. А верить.

А я – с утра эти семь рублей положил себе в карман.

Ждал тебя…

И он достаёт – ровно семь. Ни больше, ни меньше. Протягивает.

А она – стоит, как остолбеневшая. Губы дрожат. Ничего не говорит. Смотрит.

Я в первый раз видел, как человек не может взять милостыню – не из гордости, а потому что не понимает, как так может быть.

Потом, правда, взяла. Поклонилась. Ушла.

А через неделю – я её вижу в храме. Стоит у стены. Слушает службу. Без суеты. Со слезами.

Потом и внучка её стала приходить. Помогать, книги носить. А бабушка всем говорила:

«Он – святой. Он меня из нищеты души вытащил, а ведь он меня впервые в жизни – увидел.»

Вот и всё.

А я колокола с тех пор люблю ещё сильнее.

Потому что в них – правда.

И потому что в тот день, как он дал ей эти семь рублей,

я услышал в себе звон,

как будто небо откликнулось.

панамарь Андрей,

из тех, кто носил светильник —

а однажды сам стал светильником.

Свидетельство Ахмеда из Баку

(записано в беседе с торговцем текстилем у синагоги в Тифлисе)

Меня зовут Ахмед, и я родом из Баку. В моей жизни было много всего, что назвать можно чудом, но есть одно событие, которое навсегда изменило мой взгляд на мир. Я до сих пор не могу понять, как это произошло, но мне кажется, что это было не случайно.

Я встречал Архангела Даниила в Тифлисе, когда я был в пути. В то время я ещё не знал, что он – святой. Я был просто торговцем шелком, проезжающим мимо. И вот, однажды, во дворе синагоги, после долгого дня торговли, я решил пройти мимо старой церкви. Не спрашивайте почему – просто почувствовал, что мне нужно было туда попасть.

Я стоял у двери, размышляя, вдруг меня окликнул старец. Он подошёл ко мне и, не обратив внимания на мои усталые глаза, сказал:

– Ахмед, ты ищешь, но не находишь. Ты пытаешься понять, но не можешь. Ты ищешь смысл в этом мире, но на самом деле ты сам себе мешаешь понять его.

Я задумался. Кто этот человек? Почему он заговорил со мной, не зная меня? Он выглядел обычным стариком, но я чувствовал, что это не просто так.

Он продолжил:

– Ты гордишься своей верой. Но есть одна истина, которую ты не видишь. Мы все – дети одного Бога. Тот, кто верит в него, независимо от того, как зовётся эта вера, не отделён от других.

В тот момент я почувствовал, как внутри меня что-то ёкнуло. Я – мусульманин. В моём сердце всегда была любовь к Аллаху, но я не мог понять, как, несмотря на все различия, можно было почувствовать эту общую связь.

Он продолжил говорить:

– Идите и будьте милосердны друг к другу. Ведь суть нашей жизни – не в том, чтобы быть правыми, а в том, чтобы быть человечными.

Эти слова были для меня как глоток воды в пустыне. Я не мог их сразу осознать, но что-то в их глубине оставалось, как шрам на сердце.

Потом, через несколько дней, я узнал, кто он был. Этот человек, его звали Даниил. Я не мог поверить, что встретил его, святого, которого почитают не только христиане, но и те, кто понимает духовный мир.

Я стал приходить к нему, слушать его проповеди. Он никогда не говорил о религиозных различиях, никогда не пытался учить меня, как жить. Он просто показывал путь через свои поступки, свою любовь к людям, свою мудрость.

Однажды, я подошёл к нему с вопросом:

– Батюшка, как мне найти мир в душе? Как мне осознать своё место в этом мире?

Он ответил, и слова эти я ношу в своём сердце до сих пор:

– Мир в душе приходит тогда, когда ты перестаёшь бороться с тем, что даёт тебе жизнь. Когда ты принимаешь её такой, какая она есть, с её бедами и радостями. И когда ты понимаешь, что и ты, и все вокруг – часть великого творения. Не бывает чужих, Ахмед. Есть только непонятые.

С тех пор я почувствовал, что не один. Я знаю, что нам, людям, не важно, какой веры мы придерживаемся, главное – быть человечными. И я благодарен Даниилу, что открыл мне эту истину.

С того времени я возвращаюсь в Тифлис, каждый раз, когда могу, и захожу в ту самую церковь. Я не стал христианином, и это не важно. Я стал лучше понимать людей и мир. И это, возможно, самое великое чудо, которое может случиться с каждым.

Ахмед, торговец из Баку, поклонившийся любви.

Исповедь Сергия. Или как рушится дом, построенный без веры

(Записано от бывшего строительного подрядчика, ныне садовника при монастыре Святого Пантелеймона в Греции)

Меня зовут Сергий. Раньше это имя звучало в кругах, где решались дела. В кабинетах из массива дуба и карельской берёзы, где человек судил о человеке по количеству нулей на в банковском счёте. Я был строитель. Мои руки давно не касались кирпича, но я строил дома, кварталы, целые города. Деньги, власть, связи – всё это было. Было, пока не отняли.

Я не был верующим. Я тянулся к вере, как человек, стоящий у окна в разгар грозы – не выйти, не войти, только наблюдать и думать: «А вдруг и правда есть что-то выше?»

Но сердце моё было приковано к другому. Деньги… Они были моим храмом. Я шёл к ним как к иконе, приносил жертвы, тратил время, совесть, даже предавал друзей.

Когда я взял крупный строительный подряд, все восхищались масштабом. Стоимость земли, миллионные инвестиции, сотни дольщиков… А потом пришло искушение. Мы сидели с юрисконсультом, и он сказал: «Ты же знаешь, можно обойти. Можно взять средства сейчас – всё оформим. А ты потом покроешь, да никто и не заметит».

Я не сделал этого. Не потому, что испугался. Просто дочка моя выходила замуж в Греции, и я уехал. Право подписи оставил своим – директорам и бухгалтеру. Я не думала, что задержусь надолго.

А когда вернулся – не было ничего: ни денег, ни людей, ни стройки. Только иски, протесты, митинги дольщиков, пресса, суды. Они украли всё. А на бумаге – всё моё. Я отвечал, как хозяин. Дом, строительная техника, счета – всё ушло. Остался только я. Гладко выбритый, в пустом имении.

Мне пришлось уехать к дочери. В Грецию. Старые связи отреклись, знакомые не хотели со мной иметь никаких дел. Я оказался никем.

И вот тогда – когда я был пуст, как незаложенный фундамент – я вспомнил Архангела Даниила. Я слышал о нём от одного старого подрядчика, бывшего понамаря. Тот когда-то помогал ему строить приют в Тифлисе. Говорил, что этот монах знал, о чём ты думаешь, и, не обвиняя, ставил тебя перед твоей совестью. И я подумал, вот бы он тогда был рядом. Может, остановил бы меня.

Я пришёл в монастырь. Не за спасением. Просто – спросить, есть ли способ вернуть то, чего не купишь. Не деньги. Душу. Себя.

И один монах сказал мне:

– Сергий, дом без основания – рухнет. Ты строил высоко, но не вниз. Без корня нет ствола. Бог разрушает башни, чтобы мы увидели землю. Ибо на ней – крест. А крест – основание настоящего дома.

С тех пор я сажаю деревья. Помогаю при монастыре. Иногда приезжают те, кто был моими заказчиками. Кто-то узнавал меня, кто-то нет. Я не скрываюсь, но и не объясняю. Пусть будет так, как есть.

Моя дочка счастлива. И я счастлив. А деньги? Я теперь знаю цену всему.

И, знаете… Если бы Архангел Даниил тогда был жив – он бы только кивнул. И сказал:

«Ну вот теперь – начнём строить по-настоящему.»

Письмо Фейха Вангера монаху Архангелу Даниилу

(Из его поздней переписки, датированной осенью, незадолго до исчезновения Даниила из Тифлиса)

Дорогой Даниил,

после всей этой череды голосов, которые мы слышали – от вдовы с кувшином до застройщика с развалинами в душе – я вновь чувствую потребность говорить с тобой на языке, на котором молчали наши предки.

Я читаю Евангелие от Есеев. Ты знаешь, как оно пахнет? Пахнет травами, пещерами, молчанием пустынников. Там не Иерусалим – там Хаос до Иерусалима. Христос у Есеев – не просто Учитель, а Лик Света, который сходит в мир, чтобы предупредить, не спасти. Он говорит о конце, не как о страхе, а как о рождении.

Почему же оно не вошло в канон? Может, потому что канон – это корабль, а Ессейский текст – это парус, который может унести не туда? Он слишком свободен, слишком… откровенен. В нём нет церковного порядка. Есть только откровение, голое, необработанное, как скала до храма.

Что думаешь ты?

Ответ монаха Архангела Даниила философу Фейху Вангеру

(Из письма, написанного на краю осени. Бумага пожелтела, как лист, оторванный ветром.)

Дорогой Фейх,

ты говоришь, что канон – это корабль, а ессейский текст – парус. Я бы добавил: канон – это ковчег, и он несёт не только живых, но и мёртвых. Там есть место для надежды, страха, утешения, даже для власти. А ессеи не строили ковчега. Они строили пещеру – укрытие от мира, но не для спасения, а для прозрения.

Евангелие от Есеев, как и прочие апокрифы, не вошло в канон, потому что Церковь выбрала безопасность. Это не упрёк, брат мой. Это – понимание. Ломкие души нуждаются в камне, на который можно опереться. А ессеи предлагают не камень, а вихрь.

Их Христос говорит: «Я – Сын Света, Я пришёл не утешать, но разжигать внутренний огонь». Это не для всякого.

Мне кажется, эти книги были оставлены вне канона не потому, что они ложны – но потому, что они слишком правдивы. Они говорят человеку: ты сам – пророк, ты сам – жертвенник. А Церковь, увы, предпочла сказать: ты – чадо, слушай и повинуйся.

Помнишь, как я говорил тебе в Тессалониках: «Бог не боится правды, но люди боятся её на каждом шагу»?

Вижу ли я конец времён? Да, вижу. Но он не страшен мне. Он – как вечер, за которым будет утро, если ты не запер глаза.

Оставайся в свете,

Архангел Даниил

Воспоминание отца Павла

(из предисловия к позднему изданию «Писем Фейха Вангера и Архангела Даниила»)

Я был молодым священником, когда впервые попал в Тифлис. Тогда всё казалось старым – камни, лица, воздух, даже свечи в церкви будто догорали не первый век. Меня назначили при храме, где когда-то служил и жил изгнанный монах, о котором мне рассказывали с почтением и страхом. Имя его – Архангел Даниил.

Под алтарной нишей, в деревянном ящике, я нашёл кожаную папку, перевязанную тонкой верёвкой. Письма. На жёлтой бумаге – твёрдый, будто резной, почерк философа и мягкий, текучий – монаха.

Я читал их, пока шло пение за стеной. И чувствовал, как будто два невидимых голоса говорят во мне: один – от ума, другой – от духа. Они не спорили, они соединялись, как реки.

После одного письма – о Евангелии от Есеев – я долго не мог уснуть. Я впервые задумался: а что ещё было сказано, но не вошло? Почему наша вера ограничена только тем, что было удобно? Не слишком ли удобно?

В одном из писем, которое особенно впечатлило меня, они обсуждали странный, почти забытый текст, который называли Откровением Древа Жизни. Я нашёл о нём упоминание лишь в старом греческом манускрипте в метеорском монастыре.

Там говорилось, что в конце времён человек не будет судим, но будет взвешен – его радость, его боль, его любовь. И дерево, посаженное им хотя бы в сердце другого, оживёт у престола.

Я почувствовал, как это противоречит привычному догмату. Но разве Истина не живёт именно в противоречиях?

Теперь, когда я служу уже третий десяток лет, я всё чаще читаю не только канон, но и эти письма. Иногда мне кажется, что именно они – моё истинное благословение.

Пусть и вы услышите эти голоса.

Письмо Фейха Вангера к Архангелу Даниилу

(из собрания «Тихие письма»)

Дорогой брат Даниил,

Ты говорил в своём последнем послании, что Господь судит нас по делам. Но, знаешь ли, я наткнулся на один текст, который меня смутил и вдохновил одновременно. Это древнее, забытое откровение, которое я нашёл в сноске к греческому комментарию IV века. Его называли Откровением Древа Жизни.

В нём не было ни суда, ни гнева, ни огня. Там говорилось, что в последнюю ночь человек не будет судим словами, как перед трибуналом, и не будет взвешен на весах с грехами.

Там сказано:

«Когда всё будет кончено, и время свернётся, как свиток, тогда у Престола восстанут деревья. Деревья, посаженные каждым человеком – словом, жестом, любовью или прощением. И только они скажут за него. А если он не посадил ни одного – его не обвинят. Просто не будет его сада.»

Как это просто, Даниил. И как это страшно.

Ведь сколько мы говорим о вере, но забываем, что она должна пускать корни в ком-то другом. Сколько раз я ощущал себя правым – а был пуст.

Мне всё больше кажется, что Истина не в том, чтобы знать, а в том, чтобы укореняться в жизни других. Слово без любви – семя без земли.

Может быть, поэтому ты так важен для меня. В тебе всегда было это – тихое, плодоносящее состояние духа.

Если у Престола восстанет хотя бы одно дерево, то я надеюсь, что оно будет из тех, что я посадил, услышав тебя.

Обнимаю тебя духом.

Твой в вере и тишине —

Фейх

Письмо Фейха Вангера к Архангелу Даниилу

(Из цикла «О вечном»)

Логин 1. из Евангелия от Фомы

«Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет, не перестаёт искать, пока не найдёт. И когда он найдёт, он будет потрясён. И, будучи потрясённым, он будет удивлён, и он будет царствовать над всем.»

Даниил, брат мой,

Этот текст… он не даёт мне покоя. Он звучит как предупреждение и как откровение одновременно.

Что значит – будет потрясён? Что в этой встрече с Истиной настолько разрушающего, что прежде чем прийти к царствованию, человек должен быть поколеблен в основании самого себя?