Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа. История, найденная и записанная Корнелией Функе и Лионелем Виграмом

Арбалет. Скрывавший его бездонный кисет Джекоб носил под рубашкой. Кисет все еще оставался волшебным, и этому не было объяснения. До сих пор все волшебные вещи, пронесенные Джекобом сквозь зеркало, утрачивали свою силу. Может быть, дело в эльфийской магии, создавшей арбалет, однако Лискино меховое платье тоже сохраняло магические свойства. Она испытала огромное облегчение, убедившись в этом, ведь лисица помогала ей окончательно не потерять себя в чужом мире. Пусть здесь и нелегко было найти место, где можно превратиться незамеченной.

Головокружение, которое Лиска почувствовала, выйдя из лифта, напомнило ей о тех днях, когда она была маленькой и взбиралась на чересчур высокие деревья. Сейчас город Джекоба казался ей картиной, вставленной в раму окна: деревья из стекла, камыш печных труб, а вместо цветов – ржавые бочки для воды.

Уилла Лиска не видела почти год. В ее воспоминаниях кожа у него по-прежнему оставалась каменной, но, когда он открыл им дверь, радость на его лице лишила эти воспоминания всякого смысла, словно это были дурные сны. Каждому из братьев зеркало уготовило совершенно разные дары, но ведь со всеми волшебными вещами так? Одной сестре золото, другой – горячая смола…[2]

Уилл, похоже, не заметил, как сильно она изменилась. Зато Клара разглядывала Лиску с такой подозрительностью, словно ей не верилось, что это та самая девушка, с которой она познакомилась в другом мире. «Я всегда была старше тебя, – хотела сказать ей Лиска, – так действуют меха». Лисица юна и стара одновременно. Лиса вспомнила, как они с Кларой когда-то доверяли друг другу и как почувствовала себя преданной, когда застала ее с Джекобом. Не забыла и Клара – Лиса прочитала это в ее глазах.

Джекоб просил Лиску не рассказывать ни брату, ни Кларе, что человеческая кожа Уилла чуть не стоила Джекобу жизни. Поэтому Лиса молчала про гонки со смертью и вместо этого отвечала на вопросы типа, нравится ли ей этот мир. Есть вещи, о которых вслух не говорят…

Наконец она спросила Клару, где ванная, а на обратном пути остановилась у комнаты Джекоба. Шкаф с зачитанными до дыр книгами, фотографии Уилла и матери на письменном столе, где на столешнице Джекоб вырезал свои инициалы. Вырезал он в дереве и кое-что еще: силуэт лисицы. Лиска провела пальцем по закрашенным красными чернилами линиям.

– Все хорошо? – В дверном проеме появился Джекоб.

Лиса в очередной раз отметила, что в одежде этого мира он совсем другой. К чему ей перед ним притворяться? Джекоб рассказывал, что после первых переходов сквозь зеркало Альма несколько дней отпаивала его травяными настоями. Но в его мире нет ведьмы, которая помогла бы телу приспособиться к чужой среде.

– Почему бы тебе не вернуться прямо сейчас? А я приду позднее, завтра вечером.

Над кроватью висели фотографии, но не сепия ее мира, а яркие разноцветные картинки. Лица на них ни о чем ей не говорили. До сих пор Лиса ничуть не сомневалась, что знает в сердце Джекоба каждый уголок, а на самом деле Джекоб был словно целая страна, и пока она объехала только половину. Ей хотелось побывать в любимых местах Джекоба в этом мире, понять, откуда он родом. Но на этот раз, пожалуй, довольно. Ее тело тосковало по родному миру, словно она слишком долго дышала отравленным воздухом этого.

– Да, – согласилась она, – может, ты и прав. Уилл и Клара поймут, ведь так?

– Конечно. – Он погладил ее лоб. У нее болела голова, будто там, внутри, осиным роем водворился весь шум его мира.

Комнату, где висело зеркало, Лиска почти такой себе и представляла. Запыленный письменный стол отца Джекоба, модели самолетов над ним были так похожи на тот, на котором они бежали из гоильской крепости, а пистолеты – на вид будто из ее мира. А может, они и правда оттуда.

– Ты ведь уходишь не из-за нее, да? – Джекоб старался говорить непринужденно, но Лиска почувствовала, что этот вопрос уже несколько часов вертелся у него на языке.

– Из-за нее? – Они оба знали, о ком речь, но Лиска не смогла удержаться от искушения. – Ты имеешь в виду продавщицу из шоколадной лавки? Или девушку, которая продала тебе цветы для Клары?

Услышав насмешку в ее голосе, Джекоб с облегчением рассмеялся:

– Когда будешь в Шванштайне, пошли Данбару телеграмму. – Джекоб взглянул на зеркало, и Лиска поняла, с каким удовольствием он ушел бы с ней. – Спроси, что ему известно об ольховых эльфах. Меня интересует, сколько их, по каким признакам их можно узнать, кто их враги, союзники, их магия, слабости – все, что он только сможет найти.

Роберт Данбар был одним из самых уважаемых историков Альбиона. Его эрудиция уже много раз помогала Джекобу в охоте за сокровищами. Кроме того, Данбар, наполовину фир дарриг, скрывал под сюртуком крысиный хвост и был обязан Джекобу жизнью.

– Ольховые эльфы? Ты вошел во вкус и хочешь найти еще какое-нибудь их магическое оружие?

– Нет. Думаю, одного мне достаточно.

Джекоб говорил серьезно, и Лиска поняла: он что-то задумал, но пока не хочет это обсуждать.

– Иным вещам лучше оставаться ненайденными, Джекоб. – Неожиданно для себя Лиса повторила предостережение, которым их всего несколько недель назад напутствовал Данбар.

– Не волнуйся. – Он протянул ей одежду для другого мира. – У меня нет желания разыскивать пропавших эльфов. Напротив, я хочу убедиться, что еще не нашел их.

Лиске стоило бы остаться, но она понятия не имела, о каком мире он говорит, и считала, что в своем он в безопасности.

Когда она шагнула к зеркалу, Джекоб прислонился к отцовскому столу. Едва коснувшись стекла, Лиска уже затосковала по своему всегдашнему спутнику.

4

Надежный тайник

Музей искусств Метрополитен возвышался над вечной городской суетой подобно храму, хотя Джекоб и не смог бы с уверенностью сказать, какому богу этот храм служит – искусству, прошлому или внутренней потребности человека создавать бесполезное и придавать прекрасные формы тому, что приносит пользу. На широкой лестнице целыми классами толпились школьники. Джекоб не встал в очередь за билетом, и угрюмый охранник, спросив, куда он идет, сделался разговорчивым, лишь только услышал имя Фрэн. Без сомнения, она была единственным музейным куратором, угощавшим сотрудников хлебом собственной выпечки – по средневековому французскому рецепту – и русским печеньем с грецкими орехами. За зеркалами Фрэнсис Тюрпак явно чувствовала бы себя в своей тарелке, и не только потому, что там наверняка пригодились бы ее знания о старинном оружии.

Чтобы принести сюда арбалет, Джекоб одолжил рюкзак у брата. Его собственный до того обветшал, что больше подходил искателю сокровищ, нежели посетителю музея. И даже Фрэн показалось бы чем-то совершенно немыслимым, вытащи он это мощное оружие из бездонного кисета величиной с ладонь.

Мечи, сабли, копья, булавы… Этой коллекцией оружия можно было бы оснастить какую-нибудь средневековую армию. А ведь витрины, мимо которых вел Джекоба охранник, вмещали лишь малую ее часть. В любом современном музее этого мира есть хранилища, занимающие целые этажи. Однако выглядят они куда менее романтично, чем сокровищницы по другую сторону зеркала, хотя гораздо надежнее защищают свои богатства от обветшания: оснащенные кондиционерами пространства без окон, ценности спрятаны в белых выдвижных ящиках, в коробках и помещениях за металлическими дверями. Идеальный тайник для оружия, которому лучше никогда больше не увидеть света.

Фрэн присматривала за двумя сотрудниками в зале экспозиции, облачавшими фигуру рыцаря в сверкающие золотом и серебром доспехи. Их было бы не так-то просто надеть и на живого человека, а неподатливый манекен, да еще восседающий на таком же неподатливом коне, усложнял этим двоим задачу еще больше. Действовали сотрудники не слишком умело, и Фрэн хмурилась.

– Парадные доспехи, тысяча семьсот тридцать седьмой год, Флоренция. – Она так сухо встретила Джекоба, будто виделась с ним в выставочных залах каждый день. – Их надевали только по случаю свадьбы правителя. Довольно нелепо и фантастически безвкусно, но зрелище потрясающее, да? По слухам, доспехи оказались велики своему владельцу, так что ему, чтобы заполнить пространство, пришлось надеть под них другую одежду, и он чуть не умер от теплового удара. – Фрэн кивнула на одну из витрин. – Копье, которое ты мне продал, великолепно. Я до сих пор тебе не верю, что оно ливийского происхождения. Надеюсь, рано или поздно докопаюсь до истины. Но это шедевр…

Джекоб невольно улыбнулся. Очень жаль, что нельзя пригласить Фрэнсис Тюрпак на экскурсию за зеркала.

– Признаюсь, копье с секретом. – Джекоб положил рюкзак на стоящую посреди зала скамью с мягкой обивкой, присев на которую можно было дивиться тому, с каким мастерством люди создавали приспособления, служащие единственной цели: убивать друг друга. – Но уверяю, что о стране происхождения я тебе не соврал.

За зеркалом эта страна называется Лубим, но ее границы практически совпадают с Ливией. Правда, по ту сторону зеркала страной управляет безумный эмир, который топит своих врагов в бочках с розовой водой, зато это копье, где там ни ударь им о землю, вызывало на поверхность золотых скорпионов. Джекоб, конечно же, предполагал, что здесь копье утратило эту способность, но все же у него появились сомнения, раз уж бездонный кисет и Лискино меховое платье волшебные свойства сохранили. Поэтому сейчас искателя сокровищ успокаивал вид стеклянной витрины. Всего две ночи назад он провел несколько бессонных часов, подсчитывая все предметы, которые принес в этот мир.

Джекоб вытащил из рюкзака арбалет, и глаза Фрэн за стеклами очков в черепаховой оправе округлились.

– Двенадцатый век?

– Возможно, и так, – сказал Джекоб, протягивая ей оружие, хотя не имел ни малейшего понятия, когда и где эльфы его изготовили. Если Фрэн отдаст деревянный приклад на экспертизу, то результаты получит более чем загадочные.

Один из наряжавших рыцаря сотрудников потерял равновесие на стремянке, и усыпанный драгоценными камнями нарукавник грохнулся к ногам Фрэн, едва не задев голову. Фрэн окинула виновника сердитым взглядом, беспокоясь, однако, не о собственной голове и не о рыцарском нарукавнике, а об арбалете, который чуть ли не с материнской заботой прижимала к груди.

Джекоб, подняв нарукавник, внимательно рассмотрел вставленные в металл драгоценные камни.

– Стекло.

– Разумеется. Драгоценные камни по дешевке распродали потомки. Обычное дело в таких семьях. Итальянская аристократия постоянно разорялась.

Фрэн указала на серебро, которым был отделан приклад арбалета:

– Такой способ создания орнамента не похож ни на один из тех, что мне известны.

– Ты бы не держала его в руках слишком долго.

– Почему? – насмешливо вскинула брови Фрэн.

– Ну… Об этом арбалете ходят разные истории. Возможно, в серебро подмешан яд. И якобы на нем лежит проклятие, из тех, что действуют даже в наше безбожное время. Что бы там ни было, последний владелец этого арбалета сошел с ума.

«И мне довелось столкнуться с его живым трупом», – мысленно добавил Джекоб. Ему трудно было бы объяснить Фрэн, что многим видам магического оружия приписывают исключительные злобу и коварство – и решимость убивать.

– Надо же! Джекоб Бесшабашный суеверен? – скептически улыбнулась Фрэн, и Джекоб расценил это как комплимент. Однако она тут же положила арбалет на ближайшую витрину. – Ты ведь приобрел его законным путем, да?

– Фрэнсис Тюрпак! – Джекоб изобразил искреннее возмущение. – Разве у меня не безупречные накладные на весь товар?

Подделывать документы и печати он научился у одного из самых искусных мошенников Зазеркалья – необходимое умение, если торгуешь предметами из другого мира.

– Да. – Фрэн недоверчиво и жадно разглядывала арбалет. – Твои накладные всегда идеальны. Пожалуй, даже слишком.

Опасная тема.

Джекоб протянул рабочим нарукавник.

Сосредоточившись на арбалете, Фрэн совсем о них позабыла.

– Никогда прежде не видела такой тетивы, – бормотала она. – Если бы не весь мой опыт, могла бы поклясться, что она стеклянная.

«Ну же, выкладывай правду, – требовал ее взгляд. – Что это за оружие?» Глаза за стеклами очков смотрели так проницательно, что на какое-то мгновение Джекоб засомневался, туда ли он пришел. Может, тогда с копьем он уже чересчур искушал судьбу?

– Тетива действительно из стекла, – сказал он. – Очень редкая техника.

– Настолько редкая, что я о ней раньше не слышала? – Фрэн поправила очки и вновь принялась изучать серебряные накладки. – Очень необычно. Кажется, похожий орнамент я видела несколько лет назад на эфесе одного кинжала. Но тот был из Англии.

Еще одно эльфийское оружие в этом мире? Что бы это значило? Ничего хорошего. Он ощутил опасность, знакомую до сих пор лишь по другому миру.

– И этот кинжал тоже в вашей коллекции?

– Нет. Насколько я помню, он принадлежит одному частному коллекционеру. Могу попробовать это выяснить. Сколько возьмешь за арбалет?

– Я пока не уверен, буду ли его продавать. Можно ненадолго оставить его здесь на хранение? Торговец, которого я уболтал продать его мне, так ужасно обращается со своими вещами, что в торфяных болотах рядом с болотными мумиями[3] им было бы безопаснее.

Лицо Фрэн омрачилось, будто Джекоб обвинил торговца в людоедстве. Вероятно, она сочла бы людоедство менее ужасным преступлением.

– Признайся, этот арбалет у тебя от одного из тех гангстеров, что приносят больше вреда, чем все выхлопные газы этого мира? Кто он? Фистлмен? Дешубран? Будь моя воля, всех бы их расстреляла. Но почему ты не хочешь его продавать? Ты ведь обычно не настолько сентиментален. Чем тебе так дорог именно этот арбалет?

О, такая история ей бы понравилась! Дворец мертвого короля, водяной, ведьминские часы, выстрел гоила…

Джекоб застегнул пустой рюкзак:

– Я кое-чем ему обязан, скажем так.

Фрэн сверлила Джекоба взглядом, словно хотела покопаться у него в голове, чтобы узнать правду, но ее пальцы уже сомкнулись вокруг приклада. Она была таким же охотником за сокровищами, как и он, хранительницей утраченного прошлого, оставившего следы из золота и серебра. Ужасно жаль, что Джекоб не мог рассказать ей о стреле, пронзившей ему грудь и этим спасшей жизнь. Или о двух армиях, которые этот арбалет уничтожил в одиночку. Фрэн оценила бы эти истории по достоинству.

– Хорошо, – кивнула она. – Я отдам его в хранилище. Если позволишь, я попрошу наших хранителей присмотреться к нему повнимательнее.

– Конечно, мне и самому хотелось бы знать о нем побольше.

…и о кузнеце, который умел делать тетиву из стекла. Только вот об ольховых эльфах, похоже, вряд ли удастся что-нибудь выяснить в какой-нибудь лаборатории этого мира, даже в такой хорошей, как в Метрополитен-музее.

– И долго мне его для тебя хранить?

– Год можно?

За это время он надеялся выяснить, как уничтожить арбалет. Разумеется, Фрэн о своих намерениях он ничего не сказал. Они уже пытались – взрывчаткой, огнем, пилой. На арбалете не осталось ни царапины. Только приклад слегка потемнел от огня.

* * *

В музее можно забыть, в каком мире находишься. Но снаружи, уже на лестнице, об этом моментально напомнил шум уличного движения, и Джекоб не знал, куда деться от ностальгии. Не то чтобы на улицах Виенны или Лютеции меньше шума – просто удивительно, как грохочут все эти повозки и дрожки. Перед ним потоки людей двигались по широким тротуарам к станциям метро и уличным кафе, но его внутреннему взору уже открывались руины замка и крыши Шванштайна вдали. Заметив у подножия лестницы Клару, он от неожиданности врезался в поднимавшегося ему навстречу туриста.

Уилл? Сердце Джекоба забилось сильнее от беспокойства, которое он держал в узде, с тех пор как отправил брата назад на эту сторону зеркала. Смешно, но каждый непривычный жест или незнакомое выражение лица брата напоминали ему о тех минутах в виеннском дворце, когда Уилл едва не убил его. Но Клара успокаивающе улыбнулась ему, и он, замедлив шаг, на ступеньках запутался в собственных ногах. Зачем она здесь, если дело не в Уилле?

Да, Джекоб, зачем? О, порой он бывал таким идиотом. Ничего не подозревая, бросился в ловушку, как щенок. Но лицо у подножия лестницы казалось таким родным. Это лицо по-прежнему напоминало ему обо всем, что они вместе перенесли. Мягкорисующий объектив[4] времени даже жаворонковую воду обратил в приятные воспоминания. Джекоб заметил, что, несмотря на теплое летнее утро, руки у Клары в перчатках, но не придал этому значения.

– И что привело тебя в музей так рано?

Даже вопрос не вызвал у него никаких подозрений. Но потом Клара поцеловала его в губы.

– Просто делай, что тогда, у единорогов, – шепнула она ему на ухо.

И толкнула под колеса несущихся автомобилей.

Визг тормозов. Гудки. Чьи-то крики. А может, его собственный.

Джекоб слишком поздно закрыл глаза.

Почувствовал, как радиатор ломает ему руку.

Металл и стекло.

5

Цена

Тишина была такая, что на мгновение Джекоб решил: я умер. Но потом почувствовал свое тело. Резкая боль в руке.

Открыв глаза, он обнаружил, что сидит не на асфальте, как ожидал, и не в луже собственной крови, а на ярко-синем шерстяном ковре с вкраплениями серебра, мягком и очень плотном, какими бывают только самые дорогие тканые вещи.

– Прошу прощения за грубую шутку. Невеста твоего брата в качестве приманки… было просто не удержаться. Она столь же привлекательна, как ваша мать, хотя ей несколько недостает тайны, да? Твоему брату, вероятно, именно это в ней и нравится. У него самого тайн предостаточно.

Джекоб поднял глаза, чтобы увидеть лицо говорящего. Затылок отозвался болью, голову словно пытались расколоть изнутри. В нескольких шагах от Джекоба в черном кожаном кресле сидел человек. Такое же кресло стоит в музее, у которого Клара толкнула его под автомобили, в отделе современного дизайна. Вставай, Джекоб. Непонятно, от чего его мутило – то ли от столкновения с такси, то ли от того, с каким бесстрастным лицом Клара отправила его под колеса.

Незнакомцу было, вероятно, около сорока, и красота его казалась до странности старомодной. Его лицо хорошо смотрелось бы на каком-нибудь портрете кисти Гольбейна или Дюрера. Однако костюм на нем, как и рубашку, шил современный портной. Незнакомец насмешливо улыбнулся, заметив, что взгляд Джекоба остановился на крошечном рубине в мочке его уха.

– А, ты вспомнил… – Когда они встречались в Чикаго, голос у него был другой. Джон Норебо Ирлкинг. – Рубины… – Ирлкинг прикоснулся к мочке уха. – У меня к ним давняя слабость.

– А сейчас облик настоящий? – Джекобу удалось встать на ноги, хотя и придерживаясь за край стола.

– Настоящий? Громко сказано. Ну, допустим, он ближе к настоящему, чем тот, что я явил тебе в Чикаго. Феи любят скрывать свои имена, мы же храним тайну облика.

– То есть имя настоящее?

– Что, звучит как настоящее? Нет, зови меня Игроком. Воин, Кузнец, Писарь… мы любим брать себе имена, которые обозначают то, чем мы занимаемся.

Вслед за Джекобом он посмотрел в окно:

– Фантастика, да? Всего в двух шагах от Манхэттена. Удивительно, до чего легко спрятаться в якобы необитаемом месте.

Запущенный участок за окном странно контрастировал с роскошным убранством комнаты. Полуразрушенные здания терялись под плющом и за буйно растущим лесом, который выигрывал битву с людскими постройками.

– Вы, люди, с такой трогательной серьезностью относитесь к внешнему виду. – Игрок встал и вальяжно прошел к одному из окон. – Животных обмануть не так легко. Пару десятков лет назад мы чуть не привлекли внимание смертных, потому что одна редкая цапля не пожелала делить с нами этот остров.

Он затянулся сигаретой, которую держал тонкими пальцами – по шесть на каждой руке, признак бессмертных, – и выдохнул дым в сторону Джекоба. Комната стала просторной, словно зал в каком-нибудь замке – с серебряными стенами и люстрами из эльфового стекла. Единственное, что не изменилось, – поразительной красоты мраморная скульптура, развеявшая последние сомнения Джекоба в том, с кем он имеет дело. Скульптура изображала дерево, в коре которого угадывалось человеческое лицо, застывшее в безмолвном крике.

– Изгнание. Поначалу пытаешься сделать его сносным, с возможной точностью воссоздавая знакомое окружение. – Игрок вновь затянулся сигаретой. – Но это быстро приедается и слишком часто напоминает о том, что утратил.

Вид за окном растворился в дыму. Деревья исчезли, и в водах реки отразился силуэт города – чужого и в то же время родного. Нью-Йорк, лет… сто назад? Никаких следов Эмпайр-стейт-билдинг…

– Время. К нему вы тоже относитесь слишком серьезно. – Он затушил окурок в серебряной пепельнице, и зал снова стал той самой комнатой, где Джекоб пришел в себя, с тем же запустением за окном. – Неплохая идея – спрятать арбалет в запасниках музея. В конце концов, ты и представить не мог, что Фрэнсис Тюрпак – моя добрая подруга, даже если и знает меня с другим лицом. Многими экспозициями Метрополитен обязан нашим пожертвованиям… Но полагаю, ты понимаешь, что находишься здесь не из-за арбалета. Или ты забыл, что должен мне?

Должен…

Джекобу померещился запах забудок – цветов всех Синих Бород. В хлопотах с арбалетом было легко забыть об этом долге. Как и об отчаянии, которое вынудило Джекоба так опрометчиво заключить магическую сделку. Опрометчиво? У него не было выбора. Он заблудился в лабиринте Синей Бороды.

– В этом мире есть трогательная история о кобольде, обучающем одну бестолковую крестьянскую девчонку выпрядать из соломы золото, – сказал Игрок. – Разумеется, она его обманывает, а ведь он требует лишь то, что принадлежит ему по праву.

Нынче пеку, завтра пиво варю,У королевы первенца отберу.

Сказка о Румпельштильцхене никогда особо не впечатляла Джекоба. Матери еще пришлось объяснять ему, кто такой первенец. И даже теперь – кто в его возрасте думает о первенцах? Он вообще сомневался, что когда-нибудь захочет иметь детей.

Заметив на лице Джекоба облегчение, Игрок улыбнулся:

– Похоже, моя цена не кажется тебе слишком высокой. И все же позволь объяснить немного подробнее: с той минуты, когда Лиса положит в твои руки первого рожденного ею ребенка, он принадлежит мне. С оплатой можешь не спешить. Но ты заплатишь.

Нет.

Что нет, Джекоб?

– Но почему это будет обязательно мой ребенок? Мы друзья, и только…

Игрок посмотрел на него так насмешливо, словно Джекоб пытался уверить его, что Земля плоская.

– Ой, я тебя умоляю. Ты говоришь с эльфом! Я знаю твои самые потаенные желания. Мое дело – их исполнять.

– Назови другую цену. Любую другую. – Джекоб с трудом узнал свой голос.

– С какой стати? Это моя цена, и ты ее заплатишь. У твоей Лиски будут чудесные дети. Надеюсь, вы не станете с этим тянуть.

Внезапно любовь приобрела привкус вины, желание – привкус предательства. Как понятны стали собственные желания, когда вдруг сделались нереализуемыми. И вся эта чепуха, которой Джекоб обманывался – что он любит Лиску не такой любовью и что его страсть не очень-то много и значит, – ложь. Он хотел, чтобы она всегда была рядом, хотел быть единственным важным для нее человеком, единственным, кто когда-нибудь подарит ей детей, увидит, как она стареет…

Никогда, Джекоб. Это под запретом. Он продал свое будущее. И вовсе не утешает, что он сделал это ради ее спасения.

– Соглашение действительно только в том мире, где было заключено.

Жалкая попытка.

– Куда я не могу вернуться, поскольку немедленно превращусь в дерево? Ну да. Об этой мелочи я не забыл. Но должен тебя разочаровать. Скоро мы вернемся. По крайней мере некоторые из нас.

Эльф снова встал у окна.

Пора делать ноги, Джекоб.

Здесь две двери… Но что потом? Если верить эльфу, они на острове. Одном из нескольких, посреди Ист-Ривер, переплывать которую не слишком заманчивая перспектива, а со сломанной рукой и подавно.

Игрок по-прежнему стоял спиной к Джекобу. Рассуждал о феях, их мстительности, о человеческой неблагодарности… Похоже, он любил слушать самого себя. Кому еще его слушать? Он упоминал о других. Сколько их сбежало? Взгляд Джекоба остановился на зеркале, прислоненном к стене рядом со скульптурой, изображающей застывшего в плену дерева эльфа. Это зеркало было больше того, что в отцовском кабинете. На раме распустились те же серебряные розы, только среди колючих побегов сидели серебряные сороки.

Игрок все еще смотрел в окно, а до зеркала было всего несколько шагов.

Эльф и оглянуться не успел, как Джекоб уже стоял у зеркала. Стекло оказалось теплым, словно бок какого-то животного. Но как бы он ни прижимал ладонь к отражению своего лица, зеркало показывало все ту же комнату.