Моя собака любит джаз

– Люся! – вскричал папа. – Люся! Как же нам быть?

Он воздел руки к небу, и в этот момент из его кармана выпала визитная карточка: «Плахова – крысы-мыши».

Все молча уставились на нее, окаменев.

– Нет! – крикнул я. Я думал, у меня разобьется сердце.

Бедный Кит. Он, умевший уходить отовсюду, где ему не нравилось, и удирать ото всех, кого он не любил, в мгновение ока очутился в лапах ветеринара. Тот сжимал его цепко, профессионально. И уже уходил от нас, бормоча:

– В доме ребенок… опасно… внизу спецмашина… эти крысы такие коварные…

Он еще что-то бормотал, унося Кита, но я не слышал. Я орал:

– КИТ! КИТ!!!

Я рвался к нему, но мама держала меня. И папа меня держал.

– Это катастрофа, – растерянно шептал папа. – Это катастрофа! – Но держал крепко.

И тогда я понял, что уйду из дома. Буду бродить, вспоминая Кита и родителей. Но, конечно, никогда не вернусь. Никогда. Они поймут, что значит потерять САМОЕ БЛИЗКОЕ СУЩЕСТВО. Тогда они поймут.

Ветеринар уходил. А я ничем не мог помочь Киту! Наши взгляды встретились. В последний раз. В полной тишине.

И тут Кит сказал:

– ВЫ ЧТО, ПСИХИ? Слышал бы мой дедушка ТАКС КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ эту белиберду! Ветеринар ненормальный. Он сбежал из сумасшедшего дома… Андрюха! – сказал Кит. – Положи меня в кровать.

Это было первый и последний раз в жизни. Больше Кит ничего не говорил. И ветеринар тоже. Но, прежде чем исчезнуть из нашей жизни навсегда, он обернулся на пороге и сказал:

– От блох хороша черемичная настойка.

Хобби

– Надо тебе, Андрюха, выбрать хобби! – строго сказал папа. – Невооруженным глазом заметно, как человек с хобби отличается от человека без хобби.

– Чем же он так отличается? – спрашивает мама.

– Если ты имеешь хобби, – ответил папа, – у тебя совсем другой вид, потому что ты разгадал смысл своей жизни.

А я как раз давно уже думаю: в чем смысл жизни? Теперь мне осталось узнать, что такое хобби.

– Это когда человек, – объяснила мама, – каждый раз впадает в какую-нибудь дурь.

– Бескрылые личности, – сердито сказал папа. – Наш современник на утлых судах бороздит океаны, бросает вызов пикам и отрогам, летает на воздушных шарах, а вы сидите и не знаете, чем вам заняться.

– Я знаю, – сказала мама. – Ты, Михаил, будешь только рад, если я улечу на воздушном шаре.

– Необязательно великие свершения, – возразил папа. – Можно выбрать простое хобби – охота или рыбалка… Что-то доступное, легкое, чему радовалась бы душа.

Охота. Когда я закрываю глаза, мне снится не сон, а представление, как я бегу по поляне с Китом за оленями. У меня лассо. Мой пес – такса Кит – загоняет их в кучу. Я набрасываю одному на рога лассо и веду его домой – жить!..

Но и рыбалка увлекает меня. Я только не знаю, куда идти. С кем? Хорошо бы с папой!

– Итак, рыбалка! – сказал папа, потирая руки. – Вполне достойное хобби. Но, милые мои, хобби надо заниматься всерьез. Это работой можно заниматься шутя. А хобби требует серьезного отношения. Слушайте меня внимательно. Возьмем с собой воду. Пресную! Спички не забудь. Рюкзак. Мать пойдет с нами обязательно – запекать в глине лещей. Хотя неизвестно, – добавил папа, – будет у нас – нет удачная рыбалка. Надо бы опарышей.

– А их полно везде, – сказал я беззаботно.

– Городишь чепуху, – сердито сказал папа. – Опарыш – крайне редкий червь. А рыбы его любят – он белый и приятный.

– Встань пораньше, – сказала мама, – побрейся, спрыснись английским одеколоном – и на рынок за опарышем.

– Надо рано встать, – согласился папа. – Встанем часов в девять.

– Что?! – вскричал я. – В пять надо вставать.

– Мы – рыбаки начинающие, – сказал папа. – Имеем право встать попозже.

Я говорю:

– Попозже – это в семь тридцать!

– Какой, а? – обиделся папа. – Ему хобби выдумывают, а он вон какой!

И тут я заплакал. Я держался еле-еле. А они уже начали.

– Не хочу я никуда идти! – сказал я. – Все уже. Испортили все.

– Друзья! – сказал папа. – Не будем тратить драгоценное время общения на ссоры. Потому что жизнь есть радость.

И отошел ко сну.

Какой-то ветер пустынный дул нам навстречу, когда мы выбрались на рыбалку, – ни жаркий, ни холодный. Такой в пустыне Гоби в порядке вещей.

Папа все утро был не в духе. Потому что не выспался. Он у нас, когда выспится-то, производит впечатление человека, не спавшего дня два-три, а так – просто караул!

– Где пакет? – угрюмо говорит папа.

– Зачем тебе пакет? – ледяным голосом спрашивала мама.

– Плох тот рыбак, – сурово отвечал папа, – который, идя на рыбалку, даже не берет с собой пакет.

Пакет взяли, опарышей забыли. Глядим: на дороге лежит полбатона вареной колбасы. А неподалеку – большой батон хлеба. Наш дом издавна славится выбрасыванием продуктов из окна.

– Вот и наживка, – сказал папа. – Батонами будем манить.

Хорошо иметь хобби! Разве мы шли бы вместе – плечом к плечу – по оврагу, кишащему улитками! Мы так часто ссоримся. Даже опасность возникает, что мы все когда-нибудь станем по отдельности.

Два дня назад мне приснился карлик. Забегал вокруг меня, забегал, поднял с дороги часы, деревянные, нарисованные на палке, и говорит:

«Андрюха, пора!»

А еще спрашивает:

«Какого цвета?»

«Синий!» – говорю.

Он подхватил меня и понес – в синее небо, над синими горами. А папа, ма-аленький, с маленькой мамой стоят у подъезда и не знают, как быть…

В нашем овраге электрическая зона. Столбы высоковольтки. К каждому столбу примыкает садовый участок. Но к этим садоводам опасно подходить. Их основная особенность – ток. За руку здороваются – и всех ударяет током.

Зато у нас – тех, кто ест их укроп и петрушку, – основная особенность – магнетизм. Ложку на грудь положим – и не падает.

– Не отставать! – кричит папа. – Не отставать! Если отстанете, то неизвестно, что с вами может случиться! – И он исчез в черном дыме горящей свалки.

– Папа! – кричу я.

– Твой папа не слышит тебя, – отвечает мне мама. – Ему дует ветер в уши, и шапка на нем надета.

Сколько разных вещей держит на себе Земля! Дома́, разные горшочки, люстры, подушки, зеркала – даже невозможно перечислить! А океан!!! Какой он тяжелый! Но иногда ей становится легче, потому что в небо поднимаются самолеты.

– Люся! Люся! – Папа вынырнул из клубов дыма. – Я тебе платочек нашел!

– В платочках, Михаил, – отвечает мама, – ходят одни мули.

В этом – вся мама. Ей лишь бы поперечить! Сказала бы спасибо. А не хочешь сама носить платок, который тебе муж с такой любовью преподнес, подари его бабушке!..

Мы шли вспотевшие, замерзшие, дым свалки ел глаза. Я хотел подобрать бидон для рыбы, но папа не разрешил.

– Может быть, в нем яд был, – сказал папа.

– Очень у нас хобби опасное для жизни, – говорит мама. – Давайте лучше марки собирать…

– Поздно, Люся, – отвечал папа. – Хобби человеком выбирается один раз.

Было полпервого дня, когда мы достигли воды. Кит влез в реку с головой и начал нюхать дно. А мы стали искать удилище. Нашли, да кривое.

– Это не подходит, – говорит папа. – Рыбы испугаются, когда увидят.

– А это слишком тонкое, – сказал он. – Оно крупную рыбу не выдержит.

– Леска запуталась, – говорит папа. – Извечная проблема рыбака. Вместо того чтобы уже забрасывать удочки и таскать рыбу одну за одной, он сидит и распутывает самые невероятные узлы два часа. Еще у рыбака больной вопрос – это крючок обязательно в него должен впиться.

– Та-ак! – сказал папа. – Не будем ходить вдоль побережья – искать счастья рыбацкого, пусть счастье ищет нас. Главное, – сказал он, – поплевать на наживку.

– Главное в рыбалке – терпение, – сказал папа.

Сморщив лоб, он около часа простоял и просмотрел вдаль. Вдалеке плыла лодка, похожая на стручок гороха, и люди – две горошины.

– Главное, место поменять вовремя, – сказал папа. – Несчастливое на счастливое.

Сапоги чьи-то надеты на колы в реке – как будто человек упал, а брызг нету.

– Люся, Люся! – говорит папа. – Рыбалка у меня не вытанцовывается. А ведь я мужчина в расцвете лет. Что будет с нами в старости?

– Не беспокойся, папа, – говорю я. – Я буду вам помогать.

– А что ты будешь делать, сынок? – спрашивает мама.

– Улиток буду продавать. «Продаются хорошие, сочные улитки». На баночке напишу: «Улитка умная». Ее обязательно купят. Что это, подумают, за такая умная улитка. Придут домой и спросят: «Ну, чего ты там умеешь?» А она рожки вытянет, посмотрит и опять их втянет. А ночью – шебурш! шебурш!

– Ты куда пришел? – кричит мне папа. – Ты на рыбалку пришел! «Не насаживается хлеб»!.. Это потому, что он черствый. А на бутербродах, – кричит он, – есть свежий хлебушек?

– На бутербродах есть, – отвечает мама.

– Тогда давайте есть бутерброды!.. – говорит папа. – Вот это хобби – рыбалка! – говорил он, уписывая бутербродики. – Пришли, сели. Это какая река? Москва? А это кто? Утка или чайка?

Вот такой он у меня: живет одной ногой на земле, другой – в небе.

Мы устроились на бревнышке; волны, водоросли, прибой, водяные мухи, сейчас прямо раздевайся, ныряй да плыви.

Садилось солнце. На солнечном диске папиной рукой было нацарапано:

И у нас был такой вид у всех, особенно у Кита, как будто мы разгадали смысл своей жизни.

Все мы инопланетяне на этой Земле

Каждую субботу с воскресеньем я надеялся, что папа побудет дома. Мы будем болтаться по улицам, сходим в тир, покатаемся на водном велосипеде…

Но мой папа ничего этого не мог. Все воскресные дни напролет он ходил на курсы изучать летающие тарелки.

Случилось это так. Однажды он выбежал из комнаты и в своих черных кожаных шлепанцах заметался по квартире.

– Люся! – закричал он. – Люся! Где мои туристские ботинки?

– А что за спешка? – спрашивает мама.

– Я уезжаю!

– Куда?

– На Шамбалу! – говорит папа. – Это далекий горный край. Там живут космические пришельцы. Шамбала зовет меня.

– Ты в своем уме? – спрашивает мама.

– Я поливал цветок, – сказал папа. – И я его спросил: «Скажи, есть на свете Шамбала, люди не врут?» И ОН НАКЛОНИЛСЯ! «А Шамбала меня зовет?» НАКЛОНИЛСЯ!!!

– Я сейчас врача вызову, – сказала мама.

– Не веришь?! – вскричал папа. – Идем, я тебе покажу!

Мы зашли в комнату, а из папиного шкафа все вынуто, и он на кучки раскладывает: ледоруб нержавеющий, наш общий карманный фонарик, термос, чай, кипятильник, зубную пасту и зубную щетку.

Папа близко подвел нас к цветку – к ваньке мокрому на подоконнике, – и он спрашивает у ваньки:

– Ваня, Шамбала меня зовет?

Тот не шелохнулся.

– Ну ответь мне, ответь, – стал упрашивать папа. – Ты же мне говорил…

В общем, когда он спросил несколько раз, ванька поклонился.

– Видели? Видели? – закричал папа. – При вас он еще не очень. А когда мы с ним были одни…

– А где это расположено? – спрашивает мама.

– Горы Гималаи, страна Непал, – гордо и свободно отвечал папа. – Я звонил, узнавал – самолет в семнадцать сорок.

– Самолет – КУДА?

– В Катманду!

– Кто тебя там ждет, в этой Катманду? – Мама встала у двери в прихожей. – Ты и языка-то не знаешь. Ни визы, ни валюты… С инопланетянами собирается встречаться! А у самого ум – как у ребенка…

Короче, мы отговорили его. Папа плакал в семнадцать сорок, когда улетел самолет. А наутро взял и записался на курсы изучения летающих тарелок.

Он совсем забросил нас, землян. Он раскрыл сердце космосу. И мы, папины близкие: я, мама и наша такса Кит, – посыпались из его сердца, как горох.

Он смотрел на нас равнодушными глазами, а когда я на даче опился парным молоком, он сказал безо всякого сочувствия:

– Ничего, такова жизнь. Приехал на курорт – погулял – заболел – выздоровел – сел в тюрьму – вышел – женился – поехал на курорт – умер.

Он прекратил добывать еду, позабыл дорогу в прачечную, год не брал в руки веник.

– Я уже не представляю себе папу метущим, – жаловалась мама, – а только мятущимся.

Если он смотрел телевизор и возникали помехи, папа говорил:

– Летающие тарелки пронеслись над Орехово-Борисовом в сторону Бирюлева или Капотни.

Если мама просила его поискать в магазинах носки или ботинки, папа отвечал:

– Я ищу в жизни не ботинки и носки, а контакта с инопланетным разумом.

– Мы одиноки во Вселенной! – кричала на папу мама. – Мы без конца прощупываем космос и никого пока не нащупали!

А папа отвечал:

– Я смеюсь над тобой, Люся! Над твоими убогими представлениями о мире. Знаешь ли ты, что, когда художник рисовал Ленина, Ленин мечтательно посмотрел на небо и сказал: «Наверняка есть другие существа, обитающие на других планетах, обладающие другими органами восприятия из-за разницы давления и температур!»?

На даче в Уваровке у нас украли с крыши трубу, с огорода украли кусты старой черной смородины, из колодца украли ведро. Какие-то жучки съели за зиму полдома…

А папа сидел сложа руки на крыльце и говорил нам, что жизнь на Земле появилась не сама. Кто-то привез нас с иных планет и теперь опекает, как младенцев.

– От обезьян никому не хочется происходить, – грустно говорила мама. – А всем от инопланетян.

А папа думал: попадись ему космический пришелец – хоть в виде мыслящей плесени или океана, краба или инфузории туфельки, – папа, конечно, вмиг его узнает и распахнет ему навстречу объятия.

– Миша! Миша! – звала мама папу и такой взгляд давала фиолетовый.

А папа думал: если я встречу представителя внеземных цивилизаций, что спрошу? Откуда вы? Откуда мы? Когда наступит дружба между народами?

А мама то наденет новое платье, то испечет пирог с надписью: «Привет Михаилу!», то свяжет папе варежки. Как-то раз, чтобы обратить на себя папино внимание, совсем остриглась под лысого.

А папа уставится в окно и смотрит на кучевые облака. Небо в Уваровке на закате стоит перед глазами как горы. С деревьев облетали листья. Такса Кит бегал за окном, обалдев от шуршания листьев. У него ноги короткие, и шуршание близко, под самым ухом. Листья летели и забывали о дереве. Как папа о нас с мамой и Китом.

– Дальше так жить нельзя! – решил наконец папа. – Надо обратиться к космическому разуму через Организацию Объединенных Наций. Я люблю определенность. Я хочу знать: существуют ли инопланетяне?

– Все мы инопланетяне на этой Земле, – сказала мама. Она помыла посуду, повесила фартук на гвоздик и… начала исчезать. Прямо на глазах. Она стала как рисунок, будто невидимая мама была обрисована тонкой линией – лиловым карандашом.

Кит задрожал и полез под кровать. Папа насторожился, как боевой конь при звуках трубы. У меня голова пошла кругом.

А мама превратилась в блин. Блин светящийся, огненный и лучистый. Он помаячил из стороны в сторону, вылетел в форточку и с диким грохотом стремглав улетел на небо.

Мы стояли – я, папа, Кит – как окаменелые.

– Профуфукали инопланетянина! – сказал папа.

Он уже хотел кусать локти и рвать на себе волосы. Но наша мама, конечно, вернулась. Приходит со станции с авоськой огурцов.

– Не бойтесь, – говорит. – Никуда не денусь. Не могу же я бросить вас на произвол судьбы.

Фантом Буздалова

Теперь мы висели один на один, с глазу на глаз, не на жизнь, а на смерть. Он висел ровно и немигающим глазом глядел прямо перед собой, производя впечатление человека, способного с легкостью провисеть жизнь.

Я тоже висел – несгибаемый, с бесстрастным лицом. Я знал: если я упаду – меня ждет бесславный конец.

Как-то у нас по природоведению была контрольная на тему человека. Мы проходили голову, скелет, лопатки, зубы, уши… Все хохотали я не знаю как! А Маргарита Лукьяновна сказала:

– Кому смешно, может выйти посмеяться за дверью.

И прицепилась именно ко мне.

– Антонов, – говорит она, – ты знаешь, где у человека что?

А я смеюсь, не могу остановиться. Такая чертовская вещь этот смех. Его нельзя сдержать, можно только напрячься, но в этом случае я за себя не ручаюсь.

– Антонов, – сказала Маргарита Лукьяновна. – Я ясно вижу твое будущее. Ты никогда не принесешь пользу родине. И не достигнешь никаких высот. Ты будешь есть из плохой тарелки дырявой ложкой, спать на диване с клопами и в пьяной драке зарежешь товарища.

Вообще уже учителя дошли! Им даже в голову не приходит, что такой двоечник, как я, может стать садовником. Ведь стать садовником – никаких дипломов не нужно. Садовником в красных кедах, окучивающим пионы, в кепке и с бакенбардами.

Откуда ей знать, что я сам всех боюсь?

Если я вижу жужелицу в книге, мне кажется, что она меня уже укусила. Когда я был маленький и видел много людей и что все они идут куда-то, мне казалось, что все они идут убивать дракона.

И вот теперь он – Буздалов. О нем во дворе ходили страшные слухи.

– Видишь – трава примятая? – говорили жильцы. – Здесь Буздалов сидел в одном шерстяном носке и из-за куста подслушивал чужие разговоры.

– Видишь перья? – говорили они. – Это Буздалов ворону съел.

Буздалов – ногти не стриженые, зубы не чищеные, голова как бицепс на плечах, а первое слово, которое он сказал в своей жизни, – «топор».

Как-то Буздалов допрыгался: ему выбили зуб, а через неделю на этом месте у него вырос новый зуб – золотой.

Я чуть не умер от страха, когда он погнался за мной – хотел пригробить. Но я отвлек его разговором.

Папа говорит:

– Мой Андрюха хотя и двоечник, но очень способный. Я его отдам в английскую школу, и в музыкальную, и в фигурное катание.

А мама:

– Какое фигурное катание? Ему надо учиться лупасить хулиганов! Нельзя в наше время быть тютей и мокрой курицей.

– Люся, Люся! – отвечал папа. – У каждого из нас есть свой ангел-хранитель. И если кто-то не слышит шороха его крыльев, то это у него с ушами что-то, а не означает, что его нет.

– Но на всякий случай, – говорила мама, – ты должен воспитывать в Андрюне храбрость.

А папа отвечал:

– Я и сам-то не очень храбрый. Я научу нашего сына великому искусству убегать. Ты знаешь, Люся, когда надо убегать? За пять минут до того, как возникнет опасность.

– А если с ним будет девушка? – сказала мама. – И на эту девушку в темном переулке накинется головорез?

Я сразу представил себе: ночь, ветер теплый, совсем не пронизывающий, я и моя девушка возвращаемся из ресторана.

– Это какое созвездие, Андрей? – спрашивает девушка.

– Это Большая Медведица, дорогуша, – отвечаю я.

И тут появляется Буздалов с чугунным утюгом. И перед носом у моей девушки демонстративно накачивает мышцы шеи.

– Хорошее дело, – говорит он, – мускулы качать. Благородное. Ни о чем не думать, только качать и качать. А потом их взять как-нибудь однажды и использовать!..

Я бы дал тягу, но моя девушка – нескладная, неуклюжая, ей не унести ноги от Буздалова. Если я убегу, он стукнет ее утюгом и съест, как ворону.

– Я должен спасти свою девушку, – сказал я.

И папа сказал:

– Да, ты должен ее спасти.

И он повел меня в секцию боевых китайских искусств при ЖЭКе. В одну вошли дверь – там арбузы продают. В другом помещении встретил нас физкультурник. Сам красный, с красными руками, такой пупок у него мускулистый. Тренер ушу Александр Алексеевич.

Потные, красные, толпились вокруг него воспитанники. Особенно кто прошел курс, тот выглядел, конечно, смачно. Мы как взглянули с папой – такие лица, такая речь там слышится, – нам сразу захотелось домой.

Но моя перетрусившая девушка, похожая на пингвина, стояла у меня перед глазами, а злоумышленник Буздалов занес над нею свой утюг.

– Я остаюсь, – сказал я папе.

А папа сказал тренеру:

– Друг! Возьми моего сына в обучение. А то что у нас за семья? Мать больная, прикована к постели – у нее ангина. Я – ты видишь – сутулый, сухощавый. Пусть хоть сын у нас будет громила.

С этими словами папа внес за меня деньги и пошел покупать арбуз.

– Китайская борьба ушу, – начал Александр Алексеевич, когда мы набились в физкультурный зал, – учит избавляться от образа врага. Достаточно представить его себе в деталях, или, как мы, мастера ушу, это называем, – создать фантом.

Я отвернулся и стал смотреть в окно. Какое дуб необычайное дерево! Не липа, не тополь, чего в городе полно. А именно дуб! И желуди – я их всегда собираю. Это все равно как бесплатный подарок.

– Вот он стоит перед тобой – твой враг, – сказал Александр Алексеевич. – И бой с ним легок, как щелчок пальцев.

А я думал: «Чего слоны не стесняются без штанов ходить? Такие же люди, только жирные».

– Вы должны всё вложить в свой удар, – настаивал Александр Алексеевич. – В бою, говорят китайцы, участвуют даже мышцы уха, хотя в ухе мышц нет!..

А я не понимаю, как может захотеться ударить человека? И также я не представляю, как это может чесаться хвост?