Купель Императрицы

Поднявшись со стула, Харон убавил громкость телевизора и подошел к одному из книжных шкафов. Перебрав корешки книг на нескольких полках, он достал увесистый том, вернулся за стол и положил книгу передо мной.

– Почитай на досуге, – порекомендовал он, – очень увлекательная история.

Слово «наследник» в названии книги вызвало мой живой интерес. А изображение на обложке обещало приключение в духе Стивенсона.

– Спасибо, – поблагодарил я и поинтересовался: – А почему именно эта книга?

– Видишь ли, этот роман был написан через несколько лет после завершения войны… И написан он был в сталинском лагере. Война хоть и закончилась, но времена были жестокие. Я и сам угодил в ту же мясорубку. Вот только мне, так сказать, повезло, а автору романа – нет. Хотя впоследствии судьба ему благоволила, и во многом – благодаря написанному им роману. В лагерях, как ты понимаешь, приходилось несладко. Многие заключенные гибли. Кто-то – накладывал на себя руки. Но автор не сдался. Он нашел свой смысл и выжил. Подробнее ты сам почитаешь: в конце книги об этом говорится. Так что, даже сама история написания этого романа – увлекательное приключение.

– Спасибо, – повторил я. – Обязательно прочитаю.

– Глядишь, – улыбнувшись, продолжал наставник, – может и о нас кто-нибудь напишет.

– Если и напишет, – вздохнул я. – кто ж в такое поверит?

– Ну, – Харон пожал плечами, – поверят или нет, время все расставит на свои места. К слову о приключениях…, – он подождал пока я допью сок, заканчивая завтрак, и спросил: – Я так понимаю, твой ночной поход без них тоже не обошелся?

Меня вновь бросило в жар.

– Откуда ты знаешь? – недоумевая, спросил я.

– Убери со стола и пойдем-ка со мной.

Харон поднялся, выключил телевизор и вышел в коридор. Я отнес посуду на кухню и проследовал за моим провожатым к ризнице: открыв дверь, он пропустил меня вперед. Я отказывался верить своим глазам: инструменты и ветошь с рабочего стола были разметаны по всему полу; один кислородный баллон оказался брошенным у двери, ведшей в тоннель, а другой – недалеко от подъемника; мой комбинезон ярким желтым пятном обозначал собой центр помещения, валяясь на решетке под душем; а бесславным апофеозом моего буйства, от воспоминаний о котором в моей памяти не осталось и следа, являлась нацарапанная на стене надпись из нескольких слов, колющих глаз и режущих слух. Пристыженный, я попытался найти и вымолвить хоть какие-то оправдания и извинения:

– Я…

– Да ничего, Парень, – не дал мне договорить Харон. – Я и сам не без греха. Ведь здесь на стенах можно найти и мои вирши, так сказать. Указывать на них не стану, иначе со стыда сгорю.

Я облегченно выдохнул.

– А где краска? – оглядываясь, спросил я.

– Э нет! – улыбнулся наставник. – Позже закрасишь. Пускай покрасуется малость. Авось, в другой раз, отрезвит и остудит твой пыл. А вот навести здесь порядок тебе все же придется. Но прежде, расскажи-ка, что там все-таки произошло?

Мы присели на скамью у шкафчиков и я подробно пересказал Старику события моего похода. Поглаживая усы и бороду, он выслушал меня очень внимательно и ни разу не перебил. Взгляд его был сосредоточен, а брови напряжены.

– Вот так, – закончил я свой рассказ. – А как я устроил весь этот бедлам, я не помню. Не помню даже, как до кельи добрался.

– Двери задраил – уже хорошо, – сказал Харон и поднялся со скамьи.

– Так что это было? – поднимаясь следом, спросил я его.

– Мне надо подумать, Парень, – погруженный в себя, ответил он; оживился и добавил: – А ты, наоборот, сейчас не думай об этом. Приберись тут. И отправь баллоны наверх.

Так я и поступил. Через двадцать минут усердной работы все вокруг соответствовало заведенному порядку, и я, оставшись довольным результатом своих трудов, покинул ризницу. На обратном пути, проходя через кают-компанию, забрал со стола книгу и вернулся в свою келью. Устроившись в кресле-качалке и не сильно полагаясь на литературный вкус Харона, я все же дал книге шанс и приступил к чтению. Как я погрузился в роман с головой – я не заметил и прервался лишь в четыре часа, когда Старик позвал меня обедать.

Как и вчера, обед порадовал меня бесподобным вкусом и сытностью изысканных блюд. А Харон поведал мне о местных устоях и правилах, связанных главным образом с бытом: кому-когда готовить, мыть посуду и прочее в том же духе. Едва ли я мог тягаться с наставником в поварском мастерстве, но и эту житейскую науку мне предстояло освоить. К вечеру, по настоянию Харона, я перехватил пару часов сна, вскорости после которого нас ожидал скромный ужин и ночная работа…

VIII. Тоннель Судьбы

Мы снова брели по темному, затопленному тоннелю, вдыхая его затхлость. От нарастающего чувства дежавю меня подташнивало. Ощущение обреченности и мрачная перспектива пожизненного блуждания по этим тошнотворным, сырым подземельям душили меня. Смена настроя произошла во мне уже в ризнице, когда я облачался в комбинезон. И меня окончательно придавило, как только мы спустились в тоннель. Он словно бы говорил мне, что истинная реальность моего существования здесь, а не на страницах увлекательного романа или за сытным столом под зеленым абажуром в уютной кают-компании. И в отличие от предыдущей ночи, когда меня пугало лишь чувство неизвестности, теперь во мне пробуждался вполне осязаемый страх перед тем, с чем я уже столкнулся. Я мысленно проклинал судьбу, отказываясь верить, что чем-то заслужил ее немилость. Молчать было трудно.

– Не понимаю, как я здесь оказался, – произнес я вслух, вызывая наставника на разговор.

– Что?! – Харон, шедший впереди меня, остановился и развернулся. – Ты о чем это, Парень?

Напряженно вглядываясь мне в лицо, он медленно положил руку на рукоять ножа.

– Я не должен быть здесь, – останавливаясь, выдохнул я. – Не такой я видел свою жизнь. Ты говорил о смысле, о здесь и сейчас. Но ведь именно здесь и сейчас я проживаю не свою жизнь. Какой смысл тут можно найти?

– Вот ты о чем, – Харон тоже выдохнул и отпустил нож. – Не должен, говоришь. Но ведь ты сам сделал свой выбор, Парень. Ты и только ты сделал шаги, которые привели тебя сюда.

– По-твоему, я сам себя сюда заточил? – я повысил голос, возмущенный его словами. – Сам захотел быть здесь?

– Не передергивай, – спокойно ответил Харон. – То что ты находишься здесь, это – следствие. А причину создал ты сам.

– А те, другие Парни, что были до меня – они тоже сами выбрали свой путь? – негодовал я. – И сами сделали шаги, которые привели их к безумию и смерти?

– Да, – внезапно твердо и уверенно сказал Харон, на шаг приблизившись ко мне. – Они прокладывали путь и освобождали дорогу тому, кто по-настоящему достоин быть здесь.

– Достоин?! По-твоему, это честь – быть здесь?! – взорвался я.

– Мне понятны твои чувства, Парень, – смягчаясь, продолжал наставник. – Понятен твой испуг перед тем, что таится там, по ту сторону врат. И я пойму, если ты хочешь, так сказать, заболтать свои страхи и поговорить. Но не смей опускать руки, не попытавшись разобраться до конца в том, что происходит. Знаю: тебе хочется верить, что все это какой-то кошмарный сон, и что скоро ты проснешься и все закончится. И ты, по мановению волшебной палочки, получишь ту жизнь, которую заслуживаешь. И о которой, как по мне, не имеешь ни малейшего представления. Чем быстрее ты примешь действительность – не смиришься с нею, но примешь – тем для тебя же лучше.

– Но… – попытался вставить я.

– Нет, послушай! – оборвал меня Харон. – Все о чем ты сейчас думаешь, это то, что твоя жизнь должна была быть иной и не похожей на эту. Но, вероятно, похожей на жизни многих других, так? Ты ведь получил образование и полагал, что тебя ждет достойная работа – тепленькое местечко – что построишь карьеру, за которую тебя будут уважать, женишься и обзаведешься детьми, будешь ездить на море и бесконечно радоваться жизни – как все. В этом ведь смысл жизни, да, – быть как все? Или, быть может, наоборот: ты хотел блеснуть своей индивидуальностью и явить миру доселе невиданные прозрения на политическом поприще? Но жизнь внесла свои коррективы, да? Или же ты свернул куда-то не туда? Повторюсь, ты сам сделал шаги, которые привели тебя сюда.

– Я… я просто отказываюсь верить, что…

– Отказываешься верить?! – Харон постепенно повышал голос и в нем слышалось негодование. – Разумеется, ты куда с большим удовольствием веришь в то, чего сам наверняка знать не можешь; в то, что вложено в твою голову учебниками школьной программы, университетскими лекциями и, так сказать, речами авторитетных людей. Ты веришь, что земля вращается вокруг солнца, и что в солнечной системе девять планет; и если завтра скажут, что планет восемь – поверишь и в это; веришь, что солнечная система является частью отдельно взятой галактики, а галактика – частью вселенной, произошедшей от некоего большого взрыва. Ты веришь в массу всего того, чего сам проверить не можешь. Веришь только в то, что не доставляет тебе дискомфорта и не требует усилий воли и умственного труда. И несомненно веришь в то, что все это мироздание создано исключительно для тебя и твоего удовольствия, и что жизнь твоя – неслучайна. И не отрицай последнего! Но случайностями ты предпочитаешь называть все то, что выводит тебя из удобства и из состояния покоя. Отказываешься верить во все, что не совпадает с твоими иллюзорными планами на жизнь. Хочешь возложить ответственность на кого-то другого? Ведь это другие решили твою судьбу? Нет, Парень! Ты сам сделал шаги, приведшие тебя сюда. И если теперь ты считаешь, что тебе следовало помалкивать, или, и того хуже, примкнуть к тем, против кого ты осознанно шел… И для меня совершенно не важно, на чьей стороне ты боролся или против кого, хотя оно и так понятно… А теперь ты сожалеешь об этом потому, что лишился так называемой свободы, – значит ты предаешь самого себя, и во мне понимания и жалости к себе ты не найдешь. Я скорее начну презирать тебя за твою теперешнюю слабость, чем утирать твои сопли и соглашаться с тобой в том, что ты живешь не своей жизнью!

Я повесил голову, как ребенок, которого отчитывает отец за плохие оценки. Харон вздохнул:

– Извини, – смягчаясь, сказал он. – Наслушался я вашей братии. Лучше уж я сразу все выскажу, чем буду подвязывать тебе слюнявчик. Все. Идем, Парень.

Пройдя еще немного, он снова заговорил.

– Знаешь, у меня с моим наставником здесь тоже нередко возникали споры и разговоры о смысле. Он называл это место тоннелем судьбы, а его наставник – коридором ста одиннадцати шагов. Мне же ближе – исповедальня. Когда я остался один, я часто размышлял здесь о вечном, каялся в грехах и взывал к Богу. Но, как не назови, можно лишь гадать в чем особенность этого тоннеля: быть может – в его однообразии? Ведь ничто не отвлекает внимания и побуждает погрузиться в себя. Как бы там ни было, задаваться вопросами судьбы и смысла – ничуть не плохо. Только старайся мыслить позитивнее, что ли, и не отчаиваться, если какие-то ответы не находишь сразу. Всему свое время, Парень, всему свое время.

Слова Старика подостудили и даже успокоили меня. Мы продолжили путь молча, и я задумался: неужели всего сто одиннадцать шагов? Но отчего-то дорога от ризницы до чистилища казалась мне долгой. Вероятно, причиной тому были толща воды и скользкое дно, замедлявшие нас. Теперь же, озираясь и вслушиваясь, я напряженно ждал: услышим ли мы голос и звуки, преследовавшие меня в моем одиночном походе, – но тоннель хранил молчание.

– Сюда бы лодку, – прервал я затянувшуюся, гнетущую паузу. – Было бы удобнее…

Наставник прокашлялся и не оборачиваясь буркнул:

– Тут тебе не парижская опера!

– Что? – не понял я смысла его слов.

Но Старик отмахнулся и не ответил. Не уловив его аналогии, я увидел иную и добавил:

– А для Стикса – в самый раз.

Харон на миг остановился, глубоко вздохнул и опять смолчал. У двери мы надели маски, и наставник не колеблясь провернул маховик. Мы вошли в чистилище и задраились изнутри.

IX. Существо

Я взялся за рукоятку рычага и посмотрел на Харона.

– А если… а если там кто-нибудь есть? – спросил я его.

– За вратами? – тот махнул рукой. – За вратами точно никого нет.

– Но я же слышал.

– А потом и из-за двери тоже слышал, – напомнил мне Старик. – А в чистилище, как видишь, никого кроме нас. И врата закрыты. Но если тебя это успокоит…

Он взялся за рукоять ножа. После событий прошлой ночи нож меня нисколько не успокаивал.

– Открывай! – скомандовал Харон.

Я повиновался: поднял рычаг кверху и с усилием потянул его вниз. Створы дрогнули и ощерились с металлическим скрежетом. За этим звуком последовал другой, какой-то булькающий и прихлебывающий. Еще одно движение рычагом и вода из чистилища, просачиваясь между створами, устремилась в купальню, заметно теряя в уровне вокруг нас.

– Что за…? – услышал я голос Харона и бросил рычаг.

Наставник подошел к створам ворот и заглянул в щель между ними.

– А ну-ка, еще несколько раз! – скомандовал он мне.

Я снова налег на рычаг и работал им до тех пор, пока между створами не образовалось то же расстояние что и вчера. Вся вода с шумом вылилась из чистилища, обнажая пол под нашими ногами. Мы с Хароном переглянулись, и он развел руками. Пар, вырываясь из клапанов наших масок, вновь оповестил о резкой смене температуры. Харон, осматриваясь вокруг, первым вошел в купальню, разрезая темноту светом своего налобного фонаря. Я вошел следом. Мне захотелось протереть глаза, чтобы убедиться, что это не сон, но мешала маска: зазеленевшее дно колодца было пустым, словно гигантская склизкая кальдера. В купальне полностью отсутствовала вода, не считая той лужицы, что вытекла из чистилища. Старик сделал еще шаг вперед и я последовал за ним. Мы остановились, оглядываясь и прислушиваясь. Откуда-то сверху мне на плечо упали несколько капель воды, и еще одна – угодила в стекло маски и пробежала по нему тонкой струйкой. Я смахнул ее рукой, запрокинул голову и… онемел. Нащупав рукой плечо наставника, я с трудом выговорил:

– Хар… рон!

Увидев куда я смотрю, наставник тоже устремил взгляд вверх: с его губ слетело звучное матерное слово, лаконично объяснившее крайнюю степень его изумления. Там, под сводом купальни, высоко над нашими головами, стояла… нет – висела вся толща воды, как будто потолок и дно поменялись местами. Вода заметно колыхалась, подобно кривому зеркалу отражая и искажая свет наших фонарей. Я покачнулся от головокружения: мне почудилось, что меня подвесили под сводом купальни головой вниз, и я смотрю на ее дно, полное водой.

– Как это возможно? – пробормотал я.

– Назад! – закричал Харон, выталкивая меня обратно в чистилище и бросаясь следом.

Чутье не подвело Старика: многотонная масса воды с безумным грохотом обрушилась на дно колодца, сотрясая цепи и содрогая ворота. Она нахлынула на стены и на ступени амфитеатра, как штормовые волны на волнорез, и мгновенно затопила чистилище, накрывая нас с головой. Сквозь ее мутную толщу я едва различал свет от фонаря Харона, не в силах разглядеть его самого. Пар из клапана маски сменился пузырями. Я поздно спохватился, пытаясь развернуться и вцепиться в маховик двери: уровень воды снова начал резко падать, и она, отступая, повлекла меня за собой к воротам. Я раскинул руки и уперся в створы, едва удерживаясь чтобы не выскользнуть в купальню. Вода, прихлебывая, ушла под мои руки и тотчас же вернулась новой волной, отталкивая меня обратно к двери. Не повторяя той же ошибки, я ухватился за маховик мертвой хваткой и отыскал взглядом Харона: он держался обеими руками за рычаг, не пытаясь закрывать ворота, а лишь противостоя буйству воды. А та, достигнув на этот раз только наших подбородков, ушла обратно и возвратилась с меньшим напором, доставая до груди, затем – ниже и ниже. Постепенно ее тяжелое, шумное волнение успокоилось и все звуки стихли. Только сердце в моей груди билось тяжелым и громким камнем. А мы, как и полагалось, снова стояли по пояс в воде. Я перевел дыхание и отпустил маховик. Мои руки дрожали. Напряжение читалось и в моем наставнике: тяжело дыша, он наклонился, погружая руки в воду, и уперся ими в колени.

– Вот же зараза! – выдохнул он.

Старик выпрямился, еще раз тяжело выдохнул и расправил плечи. Сняв с лямки счетчик кислорода, он взглянул на него и скомандовал:

– Идем!

– А… – я помедлил в нерешительности, – ты уверен, что больше ничего не будет?

– Тут ни в чем нельзя быть уверенным, Парень, – ответил Харон, подходя к расщелине ворот. – Но я знаю, что ей потребуется время на восстановление сил. Будем надеяться, что его нам хватит, чтобы успеть подморозить ее.

– Подморозить?! – не переставал удивляться я.

– Идем уже, – сказал наставник и добавил, исчезая за воротами: – Рычаг забери!

Закрыв ворота изнутри, мы не задерживаясь направились к амфитеатру. Дно колодца, напитавшееся воздухом – или той ядовитой смесью, которая наполняла пространство купальни, – теперь извергало из себя пузыри, будоража поверхность воды и мое воспаленное воображение, рисовавшее мне жутких существ, обитающих в этих темных водах. Старик был прав: сохранять молчание было трудно и я хотел заболтать свои страхи. Впрочем, мой вопрос не был праздным и давно вертелся у меня на языке:

– А почему мы работаем по ночам? – спросил я, когда мы подошли к ступеням.

– А ты как думаешь, Парень? – вопросом ответил Харон, но продолжил: – Для нас с тобой что день, что ночь – значения не имеет. О времени суток мы судим только по часам, да по выстрелу пушки. Но над нами все ж таки музей. И ты уже успел почувствовать и услышать, что здесь происходит. Не все звуки и вибрации можно скрыть. Незачем пугать посетителей. Конечно, и по ночам во дворце есть люди – сторожа. Но им давно, так сказать, промыли мозги байкой о том, что все что они слышат и ощущают, это отголоски метрополитена – перегоны на Горьковскую и Василеостровскую. А днем наша работа, так сказать, дремлет. Идем.

Наставник начал восхождение по ступеням.

– А зачем вообще все это нужно? – окликнул я его.

– Хороший вопрос, – Харон остановился и обернулся. – Но уж очень он всеобъемлющий. Запасись терпением, и скоро ты получишь все ответы.

Звенья цепей внезапно дрогнули. Я вздрогнул вслед за ними.

– Пустяки, – постарался успокоить меня Харон.

Но получилось у него это плохо. Он вдруг замер, устремляя взгляд на меня, поднял руку и указал на воду.

– Что? – напрягся я и посмотрел вниз, туда, куда указывал мой наставник.

Уровень воды снова понижался. Я выскочил на ступени и повернулся к купальне: вода быстро уходила. Но теряя уровень с нашей стороны, она заметно наращивала его на противоположной, как будто весь колодец наклонили вперед и вода, вместе с ним, изменила угол наклона. С ростом воды у противоположной стены, зрительно менялась вся геометрия колодца, и от этого зрелища мне становилось не по себе. Харон обошел меня и спустился на ступень ниже. Вода полностью отошла от амфитеатра и продолжала убывать, все больше возрастая у стены напротив. Старик обернулся.

– Кто ты такой, Парень? – вдруг спросил он, буравя меня негодующим взглядом.

– Что? – не понял я его вопроса и даже отступил на ступень выше. – В каком смысле?

Не отводя от меня глаз, Харон указал на воду за своей спиной.

– Что-то не так, – сказал он. – И началось это после твоего появления! Такой чертовщины из ночи в ночь я еще не видел. А сегодня уже второй раз за смену!

– Я не понимаю, – откровенно недоумевая, ответил я.

А вода продолжала менять угол наклона, все больше поднимаясь на стену. Крупная рябь пробегала по ее поверхности снизу вверх. И на этот раз пришел мой черед поднять трясущуюся руку, указывая в сторону ворот.

– Что? – крикнул Харон и развернулся в указанном направлении. – Дьявол!

Ворота стремительно исчезали под толщей наползавшей воды. Старик спустился на ступень ниже, а затем развернулся и быстро поднялся ко мне.

– Дай рычаг! – скомандовал он, вырывая его из моей руки. – Она отрезает нас от выхода!

Ловко не по годам, Харон сбежал по ступеням и спрыгнул на обнажившееся дно колодца.

– За мной! – крикнул он мне, бросаясь к воротам, уже полностью скрывшимися за водой.

Кинувшись следом и сбежав по ступеням, я поскользнулся на склизком дне и упал на четвереньки. Харон возвратился, подхватил меня под руку и рывком помог мне подняться. Вода стояла у стены уже практически вертикально.

– Ты должен уйти, Парень! – не отпуская, Харон тащил меня за собой.

– Что? – этот вопрос стал главным для нас в ту ночь. – Почему?

– Не спорь!

– Да как мы выйдем-то? – закричал я.

– Через воду! – командовал наставник. – Не утонешь!

– Через воду?! – я вырвался из его хватки, когда до воды оставалось лишь пара шагов.

– Да, через воду! Другого пути нет!

– Есть ведь Батька! – вспомнил я. – В прошлый раз сработало!

– Не тот случай, Парень! – настаивал Харон. – Площадь воды слишком большая. Мы лишь разорвем ее, но она сомкнется снова. Я знаю!

– А другое оружие?

– Мамка? – Старик помотал головой. – Сейчас она создаст нам больше препятствий, чем пользы!

– Но ведь должен быть какой-то выход! – не унимался я.

– Вот он! – Харон указал на стену из воды.

– Черта с два я туда войду! – взбрыкнул я.

Мысль о том, чтобы с головой войти в толщу воды, презревшую законы природы, ужасала меня, как и вид самой воды: она стояла передо мной живой, черно-зеркальной стеной, словно это была и не вода вовсе, а нечто живое, жуткое и желеподобное.

– Как скажешь… – Харон схватил меня за лямки баллона и со всей силы швырнул в воду.

Я ударился о ее поверхность баллоном и вода поглотила меня, смыкаясь перед моим лицом. Ее толща сдавила мне уши, прикрытые капюшоном комбинезона, и все звуки стали тягучими и глухими. Свет фонаря рассеялся в воде, окрашивая ее в зеленоватый цвет. Я по привычке заработал всеми конечностями, но, почувствовав ногами дно, поймал равновесие и перестал барахтаться. Вода подтолкнула меня, пытаясь поднять вверх, а затем качнула вперед к поверхности, но моего веса с баллоном хватило, чтобы остаться на месте. Следом в воду ступил Харон, прорывая ее поверхность. От нее до ворот было около двух метров. Замедляемый водой, с видом грозного Нептуна, он прошел мимо меня к разводному механизму и установил в него рычаг. Металлическое бряцанье глухо отдалось в моих ушах. Старик потянул рычаг изо всех сил, но тот не поддался. Предприняв еще одну попытку, Харон движением руки подозвал меня. Я подошел и встал рядом с ним. Мы ухватились за рукоятку и потянули вдвоем: ничего не получалось. Харон помотал головой, приблизил свою маску к моему уху и глухо скомандовал:

– Выходим!

Он подкрепил слова взмахом руки, указав на вертикальную поверхность воды. На этот раз уговаривать меня ему не пришлось. Я выскочил из воды вслед за ним, и прежняя сила гравитации дала о себе знать тяжестью баллона и моего собственного веса.

– Давление воды слишком сильное, – сказал Харон и еще раз емко выругался. – Врата заклинило!

– Так это и есть твоя работа? – крикнул я ему.

– Работа? – переспросил Старик.

– Сбегать поджав хвост! – негодовал я.

– Ах, так ты теперь у нас самый смелый! – рявкнул Харон. – Не нарывайся, Парень! Я знаю, что делаю!

– Знаешь? А может ты просто выдохся, как дряхлый старик? – продолжал кричать я.

– Закрой рот! – хватая меня за лямки баллона, вскипел Харон. – Ты даже не представляешь, с чем мы имеем дело!

– Именно! – срывая его руки с лямок, кричал я в ответ: – Не представляю! Так покажи мне! Я сыт по горло твоими отговорками о том, что я чего-то не пойму. Сыт незнанием того, что здесь происходит. И я не собираюсь дожидаться, когда закончится воздух и умирать, препираясь с тобой! Давай уже сделаем что нужно!

Харон глубоко вздохнул. Ему было трудно признавать что я прав, но он пересилил себя:

– Ты прав, Парень! Идем!

Мы бросились обратно к амфитеатру, но не одолели в пешую и половины пути, когда позади послышался гром, словно взревел водопад; мы лишь успели коротко обернуться и заметить краем глаза, как вода схлынула со стены, устремляясь за нами жутким валом; неистовый поток сбил нас с ног, и вода поглотила и закружила нас. Я беспомощно барахтался, пока звучно не ударился баллоном о мрамор ступеней. Перевернувшись на бок, я высунул руку из буйствующего потока в попытке уцепиться за ступень. Харон выбрался первым, схватил меня за руку и вытащил из воды.

– Не смей отключаться! – крикнул он.

Я поднялся на трясущиеся ноги, но, не подавая виду, спросил громко и спокойно:

– Куда идти?

– Сюда! – Харон указал на медную емкость слева от трона и поспешил вверх по ступеням.

Не оборачиваясь, чтобы не видеть шторма бушующего в купальне, я бросился за ним.

– Смотри и запоминай! – быстро объяснял наставник, когда мы остановились подле емкости. – Три рычага!