Подсобка

Спустя неделю прибыла "новая партия предсмертышей", как их называли санитары. Никто из работников Дома Последнего Отдыха не называл так своих подопечных ни в глаза, ни за спиной – прерогатива клички находилась лишь в руках Буда и Реса. Поговаривали, что они родились у одной суррогатной матери, но из разных яйцеклеток.

В тот день Гринт находился в приятном расположении духа – таинственный голос его больше не беспокоил и казался даже плодом воображения. Предстояло много работы – кто-то из стариков не долетал живым, а первые клиенты начали поступать буквально спустя несколько дней после приземления. Полёт с одной планеты на другую занимал примерно три недели.

Вместе с другими работниками патологоанатом дежурил на поле приземления. Для подобных торжественных случаев выделялись несколько автобусов, чтобы перевезти всех людей из одного пункта назначения в другой.

Как и ожидалось, на подходе несколько клиентов – Гринту некогда было размышлять – он принялся за дело: опись, фиксация, погрузка в холодильную машину.

– Молодой человек, – вдруг кто-то окликнул его.

Сначала Гринт не обратил внимание на голос, но тот настойчиво обращался именно к нему. Несколько знакомых голосовых нот резанули слух – что-то слишком знакомое! Он обернулся и опешил – перед патологоанатом стоял тот самый мужчина, которого они хоронили буквально неделю назад. Или просто похож?..

– Чего Вы вылупились на меня?! – старик был дерзок и настойчив. – Очень долго собираетесь! Можно как-нибудь побыстрее?!

– Мне нужно всех упаковать, я не виноват, что вы мрёте как мухи во время перелёта… – он вспомнил фразу, которую читал в одном журнале, и решил применить её на деле.

– Что?! – на этот раз пришёл черед богача опешить. – Вы что себе позволяете?! Кто у Вас тут главный?! Я сейчас такую взбучку устрою – мало не покажется!

– На данный момент здесь главный я! – Гринт как раз закончил возиться с последним телом и демонстративно хлопнул дверью.

– Безобразие! Он даже не осознаёт, с кем разговаривает! – не унимался богатей. – Да Вы хоть знаете, кто я?!

– Не знаю. И знать не хочу, – спокойно ответил работник морга. – Идите, садитесь на своё место, мы выезжаем.

– Я это так не оставлю! Не оставлю! – грозился старик, пока санитары аккуратно не сопроводили его до автобуса.

Следующая неделя была очень напряжённая: перелёт от одной планеты к другой не выдержала большая часть прибывших – такого прежде не случалось. Почти все смерти были вызваны внутренним кровоизлиянием. Когда Гринт закончил работу с последним трупом и смог наконец выдохнуть, он решил выйти на улицу прогуляться. Особо ходить было некуда – пустынные выжженные поля вселяли унылое зрелище. В тех немногочисленных книгах, которые патологоанатом хранил у себя в личном шкафу, были изображения пейзажа до ядерной войны: под ногами росла трава, по бокам – деревья, а небо было ярко-голубым. Теперь вместо травы был коричневый песок, вместо деревьев – серые камни, а вместо чистого неба – сплошные белые тучи. Вода в виде морей и океанов сохранилась, но где-то краем уха Гринт слышал, что вода исчезает: то ли испаряется, то ли уходит вниз под грунт.

Он решил отправиться на кладбище – там хотя бы можно пройтись по выложенным дорожкам. Думать о чём-либо не хотелось – жизнь шла размеренно своим чередом – она рано или поздно должна будет закончиться, а что будет дальше, не волновало.

Вдалеке Гринт заметил фигуру, стоящую рядом со свежей могилой, и направился в ту сторону. Подходя ближе, он понял, что там стоял тот самый старик, атаковавший его на поле приземления. Сомнений не было – тот изучал надпись, выгравированную на камне: “Тщеславин Альгормаген”.

– Вы его знали? – спросил патологоанатом, встав рядом со стариком. Хотя назвать этого человека стариком было сложно – выглядел он довольно хорошо в контексте сложившейся для него ситуации.

– Да, это мой родственник, если как-то так выразиться, – ответил старик.

– Вы похожи. Я видел его после смерти.

– Чем Вы тут занимаетесь? Консервируете тела? – теперь этот странный пожилой мужчина казался адекватным и даже приятным в общении.

– Вроде того – я изучаю причины смерти.

– И какие у него были причины?

– Остановка сердца.

– Меня зовут Аповемаген. А Вас?

– Гринт.

– Очень приятно, Гринт. Думаю, такому вежливому человеку, как вы, следовало бы извиниться за своё поведение.

– Извините, – в инструкции для остатанцев было чётко сказано, что вне рабочих дел грубить и спорить с представителями соседней планеты было категорически запрещено.

– Правильно. Вы молодец, вы хороший человек, Гринт! Мы с Вами подружимся.

– Вы сказали, что я не знаю, кто Вы такой, но это правда, – пожал плечами патологоанатом, – у нас нет ни интернета, ни телевидения, ни радио, ни газет. Мы оторваны от вашего мира.

– Это Ваши проблемы, молодой человек! Я занимаю очень высокий пост в правительстве, от моих решений зависят судьбы миллионов людей, я меняю историю и оказываю большое влияние на верхушку власти в целом!

– Слушайте, – ответил Гринт, – может быть, я не знаю… То, о чём Вы говорите – правда ли?

– Вам снова должно быть стыдно за Ваши слова! Я горжусь своими достижениями и требую о Вас того же!

– От меня?

– Конечно, от Вас! Вы обязаны гордиться моими достижениями, потому что у Вас их нет!

Гринт ничего не ответил – он предпочёл молчать. Молчание – залог спокойствия; нет лишних слов – нет лишних мыслей.

Впервые в жизни ему захотелось что-то написать: выплеснуть накопившиеся эмоции, но не в виде стандартного отчёта, а в какой-то иной форме, доселе им не использованной. В Остатнии не изучали письменность от руки – с детства остатанцев приучали печатать на клавиатуре: они не знали, что такое ручки, карандаши, акварель, бумага. У них не было ни живописи, ни театра, ни спорта – ничего, что составляло культурную ценность для человеческой души.

На рабочем столе опять появился прямоугольник с перекрестьем и цифрой один в правом верхнем углу. Гринт воспринял происходящее относительно спокойнее, чем в первый раз. Ко многому привыкаешь, если начинаешь понимать систематизацию происходящего. Видимо это своего рода, послания, по типу инструкции, только более личные.

“Напишите краткое эссе про понятие “Гордыня”: в качестве первоначального источника информации можно использовать толковый словарь“.

"Откуда они знают, что у меня есть словарь?" – задал Гринт сам себе вопрос. Книга с пояснениями тех или иных значений разных слов находилась в рабочем кабинете ещё до его появления; то есть, когда он поступил на службу, словарь был уже там, на полке. Патологоанатом достал небольшой том и обустроился на своём сложенном диване, где спал по ночам. “Г, г, на букву г”, – бормотал он, пока наконец не нашёл нужный термин.

Гордыня (“горд” – корень; “ы” – твёрдый, но; “ня” – на меня): “горд твёрдо, но на меня” – высокомерное мнение о собственных заслугах по сравнению с другими; кардинальное отрицание возможности наличия кого-то, кто может быть лучше в рассматриваемом вопросе; неумение воспринимать объективную критику, нетерпимость к осуждению в свой адрес. Относится к человеческим грехам по причине отсутствия эмпатии к тем, кто может помочь в развитии.

Гринт несколько раз перечитывал текст, пытаясь осознать, правильно ли он всё понял. В голове возник образ наглого старика, возмущающегося, что Гринт не знает о его заслугах. Патологоанатом вернулся к компьютеру и нашёл внутри выскочившего ранее сообщения кнопку “ответить”. Программа предложила написать ответное письмо, чем молодой мужчина и воспользовался.

Гордыня.

Жила-была Гордыня, твёрдая, упёртая, холодная как камень. Она носила на себе непробиваемую броню, сотканную из собственных убеждений, высокой самооценки и унижения других. Гордыня затыкала свои уши всевозможными подручными средствами, будь то внимание других либо реальные награды. Гордыня любовалась собой в зеркало беспрестанно, беспрекословно, почти каждую свободную минуту. У неё была лишь одна цель в жизни — стать лучше всех! Больше всего Гордыня боялась чужого равнодушия и чужой критики. Она не терпела разрушения, но всегда несла его вместе с собой. Больше всего на свете Гордыня боялась упасть с вершины личного пьедестала, ибо худшего наказания не могло быть для неё.

“Отправить” – нажал Гринт, не раздумывая. Он почувствовал усталость – за окном давно наступила ночь. Мужчина разложил диван и заснул крепким сном.

Ночью перед глазами мелькали странные и непонятные образы: словно мир поделился на два лагеря или две секции – в одну секцию люди попадали на мотоциклах, а в другую шли пешком. Мозг никак не хотел их разделять, постоянно сводил вместе, но они сопротивлялись и раскалывались на две разных группы, никак не желая пересекаться друг с другом.

Утром Гринта разбудил странный гул, доносившийся откуда-то с улицы. Он нехотя встал, оделся и вышел посмотреть, что происходит. Дом Последнего Отдыха находился неподалёку от морга – до него легко дойти пешком. По мере приближения к соседнему дому гул усиливался. Гринт вошёл внутрь вестибюля главного корпуса – там происходили дикие и необъяснимые вещи: старики спорили друг с другом где попало, стараясь как можно громче перекричать собеседника. Никто никого не слышал и слушать не желал – создавалось впечатление, будто бы люди собрались просто погалдеть обо всём подряд, не вдаваясь особо в детали. Смысл бесцельного общения – в создании вымышленного образа осмысленного общения – не несёт в себе ни результатов, ни полезного коэффициента действия.

Гринт с недоумением наблюдал за взбалмошными стариками: вот один машет руками в разные стороны – явно жестикулирует, рассказывая о каких-то былых подвигах; напротив стоит старушка и дёргает старика за руку, постоянно пытаясь перебить. Чуть подальше троица спорит, у кого из них больше дом и заработанный капитал. И дальше, и дальше: ни конца, ни края спорящим. Патологоанатом прошёл из вестибюля в общую столовую – там гул усиливался – старики стояли, сидели, кто-то даже лежал на скамьях, но все они, каждый из них, стремился рассказать о самом себе любимом.

– Что происходит? – Гринт заглянул в кабинет руководителя Дома Последнего Отдыха.

– О, Гринт, проходи, – руководитель сидел неподвижно, приложив к голове мокрое полотенце, стараясь облегчить фантомную боль.

– Что случилось?

– Голова раскалывается.

– Я не об этом, – запнулся Гринт, – хотя нет, и об этом тоже! Это они тебя так довели?! Монф, что случилось?

– Слушай, может, это вирус какой-то, который нам неизвестен? Они все сошли с ума?

– Объясни нормально! Я ничего не понимаю!

Руководитель Дома Последнего Отдыха поднялся со своего кресла и небрежно бросил полотенце на диван, после чего расположился рядом, демонстративно обмахивая себя кистью руки, словно ему стало невыносимо жарко.

– Я проснулся, – начал Монф, – стал собираться, как вдруг начался этот невыносимый гул!

– И всё? – опешил Гринт.

– Всё.

– О чём они все спорят?

– Кто из них самый лучший.

– Разве реально выяснить, кто лучше, постоянно перебивая друг друга?

– Ох, я не знаю… Но долго я так не выдержу, – печально вздохнул руководитель Дома Последнего Отдыха.

Гринт задумался и вспомнил своё ответное письмо, которое отправлял накануне. Гордыня – чувство превосходства над другими… Может, это вирус какой, и его получится вылечить? Патологоанатом стал размышлять, что необходимо предпринять в сложившейся ситуации.

– Давай попробуем каждому дать слово по очереди, чтобы каждый выговорился и успокоился.

– Сомневаюсь, – Монф разочарованно пожал плечами. – Судя по их настрою, они не осознают, что делают.

Гринт решил попробовать. В одной из кладовых Дома Последнего Отдыха он нашёл рупор для усиления собственного голоса и, взяв его с собой, вышел на улицу.

– Внимание! Внимание! Всем внимание! – раздался громкий голос на всю округу. – Прошу минутку вашего внимания!

Старики притихли и стали вслушиваться в голос, который оказался громче каждого, взятого по отдельности, и всех вместе.

– Вот, так уже лучше, – обрадовался Гринт. – Спешу сообщить, что у нас впервые объявляется "Конкурс на лучшего среди лучших"! Просьба всем, кто пожелает участвовать, выстроиться в очередь у стойки регистрации. Самым дисциплинированным будут начисляться бонусные баллы!

Гул ещё немного пошумел и сошёл на нет, преобразовавшись в неторопливое перешёптывание. Гринту не осталось ничего другого, как заняться организацией этого самого конкурса, который смог усмирить взбалмошных стариков. Они с Лус обустроили в приёмной регистрацию желающих поучаствовать, и к ним выстроилась длинная очередь.

– Слушай, а как мы выберем самого лучшего из них? – прошептала Лус, воспользовавшись паузой на обед – старики дружно отправились в столовую, так как проголодались.

– Я не знаю, – устало пробормотал Гринт.

Имена и фамилии сливались в единый поток: незнакомые и абсолютно не несущие никакой информации – Гринт не знал никого из них, оттого все старики для него были похожи друг на друга, вне зависимости от пола, расы, роста или цвета глаз. Все, кроме одного.

– Молодой человек, – перед стойкой регистрации возник Аповемаген.

– Стоит подумать – и на тебе, – пробубнил себе под нос Гринт.

– Вы что-то сказали? – спросил старик.

– Нет. Вы что-то хотели? Я же вроде Вас зарегистрировал, – он начал демонстративно тыкать мышкой на компьютере, пытаясь не смотреть в глаза собеседнику.

Патологоанатом догадывался, зачем этот наглец пожаловал к нему.

– Вы знаете, что я знаю – правду не скроешь, – старик пытался говорить загадками так, чтобы его поняли.

– Знаю что? – Гринт устал и ему уже было не до формальностей.

– Как что? То, что я лучше всех!

– Опять двадцать пять! – всплыла фраза из одной прочитанной книги.

– Я могу заплатить! У меня много денег!

– У нас нет ничего, что можно купить за деньги, – усмехнулся патологоанатом. – Здесь это не работает.

– А что работает? Что мне надо сделать, чтобы меня признали лучшим перед всеми?

– Перед всеми не обещаю, – в голове Гринта вспыхнула безумная идея, простая до жути. – Я знаю, как мы определим победителя… Кто умрёт последним, тот и лучший!

– Что?! – вскрикнул Аповемаген.

– Что? – переспросила Лус. – Как ты сказал?!

– Ну а что, вы же все за этим сюда приехали, – уголок губы патологоанатома слегка приподнялся. – У кого самое лучшее здоровье и самая крепкая нервная система, тот продержится дольше всех.

– Но ведь никто из них не узнает, что я лучше их всех! – пытался возразить старик.

– Вы же хотите выиграть? Значит, необходимо следовать правилам!

Аповемаген ещё долго пытался отстоять свою точку зрения, но обед закончился, и внимание скучающих стариков начало приковывать происходящее рядом со стойкой. Старик решил ретироваться, пока его не уличили в попытке подкупить организаторов конкурса. Конечно, ничего особенного он не предлагал, хотя и пытался.

Новость об условиях конкурса быстро облетела Дом Последнего Отдыха, дойдя до руководителя.

– Гринт, ты случайно не перегибаешь палку? – поинтересовался Монф, зайдя к патологоанатому в гости через некоторое время, когда первые старики не выдержали местных условий и начали умирать.

– Нет, – категорически ответил патологоанатом.

– Как-то это не по-людски, что ли?

– Не по-людски?! Что ты подразумеваешь под термином “не по-людски”?! – Гринт слегка завёлся. – А они, богачи с другой планеты, с нами по-людски поступают? Они собрали свои пожитки и усвистели туда, где есть ресурсы и нет проблем! Оставили нас гнить на этой планете, которую сами же и разрушили!

– Ты слишком импульсивен, друг мой, – руководитель нахмурился. Он не любил слышать правду о соседях, потому что боялся лишиться своего рабочего места – какая-никакая стабильность. – Хочешь, выпьем вина?

– Не хочу, – резко отрезал Гринт. – Я считаю, что с нами поступают несправедливо! У нас нет права выбора! Нас просто поставили перед фактом – рядом с ними, на их планете, нам делать нечего!

– Может, нам всё-таки там на самом деле делать и нечего? Не идеализируй, Гринт, правда не всегда бывает лицеприятной… Ты специально поставил такое условие, чтобы лишить победителя вкуса победы?

– Нет, я специально поставил такое условие, чтобы победитель понял, на что именно он готов променять вкус победы.

Прошёл месяц. Аповемаген иногда беспокоил Гринта, пытаясь дать взятку за изменение условий конкурса для объявления победителем наглого старика, но патологоанатом был непробиваем: к алкоголю он потерял интерес, так как его и так было навалом; деликатесной едой, которую старики привозили с собой, тоже не соблазнить.

Но в один прекрасный день он решился…

– У меня есть то, от чего Вы точно не откажитесь! – Аповемаген подловил Гринта тогда, когда тот прогуливался по кладбищу после очередных похорон.

– Сомневаюсь… – патологоанатом скрестил руки за спиной и с интересом изучал плитку.

Они могли бы их забрать с собой на чистую и свежую планету, но не хотят этого делать. Почему?

– У меня есть музыка. И наши книги.

– Что?! – Гринт внезапно остановился и посмотрел в упор на собеседника.

– Я так и знал, что попаду в точку! – старик от удовольствия начал потирать руки. – Да, музыка, несколько месяцев прослушки. Да что там месяцев! Лет! И столько же книг! На любой вкус! Хорошие, интересные, захватывающие! Не чета тем, что водится тут у вас…

– Что Вы хотите взамен?

– Чтобы Вы изменили условия и объявили меня победителем!

Гринт замер. Ему было скучно. Невыносимо скучно! Познать неведомое, влекомое и прекрасное ему хотелось безумно. Но потом он вспомнил о несправедливости…

– Нет.

– Как нет?! – рассердился старик. – Подумайте хорошенько! Это, может, Ваш последний шанс в жизни хоть на какое-то мгновение прикоснуться к дарам нашей великой цивилизации!

Гринт держал себя в руках. Он сделал несколько дыхательных упражнений и успокоился.

– Всего доброго, до свидания.

Ещё через месяц из живых остались два старика и три старушки, в том числе и Аповемаген. Он больше не предлагал культурные блага взамен на призовое место, а лишь молча влачил своё старческое существование. Днём старики играли в настольные игры с местными остатанцами, а вечером тихо разбредались каждый в свой номер.

Когда из живых остались лишь Аповемаген и одна милейшая старушка, которая почти ничего не слышала и не видела, Гринта снова подловил навязчивый персонаж в тот момент, когда патологоанатом направлялся на встречу с Лус.

– Скажите, что со мной будет, когда я умру? – Аповемаген высох за время пребывания на Остатнии, похудел и посерел. Прежняя спесь сошла почти на нет – лишь изредка в его глазах проскакивал огонь задора, но он быстро затухал.

– Я сделаю вскрытие, лаборанты проведут исследования, а после мы вас закопаем в землю.

– Это очень грубо, молодой человек…

– Грубо грубить людям только потому, что они не знают, кто вы! Вот грубость, а я говорю правду!

– Меня волнует, что все мои прежние заслуги никому не интересны здесь, – грустно ответил старик. – Получается, я напрасно прожил свою жизнь? Каждый говорит о самом себе – это ужасно…

– Почему же напрасно? – Гринт сжалился и сбавил обороты. – Поймите, это очень хорошо, что у Вас в жизни была цель, что Вы к ней упорно и долго шли, но этого недостаточно для того, чтобы под конец жизни чувствовать себя счастливым.

– Почему? Я недостаточно старался? У меня много наград, медалей, грамот, премий! Я написал много законов и изменил историю!

Они неторопливо вышли на улицу и отправились прогуляться по серому унылому пейзажу среди стройных рядов слегка обтёсанных камней, расположенному между Домом Последнего Отдыха и моргом. Гринт решил уделить некоторое время этому высыхающему и умирающему старику.

– Дело не в том, сколько наград и премий Вы получили!.. Это очень хорошо, но в том случае, если Вы заслужили их честно, благодаря своему упорству и трудолюбию. Вы поймите, – Гринт взял небольшую паузу и продолжил, – Вы не сможете взять с собой все эти куски металла и бумажки, когда умрёте.

– Получается, всё напрасно? – Аповемаген остановился. – Куски, как Вы выражаетесь, металла, бумажки? Цели не имеют смысла? Нам не нужно ни к чему стремиться?

– Стремиться надо, обязательно! – Гринт побудил собеседника возобновить неторопливую прогулку. – Медали и грамоты не имеют смысла, если Вы получили их просто так, незаслуженно, – с помощью взяток, манипуляций или чего-то другого. С собой после смерти Вы можете взять только тот жизненный опыт, который получили при попытке достижения медалей и грамот. Не так важны сами награды, как Ваш приобретённый опыт.

– А что с законами, которые я принял в течение жизни? Которые внедрил в массы? Изменил ход истории?.. Это ведь останется на века, я войду… Уже вошёл в историю! Про меня пишут книги, в том числе и в учебниках, снимают фильмы! Хотите сказать, всё это зря? Пыль? Ничто?

– Посмотрите вокруг, – сказал Гринт. – Раньше здесь была цветущая планета, с уникальной природой и ласковым климатом. Люди, жившие в те времена, тоже верили, что их законы и история останутся на века. Где это всё? Мы, оставшиеся здесь, влачим жалкое существование и вынуждены наблюдать за тем, как приходит в упадок наш собственный дом. Как он разрушается у нас на глазах, но мы ничего с этим поделать не можем… Наши физические тела и материальный мир условны и очень хрупки – мы не можем взять их с собой в бесконечность.

– А что тогда мы можем взять? Ничего? – возмутился Аповемаген.

– Мы можем взять с собой благодарность либо недовольство тех людей, на жизнь которых оказали влияние.

– Как это? Я не понимаю! – воскликнул старик.

– Извините, мне пора идти. Завтра похороны – нужно подготовить тела.

Вдалеке раздался чей-то голос – это звал Буд. Он бежал, радостно размахивая руками.

– Гринт. Гринт! – громко кричал он. – Старушенция того: всё – отчалила!

– Поздравляю, – Гринт обратился к старику, – на его лице запечатлелась неприкрытая довольная улыбка. – Вы выиграли конкурс, согласно условиям! Вы продержались дольше всех, следовательно, и по праву заслужили почётное право называться “Лучшим из всех!”. Случилось как раз именно то, к чему Вы шли и стремились последнее время!

Патологоанатом откланялся и пошёл в сторону морга, а старик так и остался стоять посреди обтёсанных камней, расставленных ровными рядами.