Подсобка

Катерина Коровина

Подсобка

Глава 1. Гордыня

Если ты захочешь почувствовать себя исключительно особенным и уникальным, помни, – генетические днк людей совпадают на 99,9% процентов, вне зависимости от того, какого цвета кожа у человека, глаза, волосы, рост и раса.

Двери тамбура широко раскрылись, и два плотных, высоких санитара в тёмно-коричневой униформе закатили внутрь тяжёлую железную каталку. Та звонко громыхала, дребезжа стальным скелетом и перескакивая через проплешины напольного покрытия с одной битой кафельной плитки на другую. Они проехали несколько метров и остановились рядом с двупольной металлической остеклённой дверью. Один из санитаров приподнял чепчик в тон униформе и почесал голову – его периодически мучил кожный дерматит, борьба с которым давала лишь периодические ремиссии.

– Гринт, открывай! – санитар изо всех сил затарабанил по широкой двери своим мощным кулаком. – Клиент приехал.

– Иду!.. – глухо донеслось за стенами.

Каталка была аккуратно укрыта белоснежной простынёй, из-под которой торчала обувь.

В серых поцарапанных стёклах появился проблеск жёлтого света – внутри что-то зашевелилось, несколько раз прокрутилась внутренняя защёлка – и из-за открытой двери показалась голова молодого мужчины, лет двадцати пяти. Он явно старался казаться старше своих лет: строгие очки, за которыми прятались серо-голубые глаза, страдающие от близорукости; на теле выглаженная белоснежная рубашка, заправленная в строгие чёрные брюки; волосы аккуратно уложенные, короткие, тёмно-русые; слегка заострённые черты лица и вытянутый вперёд подбородок придавали внешности небольшую изюминку на фоне остальных жителей небольшого городка на окраине опустевших земель.

Незадолго до рождения Гринта произошла ядерная война, уничтожившая большую часть населения планеты. Те, кто имел деньги, связи и доступ к ресурсам, заранее переселились на соседнюю планету. Те же, кто выжил, но не имел средств улететь, стали приспосабливаться к новым условиям. Остатанцы, как они себя называли, не имели шансов выбраться из сложившейся системы ни при каких обстоятельствах – порядок строго контролировался верхушкой, обитающей по соседству. При рождении каждого младенца травили специальными бактериями, обитающими в желудке. Смысл бактерий заключался в том, что они препятствовали перевариванию естественной пищи: овощи, фрукты, зелень, злаки, орехи, молочная продукция и тому подобное не усваивались организмом остатанца – его рацион состоял из переработанного мяса, грибов и синтетической углеводной еды. После катастрофы прежним названием планету никто не называл: сначала богачи шутки ради дали кличку Остатния, но имя прижилось, да так и осталось.

– Из данной партии последний? – спросил Гринт, до конца распахнув двери, параллельно натягивая на себя халат-униформу тёмно-синего цвета.

– Да, дольше всех продержался, – ухмыльнулся санитар и снова почесал голову.

– Опять чесотка замучила?

– Понимаешь, там у тупиков остались круглые зелёные штучки, похожие на конфетные шарики, что я не удержался и попробовал.

Тупиками на Остатнии называли всех богатых соседей вне зависимости от их статуса, внешности и характера, – называли за глаза, в разговорах между собой.

– Буд, – Гринт развёл руками, – сколько можно повторять: мы не можем переваривать их пищу! Она не для нас!..

– Почему? – взволнованно спросил второй санитар, который до этого момента хранил молчание.

Они были похожи друг на друга, почти как близнецы – два санитара в одинаковой униформе и в чепчиках; лишь один был повыше ростом, а другой ниже, но чуть покрупнее. Оба с карими маленькими глазами, с большими толстыми носами и слегка оттопыренными ушами.

– Потому что наши желудки эволюционировали и приспособились к местной еде, вот почему! – в стотысячный раз Гринт повторял одно и то же.

Обычно он воспринимал спокойно лёгкую придурковатость коллег, но на этот раз отчего-то завёлся.

– Получается, наоборот, – возразил Буд, – раз наши желудки стали лучше, как ты говоришь, значит, мы должны усваивать и их пищу, и нашу…

– Ладно, хватит болтать! – приказал Гринт. – Давайте сюда клиента и ступайте! Понадобитесь после – позову!

Гринт нервно ткнул пальцем на каталку, жестом объясняя, куда необходимо везти труп, несмотря на то что разнояйцевым близнецам и так было это известно. Пока санитары суетились, в голове патологоанатома снова мелькнула мысль, реальна ли возможность хоть какого-нибудь ничтожного шанса изменить свою жизнь… Но он знал: чтобы он ни сделал – ничего не изменится. “Не можешь изменить ситуацию — измени своё отношение к ней”, – в мозг рьяно ворвалась фраза из одной прочитанной до дыр книги.

На Остатнии не было ни телевидения, ни интернета – богатые соседи давно обещали обеспечить остатанцев современными технологиями, но обещания так и остались обещаниями. Электрическая лампочка да старенький пыльный ноутбук для ведения карточек учёта умерших – вот и весь джентльменский набор убогого и убитого ядерной войной мира. Население разбилось на небольшие кучки там, где было меньше всего радиации, и кое-как пыталось выживать: где-то работали фабрики по производству синтетической еды, где-то занимались переработкой мусора, где-то шили униформу. Гринту повезло – он работал в морге при Доме Последнего Отдыха – пристанище для старых и пожилых людей, привозимых с планеты богачей, чтобы те скоротали свой век и были похоронены согласно древним традициям. Работёнка не пыльная – особенно в конце очередной "партии", как её обозначили санитары. Под словом "партия" подразумевались вновь прибывшие старики – периодичность партий составляла обычно два-три месяца. Гринт догадывался, что стариков быстро убивают местная вода, местная еда и местная радиация, но вслух никогда и никому об этом не говорил.

Гринт не отличался особым интеллектом или выдающимися способностями: он всегда сливался в единое целое с другими остатанцами – работа в морге помогала более философски относиться к вопросам жизни и смерти, но в этот день нечто особенное, едва уловимое, задело его нутро и не отпускало из своих цепких лап.

Единственными доступными развлечениями для местного населения были настольные игры, алкоголь и печатная продукция низкого качества. Всё всех устраивало, и никто не желал ничего менять.

Несколько лет назад впервые Гринт задумался о том, кто он, куда идёт и что хочет от жизни, но сколько бы он ни искал ответ – ответа не находил. Жизнь была упрощена до невозможного: приёмы пищи по расписанию, работа – минимальная; пить алкоголь можно было уже после четырёх дня. Детей никто не заводил – этим занимался специализированный центр. Целыми днями остатанцы были предоставлены сами себе и не обременены тяжёлым физическим или умственным трудом.

“Самые большие страдания нам доставляют наши мысли”, – снова всплыла очередная фраза из прочитанной книги и больно впилась в мозг.

Тяжело осознавать себя ничтожеством – тем, кто по праву рождения вытянул несчастливый билет. Лус часто говорила, что чтение книг до добра не доводит – наверное, подумал Гринт, она в чём-то права. Он вспомнил, что после смены надо будет зайти к ней и пропустить баночку другую пива, тем более есть повод, – жизнь начала постепенно налаживаться.

Санитары закатили тележку с трупом в предсекционную, а Гринт отправился фиксировать время и дату поступления тела, попутно посмотрев на часы. Он делал это сотни, тысячи раз – обычная работа, ничего особенного, и просто именно в данный момент на табло высветились цифры: день его рождения и время рождения – совпали с поступлением клиента. Бывает…

– Давайте, завозите, – он вернулся в предсекционную и распахнул двери в основное помещение со смотровым столом. Тележка снова задребезжала звонким металлическим грохотом.

– Раз, два, – дружно прокричали санитары и ловким движением перекинули клиента с каталки на стальную поверхность стола.

Каждый раз после проделанного они заливались громким хохотом – и на этот раз ничего нового – гулкое эхо пробежалось по мрачным и холодным стенам помещения.

– Всё, идите, – Гринт вытолкал санитаров за дверь, и те, довольные, отправились отдыхать.

Он снял простынь и посмотрел на очередного клиента: лица умерших сливались – запомнить их всех было невозможно. Единственное отличие обслуживаемых клиентов состояло в том, что морг, где работал Гринт, занимался захоронением только богатых стариков, прибывающих с другой планеты. С остатанцами так не церемонились – просто скидывали в местную погребальную яму, да и дело с концом.

Под покрывалом лежал пожилой мужчина обычного телосложения, роста чуть выше среднего, с седыми кудрявыми волосами. У него не было бороды – лишь лёгкая щетина; из одежды – обычная майка и спортивные штаны, на ногах – чёрные кроссовки. Когда Гринт снял одежду, то первое, что его удивило – невероятно упругий и рельефный пресс и такие же крепкие мускулистые руки и ноги. Видимо, мужчина всю свою жизнь посвятил физическим нагрузкам – даже жаль, что он умер, подумал Гринт, мог бы ещё пожить.

Только возникла мысль – тут же качнулась висящая на потолке одинокая жёлтая лампочка и резко мигнула: тьма – снова свет! Гринт оглянулся, словно кто-то пристально изучал его, но в комнате, кроме одного живого человека и одного мёртвого, никого не было: “Показалось, наверное”, – тихо пробормотал он.

Процесс вскрытия – дело утомительное, но почему-то необходимое: на каждого умершего богача заводилось дело со всеми сопутствующими исследованиями и подробным описанием – как умер, когда, от чего. Внутренности поразили Гринта ещё больше, чем внешность: судя по состоянию органов перед ним должен был лежать юноша, а не старик – настолько идеально было их состояние.

– Странно, – ответила Лус, когда Гринт пришёл к ней на работу.

Девушка работала медсестрой в Доме Последнего Отдыха. Они спокойно расположились в комнате отдыха и пили синтетическое пиво из упаковки вторсырья.

– Я тоже думаю, что странно, – ответил парень, отмечающий своё двадцатипятилетие.

Он поймал себя на мысли, что никак не может определиться, кто же он: взрослый парень или молодой мужчина.

– Хотя, если подумать, тебе не всё равно? – девушка покрутила головой, и её смешная косичка, выходящая из хвостика на макушке, смешно покачивалась в такт.

Лус забралась на массивный бордовый диван и устроилась в позе лотоса. Гринт никогда не видел её с распущенными волосами, но девушка ему нравилась: тонкий изящный носик как у лисички, тоненькие ручки и ножки, тонкие губы. На ней была серая футболка и белые обтягивающие штаны.

– Я не знаю, что мне писать в отчёте, – ответил он.

– Напиши что-нибудь обобщённое, вроде: в пределах нормы.

– Но ведь это неправда! – возмутился Гринт.

Пиво уже начало ударять в голову, и ему внезапно захотелось ощутить нечто важное, нечто уникальное, чего с ним прежде никогда не происходило.

– Расслабься, сегодня твой день рождения, – ответила Лус, – имеешь право отдохнуть.

– Лус, скажи, тебе хотелось бы выбраться отсюда?

– Выбраться куда?

– Не знаю. На соседнюю планету к богачам. Они рассказывают, что у них прекрасно: чистый воздух, вкусная еда, интересные развлечения, путешествия.

– Откуда тебе знать? Ты был там? – усмехнулась Лус.

– Все говорят.

– Мало ли кто что говорит – я пока своими глазами не увижу, в жизни не поверю! – заключила она.

Гринт не стал спорить – в последнее время он всё глубже и глубже погружался в размышления о смысле существования всей их планеты в целом. Мысли сбежать и познать другую изнанку мира не давали покоя, с каждым годом становясь всё навязчивее. Его манила неизвестность, непредсказуемость, новые впечатления и возможности – часто перед сном он грезил, какая жизнь могла бы быть, если…

Лус напилась пива и тихо задремала на диване. Вокруг стояла тишина.

– Гробовая, не так ли?!

В дверь гостиной вошёл тот самый мужчина, которого доселе днём вскрывал Гринт.

– Кто вы?! Что Вам надо?! – парень резко подпрыгнул и от страха вцепился в спинку дивана.

– Я твоя совесть! – старик улыбнулся и обнажил свои кристально белые зубы.

Гринт проснулся в холодном поту.

“Сон, это был сон, – тихо пробормотал он, – надо завязывать с алкоголем, иначе до добра это не доведёт“.

На следующий день Лус предложила продолжить попойку напитками покрепче, так как до приезда партии оставалась ещё примерно неделя, но патологоанатом отказался.

В Остатнии не было телефонной связи ни в каком виде: ни радиостанций, ни аудиозаписей, ни музыки. О том, что такое музыка, Гринт узнал из одной книги, посвящённой классике. У него в кабинете располагалась целая библиотека. Что такое классика, он, правда, так и не понял.

Отчёты результатов вскрытия и лабораторные исследования патологоанатом загружал в специальную папку на компьютере – кому и для чего это было нужно, он тоже не знал, – лишь следовал инструкции.

Обычно на похороны приходили все старики партии: из числа тех, кто был жив. Так как умерший остался последним, Гринт одиноко стоял рядом с гробом и смотрел на лежащего внутри мужчину. Патологоанатом был одет в свои любимые белую рубашку и чёрные брюки, а также, в честь торжественного случая, надел чёрный пиджак строгого кроя.

– Может, что-нибудь скажете на прощание ему? – раздался в траурном зале приятный мужской баритон.

– Кто здесь? – вздрогнул Гринт.

– Не бойтесь, я Вас не обижу, – ответил невидимый незнакомец.

Патологоанатом начал ходить по залу и заглядывать за шторы, ища источник голоса, но тщетно.

– Где Вы прячетесь?! Что за глупые шутки?! Вы неучтённый клиент?! – Гринт начал слегка нервничать.

– Давайте не будем вникать в детали, – как ни в чём ни бывало продолжил мужской голос. – Хотите я включу Вам музыку? Ведь Вы всегда хотели услышать, как она звучит?..

Внутри огромного пространства поплыли неведомые ранее уху простого остатанца приятные звуки – плавная лиричная волна нежно окутала в свои объятия. У Гринта не хватало словарного запаса, чтобы в полной мере описать всю ту гамму чувств, захвативших его душу: мягкие воздушные переливы, тонкие, едва уловимые звуковые тона, – казалось, будто он видит некую красивую картинку, но не глазами, а кожей. Вот один звук растянулся где-то внизу, а сверху над ним одновременно зазвучали несколько разных звуков, расположившихся друг над другом. Ноты перескочили с нижней ступени на верхнюю и неспеша пошли уверенной походкой вниз. Дойдя до условного дна, они снова оттолкнулись – долетев до верха, мерно спускались обратно. Оттолкнулись – взлетели – опустились. И снова каждый раз разными путями, но в едином смысловом мотиве. Уверенность звуков нарастала: они о чём-то просили, после спорили, затем отрицали – негодование, страх, принятие, спокойствие.

– Что это было? – еле выдавил из себя Гринт через несколько десятков секунд после того, как музыка замолчала.

– Композиция “Воздух”. Классика. Вы ведь хотели узнать, как выглядит классика? Теперь знаете, – твёрдо произнёс невидимый мужской баритон.

– Это её окончательное лицо?

– Что Вы, конечно же, нет. У классики много лиц, и все они прекрасны!

– А Вы? – Гринт остановился посреди зала, потеряв надежду найти источник голоса и музыки.

– Что я? – удивился голос.

– Вы – классика?

В зале повисла тишина. Выдержав паузу, Гринт закричал что есть мочи.

– А Вы?! Классика?!

– Я не вправе причислять себя к классике, – спокойно ответил голос.

– Почему? – патологоанатом тоже сбавил децибелы.

– Потому что на это имеют право другие люди, но не я.

– Почему?

Но голос больше не ответил.

– Почему?! – Гринт громко крикнул в пустоту…

Остатния находилась в изолированном информационном пространстве: нет информации – нет проблем. Как таковых государств тоже не существовало – да и какие могут быть государства у населения чуть более пятисот тысяч человек на всю поверхность космического тела. В специализированном центре размножения жили суррогатные матери, которых искусственно оплодотворяли для поддержания постоянной численности. Каждый остатанец мужского пола мог подать заявку на продолжение своего рода через главного руководителя, к которому был прикреплён. Рассмотрение заявки могло занять несколько лет – в случае предварительного положительного решения приезжала выездная бригада медиков, чтобы взять анализы у потенциального донора. В случае, если анализы соответствовали требованиям, то во второй раз бригада уже приезжала непосредственно за нужным биоматериалом.

Гринт несколько раз интересовался у Лус, хотела бы та завести детей.

– Зачем? – каждый раз удивлялась она.

– Как зачем? – переспрашивал Гринт. – Дети приносят радость и вносят свой особый смысл в цикличность жизни.

– Слушай, если тебе так хочется продолжить свой род, то подай заявку в центр размножения. Я не знаю, как это делается, и не хочу знать.

Таков был их последний разговор незадолго до того, как с Гринтом начали происходить странные события. Он стоял посреди зала и смотрел на старика – тот улыбался, хотя патологоанатом помнил хорошо, что до похорон мимика лица была нейтральной.

– Да, – произнёс вслух Гринт, – обычно в таких говорят хорошие и добрые слова в адрес умершего. К сожалению, я совсем Вас не знал.

– Нестрашно, – в зал снова ворвался неизвестный голос, – мы ещё с Вами обязательно познакомимся.

Сердце Гринта бешено застучало. Пульс участился! Дыхание перехватило…

– Что же Вы молчите, мистер Гринт, в каждом человеке можно найти что-то хорошее, даже не зная его.

– И плохое? – еле выдавил из себя патологоанатом.

– Плохое тем более.

– Ладно, я попробую, раз Вы так настаиваете. Я не знал этого мужчину, но судя по его телосложению, он вёл правильный образ жизни, занимался спортом, был благочестивым семьянином, хорошим другом и надёжным коллегой.

– Чушь, – рассмеялся невидимка, – он кутил всю свою жизнь на полную катушку, менял женщин как перчатки, проиграл на ставках компанию отца и страдал зависимостями, а мышцы ему накачали стероиды!

– Вам виднее, – развёл руками Гринт. – Тогда мне нечего больше добавить.

– Скажите, Вы верите в бессмертие, мистер Гринт?

– Не знаю. Вряд ли человеческое тело продержится настолько долго.

– А в бессмертие души верите?

– Что такое душа? – Гринт читал о душе в одной из книг, но что это такое, так и не понял.

– Душа – это как классика, только личное.

В траурном зале воцарилась тишина: таинственный голос перестал выходить на связь. Через некоторое время внутрь зашли санитары.

– Можно хоронить, – Гринт отдал приказ своим подчинённым.

Кладбище богачей занимало огромную территорию, где между могилами проложены аккуратные тротуарные дорожки, организацией которых занимались укладчики. Над каждым похороненным телом стоял отшлифованный камень – им не придавали прямоугольные формы, как это было до ядерной войны, а лишь слегка сглаживали острые края. Если посмотреть сверху на кладбище, то будет казаться, будто бы внизу находятся обычные камни, стоящие вертикально и расставленные хаотично.

“Тщеславин Альгормаген” – было выгравировано на приготовленном заранее к похоронам камне. Гринт молча наблюдал за тем, как копатели укладывали гроб в яму, а после засыпали её песком.

Планета превратилась в одни большие руины без растительности и животных – лишь маленькие крохи сохранившегося выращивали в специальных теплицах, чтобы переработать и накормить остатнацев. Кислорода в атмосфере вполне хватало выжившим, но, негласно, из уст в уста бродили слухи о том, что кислород рано или поздно закончится, а вместе с ним закончится и жалкая эпоха бедняков на изуродованной планете.

Патологоанатом не стал дожидаться окончания погребения, а отправился в свой кабинет. Он подошёл к большому вытянутому зданию морга, отделанному снаружи чёрным керамогранитом, зашёл внутрь через тамбур для работников, прошёл по коридору и поднялся по лестнице на второй этаж. Предварительно заглянув в лабораторию, он нашёл на рабочем столе лаборанта общий отчёт по захороненному клиенту.

“Тщеславин Альгормаген” – большими буквами было напечатано на обложке папки. Документы Гринт раскрыл у себя в кабинете и стал изучать результаты. Идеально. Идеально. Идеально.

“Быть такого не может, – пробормотал патологоанатом, – от чего же он умер, если все его органы в порядке?”

Пим. Прозвенело в ноутбуке. Гринт удивился, что это могло бы быть: на рабочем столе компьютера появился белый прямоугольник с перекрестием внутри – в правом верхнем углу располагался прямоугольник поменьше, в котором значилась цифра один. Гринт нажал на прямоугольник и оттуда выскочило окно с текстом внутри.

Результаты духовно-физической экспертизы.

Согласно проведённым наблюдениям, испытуемый Тщеславин Альгормаген (далее Тща) страдал от жажды казаться лучше, чем он есть. В рамках публичной и официальной деятельности Тща вёл правильный образ жизни: занимался спортом, был благочестивым семьянином, хорошим другом и надёжным коллегой. Все отзывались о Тща хорошо и даже более чем хорошо – идеально, и ему это льстило, этим он наслаждался каждый день, пересматривая вновь и вновь восторженные хвальбы в свою честь. На люди он выводил идеальную шикарную жену, хвалился идеальными детьми, боготворил друзей и всегда был добрым и отзывчивым со своими коллегами. Тем не менее Тща вёл двойную жизнь: скрываясь под маской анонимности, он накачивал мышцы стероидами, изменял своей жене, ненавидел родительские обязанности, тратил время на бесчисленные алкогольные вечеринки и проиграл на ставках компанию отца. Пользуясь богатым положением и связями, Тща прибегал к методам современной медицины для поддержания идеального состояния организма.

Причина смерти: желание похвастаться своим идеальным внутренним содержанием.

Причина греховной смерти: невозможность выдержать соперничество внутренних противоречий.

Гринта бросило в холодный пот от прочитанного – с подобным он столкнулся впервые в своей жизни. Как реагировать на происходящее, он тоже не знал. Мир может быть полон загадок, но всему должно быть логическое объяснение. Так ему казалось.

Патологоанатом вышел в коридор и отправился в подсобное помещение – желание выпить и снять напряжение свербило то ли в желудке, то ли в солнечном сплетении. Открыв дверь, мужчина застал обычную картину: на небольшой тахте в вальяжной позе сидела пьяная уборщица, держа в руке недопитую бутылку коньяка. Алкоголь привозили с соседней планеты стабильно и распространяли среди остатанцев – в чём-чём, а этого добра было в избытке.

На Остатнии исчезло понятие денег за ненадобностью – всё распределялось равномерно между всеми. Держать под контролем пятьсот тысяч человек не составляло труда: каждый был привязан к своему рабочему месту, на каждого был рассчитан определённый паёк и на каждого с определённой периодичностью шилась одежда или проводились медицинские обследования. Транспорт был ограничен – лишь у медиков и у некоторых руководителей предприятий был доступ к автомобилям, использующим имеющиеся запасы бензина. У кого-то сохранились велосипеды, но время шло, и даже имеющаяся в наличии техника постепенно выходила из строя. Соседи, обладающие достаточно прогрессивными технологиями, не желали делиться с бедняками Остатнии. Единственное, чем были готовы делиться богачи с остатанцами – алкоголь.

– О, Гринт, – уборщица давно не убиралась, поэтому вокруг стоял затхлый запах прокисшей одежды и прогнивших тряпок, – заходи, составишь мне компанию!

– Ты чего тут делаешь? – возмутился патологоанатом.

Он засомневался, действительно ли ему нужно выпить – уж больно не хотелось превращаться в жалкое подобие находящейся внутри подсобки пьяной женщины.

– Как чего? – она пошатнулась из стороны в сторону, пытаясь сфокусироваться в одной точке. – Я наполняю смыслом свою организацию бытия!

– Ты должна выполнять свою работу, а не глушить коньяк! – Гринт удивлялся, как можно быть настолько безалаберным и безответственным человеком.

– А с какой стати я кому-то что-то должна? – усмехнулась уборщица, попутно приложившись к бутылке. Сделав несколько глотков, она продолжила. – А вот я не готова променять алкоголь на работу! Это, знаешь ли, неправильно!

– В смысле неправильно? Неправильно выполнять свои обязанности?!

– Неправильно ставить то, что тебе неприятно, выше того, что тебе нравится! А мне нравится бухать, значит, я поступаю правильно.

Гринт не нашёл, что ответить отвратительной, вонючей, пьяной женщине, а потому принял решение захлопнуть дверь и вернуться на своё рабочее место. Желание принять алкоголь пропало, словно его и не было.