Цветущая Бездна

Александр Захаров

Цветущая Бездна

Глава 1: Шепот под землей

Воздух в бункере всегда был тяжёлым, приторным, отдающим озоном и отчаянием. Он не менялся годами, с тех пор как «Цветущая Чума» захлестнула поверхность, превратив мир в безликую, разумную массу Корневого Сплетения. Долгие семь лет люди жили под землей, цепляясь за иллюзию контроля, за последние крохи памяти о прошлом, о том мире, где земля была просто землей, а не живым, всепоглощающим организмом.

Эвелина склонилась над старым, пожелтевшим монитором, мерцающим на фоне грязной стены. Цифры на экране ползли вниз, неумолимо отсчитывая запасы кислорода, фильтры которого едва справлялись с последствиями поломки вентиляционной системы. Не просто поломки – это был приговор. Неделя. Максимум десять дней, если очень экономить. Затем воздух станет слишком тонким, слишком ядовитым, и бункер превратится в братскую могилу.

«Ну как там, Лин?» – голос Лины, её младшей сестры, звучал непривычно тихо из-за спины. Обычно Лина была воплощением жизни, яркой, свободной, даже в этих бетонных стенах. Её руки, испачканные красками, всегда тянулись к холсту, пытаясь запечатлеть образы мира, которого они никогда не видели, или того, что существовал лишь в их воспоминаниях о первых днях заточения.

Эвелина тяжело выдохнула, пытаясь отогнать вязкую усталость. «Плохо, Лина. Очень плохо. Филтры не выдержат. Нам нужно…» Она не договорила. Слово «выйти» застряло в горле, тяжёлым, липким комом. Снаружи был не просто мир, а живая, разумная, поглощающая всё Омни-Флора. Она слышала, как по ночам Корневое Сплетение поскрипывало над их головами, словно тысяча невидимых корней шевелилась в ожидании.

Лина подошла ближе, её тёплая ладонь легла на плечо Эвелины. От неё пахло пылью и скипидаром – привычный, успокаивающий запах. «Нам нужно найти сердце Чумы, да?» – тихо спросила Лина. В её голосе не было страха, лишь странная, нездоровая решимость. Эвелина подняла голову и посмотрела в глаза сестре. В них она увидела не отчаяние, а тот самый безумный блеск, который появлялся у Лины, когда она видела что-то, что считала произведением искусства, даже в самых неприглядных вещах.

«Откуда ты…» – начала Эвелина, но Лина покачала головой.

«Я слышала разговоры. Все шепчутся. О том, что там, на поверхности, есть нечто… что контролирует её. Место, откуда всё началось. И что это наш единственный шанс».

Эвелина кивнула. Слухи. Легенды, передаваемые из бункера в бункер по обрывкам старых радиоволн. Сумасшедшая идея, рождённая отчаянием, подхваченная учёными, которым больше нечего было терять. Найти источник, сердце Омни-Флоры. Что бы это ни было. И каким-то образом разорвать её связь. Только так.

«Ты понимаешь, что это значит, Лина?» – Эвелина почувствовала, как страх сдавливает грудь. Она была учёным, прагматиком. Верила в логику, в доказательства. А это… это было самоубийством.

«Я понимаю, Лин. Я понимаю, что мы умираем здесь, в этой бетонной коробке, медленно и бесславно». Лина крепче сжала её плечо. «И я знаю, что снаружи есть мир, который мы ещё не видели». В её глазах мелькнула тень той свободы, которую она так отчаянно пыталась изобразить на своих холстах. «Ты найдёшь лекарство, Эвелина. А я… я буду твоими глазами и ушами там. Мои картины могут дать нам подсказки».

Эвелина вспомнила один из последних рисунков Лины – абстрактное, хаотичное сплетение зелёных линий, в центре которого билось нечто ярко-алое, похожее на сердце. Тогда Эвелина отмахнулась от него как от очередной фантазии. Теперь же ей стало не по себе.

«Это безумие, Лина», – прошептала Эвелина.

«Безумие – это оставаться здесь и ждать смерти», – ответила Лина, и её голос вдруг стал твёрдым, как сталь. «Мы идём. Завтра на рассвете».

Тишину, наступившую в комнате, нарушал лишь тихий гул вентиляционных шахт, словно сам бункер тяжело вздыхал, предчувствуя неизбежное. Снаружи, над их головами, Корневое Сплетение вновь тихонько зашелестело, и Эвелина на мгновение показалось, что она слышит едва уловимый шепот, зовущий их в свою зелёную бездну.

Глава 2: Зелёный рубеж

Скрежет открывающихся люков отозвался эхом в тесном коридоре, предвестником неизбежного. Воздух извне, плотный и влажный, ворвался внутрь, неся с собой незнакомый, но ощутимый запах – смесь сладкого цветочного аромата, прелой листвы и чего-то электрически-острого, словно в воздухе витало само сознание. Эвелина прикрыла глаза, глубоко вдыхая. Семь лет она дышала спертым воздухом бункера, и этот новый, чужой запах был одновременно отталкивающим и притягательным.

Лина стояла рядом, её руки, покрытые засохшими красками, едва заметно дрожали. На её лице, однако, не было страха, лишь странное благоговение, словно она готовилась встретить не чудовище, а произведение искусства. На её спине болтался старый рюкзак, доверху набитый этюдниками и карандашами.

«Готова?» – голос Эвелины прозвучал хрипло. Она чувствовала, как адреналин холодной волной разливается по венам. Перед ними зиял круглый проход, ведущий наверх, к неизвестности, к тому, что когда-то было их домом.

Лина кивнула, её взгляд устремился в темноту прохода. «Как никогда».

Шаг за шагом они поднимались по узкой шахте, влажной и скользкой. Тишина здесь была иной, чем в бункере – не глухая, а наполненная едва различимыми звуками: мягким, нарастающим жужжанием под землёй, отдаленным треском, похожим на дыхание гигантского существа, и едва уловимыми, словно намеками, мыслями, проносящимися сквозь воздух. Эвелина, учёный до мозга костей, пыталась найти логическое объяснение этим акустическим феноменам, но в её сознании лишь пульсировало предчувствие чего-то невероятного.

Когда они наконец выбрались на поверхность, мир, который предстал их глазам, был одновременно прекрасен и ужасен. То, что осталось от знакомого ландшафта, теперь полностью поглотила Омни-Флора. Всюду, насколько хватало глаз, простиралось живое, пульсирующее море зелени, переливающееся всеми оттенками – от глубокого изумруда до неонового лайма. Гигантские лозы извивались и переплетались, образуя причудливые арки и своды, затенявшие небо. Воздух здесь был насыщен цветочной пыльцой, тяжелой и сладкой, от которой кружилась голова. Биолюминесцентные грибы излучали мягкое свечение, освещая причудливые дорожки, созданные переплетением корней.

«Боже…» – выдохнула Лина, и её карандаши, забытые на время, едва не выпали из рук. Её глаза расширились от изумления. Она была словно загипнотизирована этой живой, дышащей красотой, совершенно не замечая угрозы.

Эвелина же ощущала давление. Не физическое, а ментальное. В её сознании, словно отголоски чужих снов, начали мелькать обрывки образов: яркие вспышки боли, затем – блаженное забвение, ощущение растворения, единения. Голоса, неразличимые, но многочисленные, шелестели на грани слуха, их звучание было похоже на шум ветра в густой листве. Это было нечто большее, чем просто шум – это было сознание. Сознание планеты, которая больше не принадлежала людям.

Они осторожно двинулись вперед, пробираясь сквозь заросли. Каждый шаг был испытанием. Корни, похожие на мышцы, сплетались под ногами, заставляя спотыкаться. Растения, казалось, реагировали на их присутствие, медленно поворачиваясь, их листья словно следили за каждым движением. Атмосфера сгущалась. Эвелина чувствовала, как ментальное присутствие Чумы нарастает, обволакивает её, пытаясь проникнуть в разум.

Внезапно, почва под ногами Лины провалилась. С криком младшая сестра исчезла в зелёной расщелине, образованной гигантскими корнями. Эвелина, не раздумывая, бросилась за ней, цепляясь за выступающие волокна. Они обе скатились вниз, приземлившись на мягкий, пружинящий настил из мха и переплетенных нитей.

Лина лежала без движения, придавленная тяжёлой лозой, которая опустилась, словно рука, и крепко обхватила её ногу. Из-под лозы сочилась тёмно-зелёная, тягучая жидкость, которая начала медленно, но верно обволакивать кожу Лины.

«Лина! Держись!» – Эвелина, забыв о своей боли, попыталась поднять тяжёлую лозу, но она была неподвижна, словно часть самой земли. Паника охватила её. Она видела, как тело Лины, там, где Чума соприкасалась с кожей, начинало приобретать тот же оттенок зелени, как будто её плоть растворялась, становясь частью чего-то иного.

«Нет… нет, Эвелина, не трогай…» – голос Лины был слаб, но в нём не было боли. Лишь странное, почти экстатическое спокойствие. Её глаза, широко распахнутые, смотрели не на Эвелину, а куда-то сквозь неё, в самую глубь зелёного царства. «Я чувствую… я вижу её. Это не просто растения, Эвелина. Это… это единое сознание. Они… они поют».

И тогда Эвелина услышала это. Не шелест, не жужжание, а чистую, пронзительную мелодию, которая исходила отовсюду – из корней, из листьев, из самого воздуха. Это был хор миллионов голосов, слившихся в единую, гармоничную песнь. Песнь жизни, перерождения, слияния. И в этой песне, над всеми остальными, Эвелина различила пронзительно чистую, знакомую ноту. Ноту Лины.

Лицо младшей сестры исказилось не от боли, а от осознания. Слёзы текли по её щекам, но это были слёзы не горя, а глубочайшего понимания. «Эвелина… я должна… я должна показать тебе». Её рука, уже покрытая зелёными прожилками, потянулась к Эвелине. «Возьми мою руку. Я… я открою тебе глаза. Я покажу тебе, что этот мир может быть… другим».

Эвелина, словно в трансе, протянула свою руку, чувствуя холодный ужас и странное, необъяснимое влечение. В тот момент, когда их пальцы соприкоснулись, зелёный свет вспыхнул, ослепляя. По телу Эвелины пробежал электрический разряд, и её сознание мгновенно наполнилось образами: миллиарды нитей света, переплетающихся в бесконечную сеть, воспоминания, как реки, текущие сквозь эту сеть, и голос. Голос Лины, теперь не просто эхо, а ясный, кристальный звук, проникающий в самые глубины её существа.

«Теперь ты знаешь, Лин…» – раздался голос Лины, но уже не извне, а внутри Эвелины, как её собственная мысль, только чище и яснее. «Мир не будет прежним… но он может быть лучше. Мы строим его вместе».

Зелёный свет померк. Эвелина осталась одна, на дне расщелины. Тяжёлая лоза, державшая Лину, теперь была пуста. От её сестры не осталось ничего, кроме слабого, еле уловимого запаха скипидара и свежей травы. И невыносимого осознания. Теперь Эвелина могла слышать. Слышать переплетение мыслей, резонанс чужих судеб, отголоски забытых времён, витающие в вездесущей Омни-Флоре. Пульсацию её сознания, призыв к единению.

И среди всего этого, как самая яркая звезда, звучала мелодия Лины. Её дар. Её проклятие.

Глава 3: Эхо в зелени

Мягкий настил из мха и переплетенных нитей был холодным, но Эвелина не чувствовала ничего, кроме пустоты. Она сидела на дне расщелины, там, где мгновение назад исчезла Лина. От её сестры не осталось ничего, только слабое, еле уловимое благоухание скипидара, смешанного с нежным ароматом свежей травы. И невыносимая, острая, режущая осознанность того, что Лины больше нет.

Её взгляд блуждал по зелёным стенам ущелья. Гигантские лозы пульсировали, словно кровеносные сосуды, их поверхность поблёскивала влажным нефритом. Биолюминесцентные грибы, вросшие в корни, излучали мягкий, призрачный свет, отбрасывая причудливые тени. Вся эта чуждая, величественная красота давила, вызывая отторжение. Это она забрала Лину. Эта чужая, разумная зелень.

«Лина…» – её голос был лишь сиплым выдохом, который тут же поглотила окружающая тишина. Нет, не тишина. Эвелина чувствовала её. Пульсацию. Медленный, глубокий ритм, который, казалось, исходил из самого центра Земли, но проникал в каждую клеточку её тела. И что-то ещё. Множество других отзвуков. Словно тысячи колокольчиков, звучащих одновременно, но каждый на своей, непереносимо пронзительной ноте.

«Теперь ты знаешь, Лин…»

Голос Лины. Ясный, отчётливый, как будто она стояла прямо за плечом, и при этом звучащий внутри её головы. Эвелина вздрогнула, резко обернувшись. Пустота. Только стены ущелья, покрытые мхом. Холодный пот выступил на лбу. Она прижала ладони к вискам, пытаясь заглушить этот внутренний звук.

«Мир не будет прежним…»

Паника нарастала. Этого не может быть. Лина мертва. Она видела, как её сестра растворилась, слилась с этой жуткой Омни-Флорой. Это просто шок. Галлюцинации. Отголоски пережитого стресса.

Она попыталась сосредоточиться на логике. Её мозг, привыкший к чётким формулам и научным фактам, отчаянно цеплялся за рациональность. Но логика здесь бессильствовала.

«…но он может быть лучше. Мы строим его вместе».

И тогда она поняла. Этот голос – не просто воспоминание. Это было нечто большее. Это была Лина. Или часть Лины. Фрагмент её сознания, её мысли, её надежды – теперь они жили в Эвелине. И не только Лины. Вместе с голосом сестры Эвелина различала и другие течения. Воспоминания, вспыхивающие яркими, неясными образами: смех давно умерших детей, отчаяние забытых взрослых, уходящих под зелёные своды, пронзительная тоска по солнцу. Это были остаточные явления тех, кого поглотила Омни-Флора. Она слышала их. Чужие радости и чужие боли.

Вот почему этот дар был жутким. Это было не просто знание, а постоянное вторжение. Миллионы чужих жизней, переживаний, мыслей – всё это обрушилось на её сознание, грозя раздавить, свести с ума. Как жить, когда ты слышишь несмолкаемый хор мёртвых?

Эвелина поднялась, шатаясь. Ноги дрожали, а голова кружилась от этого ментального шума. Ей нужно было выбраться отсюда. Уйти подальше от этого места, которое забрало Лину и заразило её самой Чумой. Но куда? В какую сторону?

Она огляделась. Единственный путь наверх был таким же, как и вниз – цепляться за корни, которые казались теперь живыми, внимательными. Каждый раз, когда её рука касалась лозы, она ощущала прилив энергии, а в голове мелькали ещё более яркие образы – будто Чума пыталась общаться с ней, передать свои мысли, свои импульсы.

Подниматься было тяжело. Тело ныло, но Эвелина гнала себя вперёд. Она не могла оставаться здесь. Не могла позволить себе сломаться. Она должна была жить. Ради Лины. Ради той цели, которую они поставили – найти сердце Чумы. Пусть теперь это было не для спасения мира, а для мести. Или для понимания.

Наконец, она выбралась из расщелины, оказавшись снова среди тех же гигантских, светящихся растений. Воздух здесь казался ещё более насыщенным сознанием Омни-Флоры. Голоса были сильнее, пульсация громче.

«Иди…» – пронеслось в её голове, и это был не голос Лины, а нечто более древнее, могущественное, но при этом странно знакомое. Поток информации, как мягкая волна, хлынул в её сознание, указывая направление. Не слова, а ощущения: лёгкость, правильность пути, чувство притяжения.

Эвелина остановилась, пытаясь сопротивляться. Ей было страшно. Страшно до дрожи. Она не хотела, чтобы Омни-Флора указывала ей путь. Не хотела быть с ней связанной. Но импульс был силён. Он тянул её вперёд, словно невидимая нить.

Она медленно пошла, выбирая направление, которое подсказывало это новое, нежеланное чувство. Её разум лихорадочно работал. Если Омни-Флора разумна, и если она может общаться, то, возможно, именно это и было тем "сердцем Чумы", которое они искали? Местом, где концентрировалось её сознание?

Вокруг неё простирался мир, одновременно чуждый и манящий. Тропы, образованные переплетенными корнями, вели её всё дальше вглубь этого зелёного царства. Солнце пробивалось сквозь плотный навес из листьев лишь редкими, золотистыми лучами, создавая игру света и тени. Деревья, или то, что от них осталось, теперь были переплетены с лозами Чумы, их стволы покрывали слои биолюминесцентного мха.

Каждый шаг Эвелины отдавался в её сознании эхом. Это был не только шум Чумы, но и отзвуки её собственного горя. Вина за Лину давила на неё, как гигантский камень. Она должна была защитить её. Она должна была знать. Почему именно Лина? Почему она так легко приняла этот кошмар?

«Лина… она… она поняла», – прозвучало в её голове, и это снова был голос сестры, спокойный и полный нежности. «Она не боялась. Она увидела красоту, Эвелина. Потенциал».

Гнев и отчаяние смешались в душе Эвелины. Красоту? В этом монстре, который поглотил весь мир и её сестру? Что ж, если Лина нашла в этом красоту, то Эвелина найдёт истину. Она найдёт сердце Чумы и, возможно, способ её остановить. Или хотя бы понять, прежде чем она поглотит её саму.

Она шла, ведомая этим странным, двойственным ощущением – невыносимым ментальным шумом и лёгким притяжением к чему-то впереди. В глубине души она знала, что этот путь изменит её навсегда. И, возможно, именно в этом изменении заключалась её единственная надежда.

Глава 4: Расколотый пульс и зов из глубины

Дни после исчезновения Лины растянулись в бесконечное, зелёное марево. Каждый рассвет был лишь сменой оттенков в вечном сумраке под сенью Омни-Флоры, а каждый закат – погружением в биолюминесцентное свечение, которое казалось одновременно сказочным и невыносимо жутким. Эвелина двигалась вперёд, ведомая инстинктом выживания и странным, неизведанным потоком сознаний, что теперь постоянно струился сквозь её разум.

Голод был вязким, тупым, но его легко было игнорировать на фоне оглушительного, несмолкаемого хора, который Эвелина теперь воспринимала как часть себя. Она слышала обрывки воспоминаний – не своих, а чужих. Яркие вспышки, словно кадры старой плёнки, мелькали перед внутренним взором: детский смех на залитой солнцем лужайке, где трава была просто травой, а не хищным корневищем; отчаянный крик матери, потерявшей ребёнка в зелёном хаосе; нежный призыв влюблённых, их последние слова, растворившиеся в зелёной бездне. Эти голоса были повсюду, смешиваясь с низким, утробным гулом самой Чумы, её медленным, всеохватывающим дыханием, которое ощущалось как лёгкая вибрация в груди.

Иногда сквозь этот многоголосый фон пробивалась чистая, пронзительная мелодия Лины. «Иди, Лин… Ты справишься. Я с тобой». Эти звуки были единственной опорой, единственным знакомым в этом безумном, чужом мире. Они были напоминанием о её сестре, о той, кого она потеряла, и о той чудовищной вине, что разъедала её изнутри. Почему Лина? Почему не она, Эвелина, прагматик, скептик? Лина, которая так любила жизнь и красоту, теперь была частью этого кошмара.

Её дар был не только проклятием, но и инструментом. Сквозь ментальный шум Эвелина научилась улавливать волны опасности. Это были не слова, а ощущения: внезапный спазм в желудке, холодок по спине, лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Так сигнализировали животные, пытающиеся избежать гигантских, извивающихся лоз Омни-Флоры, или импульсы агрессии, исходящие от скрытых в зелени хищников, чьи формы едва различимы были в полумраке. Она могла почувствовать места, где Чума была особенно сильна, где её пульс бился наиболее мощно, где корни были плотнее, а биолюминесценция ярче, и где, возможно, находилось то самое "сердце", которое они искали.

Она двигалась осторожно, каждый шаг выверяя, чтобы не нарушить хрупкий баланс или не наступить на что-то, что могло бы отреагировать. Тропы здесь были нетоптаны человеком, а скорее созданы Чумой – извилистые, пружинящие от слоя мха, местами поблескивающие странными кристаллами, которые, казалось, впитали в себя часть света. Дни переходили в ночи, которые были наполнены странными, светящимися формами и жутким гулом Омни-Флоры, иногда переходящим в подобие хора, который мог свести с ума. Эвелина спала урывками, прислонившись к гигантским стволам, обернутым слоями плотной, липкой лозы, стараясь заглушить голоса и сохранить рассудок.

Однажды, идя по тонкой, едва различимой тропе, она уловила что-то новое, резко отличающееся от всего, что слышала ранее. Резкие, ломаные всплески сознаний, наполненные страхом, злостью, решимостью. Они были непохожи на те пассивные отголоски скорби и забвения, что она слышала ранее. Эти были живыми. Принадлежали людям. Но не просто людям – это были сигналы конфликта.

«Они приближаются с севера!» – прозвучало в её голове, голос мужчины, полный тревоги. «Готовьтесь к бою! Прикройте фланги!» – ответил другой, более спокойный, но не менее решительный. «Не сдаваться! Это наша земля!» – женский крик, эхом отдававшийся в сознании Эвелины.

Эвелина замерла, прижимаясь к стволу древнего, оплетенного Чумой дерева, чья кора казалась влажной и дышащей. Сердце заколотилось в груди, отдаваясь глухим пульсом в ушах. Люди. Но не те, что в бункере. Эти голоса были полны вражды. Ощущение угрозы нарастало, но исходило оно не от Омни-Флоры, а от самих людей. Дар, такой беспощадный в своей правдивости, теперь предсказывал не только опасность, но и её источник.

Она наблюдала. Вскоре из-за поворота тропы показались первые фигуры. Их было около пятнадцати. Они были одеты в грубую, самодельную броню из обломков металла, покрышек и толстой, выделанной кожи, что едва ли могло защитить от настоящей угрозы, но давало хоть какую-то уверенность. В руках они держали модифицированное оружие – некие подобия арбалетов, стрелявших зазубренными болтами, и ружей, переделанных для стрельбы энергетическими зарядами, которые, казалось, искрили на кончиках стволов. Их лица были суровыми, покрытыми шрамами и замысловатыми узорами боевой раскраски, словно масками, призванными скрыть страх. Эвелина сразу ощутила их коллективную энергию – жёсткую, решительную, направленную на защиту. Она видела их мысли: «Не подходи… Чужаки… Смерть».

За ними, в нескольких десятках метров, показалась вторая группа. Их было чуть меньше, около двенадцати. Они выглядели совсем иначе. Их одежда, искусно сотканная из волокон Омни-Флоры, казалась частью окружающей зелени, сливаясь с ней. На лицах отсутствовала боевая раскраска, но глаза светились странным, почти религиозным спокойствием, которое пугало Эвелину сильнее, чем агрессия первой группы. Эвелина уловила от них поток мыслей, наполненных благоговением перед Чумой, принятием её как новой формы жизни. «Мы – её дети… Она благословит нас… Пробуждение».

«Они не понимают истинной угрозы…» – прозвучало в сознании Эвелины от первой группы, их мысли были полны презрения. «Слепые, что цепляются за старое…» – ответили те, кто выглядел органично, их посылы были наполнены жалостью.

Две фракции. Два пути. Те, кто пытался бороться с Чумой, цепляясь за остатки старого мира, и те, кто пытался слиться с ней, принять её как новую эволюцию. Человечество, расколотое на два враждующих лагеря, даже здесь, в мире, где главный враг был единым, всепоглощающим сознанием. И Эвелина, со своим даром, оказалась в центре этого разлома, способная слышать обе стороны, понимать их заблуждения и их страхи.

Именно в этот момент, когда напряжение между фракциями достигло пика, готовое вылиться в кровавую схватку, Эвелина услышала третий голос. Нечто новое, глубокое, абсолютно непохожее ни на пульсацию Чумы, ни на отголоски мертвых, ни на всплески живых людей. Это было нечто иное – глубокое, древнее, словно сам камень, из которого была сложена Земля, но при этом вибрирующее с живой силой, как бьющееся сердце. Это был зов. Отдалённый, но настойчивый, словно огромная, невидимая рука тянула её к себе, сквозь зелёные заросли, помимо конфликта фракций, к чему-то ещё более фундаментальному, к самой сути Омни-Флоры. Этот зов был чистой информацией, направлением, притяжением. Он не был ни злым, ни добрым – просто существующим.

Ей нужно было решить. Присоединиться к одной из фракций, выбрать сторону в этой бессмысленной борьбе? Спрятаться и продолжить путь в одиночку, обрекая себя на вечные блуждания и отчаяние? Или рискнуть, следуя этому новому, загадочному зову, который обещал не спасение, а лишь понимание?

Страх, который сковывал её с момента смерти Лины, начал уступать место холодной, почти фанатичной решимости. Она выжила. Она обрела этот дар. И она должна была использовать его. Не только ради Лины, чья мелодия продолжала звучать внутри, но и ради себя. Чтобы понять этот мир, который забрал всё и дал ей так много. Чтобы найти смысл в этой жертве, в этом новом, ужасающем существовании.

Эвелина медленно, бесшумно отпрянула от ствола дерева, растворяясь в зелени. Фракции готовились к схватке, их всплески сознаний становились всё более отчетливыми, но Эвелина уже приняла решение. Она не могла позволить себе застрять в их мелких распрях, в их старых парадигмах борьбы. Её путь был иной. Ведомая зовом, она двинулась дальше в глубины Цветущей Бездны, туда, где Омни-Флора билась самым сильным пульсом, и где, возможно, ждало сердце её тайны, её предназначения.