Дочь таксидермиста

На побережье, в рыбацких бухтах Селси, Пээма и Литтлхэмптона, утопленники были делом обычным. Но здесь, у лимана, несчастные случаи чаще происходили на болотах, чем в море. Стоит только оступиться в темноте, как увязнешь в черной грязи и не сможешь выбраться. Может быть, тело принесло сюда приливом? Едва ли, подумала Конни.

– Думаю, мне лучше спуститься туда, – сказал Вулстон. – Посмотрим, удастся ли мне вытащить тело… юной леди… самому, чтобы вам мокнуть не пришлось.

– Спасибо.

Он шагнул в воду и постарался встать потверже, чтобы его не сбивало течением.

– Глубоко там? – спросил он.

– На середине, пожалуй, фута два. У берега мельче.

Конни смотрела, как он переходит ручей вброд, как плещется вокруг его ног вода набегающего прилива и штанины сзади становятся мокрыми.

Дойдя до тела, он помедлил, затем протянул руку и ухватил его за мокрые плечи шерстяного пальто. От резкого движения голова женщины свесилась набок, а лицо показалось из-под воды, словно она пыталась глотнуть воздуха.

Белое лицо, синие губы, рыжие волосы…

У Конни перехватило дыхание. Внезапный, резкий укол памяти.

Кровь, кожа, кости… Пыль на голых половицах, перья…

– Но не вода, – пробормотала она. – Она не утонула.

– Она за что-то зацепилась, – говорил между тем Вулстон. – Там какая-то проволока, ужасно запутанная. Или, может, леска? Лодки ловцов омаров сюда заходят?

Конни заставила себя выговорить:

– Нет. Обычно нет.

Гарри ухватил женщину под мышки и потянул. Сначала ничего не произошло. Он потянул еще раз, сильнее, и на этот раз труп внезапно высвободился. Гарри пошатнулся, едва не потеряв равновесие в воде, но устоял и медленно поволок женщину против течения к берегу. Конни видела, что у берега, где глубина меньше, ему стало тяжелее.

Она наклонилась, чтобы помочь – ухватилась обеими руками за мокрую шерстяную ткань и попыталась вытащить тело на берег. Какая ужасная смерть – задыхаться, тщетно пытаясь глотнуть воздуха. Конни содрогнулась. Оставалось надеяться, что это произошло быстро.

Вместе они наконец вытащили утопленницу на траву. Запыхавшийся от натуги Гарри перевернул ее на спину, а затем встал и отошел на несколько шагов.

Конни посмотрела на молодую женщину. Лицо у нее было все в синяках, распухшее от воды. Конни не могла сказать с уверенностью, та ли это женщина, что наблюдала за их домом, и та ли, которую она видела на кладбище. У первой лицо было скрыто вуалью, а у второй – ночным сумраком, дождем и полями шляпы.

Но пальто было то самое. Вряд ли, думала Конни, найдется два одинаковых пальто такого необычного вида.

Она опустилась на колени и сложила на груди холодные руки женщины, заметив, как исцарапаны тыльные стороны ее ладоней. Вся кожа была в каких-то странных пупырышках, как будто по ней мурашки бегали от холода, а в уголках губ и носа – белая пена, окрашенная кровью. На рубашке вокруг шеи был красивый, вышитый красной ниткой узор.

– Задушили…

Это слово вырвалось у Конни невольно. Она почувствовала, что колени у нее подгибаются, но устояла, не дрогнув. Вулстон ничего не заметил. Он как раз надевал носки и туфли и поправлял костюм.

– Простите, я не расслышал, что вы сказали?

– Я ничего не говорила, – ответила Конни. Собственный голос доносился до нее словно откуда-то издалека.

– Как вы думаете, это самоубийство? – спросил Вулстон. – Хотя я не могу понять, как же она так сильно запуталась. Может, из лодки выпала, как вы думаете? Из рыбацкой, например?

– Нет. Женщины здесь на лодках не плавают, – ответила Конни, пытаясь собраться с мыслями.

Она не знала, что делать, знала только, что от Гарри нужно избавиться как можно быстрее. Она подошла к тому месту, где все еще валялось на земле разбросанное белье, взяла простыню и укрыла ею тело.

– Больше мы ничего не можем сделать, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Если вы не возражаете, не могли бы вы пойти и рассказать доктору Эвершеду, что случилось. Он всем распорядится, как положено. Ее… тело… придется отправить в Чичестер.

Она чувствовала на себе его взгляд – в нем было восхищение тем, как она держится. Или, напротив, неодобрение. Может, он предпочел бы, чтобы она была из тех воздушных созданий, что то и дело падают в обморок в облаке нюхательных солей, заливаясь слезами? Если бы он знал, в каком она смятении на самом деле.

– Я бы не отказался от чашечки чая, – сказал он. – Или даже чего-нибудь покрепче.

Она взглянула ему в глаза.

– Чем раньше о ней узнают те, кому положено, тем лучше. Вы согласны?

– М-м-м… да. Конечно, – отозвался Гарри, догадавшись, что она хочет отделаться от него. – Нельзя ли хотя бы руки вымыть?

Конни не могла найти предлога, чтобы отказать ему. Она провела его через лужайку, в дом через парадную дверь, а затем по коридору в уборную на нижнем этаже. Счел ли он ее черствой особой? Она сама удивилась тому, как сильно ей хотелось, чтобы это было не так.

– Я вам очень благодарна, простите, что прошу вас уйти вот так сразу. Мне просто невыносимо оставаться здесь с… с ней дольше, чем необходимо.

Он кивнул.

– Конечно.

Они стояли совсем рядом, у входной двери. Конни вдруг почувствовала, что ее тяготит его присутствие. Она проскользнула мимо него и вышла на тропинку. Он вышел вслед за ней.

– Вы одна здесь живете? Здесь так одиноко.

– Нет. С отцом.

Он оглянулся на открытую дверь в дом.

– Он здесь?

Конни заставила себя улыбнуться.

– Нет, иначе бы он, конечно, сам со всем этим разобрался… Он должен вот-вот вернуться.

– Может быть, мне подождать до его возвращения?

– Спасибо, но в этом нет необходимости. Мне будет легче, если я буду знать, что кто-то уже занимается необходимыми формальностями.

Гарри склонил голову.

– Дело в том, что у меня такое чувство, будто я бросаю вас одну. И, кстати, вы поранились.

– Поранилась?

Он взял ее за запястье и повернул руку. Той стороной, где манжета рубашки была испачкана кровью. Конни почувствовала, как между ними пробежала искра.

– Это пустяки, – сказала она, отдергивая руку.

– И все же надо бы смазать йодом.

– Пустяки, мистер Вулстон, – повторила она, отчаянно желая, чтобы он ушел.

– Гарри. Пожалуйста. После всего этого «мистер Вулстон» звучит ужасно официально.

– Да, пожалуй. – Она помолчала. – А меня обычно зовут Конни. Не Констанция.

– Конни… – Он надел шляпу. – Я постараюсь вернуться как можно скорее. И надеюсь, что мы еще встретимся в более приятной обстановке. Может быть, вы позволите вас навестить?

– Может быть, – сказала она. – Спасибо, Гарри.

* * *

Конни слышала его шаги по гравию, слышала, как открылась и закрылась задвижка ворот. Она захлопнула входную дверь и опустилась на стул в прихожей.

Заметил он или нет?

Белое у женщины во рту, пятна крови. Следы на шее. Нужно еще хорошенько ее осмотреть, но Конни не сомневалась в том, что видела. Теперь надо бы отослать и Мэри. Ей нужно подумать. Решить, как лучше поступить.

Она нашла служанку в буфетной: та сидела на перевернутом молочном бидоне и теребила фартук. Она тут же вскочила на ноги.

– Простите, мисс, у меня сегодня все кувырком. Я как раз собиралась вскипятить воду для чая.

– Ничего, Мэри, в этом нет необходимости. Мистер Вулстон отправился сообщить о случившемся властям.

– Она?.. – Мэри нервно оглянулась в сторону сада.

– Мы вытащили ее из воды, да. Я подожду, пока кто-нибудь придет и заберет тело. Я пришла сказать, что вы можете быть свободны до завтра, Мэри. Вы пережили ужасный страх и держались храбро.

– Вы уверены, мисс? С вами ничего не случится, пока хозяин не вернется?

– А вы знаете, куда он пошел, Мэри? – быстро спросила Конни.

Девушка нахмурилась.

– Нет, мисс.

– Вы видели, как он ушел?

– Ушел, мисс? – переспросила Мэри, с каждым вопросом все более теряясь. – Я думала, он просто пошел прогуляться после обеда, как обычно.

Хотя всю прошлую неделю дела в доме шли совсем не так, как всегда, Мэри явно полагала, что Гиффорд все это время придерживался своего обычного распорядка и ходил гулять после обеда. Девушка не могла слышать их разговор на террасе и то, как он убежал наверх.

– Ну да, конечно, – сказала Конни.

Если Мэри будет верить, что Гиффорда весь день не было в Блэкторн-хаус, это, в конце концов, только облегчит задачу. Не нужно никаких объяснений. Конни резко выпрямилась, недовольная тем, какой оборот приняли ее мысли. Нет никакой причины – никакой! – предполагать, что ее отец знал о смерти той женщины.

– Это все, мисс Гиффорд?

Конни вынырнула из своей задумчивости.

– Да. И, пожалуйста, помалкивайте о том, что здесь произошло, Мэри. Я не хочу, чтобы пошли сплетни.

– Но что же мне сказать, когда мама спросит, почему я так рано дома?

– Своей маме можете рассказать, конечно, но больше никому.

– А как же белье, мисс? Оно ведь так там и валяется, все в грязи. Если так оставить, попортится же.

– Я принесу белье, пока вы будете собираться, – сказала Конни, сдерживая нетерпение. – Можете занести его к мисс Бейли в прачечную по пути домой.

* * *

Конни поставила корзину с бельем у ворот.

Через несколько минут Мэри вышла через заднюю дверь. Стараясь не смотреть в ту сторону, где лежало тело, она быстро прошагала по траве, подхватила белье и вышла на тропинку. Надежды на то, что девушка долго будет держать язык за зубами, было мало, но Конни нужно было оттянуть время всего на полчаса. Потом все будет зависеть от того, насколько наблюдательным оказался мистер Вулстон и о чем он сочтет нужным рассказать.

Конни бросилась в мастерскую, с упавшим сердцем вспомнив, что оставила дверь открытой, и все окна тоже. Мертвая галка лежала на столе под газетой, но над ней уже вилось облачко крохотных черных мошек. Конни отогнала их газетой и торопливо взяла один из стеклянных колпаков с полки возле стола. Накрыла им птицу. Испортилась она или нет – к утру будет видно. Пока что Конни было не до того, чтобы оплакивать свои напрасные труды.

Она торопливо подошла к стойке, где висели на крючках инструменты. Молотки, напильники, щипцы плоские и круглые, кусачки, скальпели, ножницы… Конни схватила самые большие клещи и выбежала за дверь. Сад был весь в тени, с ручья дул легкий ветерок. Вдалеке слышались крики чаек, пронзительные, как всегда во время отлива. Воздух был тревожно-холодным и словно звенел от ожидания.

Конни опустилась на колени возле тела, чувствуя сырость раскисшей земли и мокрой травы, и отвернула угол простыни. Пятнадцать минут как из воды, а кожа уже, кажется, посерела. Теперь Конни была почти уверена: это не та женщина, которая следила за Блэкторн-хаус. Волосы такого же цвета, ярко-каштановые, но в чертах лица не было утонченности, и фигура более приземистая.

Несмотря на то, что пальто насквозь пропиталось соленой водой, хорошее качество было видно сразу. Покрой дорогой и необычный. А вот остальная одежда под ним – дешевая и изношенная.

Конни обшарила карманы. В них ничего не было. Может быть, пальто краденое или кто-то отдал его ей. В кармане простой зеленой юбки застряло в швах несколько отсыревших зёрен и черная стеклянная бусина. Конни покатала ее на ладони, подготавливая себя к тому, что предстояло дальше.

По краям воротника была не красная окантовка, а засохшая кровь. Неровная полоска в том месте, где кровь из раны сильнее всего впиталась в хлопковую ткань, которая потом мокла под водой.

Конни осторожно провела рукой по распухшему телу, нащупывая проволоку: ясно, что она должна там быть. Наконец она нашла ее, глубоко врезавшуюся в шею женщины. Пришлось терзать ногтями рыхлую плоть, пока не удалось просунуть клещи. Конни сжала их и почувствовала, как проволока лопнула.

Это была не случайно зацепившаяся леска, как предполагал Гарри, а проволока, какую используют чучельники. Обычная, самая дешевая и распространенная марка. В прежние времена ее можно было найти в любой мастерской на южном побережье. В Брайтоне, Уортинге, Суэйлинге, даже в Чичестере – двадцать лет назад. Теперь же старых мастеров почти не осталось. Чучельные мастерские закрылись. Теперь такую проволоку уже не купишь в любом городке на главной улице.

Конни обернулась и увидела, что галки перелетели из южного сада на север и уселись в ряд на заборе – клювы вверх, шеи вытянуты. Они перекликались друг с другом. Третья пара полетела к ручью. Падальщики – они и есть падальщики.

Где же отец? Беспокойство не уходило – сидело, как заноза под кожей.

Спеша снять удавку с шеи женщины, Конни старалась не обращать внимания на все более громкий клекот и трескотню галок. И не думать о пустом крюке на стене в отцовской мастерской, где должен был висеть моток проволоки.

Глава 11. Старая соляная мельница. Фишборн-Крик

Ноги Джозефа соскользнули с подоконника. Он вздрогнул и проснулся от стука бинокля, упавшего на пол.

– Не лезь! – проревел он, тыча перед собой кулаком. На мгновение он снова оказался в тюрьме. Бьют, поспать толком не дают, и рука привычно тянется под матрас, за самодельным ножом из осколка стекла. Потом в сознание проник острый соленый запах прилива, резкий крик чаек над головой, и он вспомнил, где находится.

В январе Джозеф ввязался в драку возле «Глобуса». Защищал честь дамы от сквернослова, у которого оказался крепкий хук справа. Закон смотрел на это иначе. Пришлось в очередной раз предстать перед мэром и судом, и приговор был предельно жесткий: три месяца каторжных работ. Сержант Пенникотт дал против него показания, и Джозеф был уверен, что именно из-за этого он лишился работы у Говардса, в одной из чичестерских мясных лавок. Этого он им так скоро не забудет.

Джозефу не хотелось снова оказаться в тюрьме. И в то же время он не мог отрицать, что почерпнул там кое-какие интересные сведения, которыми сейчас пользовался вовсю. Должен же человек как-то зарабатывать на приличное житье, когда у него отняли средства к существованию.

Он наклонился и поднял бинокль. В Блэкторн-хаус ничего не изменилось, если не считать того, что девчонки Гиффорда уже не было на террасе. Джозеф снова положил бинокль и зевнул, прикидывая, который час и не пора ли кому-нибудь прийти его сменить. Он бы сейчас не отказался выпить.

С воды дул сильный ветер. Джозеф хотел было закрыть окно, но тут кое-что привлекло его внимание. Он потянулся за биноклем. Кто-то движется? Он вгляделся в горизонт, но не увидел никого, кроме стаи черных птиц: они вспорхнули с крыши ле́дника и пролетели над самыми дымоходами в сторону сада за домом.

Джозеф потянулся и встал. В большинстве случаев он вовсю пользовался блаженным преимуществом отсутствия совести, но в некоторых отношениях был честен и гордился этим. Он делал то, за что ему платили, не жеманясь и не задавая вопросов. В определенных рамках. То, что в этот раз он получает плату дважды за одно и то же (так, по крайней мере, ему представлялось), было ему только на руку. Его не волновали ни причины, ни поводы, лишь бы денежки текли в карман.

Вулстон его не беспокоил. Наверняка он тоже исполняет чей-то приказ, так же, как и сам Джозеф. На минуту Джозеф позволил себе дать волю любопытству. Интересно бы знать, кто может иметь такую власть над Вулстоном. С виду он из тех, кто и мухи не обидит. Но ведь чем респектабельнее человек, тем больше он боится потерять.

Что ж, можно и спросить. Почему бы и нет.

Он задумчиво закурил еще одну вулстоновскую сигарету, глядя на Блэкторн-хаус. По-прежнему не видно ни души. Он слышал, как грохочет внизу водяное колесо, сотрясая мельницу: подступал прилив.

Блэкторн-хаус был совершенно бездвижен и тих.

Джозеф уже начинал подумывать, что, пожалуй, ни к чему больше здесь торчать. Гиффорд, должно быть, засел там, внутри. Не было никаких признаков того, что он может показаться сейчас, раз уж до сих пор не показался. Может быть, конечно, он успел удрать за те пару минут, когда Джозеф решил дать отдых глазам. Ну, не пару минут, подольше. Но с чего бы вдруг? Джозеф сделал все, чтобы ни таксидермист, ни его дочь не догадались, что за ними наблюдают. А если даже предположить, что Гиффорд высунул нос из Блэкторн-хаус, единственное место, куда он мог бы направиться, – это «Бычья голова».

А тогда, закончил Джозеф спор с самим собой, не разумнее ли будет зайти туда и посмотреть? Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась эта идея. Завернуть в «Бычью голову» и проверить, какие сплетни удастся собрать. Всегда что-то да подвернется.

Ничегошеньки-то эти люди, вроде Вулстона, в жизни не понимают. Вся эта книжная ученость и деньги, и закон, который всегда и всюду на их стороне, – это все при них, зато здравого рассудка ни на грош.

Мэйн-роуд. Фишборн

– Это ты, Мэри?

Мэри повесила пальто и шляпу в прихожей, а затем прошла на кухню, где мать чистила горох. Близнецы сидели на полу под столом. Мейси вскочила – обнять сестру и показать, какое у ее деревянной куклы новое платье. Полли же продолжала свое занятие: болтала кусочком бекона на веревочке, чтобы котенок прыгал за ним.

– Рано ты, – сказала Дженни Кристи и прервала работу. – Что случилось, голубушка? Вид у тебя какой-то…

Мэри взглянула на мать и, вопреки всем своим намерениям, расплакалась. Через несколько минут, когда близнецов отправили в сад, а на столе уже стоял чайник с дымящимся чаем, она все рассказала матери.

– Страх-то какой! Бедная, бедная девочка. Ужас, чего ты натерпелась, Мэри, голубушка. – Дженни положила руку на плечо дочери. – Но, по крайней мере, мисс Гиффорд не ждала от тебя, что ты будешь помогать вытаскивать эту бедняжку.

– Она послала меня за доктором Эвершедом. Его не было, но возле дома стоял один джентльмен. Он и пришел вместо доктора. Мистер Вулстон его зовут.

Нож для овощей со звоном упал в миску.

– Как ты сказала – Вулстон?

– Он сам так назвался. Одет так красиво. Хорошо одет. И глаза такие чудные, почти фиолетовые. В тон жилету и…

– А лет этому мистеру Вулстону сколько?

– Не знаю. Трудно сказать.

– А ты постарайся, голубушка.

– Не знаю, мам. Года двадцать четыре, двадцать пять.

– А не старше? Может, за пятьдесят?

– Нет. – Мэри помолчала. – Почему ты спрашиваешь?

– Так просто. – Миссис Кристи снова стала ссыпать горох в миску. – Он друг доктора Эвершеда?

– Кажется, да. А что?

– Неважно.

– Должно быть, важно, – сказала Мэри, – иначе ты бы не спрашивала. Ты что, знаешь его, мам?

– Нет. – Миссис Кристи поколебалась. – То есть вернее будет сказать, что однажды я встречала одного Вулстона, хотя не представляю, откуда бы… – Она не договорила. – Как бы то ни было, это наверняка не он, если такой молодой, как ты говоришь.

– Может, я ошиблась.

– А волосы у него седые?

– Нет.

Миссис Кристи улыбнулась.

– Ну, тогда это наверняка другой человек. – Она посмотрела на дочь. – А что сказал мистер Гиффорд обо всем этом?

– Его не было дома.

Миссис Кристи покачала головой.

– Что ж, вы обе пережили настоящий кошмар. Хорошо, что мисс Гиффорд отпустила тебя пораньше. Говорила я тебе, что у такой хозяйки работать будет одно удовольствие?

Мать, хоть она и сторонилась Блэкторн-хаус и, похоже, не одобряла мистера Гиффорда, как ни странно, сама настояла на том, чтобы Мэри поступила туда на службу, когда они переехали в Фишборн после смерти мистера Кристи. Мэри нравилось быть единственной служанкой в большом доме, пусть даже и таком странном. Некому было командовать ею, указывать, что она делает не так, как бывает в хозяйствах с большим штатом прислуги. У нее были подруги, служившие в пасторском доме и в Старом парке, так что она знала, какими бывают старшие слуги. Их дело – следить, чтобы каждый помнил свое место. А Мэри, можно сказать, сама себе хозяйка.

Мэри кивнула.

– Я все белье прямо в грязь уронила, и мисс Гиффорд на это тоже ни словечка не сказала. Занесла его к мисс Бейли, только вот это забыла. – Она посмотрела на смятый носовой платок. – Это мисс Гиффорд мне его одолжила. Придется самой постирать. Найдется у нас крахмал, мам?

– Золотые у нее руки, – сказала миссис Кристи, разглядывая вышитые инициалы.

– Навряд ли мисс Гиффорд сама вышивала, мам. Сколько я у них служу, ни разу не видела, чтобы она брала иглу в руки. Зато все пишет и пишет – вот это по ее части.

– Она всегда любила читать и писать, – сказала миссис Кристи. Помолчала немного. – А припадков этих у нее больше не было?

– Я не замечала.

– Вот и славно. А мистер Гиффорд как?

Мэри подняла глаза на мать, удивленная такой ее заинтересованностью.

– Как всегда. Я его нечасто и вижу.

– Вот и славно, вот и славно, – повторила миссис Кристи, продолжая свое занятие. – Надеюсь, он больше не сидит в этой мастерской. Грязная работа, не для нашего времени. Антисанитария одна.

– Я слышала, что когда-то мистер Гиффорд был очень знаменит. Что у него был собственный музей где-то под Лиминстером. Люди приезжали отовсюду и…

– Это было давным-давно, – резко ответила миссис Кристи. – Нечего об этом и говорить. Все в прошлом.

– А ты его видела, мам? Арчи говорит – там птицы были наряжены в костюмы…

Миссис Кристи встала и подошла к плите.

– Ты не поможешь мне убрать тут?

– И все в разных позах, – продолжала Мэри, – и с молитвенниками, и чего там только не…

– Довольно!

Мэри отшатнулась, будто от удара. Мать редко повышала голос, даже когда близнецы расшалятся.

– Я же просто сказала. И незачем на меня кричать.

Мэри начала заворачивать пустые стручки в газету. Миссис Кристи смотрела на нее, уже явно сожалея о своей вспышке.

– Вот что, – сказала она умиротворяющим тоном. – Ты помнишь Веру Баркер? Ту, что кормила всех птиц в окрестностях Апулдрама.

Мэри покачала головой, не желая так сразу забывать свою обиду.

– Да знаешь. Старшая дочка Томми Баркера. Кто-то прозвал ее Птахой. У нее еще с головой слегка неладно было. Рыжая такая, и шляпка у нее была чудная – черная, плоская, как блин, а вокруг перья торчат. Садовник из Вестфилд-хаус вечно ее оттуда гонял.

Мэри пожала плечами.

– Я ее даже не знала. Когда мы сюда переехали, ее тут уже давно не было.

– Ну, в общем, ее, оказывается, уже с неделю никто не видел. Вокруг Апулдрама и ниже было столько наводнений, что о бедной Вере никто и не вспомнил.

Мать и дочь уставились друг на друга: обеим пришла в голову одна и та же мысль.

– Уж не Птаху ли ты нашла в ручье, голубушка? – задумчиво проговорила миссис Кристи.

– Я ее не разглядела как следует, мам. Не смогла себя пересилить. Должно быть, она и есть.

– Хотя, если подумать, непонятно, как это могло случиться, – продолжала миссис Кристи. – Приливом из Апулдрама ее принести не могло. Тогда уж прямо за Делл-Куэй унесло бы. – Она посмотрела на газету. – Но все равно сообщить бы надо. Полиция просила жителей помочь в расследовании. Кто-то прислал Томми письмо, анонимное, и он отнес его в газету.

– Но кто же мог это сделать, мам? Кто вообще заметил, что она пропала?

– Ну, этого я не знаю, – призналась миссис Кристи. – Не говорят кто. Но, должно быть, что-то тут такое есть, раз уж об этом написали в газете.

– Да, пожалуй.

Выражение лица миссис Кристи смягчилось.

– В общем, прости, что так прикрикнула на тебя, голубушка. С этой погодой нервы у меня что-то совсем расшалились. Может, повесишь свои вещи и позовешь девочек? Хоть разок чаю попьешь вместе с нами.

Мэри начала развязывать фартук, и тут ее рука скользнула в карман.

– Ой!

– Что такое, голубушка?

Мэри достала конверт и положила на стол.

– Это было на коврике у задней двери. Я подобрала, хотела унести в прихожую, а потом совсем из головы вылетело. Столько стирки накопилось, нужно было торопиться, хотела все развесить, пока сухо.

Обе женщины уставились на кремовый конверт, надписанный черными буквами от руки: «Мисс К. Гиффорд».

– Оставили у задней двери, говоришь?

– Я тоже подумала, что странно, – сказала Мэри. – Что же делать, мам, как ты думаешь? Отнести его сейчас?

– Я бы на твоем месте не понесла.

– Чудный почерк, правда? Очень красивый.

Миссис Кристи взяла письмо и сунула его за дорожные часы.

– Полежит до завтра, я так думаю. Вряд ли что-то важное, – сказала она, хотя выражение ее лица выдавало неискренность этих слов. – От какого-нибудь страхового агента, скорее всего.

Мэри не заметила, что рука у матери дрожит.

Глава 12. «Бычья голова». Фишборн. Мэйн-роуд

Гарри достал сигарету, чтобы успокоить нервы.

Вывеска с надписью масляной краской прямо над ним – «Бычья голова» – скрипела и раскачивалась на ветру. Руки так дрожали, что пришлось несколько раз чиркнуть спичкой, прежде чем удалось прикурить.