Между нами. Как культуры создают эмоции

Сотрудничество с Маюми Карасавой позволило мне не только составить представление о японской культуре, но и по‐новому взглянуть на эмоции в западной культуре, в которой я жила и была воспитана. Я поняла, что эмоции не стоит даже считать внутренними чувствами людей. Именно тогда я осознала, что психология эмоций – это в первую очередь наука, изучающая культуры WEIRD и работающая на них. Она определяет эмоции как внутренние состояния – сущности, которые обусловливают поведение и познание. Вопросы, которые я пыталась задавать своим респондентам из Японии, родились из западного представления об эмоциях. Язык “интенсивности” применим к внутренним состояниям, как и идея о том, что внутренние чувства вызывают изменения (других) мыслей и чувств. Мое сотрудничество с Карасавой – с ее тонким восприятием – помогло мне разобраться в антропологических работах конца 1980‐х годов, в которых говорилось, что эмоции, возможно, занимают место “между” людьми, а не “внутри” них. Когда эмоции помещаются между людьми, когда в них главным образом видятся системы социального взаимодействия, вопросы об интенсивности и последствиях эмоций теряют смысл. По сути, я просила респондентов из Японии описывать свои эмоции, используя терминологию, которая имела смысл лишь в концептуальном поле моей культуры.

Рабочее определение эмоций

Я написала эту книгу, чтобы показать, какую пользу может принести внимательный анализ культурных различий в эмоциях. Эмоции – неотъемлемая часть нашей социальной и культурной жизни, и они формируются под влиянием наших культур и сообществ. Различия в эмоциях не ограничиваются лишь поверхностными различиями в их проявлении – эмоции не просто выглядят по‐разному: различия между ними проникают в сами процессы, лежащие в их основе, и даже в их протекание.

Постойте‐ка. Возможно ли, что у людей из разных культур эмоции разные? Разве человеческое тело не обусловливает наши эмоции? И да, и нет. Наш мозг и организм не “прошиты” под конкретные эмоции[37], но подготавливают каждого из нас к тому, чтобы испытывать эмоции, наиболее полезные в нашей социальной и материальной жизни, – эмоции, приспособленные для наших сообществ и культур[38]. В современной науке природа уже не противопоставляется воспитанию: она подстраивается воспитанием. Наш мозг динамически “прошивается” в ходе нашей жизни в конкретных социальных и культурных контекстах, и эта пластичность мозга позволяет нам жить в конкретных сообществах. Мы по природе своей социальны – мы осмысливаем мир и взаимодействуем с другими в социальной среде. Эмоции усваиваются через обучение и опыт[39]. Разный опыт приводит к формированию разных эмоций, поэтому дать строгое определение эмоций, охватывающее все их вариации, пока невозможно. И все же в общих чертах оно понятно.

Эмоции предполагают перебои, происходящие в обычной жизни: они сопряжены с событиями, которые угрожают ожиданиям, планам и целям человека или ставят их под удар. Хашам у египетских бедуинов – осознание угрозы их достоинству, например при встрече женщины с мужчиной. Хашам также подталкивает человека сделать что‐нибудь, чтобы вернуть утраченное достоинство, – допустим, спрятаться или опустить взгляд. Кроме того, дела у людей могут идти и исключительно хорошо – в полном соответствии с их ожиданиями, планами и целями. Например, так происходит, когда я оказываюсь в полной гармонии с окружающими. Гезеллиг – это вечер с друзьями, когда все настроены на один лад; в такой ситуации мне хочется и дальше общаться с близкими людьми, не покидая своего места. Эмоции, которые мы называем приятными, обычно связаны с новым, экстраординарным, вожделенным, почти идеальным[40]. Эмоции возникают в ответ на важные и значимые в личном отношении события, которые выходят за рамки обыденности, и состоят из осмысления ситуации, а также переориентации, подготовки к действию или перенастройки в соответствии с этими экстраординарными событиями.

Где в этом определении тело? Все психические процессы сопровождаются телесными изменениями. Более того, эмоциональные события по определению требуют адаптации, переориентации, подготовки к действию и перенастройки в соответствии с незаурядными и важными событиями, и они задействуют множество телесных процессов, порой весьма активно[41]. Когда я готовлюсь дать отпор или вступить в драку, как иногда в моменты гнева, мои мышцы напрягаются, а челюсти сжимаются. Эти телесные изменения могут и сами становиться частью нашего сознательного опыта в эмоциональной ситуации[42]. Иногда их участие в эмоциональном опыте зависит от культуры человека. Например, когда кто‐то вклинивается передо мной в очередь, мои мышцы напрягаются, и это может быть как проявлением того, каким образом я испытываю гнев, так и свидетельством того, что сознательный опыт в этом случае выдвигает на передний план социальные последствия события. Я могу решить, что меня притесняют, и не захочу давать себя в обиду – в таком случае на первом плане у меня, возможно, окажутся вовсе не телесные изменения (подробнее об этом в главе 2). Этот пример показывает, что определение эмоций как осмысления, переориентации, подготовки к действию и перенастройки не оставляет тело за скобками, а подразумевает его участие. И все же телесные изменения не всегда играют главную роль в эмоциях, которые возникают в ходе наших повседневных взаимодействий.

Важно отметить, что эмоции всегда наделяются смыслом в наших отношениях с другими людьми[43]. Когда я чувствую (или практикую!) хашам как бедуинка, я ожидаю благосклонной реакции. Я предвижу, что верну себе свои достоинство и честь, поскольку хашам показывает, что я принимаю стандартный для бедуинов способ интерпретации ситуации и реакции на потенциальную потерю достоинства. Когда я чувствую (или практикую) гезеллиг в своей голландской среде, я полагаю, что возникающее чувство должно быть общим и взаимным. Более того, если это не так, ситуация может резко перестать соответствовать характеристикам гезеллиг. Когда я люблю кого‐то, по крайней мере в американском контексте, я хочу проводить с этим человеком свое время и обретать совместный опыт, говорить “я тебя люблю”, обнимать и прижимать его к себе. Если же любовь не взаимна, этот опыт становится совершенно иным. Во всех случаях эмоции сопряжены с социально (а не только лично) значимыми и важными событиями и предполагают взаимную сонастройку участвующих в этих событиях людей.

Любое сообщество, которое предоставляет людям набор накопленных знаний, представлений о мире, практик в сфере межличностных отношений, моральных установок, а также ценностей и целей, может оказывать влияние на наши личные эмоции. Разные когорты, разные социально-экономические группы, разные религии, разные гендерные культуры и даже разные семейные культуры могут наделять эмоции собственным смыслом. Я подчеркнула, как на мои эмоции повлияло воспитание в голландской среде, и сравнила его с моим опытом в нескольких североамериканских контекстах. Несомненно, мое эмоциональное становление происходило под воздействием множества других факторов. Я могла бы выбрать иную перспективу – как женщины, как выходца из среднего класса, как представительницы поколения беби-бумеров, как дочери (нерелигиозных) евреев, выживших в холокосте, как матери, как жены, как друга и как профессора. Что бы я ни выбрала – все перечисленное оказывало влияние на смысл и контекст действия.

Одинаковы ли эмоции на глубинном уровне?

Что же насчет идеи о том, что, хорошо узнав человека из другой культуры и преодолев поверхностные различия, можно увидеть в нем знакомые чувства и постичь его эмоции? Правда ли чувства у всех одинаковые? Нет. И при взаимодействии мы вовсе не всегда обнаруживаем друг в друге сходства. Когда люди приходят к заключению, что у других людей такие же чувства, как у них, этот вывод порой проистекает из создаваемых ими проекций. Ученые проецируют субъективные идеи не меньше обычных людей. Многие психологические и антропологические объяснения культурных различий в эмоциях сводятся к утверждению, что люди из других культур ошибочно классифицируют или ошибочно приписывают свои чувства либо вовсе скрывают их; при этом предполагается, что их “настоящие” чувства больше похожи на наши. Как станет очевидно из последующих глав, сама озабоченность реальными, глубокими, настоящими чувствами индивида, возможно, характерна исключительно для культур WEIRD.

Когда мы взаимодействуем с другими людьми, нам следует ожидать, что в них найдутся не только сходства с нами, но и отличия от нас. Нам также следует ожидать, что порой нам придется объяснять собственные эмоции, поскольку их нельзя считать ни естественными, ни универсальными. Когда несколько лет назад я впервые представила эту идею группе ученых, некоторых это встревожило. Как надеяться на взаимопонимание, когда у нас не совпадают даже эмоции? Их реакция привлекла мое внимание к идеализму, который часто скрывается за предположением об универсальности эмоций. Проецировать наши эмоции на эмоции представителей других культур нас подталкивает не только эмоциональный империализм. В глобализированном мире не меньшую роль играет и желание использовать эмоции для формирования общего представления о человечности.

Но отчаиваться не стоит: человечность можно найти даже в отсутствие универсальных чувств. Эмоции людей, принадлежащих к другим культурам, можно изучить. Культурные различия в эмоциях подчиняются логике: они становятся понятны, когда мы узнаем, что важно для людей в соответствующих контекстах, то есть когда мы выясняем, каковы их нормы, ценности и цели. Но главное, что, поняв эмоции людей из других культурных групп, вы увидите, что ваши собственные эмоции не универсальны по умолчанию. Эмоции – в том числе и наши – определяются нашей культурой в той же степени, что и наш стиль одежды, наш язык и пища, которой мы кормим своих детей.

Мозаика эмоциональной жизни слишком сложна, чтобы создать полноценное руководство, и поэтому я не ставлю перед собой такую задачу в этой книге. Я хочу лишь показать, что культурные различия в эмоциях подчиняются определенной логике. Мы можем научиться ожидать различий в эмоциях и относиться к ним непредвзято. Принимая существование эмоциональных различий, мы прокладываем дорогу к тому, чтобы наводить мосты между культурами и находить общий язык с другими людьми.

Глава 2

Эмоции: MINE или OURS?

В мультфильме “Головоломка” (2015) студии Pixar в голове у маленькой девочки Райли Андерсон живут пять эмоций – Радость, Печаль, Страх, Гнев и Брезгливость, – которые состязаются друг с другом за право руководить ее действиями. Это прекрасный мультфильм, который дает нам несколько мудрых уроков. Здесь я хочу обсудить, как в нем изображены сами эмоции[44]. В голове каждого человека прячутся такие же эмоции, которые ждут возможности проявить себя типичным для себя образом. Каждая эмоция представлена маленькой фигуркой, соответствующей ее образу и имеющей набор фиксированных характеристик[45]. Например, гнев – красный. Вне зависимости от ситуации, в которой он возникает, и вне зависимости от человека, который его испытывает, гнев всегда “одинаков”. Всякий раз, когда Райли спорит с родителями, внутри каждого из них активируется красная фигурка гнева. Гнев – это платоновская сущность, которая реализуется одинаковым образом у разных индивидов в разных ситуациях.

“Головоломка” показывает эмоции в том виде, в котором они испытываются и понимаются во многих западных культурных контекстах: это эмоции MINE[46] – психические, внутренние для человека и сущностные (последнее значит, что их характеристики неизменны). После того как мы всей семьей посмотрели мультфильм, я указала на это своим детям-подросткам. Я предположила, что если бы режиссером был человек из незападной среды или если бы Райли была не белой девочкой из американской семьи среднего класса, то эмоции, возможно, выглядели бы совершенно иначе. Меня обвинили в занудстве. “Вот и ходи после этого в кино с психологом”, – сказали мне дети.

Рис. 2.1. Модели эмоций MINE и OURS

В этой главе, узнав о замечательном мультфильме “Головоломка”, мы отправимся в интеллектуальное путешествие, чтобы открыть другой тип восприятия и испытания эмоций: модель OURS[47], которая считает эмоции социальными, внешними для человека и ситуативными (последнее значит, что эмоции принимают разные формы в зависимости от ситуации, в которой они возникают). Модель OURS господствует почти во всех культурах, которые не относятся к группе WEIRD. Сегодня такой подход к эмоциям характерен для культур, не входящих в WEIRD, но в прошлом он был распространен повсеместно. Воспринимая эмоции в соответствии с моделью OURS, мы смотрим наружу, а не внутрь. Это не просто способ говорить об эмоциях, это способ их испытывать.

Внутри или снаружи человека?

Я впервые столкнулась с эмоциями OURS в сообществах, не входящих в группу WEIRD, когда продолжила описанное в первой главе нидерландское исследование, в котором участвовали представители суринамского и турецкого национальных меньшинств и голландского большинства. С новыми респондентами из трех указанных культурных групп мы побеседовали о нескольких эмоциональных событиях: о моментах, когда они получали комплименты или становились объектами восхищения, когда какое‐то достижение приносило им успех, когда их обижали или с ними обходились неуважительно и когда они несправедливо или неподобающе обращались с кем‐то или испытывали такое обращение на себе. В более ранних исследованиях ситуации такого типа были признаны эмоционально значимыми во всех трех культурных группах, и мы хотели проанализировать и сравнить связанные с ними эмоциональные эпизоды[48].

Меня особенно поразило, что эмоции возникали между людьми. Молодой турок Левент вспомнил, как получал комплименты и был объектом восхищения, когда получил высший балл на государственном вступительном экзамене и поступил в лучший университет Турции. Связанную с этим гордость в полной мере разделяли его родители.

[Моя победа над конкурентами] была важна для моей матери. Мать гордилась, что может использовать мой успех, чтобы утереть нос множеству людей. Ее просили показать мой студенческий билет, и она показывала его без моего ведома. Мои родители пригласили в гости всех родственников и соседей, чтобы отпраздновать этот успех.

Этот эмоциональный опыт занимает место между людьми, поскольку привязывает Левента к его родителям, наделяет их респектабельностью и достоинством и вместе с тем ставит под вопрос достоинство их далеких родственников. Эмоции Левента “живут” в социальном мире:

Мои [далекие] родственники не хотели, чтобы я сдавал экзамен… ведь из‐за этого шансы их детей поступить в хорошие университеты становились ниже. [Но я сдал его] и тем самым вызвал недовольство, что стало ударом по моему достоинству… Мне пришлось соревноваться с детьми моих же родственников… Родственники задавали мне вопросы, чтобы меня унизить: “На этот раз ты дойдешь до конца?” Они целовали меня и желали мне успехов, но я знал, что у них одна мысль: “Вот черт, ты снова победил…” После того как я обошел [конкурентов], многие семьи готовы были предложить мне в жены своих дочерей. Конечно, моя самооценка стала выше.

Главная сила эмоционального опыта Левента явно связана с социальным миром – с изменением отношений между людьми, а не с субъективным внутренним чувством. Аналогичная картина возникала во многих турецких и суринамских интервью: эмоции описывались как изменения относительного статуса, достоинства и влияния либо как пересмотр статуса, достоинства и влияния[49]. Они были – по крайней мере, в первую очередь – не личными чувствами индивида, а способами взаимодействия людей.

Совсем другую картину рисует рассказ Мартина о том, как он получал комплименты, будучи объектом восхищения. Мартин – молодой человек из голландского национального большинства, который защитил магистерскую работу по гражданскому строительству. В тот момент у него и возникла эмоция, о которой он решил рассказать:

Чувство было такое, что ты действительно сделал это. Да, [ты гадаешь], как вообще с этим справился… Я испытал огромное облегчение… Не столько обрадовался, сколько подумал: “Наконец‐то это позади!” <…> Я сам установил себе этот дедлайн и обрадовался, что уложился в срок… После этого я пошел отпраздновать с друзьями и родственниками, нас было семеро. Мы вообще не говорили о моей защите. Да, конечно, они мои друзья, поэтому они знают, что это для меня важно… Разумеется, они пришли послушать мой доклад и сказали, что я молодец. Еще они сказали: “Теперь всё, ты с этим разделался”, – и тому подобные вещи… Не считая этого, мы просто говорили о другом… Несколько месяцев, встречаясь с людьми, я сообщал им, [что защитился]. Мне было от этого приятно. Каждый раз словно заново осознаешь, что дело сделано.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Биография моей матери изложена в книге Bart van Es. The Cut Out Girl: A Story of War and Family, Lost and Found. New York: Random House, 2018. Мой отец учился в одном классе с Анной Франк, и она упоминает о нем в своем дневнике; некоторые его воспоминания вошли в книгу Theo Coster. We All Wore Stars. New York: St. Martin’s Press, 2011.

2

Ralph H. Turner. “The Real Self: From Institution to Impulse”. American Journal of Sociology 81, no. 5 (1976): 989–1016.

3

Этот термин был предложен в статье Joseph Henrich, Steven J. Heine, Ara Norenzayan. “The Weirdest People in the World?” Behavioral and Brain Sciences 33, no. 2–3 (June 2010): 61–83.

4

Значительный вклад в то время также внесли работы Shinobu Kitayama, Hazel R. Markus, Emotion and Culture: Empirical Studies of Mutual Influence. Washington, DC: American Psychological Association, 1994; James A. Russell. “Culture and the Categorization of Emotion”. Psychological Bulletin 110, no. 3 (1991): 426–450.

5

Richard A. Shweder. “Cultural Psychology: What Is It?” Thinking through Cultures. Expeditions in Cultural Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1991, 73–110. Цитируется с. 73.

6

Недавно оно вошло в книгу Tiffany W. Smith. The Book of Human Emotions. New York: Little, Brown and Company, 2016.

7

Подобное описание см. в Shinobu Kitayama, Hazel R. Markus. “The Pursuit of Happiness and the Realization of Sympathy: Cultural Patterns of Self, Social Relations, and Well-Being”. Culture and Subjective Well-Being. Cambridge, MA: Bradford Books, 2000, 113–161.

8

Об этом также пишет Han van der Horst. The Low Sky: Understanding the Dutch. The Hague: Scriptum Books, 1996, 34–35.

9

Голландская агрессивность, которая не чурается неприятных эмоций, резко контрастирует с “американским хладнокровием”, описанным в книге историка Peter N. Stearns. American Cool: Constructing a Twentieth-Century Emotional Style. New York: New York University Press, 1994.

10

Примеры в предыдущем предложении взяты из книги Eva Hoffman. Lost in Translation: A Life in a New Language. London: William Heinemann, 1989, 146, в которой подобным образом противопоставляются польский и американский стили общения.

11

См. Stearns, American Cool, где проводится противопоставление с американской эмоциональной культурой. Эта книга вышла примерно тогда же, когда я впервые приехала в США.

12

Catherine A. Lutz. Unnatural Emotions: Everyday Sentiments on a Micronesian Atoll and Their Challenge to Western Theory. Chicago: University of Chicago Press, 1988, 44.

13

J. L. Briggs. “Emotion Concepts”. Never in Anger: Portrait of an Eskimo Family. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1970, 257–258, 284, 286. Copyright © 1970 by the President and Fellows of Harvard College.

14

Цит. по: Lutz, Unnatural Emotions, 11.

15

См., например, Paul Ekman. “Are There Basic Emotions?” Psychological Review 99, no. 3 (1992): 550–553; Carroll E. Izard. Human Emotions. New York: Springer Science + Business Media, LLC, 1977; Keith Oatley, Philip N. Johnson-Laird. “Towards a Cognitive Theory of Emotions”. Cognition and Emotion 1, no. 1 (1987): 29–50.

16

Я не ставлю перед собой цель сделать обзор базовых эмоций. Достаточно сказать, что теория со временем эволюционировала. Я ни в коем случае не утверждаю, что современные исследования не превзошли исследование, изложенное в книге Paul Ekman, Wallace V. Friesen. Unmasking the Face: A Guide to Recognizing Emotions from Facial Clues. Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1975. Экман и сам предполагал, что может существовать не менее девяти базовых эмоций (Ekman, Are There Basic Emotions?). В дополнение к шести, перечисленным в 1975 году, он назвал стыд, восхищение и восторг, отметив, что каждая из этих эмоций соответствует критериям базовых. Споры о значении этих выводов не утихают по сей день, но эта книга не место для воскрешения всей критики теории базовых эмоций.

17

Эта и последующие цитаты взяты из книги Ekman and Friesen, Unmasking the Face, pp. 22, 23, 24.

18

См., например, Paul Ekman. “An Argument for Basic Emotions”. Cognition and Emotion 6, no. 3–4 (1992): 169–200; Jaak Panksepp. “Basic Affects and the Instinctual Emotional Systems of the Brain: The Primordial Sources of Sadness, Joy, and Seeking”. Feelings and Emotions: The Amsterdam Symposium. New York: Cambridge University Press, 2004, 174–193.

19

См. исследования, в которых, как утверждается, приводятся признаки смущения и стыда (Dacher Keltner. “Signs of Appeasement: Evidence for the Distinct Displays of Embarrassment, Amusement, and Shame”. Journal of Personality and Social Psychology 68, no. 3 [1995]: 441–445); гордости (Jessica L. Tracy, Richard W. Robins. “Show Your Pride: Evidence for a Discrete Emotion Expression”. Psychological Science 15, no. 3 [2004]: 194–197); и восхищения, веселья и гордости (Michelle N. Shiota, Belinda Campos, Dacher Keltner. “The Faces of Positive Emotion: Prototype Displays of Awe, Amusement, and Pride”. Annals of the New York Academy of Sciences 1000, no. 1 [2003]: 296–299).

20

Это значило бы, что эмоции можно распознавать по лицу. Новейшие исследования показывают, что информация, считываемая с лица, обретает смысл только в связке с другими используемыми данными (Brian Parkinson. Heart to Heart. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2019); Lisa F. Barrett, Batja Mesquita, Maria Gendron. “Context in Emotion Perception”. Current Directions in Psychological Science 20, no. 5 (2011): 286–290; Maria Gendron, Batja Mesquita, Lisa F. Barrett. “Emotion Perception: Putting the Face in Context”. The Oxford Handbook of Cognitive Psychology. New York: Oxford University Press, 2013, 539–556.

21

Расселл (Universal Reg of Emotion from Facial Expression) делает обзор всех вышедших после 1969 года исследований распознавания эмоций по лицам и находит, что несколько особенностей используемой методологии вносят свою лепту в уровень “распознавания” конкретной эмоции.

22

В конце 1980‐х и в 1990‐х годах компонентные теории разбивали смысл эмоциональных концептов на составляющие, включая оценку ситуации (например, Craig A. Smith, Phoebe C. Ellsworth. “Patterns of Cognitive Appraisal in Emotion”. Journal of Personality and Social Psychology 48, no. 4 [1985]: 813–838); подготовку к действию (например, Nico H. Frijda, Peter Kuipers, Elisabeth ter Schure. “Relations among Emotion, Appraisal, and Emotional Action Readiness”. Journal of Personality and Social Psychology 57, no. 2 [1989]: 212–228); и психологический и поведенческий ответы (Nico H. Frijda. The Emotions. Cambridge, UK: Cambridge University Press / Éditions de la Maison des Sciences de l’Homme, 1986).