Бег на цыпочках по краю. Как быть, если жена и любовница стали подругами

– Я видел его, знаю, куда побежит… Далеко не успеет, никуда не денется. Вы тут замените меня ненадолго, а я вам телефончик добуду, – выдавал он скороговоркой, пролезая ловко под прилавком. – Кто будет спрашивать, скажете, Мартын сейчас подойдет. Давайте, быстрей становитесь, становитесь… Мартын, кстати, это я.

Через секунду детина с завидной проворностью растворился в толпе.

Стерхов не помнил, как оказался в нарукавниках по ту сторону прилавка. В голове стучало: «А если кто из пациентов тебя здесь увидит, что скажешь в свое оправдание? Решил подзаработать? Подшабашить? Дескать, медицинских денег не хватает… Почему бы не помочь реализовать мясо родственнику из деревни? А если, не дай бог, недостача выплывет? Тогда вообще кранты!»

Народ как ни в чем не бывало подходил, не глядя на продавца, рассматривал сочные куски говядины, свинины, лосятины, выложенные на прилавке… Спрашивал, сколько что стоит.

Илья что-то отвечал невпопад, то и дело озираясь по сторонам в поисках убежавшего хозяина прилавка. Вскоре в его поле зрения попал черный «Порш Кайен», притормозивший неподалеку от ограды рынка. Выскочивший из передней дверцы лысый абориген в темных очках внимательно осмотрелся, потом не спеша подошел и открыл заднюю дверцу. Оттуда долго никто не появлялся, наконец Илья увидел коричневые лакированные туфли и такого же цвета брюки.

Почему-то Илья был уверен, что выплывший из джипа загорелый авторитет в коричневом дорогом костюме, с благородной сединой не только в прическе, но и в бороде с усами, направляется именно к нему.

«Гость с юга, – безошибочно окрестил его доктор. – Но зачем ему самому выбирать мясо? У таких на кухне обычно предусмотрен штат поваров из Вьетнама или Кореи, которые зажарят для своего шефа свежего кабанчика из личного стада».

Тем временем авторитет приближался. Оставалось каких-то пять метров, два… один…

– А Мартышка гдэ? А? – поинтересовался гость с юга, придирчиво оглядывая мясистую вырезку. – Это его мэсто, ты откуда взялся?

– Я его временно замещаю, – робко пояснил доктор, тщетно выискивая в толпе коренастую фигуру хозяина прилавка. – Он будет с минуты на минуту. Подождите, пожалуйста.

– Слюшай, нэт у мэна этай минуты… Тараплус. Вон от таво куска аткали два пятсот.

– Чем же я отколю?

Видимо, Илья «сморозил» неслыханную глупость, так как одна бровь гостя выгнулась дугой, другая же, наоборот, провалилась, а изо рта блеснуло чем-то золотым.

– Тапор видыш? – гостя с юга медлительность и непонятливость продавца начала раздражать. – Им и аткали. Да не стой, как памятник Шота Руставели… Я же сказал – тараплус.

Илье ничего другого не оставалось, как подчиниться. Кусок, полюбившийся гостю с юга, оказался неожиданно холодным, почти ледяным на ощупь – доктор его едва удержал в руках. Удар топором пришелся не туда, куда Илья целился.

– Э-э-э, я посла двух бутылок «Киндзмараули» тачнэй ат-калю! – заорал покупатель, крутя пальцем у виска. – Тфу… Я тэбя буду зват Вахтанг касой глаз. Сначала нада глаз правит, патом мяса калот.

Бросив отрубленный кусок на весы, доктор поморщился: стрелка показала почти четыре килограмма.

К счастью, в этот момент «нарисовался» убежавший хозяин прилавка, торжественно вручил доктору его смартфон, подчеркнув, что никаких вознаграждений не требуется, поскольку он прекрасно размялся, что, безусловно, полезно для его здоровья.

Едва Мартын увидел того, кто в этот момент распинался по поводу отсутствия снайперской точности у Стерхова, его будто подменили. Открытое радушие сменилось подобострастием, доктор с его смартфоном вмиг перестал как бы существовать, все внимание продавца переключилось на гостя с юга:

– Ашот Мамиевич, сейчас все подгоним, подровняем, не волнуйтесь, – затараторил прибежавший хозяин, с трудом сдерживая клокочущее дыхание. – Извините за это недоразумение, сколько вы говорите? Два с половиной кило, как всегда? Сейчас все будет исполнено.

Под сочно-раскатистое «Ты каво ставишь вмэсто сэбя? А?! Ты вэд знаишь, что я тараплус, а всо равно ставишь… Э-э-э!» Стерхов понял, что пока внимание именитого посетителя переключено с него на Мартына, лучше незаметно смыться, дабы не «схлопотать» на свою голову что-нибудь еще.

Спрятав смартфон в карман, он быстро ретировался с места событий.

Три кита, на которых все держится

Рабочий день начался с вызова к заведующему участковой службой Танхилевичу.

Рядом с Михаилом Айзиковичем сидел подтянутый большеглазый мужчина средних лет с коротким ежиком на голове и черным дипломатом в руках. Брутальная небритость создавала ощущение, что сперва щеки бедняги намазали клеем, после чего на них выдули отходы древесно-стружечного производства. Опилки, проще говоря.

Под ежиком у него проступала красноватая нежная кожа, которой не просматривалось ни на лице, ни на щеках, отчего доктору захотелось назвать незнакомца Подосиновиком.

– Илья Николаевич, вам сказка как повезло, – без обиняков начал заведующий после короткого представления, как всегда путая падежи и склонения. – Зиновий Львович является представитель немецкий фармацевтический компания «Зибера» у нас в город. Его задача – продвижение три новых препараты… Впрочем, он все сама расскажет, я пойдем на линейку, а вы тут общаться пока.

С этими словами Михаил Айзикович принялся грузно вылезать из-за стола.

– Ав чем повезло-то? – поинтересовался доктор, заставив заведующего на несколько секунд замереть в самом узком месте между столом и холодильником, отчего возникло ощущение, будто Танхилевич застрял.

– Хотя бы в то, что, если вы начнешь удача распространять новый препаратов, у тебя появился реальным шанс быть доверенное лицом этого фирмы. Совсем иной зарплата, ты в курсе? На днях мне говоришь, денег мало…

– Вы так спокойно об этом говорите, Михаил Айзикович? – натянуто «удивился» Илья. – Я бы на вашем месте помалкивал, и так сотрудников не хватает. Приходится на полторы ставки пахать.

– Относительно вас, Илья Николаевич, я давно иллюзия не питал, – в тон ему ответил заведующий, протискиваясь к выходу. – Вы ведь спал и видите, как бы смотался отсюда куда поближе…

Когда за Танхилевичем закрылась дверь, Подосиновик оживился, вскочил, начал прохаживаться по кабинету вдоль и поперек:

– Не знаю, как вы, коллега, а я с трудом в его словесном потоке ориентировался. И это одна из причин, кстати, по которой я бы отсюда стремился вырваться на оперативный простор. У вас есть все шансы для этого.

– Ты в каком году вуз окончил, коллега? – решил сразу же «брать быка за рога» Стерхов. – И какой факультет?

– В самый миллениум, – ничуть не смутившись тем, что Илья обратился к нему на ты, парировал Подосиновик. – Причем с красным дипломом. Лечфак, естественно.

– И что продвигаешь? Надеюсь, не слабительное?

– Зря надеешься, именно со слабительными сейчас проблема. Раз ты заикнулся про них, то с него и начнем. Называется препарат «Неослабинекс», действует в основном в толстом кишечнике… Второй препарат с выраженным снотворным эффектом – «Редуваз», и анальгетик третьего поколения – «Эстамперон».

Спустя несколько часов, выслушивая сердца и легкие, пальпируя печень, стуча по клавиатуре и пялясь в монитор, Стерхов мысленно рассуждал о том, что накануне своего сорокалетия представителем фирмы «Зибера» гораздо престижней работать, нежели участковым терапевтом.

Скажем, не портишь зрение этой писаниной, а приезжаешь в какое-нибудь лечебное заведение на крутой иномарке и идешь не куда-то, а сразу к заведующему. Или еще лучше – к главврачу!

Садишься ножку на ножку, кейс из крокодиловой кожи, естественно, рядом, руки скрещиваются на груди, рукав пиджака приоткрывает японские часики, золотую печаточку на указательном пальце. Интересуешься небрежно так, как в его «богадельне» назначаются лучшие в мире фармацевтические препараты…

«Как, батенька?! Вы даже и про фирму такую не слышали? (Брови удивленно взлетают вверх, в глазах непонимание.) Непорядок! Вопиющий беспредел! А я думаю – почему у вас процент госпитализаций зашкаливает?! Это от того, что лекарства ваши врачи назначают второсортные. Не те! А надо – из первого эшелона, я имею в виду, брендовые препараты крупнейшего фармхолдинга «Зибера». И увидите, ситуация в корне изменится. Сразу же! Давайте начнем с малого, скажем, с продвижения трех из них… Слабительного, обезболивающего и снотворного. Так сказать, с трех китов, на которых все держится…»

До чего ж по-идиотски устроена жизнь!

Отвлечься от фантазий его заставил грохот за окнами. Ниночка тотчас вскочила и прильнула к окну.

– Илья Николаич, дым черный повалил, взорвалось что-то.

– Странно, – неспешно поднялся доктор, недовольный тем, что его от мыслей о будущем отвлекли столь грубым способом. – Сейчас не девяностые, чтобы подобные разборки чинить. Более цивилизованное время на дворе.

– Доктор, так что с больничным? – подала голос упитанная пациентка, инженер-конструктор одного из предприятий района, застегивая блузку. – Закрываете вы его или продляете? Мне что, завтра на работу выходить?

– Нет, поболеете еще дня три, так и быть, – успокоил ее Илья, разглядывая черный дым за окном. – Анализы сдадите, флюорографию в трех проекциях пройдете… Нинок, выпиши… Хватит разглядывать, мы же на работе.

Когда медсестра подчинилась и пациентка с направлениями покинула кабинет, за окнами раздался вой сирен и проехала пожарная машина.

Выглянув из кабинета через минуту после ухода пациентки, Илья воскликнул:

– В кои-то веки пустой коридор. Я сбегаю, гляну… Что там произошло…

– И я с вами, – прозвучало в ответ из кабинета.

Однако кроме клубов дыма и толпы зевак, среди которой наверняка были и те, кто недавно ждал своей очереди в коридоре поликлиники, увидеть особенно ничего не удалось. Приехавшие полицейские успели натянуть полосатую ленту, огородив тем самым место происшествия, а пожарному расчету удалось к тому времени сбить пламя. В толпе тут и там что-то говорили без умолку про джип, в котором в момент взрыва находился человек. Спасти беднягу не удалось – сгорел заживо.

Среди других машин Стерхов случайно зацепился взглядом за реанимобиль, из которого выходил его однокурсник – кардиолог со скорой Артем Немченко. Встретившись взглядом с коллегой, Илья понял, что случай оказался безнадежным на сто процентов – врачи приехали на обгоревший труп.

«Оно и понятно, – плавали мысли в мозгу доктора, пока он возвращался к себе в кабинет. – Такое пламя еще потушить надо. А тут хаос, паника, фактор времени опять же. Да, трагически оборвалась еще одна жизнь. Тут строишь планы на вечер, на месяц, на год… А какой-нибудь шизик подкладывает бомбочку под твое авто, и… планам не суждено сбыться. До чего ж по-идиотски устроена жизнь!»

Больных в коридоре оказалось немного. Видимо, случившееся у кого-то начисто отбило желание обращаться на прием.

Что ж, тем лучше… Участковый терапевт всегда найдет, чем занять себя в свободное время. Взять хотя бы стопку незаполненных амбулаторных карт, оставленных на потом. Когда идет сплошной поток народа и времени не хватает, в карте записываешь лишь то, что касается цифр давления, пульса (особенно если они отличаются от нормы), электронного больничного, выписанных сегодня лекарств и назначенных анализов. А рутину, вроде объективного статуса – состояния кожных покровов, живота, тонов сердца и дыхания, – оставляешь на потом.

– Кстати, совсем забыл! – Илья хлопнул себя по лбу, отодвинув в сторону стопку амбулаторных карт. – Нам поручили, Нинок, продвигать новые препараты немецкой фирмы «Зибера»!

С этими словами доктор выставил на стол три флакона.

– Вам поручили, Илья Николаич! Не мне! – без энтузиазма поправила его медсестра, рассматривая этикетки и отворачивая крышечки флаконов. – Небось, пообещали райские кущи за удачное продвижение.

– Не буду скрывать, Нинок, пообещали. Но я с тобой щедро поделюсь. Это слабительное – «Неослабинекс», это снотворное – «Редуваз»…

– Снотворное и без рецепта? – Ниночка принялась рассматривать флакон с лекарством. – Видимо, так себе, раз без рецепта…

– Это мы с тобой и выясним.

Пробел на предпоследней странице

Под самый занавес приема в кабинет зашел невысокий широкоплечий брюнет лет сорока пяти, которого Илья сразу же окрестил Квадратом. В руках вошедшего была черная папка, которую Илья видел во многих детективных сериалах.

– Вы амбулаторную карту отложили? – автоматически поинтересовалась Ниночка.

– Думаю, она мне не потребуется, – коротко отрапортовал вошедший, раскрыв темно-красное удостоверение, в котором доктор не успел толком ничего разобрать. Словно прочитав его мысли, Квадрат пояснил – Старший следователь убойного отдела ГорУВД майор Тутынин.

– Вы по поводу взрыва и обгоревшего трупа в джипе? – догадался Стерхов.

– Именно так, – кивнул майор, усаживаясь на кушетке и раскрывая на коленях папку, в которой оказалось несколько мелко исписанных листов бумаги. – Смотрю, вы в курсе, что ж, тем лучше.

В голове доктора промелькнуло: «Почерк у тебя, майор, от моего, куриного, почти не отличается! На первый взгляд, по крайней мере».

– Мы слышали только грохот, – затараторила Ниночка, приложив к щекам ладошки. – Выбежали посмотреть, а там дым валит и полно зевак…

– Это я знаю не хуже вас, девушка, – раздраженно заметил Квадрат, перебирая листы в папке. – Если вам не трудно, оставьте нас с доктором наедине, это серьезно…

– Но у нас прием, – Ниночка обиженно перевела взгляд на Стерхова. – И мы…

– А у меня убийство, – жестко перебил ее майор, бросив такой взгляд, что она тут же подчинилась. – И опрос свидетелей по горячим следам.

Оставшись наедине с майором, Илья поинтересовался:

– Не хотите же вы сказать, что…

– Хочу, Илья Николаевич Стерхов, – перебил его Квадрат, прочитав то, что было написано у доктора на бейджике. – Сгоревшего в машине звали Степан Павлович Барсуков. Вам эта фамилия ни о чем не говорит?

От услышанного доктор на пару секунд ощутил себя беременным – в животе словно кто-то шевельнулся, несколько раз пнув родителя ножкой.

– Вы… серьезно?!

Немигающий взгляд уставился на доктора так, что еще немного – и у последнего могли запросто начаться схватки.

– Серьезней не бывает, я даже знаю, что вы повздорили с убитым.

– Кто это вам рассказал? – поинтересовался доктор, стараясь дышать как можно глубже.

– Нашлись люди!

В голове Стерхова, словно в папке на рабочем столе его домашнего ноутбука, тут же выстроились кадр за кадром: раскрасневшееся лицо Барсукова, требовавшего продлить ему больничный еще на три дня, извинительная улыбка Ниночки, почему-то вставшей на сторону больного, черный дым за окном от горящего джипа, полосатая лента, натянутая оперативниками на месте взрыва, и растерянность Артема Немченко, выпрыгивающего из реанимобиля.

Но это все – цветочки. Ягодка лежала сейчас в стопке амбулаторных карт в виде незаполненного дневника в карте Барсукова. Доктор планировал это сделать после окончания приема, в спокойной обстановке.

Дождался! Теперь обстановка максимально спокойная, но заполнить уже ничего не удастся. А карту, скорее всего, майор конфискует.

– Что значит, повзддорили? – прохрипел Илья, чувствуя, как в пересохшем рту язык отказывается подчиняться хозяину. – Т-так, немного поговорили на п-повышенных тонах…

– В чем суть конфликта? – железным тоном спросил майор.

– Да к-какой конфликт?! Я з-закрывал ему б-больничный, – начал заикаться доктор, чего раньше за собой никогда не замечал. – А он т-требовал п-продлить его еще на т-три дня. Таких к-конфликтов у меня на к-каждом приеме – сколько хочешь, вагон и маленькая тележка.

– Тогда я скажу, что вы достаточно конфликтный доктор. А Барсуков на момент осмотра был здоров?

– Аб-бсолютно.

– И это зафиксировано в амбулаторной карте?

– Разумеется, – как можно убедительней заверил Туты-нина Илья, за что потом себя же обругал последними словами. Что толку демонстрировать сногсшибательную уверенность, которая через минуту может лопнуть как мыльный пузырь!

Майор тем временем невозмутимо что-то записывал в своей папке.

«Может, и мне заняться столь нелюбимой рутиной? – пронеслась в мозгу доктора спасительная мысль. – Чем черт не шутит, авось да и прокатит?! Карта Барсукова вторая снизу, точно!»

К счастью, на столе перед ним лежала раскрытой амбулаторная карта предыдущего пациента. Как можно небрежней Илья ее захлопнул и с выражением вселенской тоски на лице принялся перебирать стопку. Как бы между прочим раскрыл ту самую карту, где зиял пробел на предпоследней странице. Его-то и требовалось экстренно заполнить, тщательно прописывая отсутствие воспалительных симптомов у пациента Барсукова, тем самым как бы подчеркивая его трудоспособность. Иначе – с какой стати ты, доктор, закрыл его больничный?!

Вообще, главное не то, что ты, Стерхов, увидел в его зеве, прослушал в его сердце или в легких, прощупал в его животе. Главное – что ты зафиксировал на бумаге, то бишь в дневнике. Именно это останется потомкам, будет фигурировать в протоколах, многократно копироваться и так далее… Вот что главное!

Рука автоматически «доделывала» необходимую работу, пока на лице доктора висело выражение крайнего недовольства «всей этой бюрократической рутиной», соблюдение которой от него требовали реалии выбранной раз и навсегда профессии.

Однако майор не хуже него разбирался в подобных вещах и простреливал ситуацию с полувзгляда.

– Успели? – почти по-отечески поинтересовался он, устало улыбнувшись, когда доктор отодвинул заполненную карту в сторону. – Или еще дать пару минут для верности? Ну, чтобы проверить там, мало ли что?

– Нет, спасибо, – оценив иронию майора по достоинству, заверил Илья. – Сами можете проверить, здесь нет никакого криминала, просто мы не успеваем во время приема это сделать.

Илья почувствовал, как румянец сам собой уходит со щек, а «шевеления» в животе прекращаются, словно их и не было никогда.

– Судя по тому, что заикание как бы… излечилось, криминала действительно нет, поэтому проверять мы не будем.

– Я бы сказал, что Барсуков сознательно шел на конфликт.

Брови майора удивленно взлетели вверх:

– Что вы имеете в виду?

– Неделю назад он жаловался на насморк, боли в горле, недомогание, слабость и так далее… Так вот, ничего этого я не обнаружил. На мой взгляд, он и тогда симулировал. Зачем ему вообще понадобился больничный – ума не приложу… Ясно, что для чего-то… другого.

Кот на раскаленной крыше

Когда доктор мельком бросил взгляд на майора – тут же осекся. Выражение лица следователя говорило буквально следующее: «Мели, мели, Емеля, твоя неделя».

– Понимаете, Илья Николаич, – начал невозмутимо расставлять точки над «i» Тутынин, поймав паузу в словесной эквилибристике доктора. – Я потому вам позволил все подчистить в амбулаторной карте, что в этом особого криминала действительно нет, как и смысла… Ну, нагоняй получите от заведующего, не более. Барсуков действительно был у вас на приеме, это несомненно. Труп его настолько обгорел, что установить сейчас, был ли он на тот момент трудоспособен или нет, мы не имеем никакой возможности. Поэтому и смысла нет. Криминал в другом.

– В ч-чем же? – переспросил доктор, чувствуя, как в животе опять начинает ворочаться несуществующий ребенок, а к лицу снова приливает кровь.

– В той цепочке событий, которую не разглядит разве что слепой. Посудите сами: сначала вы ссоритесь с Барсуковым, да так, что он разъяренный вылетает из кабинета и хлопает дверью. На глазах у всей очереди! Это первое звено цепочки. А вскоре вы исчезаете на полчаса, и вас никто не видит… Никто не знает, где вы находитесь, вы начисто скрылись с экранов радаров. Третьим звеном, собственно, является сам взрыв джипа и гибель в огне того, с кем вы так натурально повздорили. Вот, собственно, и все. Теперь, внимание, вопрос… Надо вставить недостающее второе звено. Где вы были сегодня примерно с трех до трех тридцати?

– Вы хотите с-сказать, что я за эти п-полчаса подложил взрывчатку в д-джип Барсукова? – чуть не задохнулся от негодования Стерхов.

– Согласен, версия выглядит весьма натянутой, но пока она единственная, увы, – цокнув языком, покачал головою Тутынин. – Другой у нас нет. И, заметьте, вы не ответили пока на мой конкретный вопрос.

– Я ходил в с-стационар, в ординаторскую т-терапии за историей болезни.

– Это можно сделать за десять минут. Вы отсутствовали полчаса. Что вас задержало? Или кто? Чью именно историю вы искали и зачем? Кто вас там видел? С кем вы разговаривали?

Сказать, что доктор чувствовал себя кошкой на раскаленной крыше, вернее – котом, значит ничего не сказать. Все складывалось хуже некуда. На самом деле он получил эсэм-эску от Лилии, симпатичного врача-физиотерапевта, где она намекала, что у нее перерыв, и они могли бы… скажем, непринужденно поболтать. Но «светить» подобную связь Илья не должен был ни в коем случае, не имел права, ибо Лилия была женщиной замужней, и вообще…

Представьте себе, наш доктор оказался настолько любвеобильным, что не мог сидеть молча, видя проходящую мимо понравившуюся женщину… Это противоречило его основополагающим гендерным принципам, не соответствовало психотипу.

Разумеется, никакого алиби себе Стерхов не заготовил – не думал, что так неудачно «стекутся обстоятельства». Знал бы прикуп, как говорится, – жил бы в Сочи. А так – никто из коллег не подтвердит, что его видел в отделении. Увы!

До стационара он не дошел, повернул за угол, проскочил вестибюль, спустился в физиоотделение и был таков… Настоящей причины его отсутствия даже Ниночка не знает, что уж говорить о тех, кто сидел в коридоре.

И с Барсуковым перед этим они поцапались не на жизнь, а на смерть. Бизнесмен лез на рожон, невзирая ни на что – продляй, дескать, док, больничный, и все! Потому что ему, видите ли, так надо!

Тут уж вожжа под хвост и Стерхову угодила, и он пошел на принцип. Уперся рогом. Слово за слово… Чуть открытым текстом не выдал, мол, ты и так пять дней больничного за здорово живешь получил. Тебе мало? Обнаглел в доску! Завтра чтоб на работу вышел, лично проверю!

Барсуков хлопнул дверью так, что на всем этаже стеклопакеты вздрогнули. Конечно, все сидящие в коридоре это слышали. Майор, видимо, прежде чем зайти к Илье, побеседовал с каждым из них. И что сейчас говорить доктору, находясь под рентгеновским взглядом следователя?

– Ни с кем я не разговаривал в стационаре, может, меня кто-то и видел, просто историю пришлось искать долго. Поэтому и задержался. Я настолько часто мелькаю в стационаре, поймите, что стал там частью… интерьера. Меня многие как бы не замечают.

– Чью именно историю вы искали и с какой целью?

Как назло, у Стерхова вылетели из головы фамилии всех больных с его участка, находящихся в данный момент на стационарном лечении. Буквально час назад они с Ниночкой обсуждали их самочувствие, а сейчас доктор даже приблизительно не мог вспомнить…

– Ой, да этого… Как его… Вот черт…

– Не спешите, сосредоточьтесь, – участливо посоветовал следователь, перекладывая мелко исписанный листок из папки на стол и начиная писать на чистом. – От того, вспомните ли вы фамилию больного сейчас или нет, зависит очень многое.

И тут, словно спасательный круг, сброшенный с борта теплохода утопающему, в мозгу всплыла-таки желанная фамилия:

– Вспомнил! Как же я сразу-то… Хрумский… э-э… Пантелеймон… кажется… вот отчества, к сожалению, не помню.

– Отчества и не надо, – Тутынин, казалось, будучи слегка расстроенным из-за того, что память доктора в этот раз не подвела, сложил исписанные листы в папку, захлопнул ее и поднялся с кушетки. – Я все проверю. Вас же прошу пока из города никуда не…

– Скажите, – перебил его доктор, поднимаясь вместе с ним. – А медсестру мою, Нину Щеткину, вы разве допрашивать не будете? Она наверняка ждет своего часа, готовится, волнуется.

– Ах да… – в глазах следователя на миг отразилось некое подобие досады. Пропустив иронию Стерхова мимо ушей, он вымученно улыбнулся и пробурчал: – Что ж, если вам не трудно, пригласите ее. А сами… можете быть пока свободны.

Так хорошо все начиналось…

По идее, сегодня один из самых счастливых дней.

Во всяком случае, так доктору казалось поначалу, таким он его себе запланировал, разрисовал в радужном воображении.

Сами посудите: утром проводил супругу на работу, потом, почистив перышки, отправился двумя этажами выше. В квартиру Ланы. Страстной и непредсказуемой, лишенной комплексов, умеющей не только подчиняться, но и порабощать. В квартиру той, для которой секс – не дежурная обязанность, а всякий раз открытие чего-то нового, не пройденного, не изведанного.