Ещё одна попытка

В палату к Анне я попала без проблем – заполошную простоватую тётку с двумя пакетами черешни в авоське приняли скорее не за подругу, а за старшую родственницу, а после того, как один из пакетов приземлился на потёртое дерево сестринского поста, мне ещё и дорогу показали. Свернув в последний коридор, я пошла отсчитывать номера палат в поисках нужной.

Возле двери с необходимым мне номером я увидела на скамье мужчину, который сразу привлёк моё внимание – он был одет в цивильное, а не в медицинскую форму или больничную одежду, что было странновато, но этот момент я решила прояснить позже. Сейчас перепуганная родственница-подружка не должна замечать ничего, кроме самой Анны. Зайдя в палату, я удивилась – в ней не стояло ни одного букета. Когда её в Питере сбила машина, палата была похожа на цветочную лавку, а тут – ни-че-го.

Из пяти коек были заняты только три, и я начала обводить их взглядом по очереди, высматривая знакомую русую голову. Пока мой взгляд не выхватил огромные, полные боли серые глаза Анны.

От её вида я непроизвольно охнула, добавив непечатное словечко, мне даже не пришлось ничего изображать, все эмоции были предельно натуральные. Лицо, шея и руки Анны, торчащие из-под одеяла, были покрыты чёрно-сизыми гематомами, сливающимися на нежной золотистой коже в устрашающий узор.

– Откуда это? – я даже забыла поздороваться. И про черешню забыла.

– Сядь ко мне поближе, – попросила она и начала аккуратно приподниматься на расписанных синяками руках, пытаясь сесть на постели.

Тихо, очень тихо попросила.

Я подтащила стул и села прямо у её изголовья, настолько близко, насколько вообще позволяла конфигурация палаты.

– Ну?

– Замуж неудачно вышла, – Анна полууселась на койке, кое-как подпихнув под спину тощую подушку, и подняла на меня взгляд. – Не за того человека.

– Это муж тебя так?

– Угу. Мне и раньше попадало, но в этот раз у него совсем крышу сорвало. До больницы вот дошло, прежние разы как-то обходилось.

– За что? – вырвалось у меня, и я тут же мысленно выругала себя за этот типично русский вопрос. Нет ни одной уважительной причины, по которой один человек может сделать такое с другим человеком.

– Ему в последнее время и повода не надо было. Могло даже за косой взгляд прилететь. Не то сказала – пощёчина. Опоздала – зуботычина. Сначала он извинялся… ну, после, плакал, говорил, что кроме меня, ему никто не нужен, обещал, что всё будет в порядке, что больше никогда… И через неделю бил снова. А однажды и извиняться перестал. Один раз я развод попросила, он сначала начал говорить, что любит, а потом зуб выбил. Очевидно, от любви, – Анна вздохнула и продолжила: – В этот раз я на полчаса задержалась на съёмках, у меня последняя смена была, ребята захотели отметить. Через полчаса он был на площадке, вытащил меня оттуда за руку, а в отеле…

Анна зажмурилась, пытаясь сдержать навернувшиеся слёзы. Я ошарашенно сидела, пытаясь собрать картинку из тех кусочков, что у меня были.

– Говори, говори, Аня, я слушаю, – еле слышно пролепетала я, положив руку на её плечо, стараясь прикасаться только к ткани её футболки, словно боясь, что чёрные узоры на золотистой коже мгновенно перекинутся на мою, стоит мне только тронуть их пальцами.

Всё, что я говорила ей сейчас, было враньём. Я не хотела слушать о пережитом ей ужасе, о котором она так легко рассказывала мне, у меня внутри все потроха скручивались в узел и прилипали всем комом к мелко подрагивающей от накрывающего меня страха диафрагме. Но я повторила:

– Ну же, расскажи.

– Сначала он просто орал. О том, что прекрасно знал, какой блядушник у нас на площадках, ничем не лучше театра, и что я тоже блядь, раз работаю там, что все актрисы шалашовки, карьеры с раздвинутыми ногами делают, а если ещё не трахаются с режиссёром или продюсером, так только потому что денег мало предложили. Я думала – да пусть его орёт, лишь бы не бил, чтобы хотя бы морду не портить. Но он знал, что я уже отсняла все свои сцены. Я даже заметить не успела, как он размахнулся и влепил мне по лицу кулаком. Раз – и я уже лицом в ковролин. Тогда я закричала. Отель же, стенки тонюсенькие, хоть кто-то должен был услышать. А его это только больше разозлило. Следующий удар был уже ногой по рёбрам. Потом ещё. Ещё… Я сбилась со счёта, но продолжала кричать, пока могла. Потом перестала. Отрубилась, когда он меня головой об стену приложил. Когда очнулась – вокруг люди. Оказалось, горничная сбегала за охранником, а тот сразу полицию вызвал. Меня привезли сюда, а его – не знаю. Но теперь уже всё, амба, не могу больше. Подала на развод. Но одна я это не вытащу. Поэтому тебе и написала.

– Переписку твою он тоже контролировал, да?

– Да. Переписку, передвижения. Расходы. Надеюсь, Сорен поймёт… когда-нибудь потом. Эти съёмки-то состоялись только потому, что контракт был заключён очень давно, ещё до свадьбы, и продюсерская компания пригрозила такой неустойкой, что ему пришлось согласиться. А из театра он заставил меня уйти сразу после свадьбы. Фактически, я безработная, у меня нет своего дохода. А ты одна приехала? Где остальные?

– Пока в Швеции, ждут отмашки, – рассеянно проговорила я, пытаясь собрать мозги в кучу и наконец начать задавать необходимые вопросы. – Мне нужно представлять ситуацию. Какие у тебя травмы?

– Сломаны два ребра. Синяки, ссадины. Сотрясение мозга, – Анна помолчала, собираясь с мыслями, потом выпалила одним словом остальное. – Выкидыш. Я пыталась закрыться, но пара ударов пришлись в живот. Ребёнок не выжил.

– Погоди… а он знал?..

– Что я беременна? Знал, конечно. Поэтому я и не могу больше. Последняя капля была, всё.

Фух. Узел внутри меня затянулся ещё сильнее. Просто перетерпи, Катерина. У меня защипало в носу, но Анне сейчас не нужны были мои слёзы. Ей нужны были мои мозги.

– Значит, в больнице тебя две недели точно продержат?

– Врач говорит, что да. Я только за – тут я в относительной безопасности. Пока что. Но когда-нибудь меня выпишут. И у меня нет такого места, где он меня не найдёт. Вся моя родня в Казахстане. Нет денег, чтобы добраться. Нет профессии, кроме публичной, которая всегда на виду. Мои питерские друзья его страшно боятся и не готовы подставиться, даже, чтобы помочь мне. Разводом занимается юрист, из благотворительной организации… ну, по домашнему насилию. Историю сразу в жёлтую прессу продали, и организация сама на меня вышла. Это ребята железобетонные, я у них такая не одна. Ну и мой, так сказать, кейс, им тоже выгоден – всё-таки я публичная персона. Нас разведут. А вот уголовное дело мой… муж развалит – слишком хорошие связи. Заявление я написала, конечно, но охранные ордера у нас ещё не существуют. Знаешь, что? Я страшно боюсь, что он меня найдёт. Видела, кто в коридоре сидит? Это не полицейский, это он приставил. Он не собирается меня отпускать.

Тут мне стало понятно, почему я сижу так близко, и почему она почти шепчет. Я молчала и думала. Хорошо, что парни в другой стране. Могли бы наломать дров, особенно Сорен. Здесь без подготовки никак. Разбитые губы Анны дрогнули – очевидно, она боялась и того, что зря рассчитывала на мою помощь.

– Катя, ты мне правда очень нужна.

– Мы поможем, Аня. Только дай мне день на раздумья, нам с ребятами нужно обсудить наши действия. Я не бросаю тебя, буду к тебе каждый день ходить, пока они не прилетят сюда. Завтра расскажу, что мы надумали, ладно? Ты, если спросят, кто я такая, скажи правду, что жена сценариста, познакомились в театре ещё, но сделай меня такой, ну, придурковатой, дескать, тётка в России давно не живёт, забыла, как оно у нас тут устроено. Я тебе подыграю. Сначала попробую в отдельную палату тебя перевести. Отдыхай и жди меня с новостями. Ах, чёрт, чуть не забыла, я ж тебе черешни принесла…

Выйдя из палаты, я окинула взглядом сидящего на скамейке парня. Молодой, коротко стриженый, одет неприметно – в спортивные штаны, кроссовки и светлую футболку, позволяющую мне разглядеть результаты его усилий в спортзале. От пациентов его отличала чересчур уж чистая одежда и висящая через плечо небольшая чёрная сумка – местным страдальцам они без надобности. Услышав, как хлопнула дверь в палату, он вскинул лобастую голову, и перевёл взгляд с телефона на меня. Я поймала взгляд и улыбнулась:

– Не знаете, где тут курят? – спросила я заискивающим тоном.

Лобастая голова мотнулась в сторону чёрной лестницы и снова опустила взгляд в телефон. Не из органов он в охранники подался, тут же подумала я. Полицейский, даже бывший, не потерял бы ко мне интерес так быстро. Я нырнула за металлическую дверь, из-за которой разило табачным дымом, и подошла к стайке курящих мужчин.

– Извините, у вас сигаретки не найдётся? – спросила я.

Мрачный небритый дядька с перевязанной головой молча протянул мне пачку и щёлкнул зажигалкой.

– А ваш друг не курит? – нагло пошла напролом я.

– Который? – хрипло отозвался мужик.

– Который в коридоре скучает. На спортсмена похож.

– Это не мой, – неожиданно улыбнулся мужик, показав очень хорошие для курильщика зубы. – Это постовой.

– Постовой? – округлила глаза я.

– Девку сторожит из тридцать пятой палаты. Ну мы его так и прозвали.

– Круглосуточно, что ли?

– Не, их двое посменно сторожат. Еду с собой носят, даже поссать почти не отходят. Из милиции, наверное. Девку по скорой привезли, вряд ли она до такой синевы на улице споткнулась. Сто процентов криминал.

– Артистка она, – встрял тщедушный дедок с костылём, перекатив мятую папиросу в угол рта. – Щас на второй кнопке сериал идёт, про любовь, моей бабке очень нравится. Вот бабка-то у меня глазастая: пришла меня навестить, увидела, как она в толчок чапает, и сразу сказала, что она в том сериале снималась. Жалко девчонку. Вот, мобыть, охраняют, чтобы из газеты не шастали.

– А они шастали?

– А то. Быстро этот спортивный их на выход наладил. Или то другой был, Семён?

– Другой, – покачал перебинтованной головой мрачный Семён. – У них пересменок аккурат в три часа, а дело вечером было.

Понятно, подумала я, значит, есть и второй, причём куда более осторожный. Я взглянула на часы – половина второго. Надо будет и на него взглянуть.

– Спасибо за сигарету, Семён, – растянулась в улыбке я. – Страсть как курить хотелось. Вы очень меня выручили.

Видеозвонок длился уже сорок минут, и половину этого времени я рассказывала Эрику и Сорену, что происходит. А вторую половину терпеливо ждала, пока Сорен прекратит вопить. И ещё раз похвалила себя за разумное решение улететь в Россию одной. Потому что за двадцать минут Сорен вспомнил все неприличные слова, которые в принципе знал. Дважды он пытался отобрать у Эрика свой телефон, который тот предусмотрительно незаметно припрятал в карман, когда понял, к чему идёт мой рассказ, один раз собрался уйти домой без телефона и поменять билеты на ближайшую возможную дату с домашнего компьютера, и трижды проклял нас с Эриком и всю нашу родню до седьмого колена. Особенно, когда Эрик успешно приложил силу, заставив его сидеть на месте и никуда не срываться. Всё же физические кондиции у них были ну очень неравные.

Я продолжала ждать.

Наконец, через двадцать минут фейерверк возмущения выдохся. И у нас снова появилась теоретическая возможность поговорить, как разумные люди.

– Я разочаровался в браке окончательно, – тихо выдал последний залп Сорен, подперев голову сложенными руками. – Уже второй пример за последнее время, когда эта дорожка завела кого-то прямо в задницу. Впрочем, меня, на этом фоне – не очень глубоко. Пожалуй, что я даже везунчик.

– Кто таков её будущий бывший муж? – спросил Эрик, не спуская глаз с потухшего товарища.

– Крупный бизнесмен. Не уровня твоего бывшего начальника Новикова, далеко, но достаточно богат и влиятелен, чтобы организовать нам проблемы, если подставимся. Анна в успех уголовного дела не верит, он и его адвокаты сольют обвинение. Скорее всего, сливать будут на признании вреда здоровью незначительным. Дескать, не убил же, не покалечил и вообще сама виновата, как это у нас водится. Максимум, на что она рассчитывает – что он уплатит штраф за побои. Но радует, что хотя бы под ковёр это замести уже не удалось, организация, которая предоставила ей адвоката, раскручивает инфоповод на полную, по всем соцсетям. Пока дело длится, у мужа Анны будет очень много забот, и какое-то время ему будет не до неё. За ней в больнице приглядывает его человек. Даже двое. Не вмешиваются, визитам не мешают, просто контролируют, что она остаётся на месте.

– А когда Анну выпишут, хвосты не отвалятся, так? Муж сможет до неё добраться, если мы поспособствуем её исчезновению?

– Сможет, возможности разыскать Анну у него есть. Частный сыск-то никто не отменял. У меня уже есть идея, где можно её спрятать, но важно понимать, что это временная мера.

– Документы?

– Внутренний паспорт на руках, билеты на поезд или самолёт в любую точку России купить сможем.

– Но в России её найдут. За границу?

– Нет. Нет заграничного паспорта. Кое-куда и без него можно, но если мы отправим её в Казахстан к родственникам – это то же самое, что на блюдо положить. Туда в первую очередь явятся. Оформить паспорт можно дистанционно, но это займет от месяца до трёх. Потом ещё виза. И туристическая виза обычно короткая. Когда она закончится, ей придётся возвращаться.

Сорен слегка завис, услышав эту фразу. На его лице была видна работа мысли – густые чёрные брови сначала съехались к переносице, собрав по-мальчишески гладкую оливковую кожу в две глубокие складки, а потом разошлись обратно и взлетели вверх, словно он никогда в жизни не удивлялся чему-либо сильнее, чем мысли, которая только что посетила его кудрявую голову. Глаза лихорадочно заблестели, а губы схватили воздух и замерли, ровно на одну секунду, которая нужна была Сорену, чтобы окончательно решиться высказать это вслух:

– А знаете, что? Я тут немножко передумал. Брак не такой уж отстой, если правильно им пользоваться.

– Сорен, у тебя температура? Ты бредишь.

– Нет, температуры нет. Есть идея. Смотрите, если она поедет за границу, как турист, то виза короткая, так? А если она поедет к мужу? Тогда сроки другие, верно?

Эрик вылупил на него глаза и, искажённый веб-камерой, стал похож на золотую аквариумную рыбку.

– Сорен, ты же не хочешь сказать, что…

– Хочу. Я могу заключить с Анной фиктивный брак. Формально препятствий нет – я свободен, она тоже гарантированно получит развод. А когда обустроится в Европе, ну или сможет безопасно вернуться обратно – разведёмся. Это я уже умею. Визу я из консульства выбью быстро, я, в конце концов, тоже не последний человек, мне пойдут навстречу. С жильём проблемы не будет. Поживёт у меня какое-то время, в новом доме места достаточно. Даже желательно, чтобы она жила у меня, будет меньше вопросов. Она хорошая актриса, ей ничего не стоит сыграть… любовь ко мне.

– Мне казалось, ты ещё полчаса назад больше не хотел с этим связываться, – заметила я.

– Это же не по-настоящему.

– Ты знаешь, что с тобой будет, если миграционная служба это выяснит? – Эрик впился в него ледяным взглядом, но Сорен только махнул рукой.

– Вообще, у нас миграционное законодательство мягкое. Но если прямо совсем не повезёт, я просто заплачу конский штраф и влипну в крупный скандал. А её выдворят из страны. Она рискует больше меня. Но мы постараемся не попадаться. Тут у меня тоже идеи найдутся, чему-то я у Биргитты всё же научился.