Ещё одна попытка

– Всё в порядке, Сорен. Но мне в самом деле уже пора.

Я надела ботинки, зацепивщись взглядом за почти высохший мокрый след от мужской обуви – на улице с утра поливало, как из ведра, и дождь прекратился совсем недавно. Мне нравилось, что в Швеции, как и в России, было принято разуваться у порога, но Сорен, пару месяцев назад сбежавший с Биргиттой от шведских холодов в длительный вояж по Испании, нахватался там дурных привычек и сидел в гостиной в уличной обуви, и не подумав обтереть подошвы о коврик.

Ладно, у меня ещё будет время повозмущаться.

Быстро сдёрнув с крючка свое пальто, я накинула его, даже не застегнув, и вышла на улицу, еле сдерживаясь, чтобы не выскочить, как ошпаренная. Но после первого же порыва ветра спохватилась и судорожно начала застёгивать пуговицы. Весна в Стокгольме в этом году оказалась затяжной и даже в конце апреля было ещё весьма прохладно.

Разумеется, сказки о книжной ярмарке были полнейшей фикцией, я ничего не планировала на сегодняшний день, кроме каких-то мелких, но необходимых домашних забот. Поэтому я всего лишь дошла до своей любимой кофейни и устроилась за угловым столиком с планшетом, планируя потратить три часа освободившегося времени на вычитку нового черновика Эрика, раз уж стирка откладывалась минимум на завтра. Но чтение у меня неожиданно не пошло. Мысли роились в голове и мешали сосредоточиться.

Кайса.

С момента, когда Сорен начал встречаться с Биргиттой, он всем и везде представлял меня не иначе, как Кайсу Нильсен. Словно стеснялся даже малейшего намёка на то, что я из России. Что было довольно глупо – при необходимости моё настоящее имя легко гуглилось, найти его было делом пяти минут. Да что там, моя неприкрыто русская девичья фамилия присутствовала даже на визитных карточках Сорена, которые я заказывала ему ещё до своего замужества, и тот тираж у него пока не закончился, а обновить их мы так и не собрались.

Но самым главным спойлером был его суперпопулярный роман: о России в нём было настолько много, что отрицать глубокую и болезненную связь Сорена с этим местом было невозможно. Если, переименовав свою агентку, он таким образом пытался вырезать из медиаполя значительный кусок своей биографии – он делал это неровно и тупым инструментом. А значит – это не Биргитта постаралась. Её инструменты были острее скальпеля.

Что же такое с ним происходит? Возможно, Эрику он расскажет больше. А может, и не расскажет. Есть вещи, о которых даже Эрик от него никогда не узнает.

Мне стало окончательно ясно, что с работой сегодня не сложится. Взглянув на часы, я взяла себе ещё кофе и десерт, вернулась за столик и написала Оле, чтобы узнать, как у них там дела – с ней можно было проболтать и два часа, и три, если она была в настроении и не занята, что для деревенского жителя было редким состоянием.

Её внезапный дауншифтинг и переезд из Питера в сторону Уральских гор меня абсолютно не удивили. Оля жила бы одна в лесу, если бы туда провели интернет. А в их деревню его провели. Впрочем, они с мужем на новом месте даже не поменяли рода деятельности – Михаил устроился там сельским участковым, за что Оля периодически звала его “мой Анискин”, а сама она вспомнила, что вообще-то имеет диплом педагога, и отправилась в местную школу учить трёх с половиной местных детишек разумному, доброму и вечному. Разумеется, деньги она зарабатывала совсем другим путём, редактируя, как и раньше, тексты на фрилансе. Заработанных с редактуры денег вкупе со скромными жалованиями бюджетников им хватало и на жизнь, и даже на скромные удовольствия. У них имелась просторная изба, со всеми положенными хозяйственными пристройками, но у меня складывалось впечатление, что огород и мелкую живность они держали больше для развлечения. Оля и Миша держали кур, доили коз, регулярно гоняли и тех, и других из огорода, где эти создания доедали остатки жалких посадок, косили и сушили сено, и в целом жили душа в душу. Уважаемые на селе люди. Ну, то есть, местные с одной стороны их уважали, а с другой, видя, какие они хозяева – жалели городских дурачков.

Михаилу первое время было тяжеловато перестроиться на специфику местной преступности и смириться с тем фактом, что с большинством правонарушителей он знаком лично. Крупные кражи, наркоманские грабежи, разборки на национальной почве остались в прошлом, и теперь он разбирался с пьяными драками, домашним насилием, угоном мотоциклов и велосипедов, потравами полей, просроченными лицензиями на оружие и вместе с лесником регулярно кошмарил браконьеров и незаконных рубщиков. Впрочем, если сравнивать с Питером, там всё же и в самом деле было поспокойнее.

Но и новости от Оли теперь поступали в основном однообразные. В смысле, её собственные новости – жизнь в деревне разнообразием не блещет, но скучным это кажется только городским. Местные же считали свою размеренную и регламентированную во всех аспектах жизнь великим благом, любые изменения их пугали. Оля эту быстро образовывавшуюся между нами разницу чувствовала хорошо. Поэтому, если разговор затягивался, она рассказывала, что в целом происходит и в стране, и в Питере, и у наших подружек. А мне сегодня это было очень на руку.

Когда она написала, что им с Мишей пора ужинать, и попрощалась со мной, я обнаружила, что три часа давно прошли, и мне срочно нужно возвращаться домой. С одной хорошей новостью для Эрика и Сорена.

С Сореном я чуть не столкнулась на пороге, он уже застёгивал куртку и собирался уходить.

– Так, куда это ты собрался, а ужинать?

– Поужинаю сам. Такие вещи празднуют в одиночку, извини, Катерина. Мой дом полностью свободен от присутствия Биргитты, – сказал он и неожиданно улыбнулся. – Сосед позвонил и спросил, не грабят ли меня. Так что пожитки она уже вывезла. Только мне сообщить забыла.

– Сорен, подожди-ка ещё пять минут. Я вам такую новость принесла! Ваши “Болотные тени” в России разморозили, вот-вот съёмки начнутся. А может, уже и начались. Ох, откровенно говоря, после того, как сценарий пролежал у них на полке три года, я бы ни копейки не поставила на то, что с него хотя бы пыль смахнут. А вот гляди-ка, нашли финансирование.

– Это, конечно, принесёт нам чуть больше славы, – засмеялся Эрик, – но не денег. Сценарий мы давно продали. Но на русскую адаптацию я бы с интересом взглянул. Всё-таки в нашем сценарии было навалом шведской специфики, и как они переложат всё это на русские берёзки, мне пока даже представить сложно.

– Катерина, а… актёрский состав? Прежний? – Сорен старался не выдать волнения, но оно было написано у него на лице.

– Да, я порылась по новостным порталам, продюсерам удалось полностью сохранить весь изначальный каст, и Анна будет играть главную героиню. Но я вообще удивляюсь, почему ты должен узнавать такие вещи от меня. Вы же вроде как друзья?

Лицо Сорена снова погрустнело:

– Она мне в последнее время редко пишет. Совсем почти не пишет, если честно. Видно, хреновые мы друзья. Наверное, ну… семья для неё важнее. Чем я. Но я рад за неё, а то её актёрская карьера что-то буксует в последнее время – ни съёмок, ни спектаклей… Ладно, напишу ей сам, поздравлю с началом постановки. Всё, ребята, до свидания.

За Сореном закрылась дверь. Эрик взял у меня пальто и повесил на крючок, пока я расшнуровывала ботинки.

– Вы что-нибудь ели? – спросила я.

– У Сорена не было аппетита.

– У меня теперь его тоже нет, я за три часа набила желудок пирожными доверху. Он сказал тебе что-то новое?

– Ох, боюсь, это всё не годится для твоих ушей, родная. Он передо мной вывалил такие интимные подробности, что я тоже не хотел бы этого знать, но ему позарез требовалось выговориться. В общем, вынужден признать, что ты из нас троих первая поняла, что из этой затеи с браком ничего путного не выйдет. Сорен теперь сам божится, что больше никогда второй раз на это добровольно не пойдёт, до самой смерти, даже если придётся сдохнуть в полном одиночестве. Что ж, хорошо, что они детей завести не успели, с ними всё было бы втрое сложнее.

– Ну что ты тут из меня Кассандру какую-то изображаешь? Я ведь и ошибиться могла, Эрик. Может, там была такая любовь, что они вытащили бы и славу и всё остальное.

– Любимого человека не эксплуатируют, Катерина.

– Мне уже не надо вычитывать твою рукопись или ты меня не любишь?

Он захохотал и пошёл следом за мной в комнату.

– Ладно, ты меня подловила. Люблю. Но вычитывать надо. Я не могу доверить первый черновик кому-то постороннему. Твой глаз самый надёжный, вкус самый безупречный, и ещё ты меня ни капли не будешь жалеть. Особенно сейчас, когда Сорену не пишется, и ты безраздельно принадлежишь только мне и моему тексту. Вообще-то я парня понимаю, у меня на следующую книгу тоже пока ни единой идеи нет. Одна ерунда в голове. Наверное, надо отдохнуть от этих криминальных страстей, сделать перерыв. Жаль, что Сорен тоже не в форме, подкормились бы на сценариях для мелодрам. Раньше мы их очень бодро писали.

– После сегодняшней истории слово “мелодрама” у нас временно попадает под табу. А я сегодня тоже ни строчки не вычитала, только с Олей поговорила. Видимо, ваше “не в форме” заразно.

– Как у них дела?

– Коза окотилась, – я не выдержала и засмеялась, вспомнив густо пересыпанный крепким словцом рассказ Оли о том, как два бывших городских жителя пытались принять роды, понятия не имея, что нужно при этом делать, и коза в итоге справилась лучше, чем они вместе с Гуглом. – У каждого, знаешь ли, свой рай.

– Сорен в запале может говорить хамские вещи, но чувствует он всё хорошо, и формулирует тоже, – Эрик усадил меня к себе на колени. – Знаешь, мне перед ним неловко за то, что я так счастлив.

Глава 2

Развели Сорена с Биргиттой и в самом деле быстро. Они даже сами не особенно в этом участвовали, вместо них с процессом разбирались юристы, предупрежденные заранее, что бесконечные заседания в ожидании, чей же адвокат перекукует в суде своего противника, клиентов не интересуют – им нужен результат, особенно учитывая тот факт, что в блоге Биргитты уже появился новый раздел с пастельным ярлычком, а раздел “Сорен” отправился в архив.

Самому же отправленному в архив супругу нужны были только свидетельство о расторжении их брака и возможность больше не видеть Биргитту в одном с собой помещении. Поэтому мне сравнительно легко удалось уломать Сорена на то, чтобы их разводом занялась уломанная мной же на это верная Соня, а он просто в нужный момент подписал бы документы и не варился бы в юридических хитросплетениях сам. У меня была в этом своя корысть – у него, наконец-то, появилось время на работу.

В целом, за время бракоразводного процесса Сорен подуспокоился и даже остался благодарен Биргитте за некоторые моменты. В частности, за то, что об измене он узнал сейчас, а не через десять лет непрекращающихся тусовок и интервью. Он даже шутил, что до десятилетнего юбилея он бы в таком режиме не дожил, и его супруга всё равно осталась бы одна, но уже не разведёнкой, а вдовой. Разумеется, жёлтая пресса поначалу трепала его имя на каждом углу, но за время жизни с Биргиттой у него выработался иммунитет на любую прессу, и на все вопросы журналистов Сорен спокойно выдавал согласованный с Биргиттой и её адвокатами ответ – “Решили пойти каждый своим путём”. А уже через месяц конец их отношений стал журналистам неинтересен совсем.

Получив документы, подтверждающие его статус холостяка, Сорен тут же явился к нам их обмыть, некстати вспомнив, что я обещала ему домашний ужин. Но, поскольку предупредил он нас об этом за два часа, мы при эффектно зажжённых Эриком свечах запивали принесённым Сореном дорогим шампанским разогретые позавчерашние котлеты с гарниром из риса и замороженных овощей, который я успела сообразить на очень скорую руку.

Поскольку всё, что связано с Биргиттой, так и оставалось пока табуировано, мы болтали о каких-то незначительных мелочах, вплоть до покупки Сореном новой кофе-машины – старую Биргитта сочла своей, а привычная нам и обязательная в каждом шведском доме фильтр-кофеварка перестала вдохновлять его сразу после возвращения из Испании.

До этого дня у нас попросту не было времени на такой дружеский трёп – мы с Сореном были по уши заняты тем, что в срочном порядке подтягивали хвосты по зависшим проектам, и поговорить по душам возможность появилась только сейчас, когда он в кои-то веки пришёл не по делу. Я ловила себя на мысли, как же здорово, что мы снова сидим вот так втроём на нашей с Эриком кухне, словно и не было у нас всех нас этого странного и изматывающего года. Эрик снова сыпал деталями интриги, которую он собирался закрутить в своём новом триллере, существующим пока только в виде идеи, Сорен в ответ громил его идею въедливыми вопросами и рассказывал о парочке интересных опен-коллов на сериальные сценарии, куда бы они могли в ближайшее время вписаться, а я пыталась выяснить у обоих, какие же у них всё-таки планы на Мидсоммар и можно ли организовать барбекю на лужайке у дома Сорена, так как наша всё ещё выглядела так, будто кто-то рыл там окопы.

Спохватившись посреди бурной дискуссии о фильмах, идущих сейчас в кинотеатрах, я между делом спросила у Сорена, что же ему ответила Анна, когда он написал ей насчёт съёмок русской версии “Болотных теней”.

– Знаешь, Катерина, она как-то сухо ответила. Поблагодарила, сказала, что съёмки начались, пока всё идёт нормально, ну, с поправкой на вечный бардак на площадке. Я… ну, не то, чтобы обиделся, но… Спросил, а друзья ли мы ещё. Она ответила, что да, просто она немного в запарке со съёмками. Отвыкла от смен по двенадцать часов.

– И вот это очень странно, Сорен. Потому что я ей тоже написала, и мне она подробно рассказала и где снимают, и как, кто режиссёр, кто из общих знакомых из их театра там занят, где живут и всё такое. А ведь я ей не подруга закадычная, просто знакомая.

Сорен дёрнулся, словно от пощёчины и тут же замер. В повисшей тишине громко звякнула вилка, аккуратно опущенная Эриком в тарелку, а его синие глаза настороженно уставились на меня. Сорен медленно отпил из бокала успевшее выдохнуться и нагреться шампанское, облизал губы и вздохнул.

– Что ж, выходит, что я ей всё-таки больше не друг. Только я никак не могу в толк взять, что я такого сделал. Чтобы вот так меня игнорировать.

– Погоди ты казниться, Сорен, мне кажется, что мы смотрим на эту картину не с той стороны. Очень похоже, что дело не в тебе. Анна ведь аккуратно уточнила у меня, не сменила ли я работу. И я ответила, что не сменила. Значит, она прекрасно понимает, что вся информация, которую она мне сообщила, в любом случае станет известна тебе, а учитывая, что мы друзья – и недели не пройдёт, как я тебе обо всём донесу. Получается, со мной она может общаться напрямую, а с тобой почему-то нет, хотя передать тебе весточку по-прежнему хочет и осознанно выбирает для этого гораздо более длинный, зато очень надёжный путь. Давай-ка, Сорен, скажи мне, чем мы с тобой различаемся.

– Ты старше. Умнее. Красивее. Ты замужем. Говоришь по-русски, – Сорен азартно отгибал палец за пальцем.

– Всё не то, Сорен.

– Ты женщина, Катерина, – внезапно подал голос Эрик. Сорен бросил на него такой удивлённый взгляд, словно сомневался в этом.

– Вот! Уже больше похоже на правду. Смотри-ка, какая избирательность в общении – девочки направо, а мальчики сходу нахрен. Не нравится мне всё это, в делении друзей по гендерам есть что-то неправильное. Неестественное, если ты меня понял.

– Понял. Она слишком хорошая актриса, чтобы сфальшивить хоть в чём-то. Ты спрашивала о моих планах на Мидсоммар? Я сейчас внезапно осознал, что хочу отметить его, как у нас тут в Стокгольме положено. Закатим барбекю у меня дома, а потом сразу же махнём втроём в отпуск, как тебе идея? Поглядим, что там за съёмки такие интересные, – прищурил глаза Сорен.

Идея мне предсказуемо не понравилась. Но на этот раз я не стала отговаривать парней, хотя у них обоих от предыдущих поездок впечатления были, прямо скажем, неоднозначные. Эрик в оба приезда в Россию влипал в серьёзные неприятности, да и Сорен тоже получил свою порцию, пусть и, благодаря нашим с Эриком усилиям, меньшую, чем мог бы. Однако, становясь старше, я однозначно решила для себя, что и мальчики давно уже большие, и если им для вдохновения требуется русский или любой другой экстрим – пожалуйста, за свой счёт.

Так, разумеется, было не всегда – ещё несколько лет назад я тряслась над Сореном, как наседка, пуще родной матери оберегая его даже от синяков на коленках, пока в один прекрасный момент он ясно не дал мне понять, что готов отвечать за свои поступки самостоятельно. И, как ни странно – мне полегчало. Особенно, когда я обнаружила, сколько времени и сил у меня отнимала эта навязчивая забота, выросшая из комплекса отличницы и желания всё держать под контролем. Теперь я могла лишь обрисовать им приблизительные контуры последствий, но что-то запрещать двум совершеннолетним мужикам окончательно перестало вписываться в мой стиль.

Тем более, что на этот раз мы совершенно точно планировали отпуск.

Ну, в основном отпуск.

На съёмки в ближайшем Подмосковье мы изначально планировали заглянуть лишь одним глазком, увидеть Анну, убедиться, что с ней всё в порядке, а мы – чёртовы параноики, и вернуться в Москву прожигать жизнь дальше. Одни сплошные экскурсии. А если бы мы наелись московской жизнью раньше положенного, мы даже могли бы заглянуть на Урал, в деревню, где жила Оля, повидаться и посмотреть местные красоты, но со временем пока было непонятно и обнадёживать подругу я не стала.

Но пока я возилась с оформлением документов, у меня возникла идея – а почему бы нам не совместить приятное с полезным и не подзаработать немного деньжат в этом вояже, пока господа соавторы не ушли с головой в новые проекты? Я связалась с продюсерской компанией и закинула удочку издалека, попросив организовать нам приглашение на съёмочную площадку. Разливаясь соловьём, я в самых весёленьких красках расписала им, как господа сценаристы были впечатлены визитом съёмочной группы в Стокгольм, и теперь аж спать не могут, как хотят нанести ответный визит замечательным людям, с которыми они тогда познакомились.

Я даже не особо кривила душой – приём в зале с зеркалами в пол и хрустальными люстрами, который закатила тогда в Стокгольме продюсерская компания, Эрик и Сорен не могли забыть до сих пор. Переплюнуть эффект от него смогла только свадьба Сорена и Биргитты.

Поначалу замечательные люди задумались и ушли так глубоко в тину, что на какой-то момент я почти распрощалась с мыслью о шальном приработке. Но тут мне очень помогло то, что с того момента, когда никому не известный Сорен писал в соавторстве с никому не известным Эриком сценарий “Болотных теней”, парни уже успели заслужить репутацию солидных авторов, а Сорен так вообще стал звездой европейского масштаба. Поразмыслив пару дней, продюсер ухватился за моё предложение обеими руками. И, аккуратно подведённый мной к этой мысли, сам предложил расширить программу визита – помимо экскурсии на площадку организовать две творческие встречи в разных городах с освещением в СМИ. На следующий же день мне позвонила их пиар-менеджер, и по неподдельному энтузиазму в её голосе я поняла, что затея выгорит. Все оказывались в плюсе – сериал дополнительно получал хорошую рекламу, а нам обломился небольшой гонорар, который наполовину окупал наш отпуск, что приятно согрело мне душу.

Оставалось только сообщить об этом господам соавторам. Эрик редко в последнее время светил лицом, но за деньги был готов посветить ещё пару раз. А вот у Сорена на СМИ после жизни с Биргиттой периодически обострялась аллергия, и поначалу он взялся нудеть что-то про то, что агентская работа не предполагает торговли людьми, но то, что его в России помнят и страстно желают видеть, ему всё же льстило, поэтому, понудев для порядку ещё минут десять, он согласился.

Потирая руки, как муха-цокотуха после удачной сделки, я и забыла, что законы Мёрфи могут работать вне зависимости от нашего к ним отношения.

Уж слишком всё хорошо шло, чтобы в самый неподходящий момент не случилась какая-то дрянь, спутавшая мне в итоге все карты.

За две недели до вылета в Россию мне от Анны пришло длинное письмо. Я обнаружила его во входящих аккурат за ужином, и мои пальцы настолько зудели от желания узнать, что внутри, что, несмотря на нахмуренные брови Эрика, всегда считавшего, что телефону за столом не место, открыла его и стала читать вслух.

Письмо начиналось с подробного отчета о съёмках. Анна писала по-русски, поэтому её лёгкий, метафоричный слог в полной мере могла оценить только я, а Эрику, который русский знал в ограниченном объёме, приходилось довольствоваться моим довольно кондовым переводом на английский – на шведский я бы перевела еще хуже. Но она так подробно и с юмором описывала творящееся на площадке, что пару раз мы с Эриком вынуждены были отложить чтение, хохоча, как сумасшедшие, почти в каждой истории узнавая ситуации, с которыми мы и сами регулярно сталкивались на съёмках тут, в Швеции. Оказалось, что киношное раздолбайство – вещь вполне себе интернациональная.

Но, дойдя до последнего абзаца и пробежав его глазами, я ошарашенно замолчала.

– Что, неужели не знаешь, как перевести? – весёлые синие глаза Эрика лукаво смотрели на меня. – Ну же, Катерина, ты уже давно не та девочка, которая общалась со мной жестами. Или дай мне, может у меня лучше выйдет. Проверю, не забыл ли я русский язык.

Я была настолько растеряна, что легко позволила телефону выскользнуть из моих пальцев и перекочевать в широкую лапищу Эрика. Но уже через минуту озадаченное выражение нарисовалось и на его лице.

– Катерина, я или чего-то не понял, или шутки внезапно кончились. Тут…

– Кончились, Эрик.

– Тогда, будь добра, переведи максимально близко к тексту. Пока я понял только то, что барбекю на Мидсоммар, похоже, отменяется, а план нашей поездки придётся полностью перекроить.

Я вздохнула и начала читать текст, словно ударявший меня под дых каждой фразой:

“Катюш, могу я тебя кое о чём попросить? Не в службу, а в дружбу, хорошо? Я знаю, что ты хотела приехать со своими писателями через две недели, но мне очень нужно, чтобы ты приехала раньше. Вот настолько раньше, насколько сможешь. Я тут в больницу загремела, и мне очень нужен человек рядом, ситуация вышла слишком уж серьёзная – не меньше двух недель мне тут куковать. В противном случае я бы не просила. Я лежу в райцентре, тут есть очень приличная гостиница, я узнавала у медсестёр. Приезжай, пожалуйста, это очень важно. Мне некого больше просить, кроме тебя. Подробностями я тебя пока грузить не хочу, приедешь – наболтаемся. Передавай привет мужу и его соавтору, когда увидитесь. Анна.”

– Понятнее не стало, – сказал Эрик.

– Звони Сорену, пусть срочно бросает всё и едет сюда. Здесь нужен военный совет.

Через полтора часа охреневших людей в нашем доме стало трое.

– Погоди, Катерина, и что ты предлагаешь? – спросил Сорен, выслушав всю историю.

– Ну лично я, пока ты ехал, уже поменяла билеты и вылетаю в Москву завтра, оттуда поездом. Анна в местной больнице, в районном центре. Думаю, вам пока не нужно срываться за мной.

– Почему?

– Потому что нам только через неделю назначено визы получать. Бюрокаты в посольстве в этот раз превзошли себя, – вздохнул Эрик.

– А ещё потому, что у меня есть ощущение, что Сорен в больнице будет нежеланным гостем, – добавила я, переводя взгляд на Сорена, нервно потирающего переносицу. От этой привычки он не избавился, даже когда по настоянию Биргитты стал носить контактные линзы вместо очков. – Не для Анны, но для кого-то ещё. По крайней мере, из разницы в переписках с тобой и со мной я сделала такой вывод. Она ваши отношения не светит в своей переписке, даже по имени обоих не называет. А меня она показывает окружающим, как чуть ли не лучшую подружку. Нет у вас разумного повода приезжать раньше положенного. Считайте, что я поеду на разведку. Осмотрюсь там, на месте – свяжусь с вами, подкорректируем планы.

– А я? – Эрик сделал вид, что надулся.

– А тебе надо быть с Сореном. Он, конечно, звезда и все такое, но по-русски совершенно не говорит. С тобой он хотя бы в аэропорту и на вокзале не заблудится.

– Кайса! – угрожающе вскинул голову Сорен.

– И будьте готовы прилететь, когда я скажу, как только получите визы.

– Катерина, у меня тут ещё мысль появилась, – Эрик сверкнул в мою сторону синими глазами. – Раз уж мы “твои писатели”, то я подозреваю, что нам не стоит на площадке светить нашу нежную дружбу. Чёрт со мной, раз уж мы успели пожениться, но вот Сорен пусть изображает твоего рабовладельца, а не друга. Никакой Кайсы, никакой Катерины, никакой Кати. Строго фру Нильсен, понял?

– Или Екатерина Александровна, если тебе так будет удобнее, – по лицу Сорена я поняла, что удобнее не будет. – Пока всё окончательно не выясним.

Больница в подмосковном райцентре была похожа сразу на все провинциальные больницы, которые мне довелось видеть в жизни. Ряды одинаковых фанерных дверей с полустёртыми номерами, под ногами линолеум неопределённого цвета, зелёная масляная краска на стенах и потолки, которые белились раз в пятилетку, а протекали каждый год. Я быстрым шагом шла по влажному, остро пахнущему хлоркой полу в девятый круг этого ада – отделение травматологии, где по коридору слонялись ходячие пациенты испитого вида в серых застиранных майках и трениках, стреляющие друг у друга сигареты. На некоторых было страшно смотреть – их тела покрывали повязки в таких местах, что мне было непонятно, как они с такими травмами ещё ходят, из суставов у парочки мужиков торчали дренажные трубки, но они упорно, шаг за шагом трюхали к курилке, организованной, судя по запаху, прямо на чёрной лестнице, в нарушение всех положенных норм. Оттуда же периодически выныривали и врачи, в чистеньких хирургических костюмчиках, составляющие резкий контраст с большинством своих пациентов.