Повесть о незнаменитом выпускнике МГУ

Господи, как же мне всё это знакомо! 15 лет спустя мы ведь тоже всей семьей рыскали по букинистическим магазинам в поисках аналогичного макулатурного чтива, только уже по заказу моей сестры, также сменившей в ту пору свою московскую прописку на республику Коми, правда, много севернее таёжного поселка Вожаель. Ну никак не могла обойтись советская каторга без этой «одноактной» самодеятельности, о чём не мудрствуя лукаво поведал когда-то миру кинорежиссер Г.Александров в фильме «Волга-Волга».

Но, оказывается, все эти посылки, бандероли, переводы, грузом повседневного долга тяготевшие над тёткой с племянником, были только полбеды. Потому что хорошо ещё, если почта их вообще принимала. Ведь в один прекрасный день эта «лафа» вдруг кончилась – видимо, страну накрыла волна очередного продовольственного дефицита, и родственники начинают лихорадочно искать место, откуда всё-таки можно было бы отправить продуктовую посылочку. Наконец нашли – город Луга неподалёку от Ленинграда, где, по счастью, живёт другая сестра Мирры Марковны – Беатриса, Бетик, как по-родственному называют её в письмах.

В мае Бетик с Леной выслали тебе две посылки из Луги, – наперебой сообщают Мирре Марковне из Москвы тётка с племянником. – Бетик молодец, благодаря только ей ты получаешь посылки, и то сейчас будет перерыв, так как с 15 октября закрывается навигация. …Посылками постарайся пользоваться сама, так как их очень трудно посылать.

Однако все эти посылочно-продуктовые хлопоты относились к сфере, так сказать, частной жизни семьи репрессированного, прямого касательства к которой государство, слава богу, не имело. Но была ведь ещё и не частная сторона этой жизни, когда родственники волей-неволей вынуждены были обращаться наверх, в государственные инстанции, с разного рода прошениями и ходатайствами.

Хорошо нам сейчас, с высоты нашего «исторического опыта», судить о заведомой бесполезности и наивности подобных предприятий. Для тех же, кто непосредственно варился в том котле, соединить случайное, что однажды катастрофически задело лично его и его близких, с неслучайной, целенаправленной государственной политикой, симптомов которой он, конечно, также не мог не наблюдать, было, наверное, почти невозможно. Вот и жили надеждой, что не в этот, так в следующий раз, но разберутся и исправят допущенную кем-то трагическую ошибку. Быть может, этой надеждой только и жили, в особенности те, кто волей судьбы оказался по ту сторону опоясавшей страну колючей проволоки.

Миррочка, – осторожно подбирая слова, обращается к сестре летом 40-го года Софья Марковна, – возможно, конечно, что и не придётся посылать, но на всякий случай напиши, что тебе нужно из зимних вещей, чтобы зима не застала тебя врасплох.

1-го июля Сонечка была в Прокуратуре, – спустя неделю сообщает сын матери. – Ей сказали, что дело пошло на рассмотрение. Но это ещё не значит, что оно будет пересматриваться, и если до 1 августа не будет отказа, надо будет зайти ещё раз. Я думаю, что отрицательный ответ тебя не испугает, т.к. ты сама писала, что отказывают по нескольку раз, а затем всё же пересматривают с положительным результатом.

А вот и завершение этого маленького сюжетца в письме от 17/ХП-40г.:

Из Прокуратуры получен отказ в пересмотре дела. Тогда же я подал заявление на имя т.Молотова, и через 3 дня получил ответ, что моё заявление переслано Прокурору СССР тов. Бочкову. С тех пор пока ничего нет…

Словом, сказка про белого бычка для взрослых. Но ведь и свободы письменно обращаться к сильным мира сего у вольных граждан тоже никто не отнимал. Впрочем, кажется, то была едва ли не единственная свобода, которой реально могли пользоваться в эту пору советские люди…

Но довольно унылой прозы, тем более что не ею живёт в эти годы Юра Зегрже, а если и живёт, то вполглаза или, как говорится, вполуха. Другие стремления и заботы мощно влекут его в свой круговорот, вытесняя куда-то на периферию сознания рубцы и шрамы недавней семейной катастрофы.

УССР, Сталинская обл., Будённовский р-н,

станица Будённовка / на Мариупольщине/.

Овцесовхоз им.Розы Люксембург (2-я ферма, 16-я отара).

16/V-40г. Дорогая Кнопочка!

Ты уж, наверное, беспокоишься, что нет писем. Но мы живём в степи, в домике чабана, и оказии на Будённовку здесь редки, так что возможность отправлять письма бывает не чаще, чем раз в шестидневку.

Здесь чертовски хорошо. День мы с Сашкой проводим примерно так. Встаем в 6 утра, делаем зарядку, обливаемся холодной водой, завтракаем (молоко с хлебом или молочная лапша или жареная баранина плюс чай) и идем на кошару (в загон) взвешивать ягнят. Мы их вешаем, метим, сегодня помогали кастрировать и сами немного кастрировали. Провозившись с этим делом часиков до 10-11-ти, садимся обрабатывать цифровой материал. Часа в два закусываем (большая кружка молока, хлеб и яйца), затем берём учебники и отправляемся в степь. Там выбираем балочку покрасивей и, расположившись где-нибудь на солнышке, читаем, с небольшими перерывами, до самого заката – часов до 8-9-ти. Возвращаемся, вечеряем (это ужин = обед: борщ или молочная лапша, варенец, чай) и часов в 10-11 заваливаемся спать.

От такой жизни я уже прибавил 2 кило, напился молока и выспался на целый год вперёд. Работа очень интересная, и я многому научился в области практического овцеводства. 8/V1 планирую быть в Москве и со свежими силами приступить к сдаче оставшихся 3-х экзаменов.

Будь здорова, береги себя и не мотайся лишнее.

Крепко целую. Твой Юра.

Не правда ли, что-то очень знакомое проглядывает сквозь тесные карандашные строчки этой стандартной жёлтенькой открытки с непременной работницей в косынке на обратной адресной стороне, там где марка. Ну конечно:

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка.

То самое настроение, что пронизывает ликующий гимн, сочиненный несколькими годами ранее молодыми Митей Шостаковичем и Борей Корниловым. Только вместо пенья гудка дружное блеяние 16-й овечьей отары. А в остальном: «Здесь чертовски хорошо… От такой жизни я уже прибавил два кило. Многому научился в области практического овцеводства…» Да и в самом деле, разве не прекрасна жизнь, когда тебе двадцать один, а сил и здоровья через край, и все твои главные свершения ещё впереди?

«Радость ожидания» – так определил это окрыленное состояние юной души Борис Балтер. И пусть порушена семья и бесследно сгинул отец. Пусть теснота и скученность 10-метровой комнатки, где негде даже поставить письменного стола для занятий. Пусть трудный и скудный быт, питание в столовках («дома готовим только по выходным») и очереди за молоком, в которых некогда да и жаль времени стоять – напиться его на год вперёд можно и во время летней практики в овцесовхозе. Но разве в состоянии все эти большие и малые огорчения убить эту ни с чем не сравнимую радость, это волнующее чувство приобщённости к чему-то главному в жизни, в особенности, когда твои собственные интересы и увлечения чудесным образом сплетаются с интересами и нуждами живущей в том же напряженном ритме огромной и могучей страны.

Москва, 11/V1-40г.

Дорогая мамулька!

Только вчера вернулся из Мариуполя, где был на практике в овцесовхозе. Мой профессор проводит там замечательную работу по экспериментальному многоплодию овец. Овцам в период случки инъецируют гормон гипофиза – пролан, стимулирующий работу половых желез. Благодаря этому происходит овуляция не одной, а двух – пяти яйцеклеток, и при осеменении получается соответствующее количество ягнят. У нас в этом году получилось 40 лишних ягнят на каждые 100 маток. Но при лучших условиях можно дать 70 – 80 ягнят на 100 маток сверх нормы, т.е. 170-180%, вместо обычных 108-114%.

Дело, как видишь, большое и нужное, а у меня было ещё специальное задание – выяснить закономерности роста двоен и троен по сравнению с одинцами. Дело в том, что среди некоторых научных и совхозных работников ходила теория, что двойни и тройни, рождающиеся с меньшим весом, чем одинцы, так и не догоняют последних и на всю жизнь отстают от них по весу и размерам. Однако проведённые нами систематические взвешивания показали, что при хорошем содержании и кормлении двойни и тройни через 10-15 дней догоняют, а то и перегоняют одинцов по росту и весу. Таким образом “теория” была бита.

Профессор остался доволен нашей работой и хочет после экзаменов, числа 25-го июня, отправить нас в Горьковскую область, в конесовхоз, на заготовку сыворотки жеребых кобыл – основного источника получения пролана. Работа обещает быть интересной. Познакомлюсь на практике со взятием и консервацией крови и сыворотки, с бактериологическими исследованиями крови, хлебну как следует практики производства и жизни. Ну, а сейчас с новой энергией приступил к сдаче оставшихся экзаменов (у меня их осталось три, но полтора я приготовил в совхозе и на днях сдам).

Был счастлив узнать, что ты, наконец, стала получать наши письма, а то тяжело было думать, что тебе кажется, будто мы о тебе забыли. Я тебе выслал рецептурный справочник и сборник пьес. Когда получишь – сообщи.

Ну, всего доброго, мамулька. Будь здорова и не скучай.

Целую тебя крепко- крепко. Твой Юра.

О своей необычайно успешной летней практике (и вправду успешной – в сущности, ведь готовый диплом) Юра напишет потом статью в газету «Московский университет» и вышлет экземпляр этой газеты за 11-е сентября 1940 года матери. Именно таким путем он и окажется в конце концов сохраненным в моём портфеле – четыре пожелтевших, истёршихся на сгибах странички малотиражной ведомственной газеты, добросовестно (и, пожалуй, добросовестней и откровеннее иных центральных) запечатлевшей атмосферу тяжких исторических сумерек, всё плотнее окутывавших полупридушенную и замордованную страну.

Каждый, кому довелось однажды пожить студенческой жизнью, помнит, должно быть, что нет времени приятнее и радостнее во всём учебном году, чем первая декада сентября. Посвящение в студенты только что принятых новичков. Волнующий сбор после каникул и летней практики старшекурсников. Оживлённые встречи, знакомства, обмен новостями и свежими впечатлениями…

Однако в старинных гулких корпусах на Моховой не до радости. Всего месяц назад 6 августа 1940 года арестован почитаемый во всём мире глава советских генетиков Николай Вавилов. В самом разгаре травля другого выдающегося биолога академика Н.К.Кольцова, основателя всемирно известной школы, чьи ученики возглавляют ведущие биологические кафедры МГУ. Отстранённый от должности директора созданного им Института экспериментальной биологии, он скоропостижно скончается от инфаркта в декабре того же года. Но всё это, как ни страшно оно звучит, только полбеды.

Настоящая беда подступает совсем с другой стороны, и её предвестником – опубликованный незадолго до выхода газетного номера печально известный Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Нечто вроде новейшего крепостного права для советских людей, а по сути – последний, завершающий штрих к переводу страны на негласное военное положение. Указом, в частности, предусмотрены драконовские наказания за прогулы и опоздания на работу, и мог ли главный вуз страны не откликнуться на это «мудрое и своевременное» решение Партии и Правительства, принятое к тому же «по инициативе профсоюзов»? Целая полоса «Московского университета» так и идёт под шапкой «Проверяем выполнение Указа Президиума Верховного Совета от 26 июня».

И чему же посвящена эта полоса? Вот названия некоторых заметок: «Прогульщики наказаны», «Вести строгий учёт рабочего времени», «Дисциплина улучшилась». «Коллектив антропологов, – говорится в одой из них, – с глубоким удовлетворением встретил Указ от 26 июня с.г. и неуклонно проводит его в жизнь. …Нечего греха таить: раньше в рабочее время в Институте и музее антропологии частенько имели место праздная болтовня между сотрудниками, ненужные хождения по коридорам. …Повысившаяся производительность труда даёт все основания полагать, что план музея на 1940 год будет выполнен».

А на мехмате и в практически неотделимом от него Институте механики по тому же поводу заведена табельная доска и журнал записи ухода по служебным делам. «Производительнее используют теперь рабочее время сотрудники лабораторий и других отделов факультета. Больше уже не увидишь человека, без дела ходящего по зданию, как часто бывало раньше».31

Но ещё круче обстоят дела у астрономов: «Обо всех фактах нарушения дисциплины директор Института астрономии выносит немедленно решения в приказах по институту. Так, например, снят с работы и приговорен судом к 4 месяцам тюремного заключения за прогул рабочий Ильин. Переданы в суд дела об опозданиях из отпуска научно-технического сотрудника Пясковской и доцента Астаковича».

Ну, а в Ботаническом саду и вовсе ЧП: «28 августа после окончания цветочной выставки 3 научных сотрудника весь день собирали букеты и раздавали их сотрудникам. Вопиющим нарушением Указа была также экскурсия на выставку в рабочее время, организованная дирекцией 8 августа для 25 сотрудников сада». А, между тем, не в зоопарк и, тем более, не в бассейн ходили всем коллективом ботаники, а на свою же собственную цветочную выставку. Но и это отныне уже криминал.

Однако в чём, собственно, суть проблемы? Ведь и в ректорате и даже, наверное, в отделе науки ЦК партии прекрасно понимают, что сколь ни регламентируй служебное время научных работников, это ничуть не приблизит открытия астрономом новой туманности и не ускорит выведения математической формулы. А процесс селекции культурных сортов растений и вовсе требует терпения и настойчивости на годы и годы и никак не увязан с графиком ежедневного отсиживания рабочих часов. Но когда вся огромная страна живёт по казарменным законам, всякий вроде бы безобидный прецедент отступления от этих общеобязательных правил уже опасен, как затаившийся болезнетворный вирус для попавшего в экстремальные условия организма, а потому обязан быть подавлен в зародыше.

Ну, а уж о студентах – этой всегдашней молодежной вольнице – и говорить нечего. Газетные заметки на эту тему так и называются: «За железную дисциплину» и «Строго карать нарушителей». И карают.

Приказом по МГУ строгий выговор с предупреждением объявлен студенту 2-го курса истфака Я.Токареву «за самовольный уход с занятий по физкультуре». А студент 2-го курса комсомолец А.Богданов, «в поисках лёгкого заработка» устроившийся на лето в Рыбинский детдом и бросивший работу до срока, на основании Указа от 26 июня присуждён народным судом к 4-м месяцам принудительных работ. Членов бюро ВЛКСМ, рассматривавших на своём заседании персональное дело юного «летуна» (ведь 17-18 лет должно быть, не более) особенно возмутило его заявление о том, что он «старается подороже продать свою рабочую силу» (то есть не желает трудиться за бесценок – ведь на эти «летние» деньги надо было, небось, ещё как-то прокантоваться до весны, а то и помогать семье). «Таким, как Богданов, не место в рядах ленинско-сталинского комсомола!» – грозным предупреждением всем, кто ещё не проникся духом Указа от 26 июня, заканчивается заметка.

Страшно даже подумать, как жилось и дышалось в этом совершенно оруэлловском мире Роне Левман и сотням других её cверстников и сверстниц. Но не всем. Некоторые, и почему-то думается, именно девушки, чувствовали себя, наоборот, как рыба в воде.

Среди немногих в большинстве любительских фотографий, хранящихся в моём портфеле, есть одна профессиональная, на которой запечатлена Юрина группа. Три студентки на переднем плане с широко расставленными локтями и коленями (назвать их девушками как-то язык не поворачивается) смотрят удавами. Холодный, просверливающий взгляд, от которого так и хочется передернуть плечами, и твёрдая, окаменевшая складка у рта – не иначе как боевой «треугольник» группы – комсорг, профорг и староста. Такие проглотят кого угодно и не поперхнутся. Несколько юношей на этом фоне как бы и не мужчины вовсе, а так, какие-то неоперившиеся недоноски, да ещё как нарочно расфокусированные. Вон и мой Юра, трудно узнаваемый здесь, неловко выглядывает сзади из-за чьего-то плеча. Словом, «групповой матриархат».

Не знаю, к месту ли, не к месту, но мне тоже вспоминается одна такая плотоядная активистка моей собственной студенческой поры, правда, уже значительно более «вегетарианской», и связанное с ней групповое комсомольское собрание. Там тоже обсуждалось персональное дело одного нашего студента, имевшего репутацию стиляги и денди, но угораздившего незадолго перед тем ещё и попасть в газету. И хотя не он был героем той скандальной публикации, но всё-таки фамилия его там присутствовала – в связи с какой-то девицей сомнительного поведения, имевшей, в свою очередь, сомнительные связи с иностранцами. И не отреагировать на этот сигнал наша «первичка», конечно же не могла.

Но отреагировать-то можно было по-разному. Чисто формально, как тогда уже было принято и к чему склонялось большинство моих сокурсников – в конце концов, какое дело было нам до похождений этого волоокого красавчика, который ни с кем из нас даже и не водился, тщательно соблюдая разделявшую нас дистанцию. Но можно было подойти к вопросу и «принципиально», «по-комсомольски», что и постаралась претворить в жизнь наша воительница. Во всяком случае, она вкладывала в то собрание всю душу, невольно подзуживая при этом наших скромных, непритязательных девочек. «Но ведь ты с ней жил!» – заходясь от возмущения, кричала она ему в лицо. «Ты с ней жил!» – истерически наседала она, так что несчастный парень, обычно дерзкий и циничный, кажется, готов был провалиться сквозь землю.

И добилась-таки своего, переломив настроение собрания, проголосовавшего в конце концов за его исключение. Правда, только из комсомола, потому что в 50-е годы это не влекло уже за собой автоматически отчисления из института, как, скажем, в сороковые, так что наш «подсудимый» отделался, в сущности, лёгким испугом – этот комсомол, думаю, был ему нужен, как рыбке зонтик.

А участвовал ли в подобных судилищах Юра Зегрже? К счастью ли, к несчастью, но арест родителей снял с него эту тяжкую для комсомольца 30-х годов повинность. И если в университете его впоследствии восстановили, то в комсомол он уже не вернулся (а, может, и не очень стремился). А о чём он думал, как воспринимал царящий вокруг него шабаш – этого из писем узнать невозможно. Они вообще по преимуществу фактографичны и почти не содержат собственных мыслей и оценок. Ну разве что такие: «Татка 2-го мая вышла замуж, очень скоропалительно и неожиданно. Теперь уже все с этим примирились, но Татка, дура, непременно хочет иметь ребёнка и, кажется, успела его заполучить. У Мишки Ширямова тоже должен кто-то родиться. В общем, нарождаётся третье поколение, и мы становимся родителями».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

1 Записка эта на тетрадном в клеточку листке уцелела, конечно, не случайно: на её обороте текст чернового заявления Юры на имя тогдашнего ректора МГУ профессора А.С. Бутягина, где он просит допустить его к сдаче экзаменов за 1-й семестр экстерном. Именно Алексей Сергеевич и не побоялся после отлично сданной сессии отдать приказ о восстановлении «неблагонадёжного» студента.

2

Три десятилетия спустя в другую эпоху и при другом – послесталинском – режиме эти места опишет служивший там в конвойных частях Сергей Довлатов в своей “Зоне”.

3

1 Интересно, как это им удавалось определять у математиков – на постороннюю или сугубо профессиональную тему задумался на лестничной площадке человек с папироской в руке, и по делу ли спешит по длинному сводчатому коридору, теперь уже опасливо озираясь, какая-нибудь несчастная младшая научная сотрудница, направляясь в женский туалет.