Там, за порогом

Люди стекались сюда с рассветом и оставались до позднего вечера, надеясь, что именно сегодня произойдёт нечто решающее; что однажды они смогут рассказать: «Мы были там, когда это началось». Приезжали и из соседних городов, притянутые, как мотыльки к пламени, загадочной Дверью, стоящей посреди мира и казалось сделанной из самого Ничто.

Пахло жареным мясом, кофе и нервным электричеством предвкушения сенсации. Площадь гудела, как улей. Кто-то спорил, размахивая газетами, кто-то молился, стоя на коленях в пыли. Молодежь снимала сэлфи на фоне Двери, старики же молчали с настороженностью, знакомой тем, кто пережил больше, чем хотел бы помнить.

Шериф Джон Ривз, загорелый и сдержанный, как старый дуб, переживший не один ураган, стоял у оцепления, с опаской наблюдая за этим балаганом. Раньше он улаживал бытовые ссоры, решал споры между соседями и гонял пьяниц из бара. Теперь же охранял портал в чёрт его знает куда. Привычный мир ускользал у него из под ног.

Он провёл рукой по подбородку, где щетина кололась, как сухая трава, и поправил ремень с рацией.

Он усилил патрулирование, выставил дополнительные ограждения, расставил конусы и таблички. Но всё это выглядело так же нелепо, как зонтик против урагана.

– Шериф, а что вы обо всём этом думаете? – раздался рядом хрипловатый голос Генри Мэддокса, издателя городской газеты, человека, для которого Мейвилл был не просто домом, а сутью жизни.

Генри стоял, навалившись обеими руками на трость, взгляд его был усталым, но цепким. Он не просто ждал ответа – он искал в словах шерифа опору.

Ривз долго молчал. Солнце медленно опускалось за крыши, окрашивая край неба в выцветшее золото, как старую фотографию.

– Честно говоря, Генри… – сказал шериф, не отводя колючего взгляда от Двери, чья поверхность отливала неземным блеском даже в сгущающихся сумерках, – я не знаю, что думать. Каждый день я жду, что она исчезнет так же внезапно, как появилась. Но она остаётся. И с каждым часом мне кажется, будто она не просто стоит, а… смотрит. – Он перевёл взгляд на Генри. – Мы обязаны быть осторожными. Здесь слишком много вопросов, а ответов – чертовски мало.

Он положил руки на барьер, и его пальцы сжались на холодном металле. Где-то позади прозвучал детский смех – будто из другой реальности.

Ривз посмотрел на старика, затем снова на Дверь, и в его глазах впервые появилось нечто большее, чем тревога. Это была растерянность.

– Я просто хочу, чтобы мои люди были в безопасности. А тут… я даже не понимаю, от чего их защищать.

Он снова посмотрел на Дверь, как солдат на неприятеля, готовящегося к штурму границы. На лице шерифа не было страха, только усталость и безмолвная клятва: если всё рухнет, он падёт последним.

Генри кивнул. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он просто положил руку на плечо старого друга.

– Может, всё ещё образуется, – сказал он наконец. – А может и нет. Но я рад, что ты здесь, Джон. Всё-таки город должен знать, что кто-то остался на своём посту.

Шериф кивнул в ответ, не находя слов. Он и сам понимал – пока тут стоит Дверь, его работа – демонстрировать всем, что закон и порядок по прежнему в силе и смогут всех защитить, даже если реальность начала трещать по швам.

В тот вечер над Мейвиллом поднялся сильный ветер, холодный и влажный, пахнущий скорой бурей и переменами. И Дверь, стоящая в самом сердце города, казалась ещё темнее на фоне заходящего солнца – как зияющая рана в теле мира, что вот-вот начнёт кровоточить.

***

Небо над Мейвиллом окрасилось в мягкие, акварельные тона заката, а облака, вытянутые в тонкие рваные полосы, напоминали следы, оставленные крыльями огромной птицы. Свет лился с небес неспешно, плавно растекаясь по стенам домов, деревьям и тротуарам, лаская город, как прощальный жест уходящего дня, а воздух был тёплым, с лёгким привкусом остывающих крыш и далёкого дыма.

Центральная площадь почти опустела. Люди, уставшие от ожидания и напряжения, разбрелись по домам, но самые упорные стекались в небольшое кафе, ставшее сердцем города и приютом для всех, кто искал ответы. Его окна призывно светились в сгущающихся сумерках, отбрасывая вытянутые прямоугольники света на тротуар, где ветер лениво гонял кленовые листья, и на капот старенького "форда", криво припаркованного на тротуаре.

В уютном полусвете звякали ложечки о фарфор, гудела кофемашина, из приоткрытой кухни доносились ароматы ванили и корицы. Потёртые деревянные столики у окна были покрыты картами, схемами, чашками и окружены склонившимися над ними людьми. Местные жители притихли: кто-то читал газету, кто-то рассеянно курил, но почти все украдкой слушали разговор Джека и Лизы.

В глазах окружающих они стали первопроходцами, теми, кто уже решился сделать шаг, пока остальные ещё барахтаются в объятиях сомнений.

Они были словно две стороны одной монеты. Джек – сосредоточенный, с напряжённой линией плеч, указывающей на внутреннюю работу мысли. Лиза – подвижная, живая, чья лёгкая взбалмошность шла рука об руку с её решимостью.

На столе между ними стояли две чашки с остывающим кофе, тонкие завитки пара всё ещё вились над коричневой поверхностью напитка. Нетронутый кусочек яблочного пирога разметал сдобные крошки по салфетке и бумагам под ней.

Лиза, облокотившись на край стола и положив подбородок на сжатый кулак, смотрела в пыльное окно, за которым мир окрашивался в аметистовые тени приближающейся ночи.

– Как думаешь, Джек… удастся ли нам найти хоть что-то определённое там, по ту сторону? – спросила она не рассчитывая на что-то конкретное, просто мысли в слух.

Джек поднял голову от схем и посмотрел на неё – долго, внимательно. Он видел, как в её взгляде пульсирует внутренняя борьба между страхом и верой. И вместо дежурных уверений просто молча улыбнулся, немного криво, но искренне.

– Я не знаю, что мы найдём, – с расстановкой произнёс он. – Всё, что мы узнали до сих пор, говорит о том, что тут нет простых ответов. Но если мы будем вместе – если будем доверять друг другу, – мы справимся.

Тут где-то в вечернем воздухе снаружи прозвенел велосипедный звонок. И этот звук на миг вернул их к миру, который ещё жил обычной жизнью.

Лиза перевела на него взгляд и кивнула; лёгкая улыбка тронула уголки её губ. В её глазах впервые за долгое время вспыхнула тихая, тёплая искра, похожая на свет далёкой звезды в холодной ночи.

– Спасибо, – прошептала она. – Знаешь… странное чувство… будто нас уже ждут.

Город за окном сонно ворочался и вздыхал порывами ветра, несущего по улицам первые листья ранней осени. В мягком же свете пропахшего табаком и кофе, наполненного людьми зала их союз с каждым днём становился крепче, превращаясь в настоящую дружбу.

А Дверь в центре площади будто ждала.

И знала: скоро.

***

В последние дни перед походом Лиза решила встретиться с Анной наедине. Они выбрали для этого сад за домом Анны – уголок мира, затерянный среди старых фруктовых деревьев, где время будто вязло в тёплом воздухе, становясь тягучим, как мёд.

Старые яблони, с искривлёнными ветвями, отбрасывали кружевную тень на скрипучую деревянную скамью, покрытую облупившейся зелёной краской, от которой веяло летними полднями детства. Пахло свежей землёй, полынью и терпким ароматом перезревших яблок, которые, налито покачиваясь, едва держались на ветвях. Где-то неподалёку, в густой листве, отчаянно чирикал воробей, нарушая глубокую, задумчивую тишину.

Лиза сидела, скрестив ноги, с блокнотом в руках, но ничего не записывала – просто смотрела на Анну, ощущая в этой девушке нечто, что не давало покоя. Интуиция подсказывала: за её скромностью и тихим голосом скрывается куда больше, чем видно с первого взгляда.

– Скажи, Анна, – её голос почти растворился среди шелеста листвы, – что движет тобой в этой экспедиции? Почему ты решилась? Что заставляет тебя идти навстречу неизвестности?

Анна на мгновение задумалась, опустив взгляд на свои руки, сложенные на коленях, и только потом подняла глаза, в которых плескалась охряная глубина.

– Я всю жизнь искала чего-то большего, – сказала она, облокотившись о спинку скамьи. – чего-то… за гранью объяснимого, – она вздохнула, глядя, как сквозь ветви пробивается солнечный луч. – Я… всегда верила, что знание живёт не только в лабораториях и архивах. Иногда оно прячется в легендах, в тенях прошлого. И если мы не попробуем его найти – оно уйдёт навсегда. Временами мне кажется, что я родилась с ощущением, что за привычной реальностью есть и другая, настоящая. И что я, как будто, её помню. Не разумом, а, наверное, душой.

Она отвела взгляд и посмотрела сквозь кроны яблонь в небо, где лениво плыли тонкие облака.

– А потом появилась Дверь, – продолжила она тише. – И всё внутри меня сказало: "Вот оно". Будто весь путь вёл к этому моменту. Возможно, мы не вернёмся. Но… что, если мы откроем нечто такое, что изменит само понимание того, кем мы являемся?

Лиза слушала, не перебивая. Анна говорила не на публику, не для чьего-то одобрения. А словно у ночного костра или случайному попутчику в купе поезда: искренне, обнажённо, изнутри.

– Ты не боишься? – спросила Лиза тихо.

На лице Анны появилась еле заметная, как набросок, улыбка.

– Боюсь конечно. Но, знаешь… страх – это не повод останавливаться. Если тебе страшно, значит ты на правильном пути. Потому что настоящие вещи – они почти всегда пугают.

Лиза кивнула. Она знала этот страх – тревожный узел в груди, дрожь перед тем, как сделать шаг во тьму. Но она знала и другое: без этого шага ничего не изменить.

– Я понимаю, – сказала она наконец. – Знаешь, иногда мне кажется, что всё это… не случайно. Что это Дверь выбрала, кого позвать.

Теперь уже кивнула Анна. Ветер мягко взъерошил её волосы, и в этот момент она показалась Лизе не учёной, не искательницей приключений, а частью мифа, который они вскоре собирались написать своими шагами.

Они сидели ещё долго, пока небо не потемнело, а сад не погрузился в полутени. И хотя разговор давно смолк, воздух между ними полнился доверием и странной, пугающей, но прекрасной надеждой на то, что впереди – не конец, а начало.

***

Наконец наступил вечер перед отправлением – вечер, наполненный густым, почти физическим напряжением, таившимся в каждом взгляде, каждом вдохе. Мир за окнами кафе мерцал янтарным светом фонарей, а небо, окрашенное в сине-чернильные тона, было высоким и чистым.

Кафе на углу, ставшее их временным домом и штабом, светилось мягким светом старых ламп, отбрасывающих на стены причудливые, как от волшебного фонаря, тени. Всё казалось нереальным – словно в театре, где актёры вдруг осознали, что играют не роли, а самих себя.

За, заваленным разложенными картами, кипами распечаток и блокнотов, столом у окна собралась вся команда. Кто-то говорил тихо, почти шёпотом, кто-то хранил молчание, вглядываясь в тени на потолке, будто ища там ответы. Каждый чувствовал: завтра всё изменится. Завтра – они ступят туда, где нет инструкций, нет гарантий, откуда, возможно, нет обратного пути.

Джек склонился над измятым, покрытым многочисленными пометками списком оборудования и методично ставил галочки напротив каждого пункта; его губы едва заметно шевелились, проговаривая названия вслух – как молитву или заклинание на удачу.

Лиза наблюдала за ним, сидя напротив, с чашкой остывшего чая в руках. Она смотрела на Джека не как журналист, ищущий сенсацию, а как человек, разделивший с ним общее бремя.

– Всё в порядке? – спросил Джек, отрываясь от бумаг. Его голос был спокойным, но Лиза почувствовала, как под поверхностью этого озера бурлят течения и водовороты.

Она кивнула, медленно, словно проверяя всё ещё раз про себя.

– Да, – твёрдо сказала Лиза. – Мы готовы отправляться.

Джек вздохнул и отложил список. Его взгляд скользнул по лицам своих товарищей, в которых смешались волнение, усталость и тихая решимость. Сара возилась с аптечкой, тщательно проверяя каждый пузырёк. Майкл что-то настраивал в планшете, его пальцы быстро бегали по экрану, а брови сосредоточенно хмурились. Анна листала старую книгу, но взгляд её был обращён вглубь себя. Том стоял у окна, откуда открывался вид на дремлющую площадь и тёмную, неподвижную, будто отлитую из самой ночи Дверь.

Джек почувствовал, как всё в груди сжалось от странной смеси гордости и тревоги. Он знал: за порогом Двери может произойти что угодно. Но здесь и сейчас, в этом маленьком уголке реальности, он ощущал, что они являются не случайной группой людей, а связанной невидимыми нитями веры, долга и общей цели командой.

– Завтра мы откроем Дверь, – проговорил он негромко. – И узнаем, что за ней скрывается. Но помните: неважно, как страшно будет. Неважно, насколько всё пойдёт не по плану. Главное – держаться вместе.

Лиза поставила чашку на стол и выпрямилась. Её голос, спокойный и ясный, будто раздвинул стиснувшееся вокруг молчание:

– И не забывайте фиксировать всё, что увидите. Каждая деталь, каждый звук, любая мелочь. Мы идём туда чтобы понять. И, возможно, изменить мир.

В наступившей после её слов тишине слышался лишь гул холодильника да затерявшийся где-то в глубине улиц лай собаки. Все задумчиво молчали, но каждый ощущал: эта ночь – рубеж, за которым их ждёт иная жизнь.

Это был не просто вечер. Это был эпилог одного мира – и пролог к другому.

***

На следующее утро, ещё до того как первые лучи солнца окончательно вытеснили сероватую дымку над крышами Мейвилла, команда собралась у разбитого на площади лагеря. Небо над городом медленно расцветало – из мягкой жемчужной серости проступали тонкие штрихи золота и янтаря. Воздух был прохладным, напитанным рассветной свежестью. С дальнего края леса доносился запах хвои, а ветви деревьев неподалёку лениво шевелились от лёгкого ветерка, принёсшего едва уловимый аромат скошенной травы, прелых листьев и костра.

Казалось сюда пришёл весь город – сотни глаз с тревогой и любопытством наблюдали за небольшой группой, занятых последними приготовлениями, храбрецов.

Солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая здания в тёплые, медовые оттенки и отбрасывая длинные тени на брусчатку площади. Но даже оно не могло развеять странное, исходящее от Двери ощущение холода.

Джек и Лиза подошли последними, перекидываясь короткими, ободряющими фразами с каждым, кто их приветствовал. Увидев, что остальные уже работают, они невольно обменялись взглядами, в которых были и облегчение и гордость. Команда не просто была готова – она жила путешествием за грань.

Доктор Хэнсон, в твидовой куртке, из которой выглядывал аккуратный воротник рубашки, склонился над переносным столом, тщательно раскладывая свои инструменты. Его движения были почти церемониальными, словно он готовился не к полевому анализу, а к чтению гимна.

Чуть поодаль, окружённый коробками и кабелями, уткнувшись в ноутбук сидел Майкл Рид. Лишь редкая мимолётная улыбка на его сосредоточенном лице выдавала, что и под панцирем логики и кода живёт предвкушение открытия.

Том, мускулистый и прямой, как стрела, стоял в стороне от всех, проверяя оружие и тактическое снаряжение. Он не произносил ни слова, но каждое его движение говорило о внутренней собранности. Он то и дело поднимал глаза, как бы невзначай оценивая команду: готовность, концентрацию, моральное состояние.

В тени складного навеса, поставленного рядом с Дверью, Сара перебирала содержимое своих медицинских сумок. Йод, перевязочные материалы, адреналиновые шприцы, антидоты, бинты, зажимы, термальные одеяла. Её руки двигались спокойно, методично – и эта энергия разливалась по лагерю, как приглушённая музыка.

Когда все отчитались о готовности, Джек шагнул вперёд. Солнце уже успело взобраться над крышами, и его свет, просеянный ветвями деревьев, золотил края палаток и блестел на металлической поверхности Двери, будто напоминая: время пришло.

Его лицо, утомлённое бессонными ночами и бесконечным напряжением, всё же сохраняло ясность. В глазах отражалась не только уверенность, но и сдержанная тревога – он понимал, куда ведёт своих людей.

– Нам нужно сделать всё правильно, – сказал он, и в повисшей над площадью тишине его услышал каждый присутствующий. – Мы не знаем, что нас ждёт за Дверью и должны быть готовы ко всему. Но если мы будем держаться вместе, если каждый из нас будет помнить, зачем мы это делаем, – мы вернёмся не только с ответами, но и, быть может, с ключом к изменению нашего понимания мира.

Он перевёл взгляд на Лизу, и та сделала шаг вперёд. Её голос был спокойным, но в нём слышались стальные ноты:

– Мы не должны забывать, как важна каждая деталь. Всё, что мы увидим, каждое движение, звук, цвет, запах – должно быть зафиксировано. Даже то, что на первый взгляд кажется бессмысленным. Мы идём туда не только как исследователи, но и как свидетели. И мы обязаны быть внимательными.

Никто не произнёс ни слова, но между ними – между Эрнестом и Томом, Майклом и Сарой, Питером и Анной, Лизой и Джеком – пронеслась неуловимая, почти осязаемая волна единства. Они были командой. И в этом была их сила.

Налетел порыв ветра, заколыхал флаги и палатки, и на мгновение стало совершенно тихо – даже птицы умолкли.

Мир, в котором они жили до этого момента, отступил куда-то за полог ожидания чуда. Их жизнь разделилась на «до» и «после». И здесь, на грани, не осталось ничего случайного. Только путь.

***

Когда всё оборудование было проверено и последние слова сказаны, к команде неторопливо подошёл шериф Джон Ривз. Его шаги были тяжёлыми, будто каждый из них нёс груз тревоги, с которой он смотрел на людей, собравшихся идти туда, откуда ещё никто не возвращался. На обычно простом и спокойном лице Ривза проступили новые тени, как у человека, который провожает родных в долгое, опасное путешествие, в которое сам отправится не может.

– Вы уверены, что хотите это сделать? – спросил он наконец тихо, почти с отчаянием и обвёл взглядом команду.

Джек посмотрел на Дверь, в тени которой любой вопрос звучал как пророчество, а затем перевёл взгляд на Лизу.

Она стояла рядом, молчаливая, сосредоточенная, с непоколебимым огнём в глазах. И он почувствовал, как его собственный страх утихает – не исчезает, но становится управляемым. Сдерживаемым верой.

– Более чем уверен, шериф, – ответил он твёрдо. – Мы обязаны узнать, что ждёт нас по ту сторону. Ради всех, кто ещё пройдёт через Дверь. Ради всех, кто остаётся здесь.

Ривз ответил не сразу. Он кивнул – с горьким, почти отеческим пониманием. И добавил, словно молитву:

– Удачи вам. И, пожалуйста… возвращайтесь.

Джек сделал решительный шаг к Двери. Металл её поблёскивал в утреннем свете, но не отражал ничего – ни домов, ни неба, ни лиц. Она казалась прорезью в ткани бытия, и чем ближе Джек подходил к ней, тем меньше был уверен, что она существует по тем же законам, что и всё вокруг.

Толпа замерла. Взрослые затаили дыхание, дети крепко уцепились за руки родителей.

Лиза приблизилась к Джеку. Её пальцы на секунду сжали его ладонь.

– Пора, – прошептала она судьбоносное слово обречённых идти.

– Вперёд… в неизвестность, – ответил Джек с лёгкой улыбкой и протянул руку к ручке Двери.

Холод металла пронзил его пальцы, но решимость Джека не дрогнула.

Дверь открылась легко, без скрипа, будто ждала этого. Изнутри плавно выплыл серебристый туман – густой, живой, как дыхание пространства за порогом. Он обволакивал всё вокруг и в нём чудилось движение: тени, неясные силуэты, отголоски чего-то древнего и инородного. В лицо дохнуло холодом.

Один за другим члены команды молча выстроились перед Джеком.

Джек сжал руку Лизы. Она кивнула.

И шагнула первой.

Словно прорвав плёнку сна, она исчезла в тумане. Затем остальные – как звенья одной цепи. Анна, склонив голову, будто прощаясь с городом. Майкл, с искрящимися воодушевлением глазами. Том, без лишних движений, как военный на задании. Сара, проверяя на ходу застёжку своей аптечки. Эрнест, одной рукой поправляя очки, другой зажав перед собой блокнот. Питер, крепко держась за лямки рюкзака.

Они исчезали один за другим, унося с собой последние секунды привычного.

Последним в проёме задержался Джек. Он оглянулся. В его глазах не было страха. Только печаль и надежда. Как у человека, который прощается не навсегда, а до новой главы.

А потом и он растворился в тумане.

Жители Мейвилла ещё долго стояли, не говоря ни слова. Из оставшейся открытой Двери продолжали расползаться клубы тумана. Они змеились по мостовой, льнули к ногам.

В лицах оставшихся отражались все чувства, доступные человеческому сердцу: тревога, благоговение, боль, вера.

Они знали: человечество сделало первый решительный шаг.

Лицо шерифа Ривза окаменело. Только глаза – напряжённые, печальные – выдавали, как сильно он хочет поверить, что увидит этих людей снова.

Теперь оставалось только ждать.

Ждать возвращения. Ждать ответов. Рассвет за рассветом.

А по ту сторону начиналась совсем иная история.

Глава 2

Густой, вязкий туман сомкнулся вокруг них мгновенно, как только они пересекли порог. Он не просто заполнял пространство – он поглощал его, стирая грань между ощущением и реальностью, между "здесь" и "там". Казалось, они шагнули не просто за порог двери, а в само межвременье.

Воздух был плотным, насыщенным электрической дрожью, от которой тонко зудела кожа. Он пах ничем и одновременно всем сразу: пеплом, озоном, дождём, старыми книгами и холодным металлом. Как если бы сама история, прокрученная вперёд-назад, оставила после себя этот странный, беспокойный аромат.

Привычные звуки исчезли. Остался только глухой, ватный гул в ушах. Каждый шаг дробился эхом как в огромном пустом зале: сухо, одиноко, со скрипом ботинок по, не имеющей ни цвета ни формы, каменно-мягкой земле.

Свет фонарей, цепляясь за мельчайшие частицы тумана, распадался на рассеянные конусы, в которых кружились пылинки… или нечто иное. Внутри них рождались тени: мигающие, изменчивые, как фрагменты чужих воспоминаний. Иногда Джеку чудилось, будто впереди промелькнул силуэт – слишком высокий, слишком тонкий, чтобы быть человеком. Но каждый раз, сделав шаг вперёд, он находил лишь пустоту.

Он двигался медленно, предосторожно, словно каждый шаг был пробной нотой, и ошибиться – значило сорвать всю мелодию мира. Его рука крепко сжимала фонарь, ладонь вспотела под перчаткой, а сердце отдавалось в висках ударами стальных молоточков.

Он знал, что боится. И впервые не стыдился этого. Потому что страх в этом месте был не слабостью, а фактором выживания.

Лиза шла чуть позади, снимая всё, что могла, но объектив отказывался фокусироваться, запотевал и она то и дело протирала его рукавом. В её голове роились десятки мыслей, но ни одна не могла отогнать чувство, будто это место не просто незнакомое, а чужое для человека.

Но она продолжала снимать – из упрямства, из страха упустить что-то важное. Сердце её колотилось с силой, которую нельзя было объяснить просто адреналином: оно отзывалось на что-то древнее, доязыковое, спрятанное в генетической памяти.

– Как думаешь, долго нам ещё идти? – спросила она шёпотом, как будто слова могли потревожить нечто, скрывающееся по ту сторону тумана.

– Не знаю, – ответил Джек, не оборачиваясь. В его голосе слышались оттенки неуверенности и настороженность. – Главное – не терять друг друга.

Он чуть сбавил шаг и обернулся. В свете фонаря лицо Лизы выглядело бледным. Её глаза блестели от влажного воздуха и сдерживаемого волнения, а в уголках губ затаилась тревожная складка.

Он хотел добавить что-то ещё – банальное, но важное, вроде "мы справимся", – но не стал. Потому что чувствовал: любая бравада здесь прозвучит как вызов, а этот мир, каким бы он ни оказался, отвечает на вызовы.

Позади них проступали силуэты остальных членов команды. Майкл с планшетом в руках, непрерывно что-то фиксирующий; доктор Хэнсон, вышагивающий с трепетной острасткой человека, вступившего на священную землю; Анна, сжимавшая книгу так, словно она могла её защитить, шла, будто слышала в этом белом молчании отголоски слов, которых не слышал никто другой; Питер, пусть и не в силах ничего разглядеть, оглядывающийся вокруг; Сара, внимательно наблюдающая за состоянием всех и Том, идущий уверенно, с оружием наперевес.