Там, за порогом

Sunny Greenhill

Там, за порогом

Пролог

Мейвилл – крошечный городок, затерянный где-то посреди среднего запада, словно забытая в книге времени закладка. Его улочки, вымощенные потёртой брусчаткой, петляют мимо домов с облупившейся краской и заборами, обвитыми диким виноградом, к центральной площади, где жизнь течёт лениво, предсказуемо – как сон под шёпот ветра в кукурузных полях. Здесь всё будто застыло в янтаре повседневности: скрип старой калитки, запах выпечки по утрам, ржавый велосипед, навечно прислонённый к стене почтового отделения.

Здесь каждый знал каждого, и каждый знал, чего ждать от завтрашнего утра.

До того самого дня.

Ничто не предвещало перемен. Солнце светило не ярче обычного и ветер не нёс никаких необычных запахов. Но в воздухе, как позже скажут, витала странная дрожь – невидимая, как перед грозой.

Том Брукс, владелец антикварной лавки на углу, привычно распахнул жалюзи, протёр стекло тряпкой, бросил взгляд на площадь… и замер, увидев её.

Дверь.

Она стояла прямо в центре площади, словно вырезанная из самой реальности. Массивная, тёмная, почти чёрная, с переливами металлического блеска и тонкой патиной, как на старинной иконе. Её поверхность была испещрена узорами: завитками, символами, знаками, от которых порой щемило в висках, будто в них таился смысл, знакомый душе, но ускользающий от разума.

Том вышел на улицу. Сделал несколько шагов и остановился в двух шагах от неё, щурясь от утреннего солнца. Сердце стучало неровно, будто подсказывало – это не просто дверь. Это что-то инородное. Он протянул руку и коснулся металла. Холодный, как лёд. Реальный. Не мираж, не видение.

– Джордж! – крикнул он через плечо, не оборачиваясь. – Иди сюда… Ты должен это увидеть.

Из дверей бакалеи на другой стороне вышел Джордж Уилсон – долговязый, с редкими волосами, зачесанными назад, и усталыми глазами человека, много повидавшего, но не утратившего здравого скептицизма. Он вытер руки о поношенный фартук, взглянул – и остолбенел.

– Чёрт возьми, – пробормотал он, подходя ближе. – кто-то над нами издевается?

– Думаешь, это розыгрыш?

– Или арт-объект. Хотя… – Он провёл пальцами по резьбе. – Это… слишком… – он замолчал. – Слишком по-настоящему.

Первые зеваки появились уже через пару минут. А потом толпа начала собираться, как летние тучи перед грозой. Старушки с сумками, подростки на велосипедах, школьный учитель, репортёр, мать с ребёнком на руках – люди стекались к Двери, влекомые неизвестностью и возможностью чем-то разбавить унылые будни.

Они не знали на что смотрят. Но не могли отвести глаз.

Вскоре вся площадь гудела, как потревоженный улей. Кто-то выкрикивал теории про порталы пришельцев, кто-то с пеной у рта доказывал, что это рекламная кампания нового сериала. Мужчина в шапке из фольги, завсегдатай собраний местных конспирологов, уверял, что видел подобное в архивных снимках Зоны 51. Женщины переглядывались, перешёптываясь о древнем зле. Пахло леденцами, жареным беконом и тревогой.

Шериф Джон Ривз, невысокий, крепко сбитый, с лицом ковбоя, который слишком долго смотрел на солнце, вышел вперёд. Его ботинки глухо стучали по плитке, а рука привычно тянулась к рации.

– Разойдитесь! – хрипло скомандовал он, сурово глядя на толпу. – Не трогайте её. Мы пока не знаем, с чем имеем дело. Это может быть опасно.

Но никто не уходил.

Джек Харпер, молодой инженер, стоял на краю толпы, вглядываясь в Дверь, словно пытаясь решить сложнейшее уравнение. Его разум отказывался принимать её как физическую константу. Материя не ведёт себя так. Она не появляется из воздуха. Но эта Дверь… она есть. И с каждым взглядом Джек чувствовал, как в нём шевелится нечто большее, чем логика – тревожное, иррациональное предчувствие.

И тут вперёд вышла Лиза Беннет.

Журналистка. Упрямая, дерзкая, с диктофоном в сумке, привычкой задавать неудобные вопросы и взглядом, умеющим видеть то, мимо чего другие проходят мимо.

Её шаги были решительны, хотя сердце и сжималось от страха. Всё её нутро кричало, что это – не просто заголовок, не просто история. Это реальность, которая может быть очень жестокой. Но если она не сделает шаг первой – кто тогда?

– Лиза, стой! – крикнул кто-то из толпы, но её рука уже тянулась к ручке.

И повернула её.

Скрип – долгий, гулкий, как плач умирающего дерева – разнёсся по площади. Наконец Дверь открылась… в густой туман. Он клубился и переливался, будто живой. Внутри него мелькали тени – силуэты, лица, формы, которых не должно быть. И всё это затягивало, манило, пугало.

– Этого не может быть… – прошептала Лиза. – Это что-то… иное.

***

С тех пор Мейвилл не знал покоя.

В течение нескольких дней он превратился в точку притяжения вселенского любопытства. Учёные, блогеры, исследователи паранормального, репортёры – все ехали, чтобы увидеть Дверь. Хештеги заполонили соцсети. Местные кафе не справлялись с потоком посетителей, гостиницы бронировались на месяцы вперёд.

Забытый всеми городок посреди кукурузных полей стал центром новой реальности.

Но никто так и не решился войти в туман.

Пока.

Глава 1

Центральная площадь Мейвилла, некогда шумная и оживлённая, теперь словно затаила дыхание. Её, также как и прежде, окружали скамейки, облупленные фонари и выцветшие вывески лавок, но звуки – смех, шаги, музыка – исчезли. Вместо них тут царила тишина. Нетерпеливая, плотная, как перед поднятием занавеса первого акта долгожданного спектакля. Среди потрескавшейся плитки, там, где весной цвели клумбы и резвились дети, стояла она – Дверь.

Высокая, под два с половиной метра, с матовой металлической поверхностью, словно бы вплавленная в пустоту. Она казалась чужой – фрагмент иного мира посреди тихой провинциальной обыденности. Её обрамляли странные узоры: витиеватые линии, символы – напоминающие одновременно и древние письмена и электрические схемы. Они пульсировали в глазах, будто жили собственной жизнью.

Джек Харпер стоял в полуметре от Двери. Молодой инженер, вечно растрёпанный, с запятнанным блокнотом под мышкой и глазами, в которых смешались расчёт и растерянность. Он вглядывался в структуру металла, надеясь заметить шов, трещину, подсказку. Но не находил ничего. Только безупречная поверхность и едва уловимое ощущение, что тебя изучают в ответ.

Он не верил в чудеса. Его воспитывали числа, формулы, логика и здравый смысл. Но Дверь ломала все правила, будто сама материя нарушила договор с реальностью. И чем дольше он смотрел, тем сильнее становилось ощущение, что перед ним – не загадка, а приглашение.

– Всё ещё не осмелился войти? – раздался знакомый голос.

Он обернулся.

К нему шла Лиза Беннет – спокойно, будто действительность перед ними не дала трещину. Светлая рубашка развевается на ветру, взгляд сосредоточен, губы сжаты, но в глазах – тот же свет, который он заметил в первый день. Не просто журналистский азарт, а жажда проникнуть в самую суть.

– Я думала, ты уже вскрыл её отвёрткой, – сказала она, улыбнувшись.

– Всё ещё пытаюсь понять, с какой стороны подступиться, – ответил Джек, кивнув на Дверь. – Она не похожа ни на одну конструкцию, которую я когда-либо видел. Она… существует вне нашей логики.

Лиза остановилась рядом. Камера покачивалась у неё на боку, как дополнительный орган восприятия. Она уже записала десятки интервью с очевидцами, сделала сотни снимков. Но с Джеком она позволила себе быть просто наблюдателем.

– А может, это и есть её задача – сбивать нас с толку, – прошептала она. – Пугать. Манить.

Их взгляды встретились, и на мгновение тишина между ними стала глубже. Это был не просто разговор двух знакомых – это был заговор двух душ, вставших плечом к плечу перед неизвестностью.

***

Он помнил, как всё началось. Лиза подошла к Двери в самый первый день, когда толпа ещё не осмеливалась приближаться. Не сказала ни слова. Просто подошла… и коснулась узорчатого металла. И ничего не произошло.

Именно этот жест, смелый, почти детский в своей наивности, изменил всё. Он увидел в ней не просто репортёра, а исследователя, как он сам.

Когда же она открыла Дверь и смело заглянула в неё он понял, что нашёл родственную душу.

С тех пор они изучали Дверь вместе. Он – с расчётами, чертежами и приборами. Она – с интуицией, камерой и чутким сердцем. Он видел структуру, она – смысл. Он искал ответы в уравнениях. Она – видела подтекст. И вместе они чувствовали зов.

И теперь, стоя рядом, они оба знали: Дверь изменит всё.

И если кто-то и должен войти в неё первым – то, возможно, именно они.

***

Ночью Джек не спал.

Сон, если и приходил, был зыбким, беспокойным, словно тонкая вуаль, сквозь которую просачивалось нечто иное. Он брёл по беззвучному, молочно-серому туману – плотному, дышащему, внутри которого медленно проступали миражи: горы, светящиеся изнутри, будто сделанные из стекла, наполненного молниями; города, нависающие над звёздной бездной, с башнями, которые изгибались под невозможными углами; и фигуры – высокие, невесомые, без лиц, но с глазами, в которых отражалось ночное небо, полное чужих созвездий.

Каждый раз Джек просыпался с резким вдохом, будто выныривал из глубины; с пересохшим горлом и стуком сердца, отдающемся во всём теле, как набат. Он садился на край кровати, закрывая лицо ладонями, и долго сидел в тишине, ощущая только одно: неодолимую тягу вернуться к Двери.

Утро наступило внезапно. Серое, плотное, безветренное.

Джек не стал завтракать. Плеснул в потрескавшуюся кружку дешёвый растворимый кофе, отпил – как лекарство, от которого ждёшь не вкуса, а эффекта, – и вышел.

Воздух, густой как кисель, накатывал волнами зноя, но Джек этого не чувствовал. Всё его внимание, всё его существо было направлено на одно: дойти до площади.

Лиза уже была там.

Она стояла у старого фонаря, в тени, тонкая, сосредоточенная, словно нарисованная углём на выцветшем небе. Камера свисала у неё с плеча, но взгляд был направлен прямо на Дверь – пристально, неотрывно, будто она пыталась заглянуть сквозь поблёскивающий в утреннем свете метал, узоры на поверхности которого сплетались в рябящую в глазах мозаику: спирали, руноподобные символы, линии, напоминающие контуры неизвестных карт. Стоило отвести от них взгляд и казалось, что они движутся.

– Ты снова здесь, – сказала Лиза, не поворачивая головы.

– Я не мог иначе, – Джек подошёл к Двери и провёл рукой по её поверхности – осторожно, почти интимно. Металл был таким же холодным, с еле ощутимой вибрацией под пальцами. Будто в её недрах работал неведомый механизм.

– Я думаю о ней всё время. Даже во сне. Будто она срослась со мной.

Лиза тоже подошла к Двери повернула голову к Джеку. В её глазах была тревога – тёмная, как морская глубина, – но и решимость. Та, что толкает людей плыть на край света, забегать в горящие здания и выходить за грань известного.

– Мне кажется, мы стоим на пороге чего-то великого, – сказала она. – Не просто открытия, не просто сенсации. Это – граница. И если мы её пересечём… назад пути не будет.

Она говорила тихо, почти шёпотом, словно боялась, что Дверь услышит.

– Может быть, – ответил Джек, вглядываясь в ускользающие от разума узоры. – Но если за ней что-то есть… если это не просто артефакт, а вход в другой мир – мы должны знать.

Они замолчали. Над площадью пролетел ветер – тёплый и сухой, как дыхание раскалённой печи. Дверь отозвалась низким звуком. Даже не звуком – вибрацией в костях, как аккорд органа, гудящий на грани слышимости.

– Мы должны подготовиться, – сказала Лиза. – Я хочу войти… но не без плана. Мы не знаем, что нас ждёт.

– Мы соберём команду, – кивнул Джек. – Людей, которым можно доверять. Готовых ко всему. И вернёмся. Обязательно.

Он посмотрел на неё, впервые по-настоящему. Не как на коллегу, не как на журналистку, а как на спутницу, с которой можно идти хоть за край мира. И увидел в её глазах отражение того же огня, что жил в нём.

А Дверь… молча ждала. Но в этом молчании слышалось ожидание. Будто она знала, что её скоро откроют.

***

На следующее утро Джек и Лиза отнесли в редакцию местной газеты короткое, но будоражащее воображение объявление:

«Требуются добровольцы для участия в исследовательской экспедиции. Цель – изучение недавно появившейся аномалии. Ищем специалистов, готовых к неизвестности. Храбрость, рассудительность и командный дух обязательны».

Объявление, к их немалому удивлению, произвело не меньший эффект, чем выстрел в тишине. И отклик оказался мгновенным.

С самого утра в небольшое кафе в двух кварталах от затаившей дыхание площади, потянулся людской поток. Здание с облупленной вывеской, пахнущее корицей и жареным сыром, ещё вчера было местом разговоров о погоде, урожае и налогах. Теперь же оно стало вратами в мир решимости, храбрости и надежды.

Люди приходили парами и поодиночке. Садились, озирались, словно потеряли свою тень, вытаскивали из сумок, рюкзаков, карманов помятую страницу с объявлением. Некоторые держались спокойно, другие не могли скрыть дрожи в голосе или напряжённого блеска в глазах. Молодые и старые, уверенные и потерянные – они приходили, чтобы сказать: я готов.

Джек и Лиза сидели у окна, за угловым столом, откуда было видно половину улицы. Их блокноты заполнили торопливые записи, на полях пестрели наброски и пометки. Они пили кофе – уже не ради вкуса, а чтобы держаться на плаву, и раз за разом всматривались в лица. Ища не просто помощников, а тех у кого есть внутренний стержень, кто не отступит, когда за туманом откроется бездна.

Некоторые приходили ради славы, другие – ради бегства от самого себя, были и просто любопытствующие. Но среди множества пустых лиц время от времени проявлялись те самые: Люди, в чьих голосах слышалась не бравада, а глубинное, тихое согласие встретиться с неизведанным.

Первым, кто по-настоящему поразил их, стал доктор Эрнест Хэнсон.

Высокий, с густыми седыми волосами, в твидовом пиджаке с заплатами на локтях и тяжёлой сумкой, он походил не столько на учёного, сколько на одержимого исследователя, пережившего десятки экспедиций. Его глаза были ярко-голубыми, живыми, и в них горел почти юношеский восторг, будто он всю жизнь ждал этой встречи.

– Джек. Лиза, – сказал он, усаживаясь за их столик. Голос – мягкий, но уверенный. – Я всю жизнь искал выход за границы привычного. Я изучал земные разломы, вулканы, движения плит, но теперь понимаю: самая важная граница – не под ногами. Она здесь. Прямо перед глазами. С детства мечтал об открытии, которое изменит всё. И теперь я чувствую: этот момент настал.

В Хэнсоне чувствовалась не только мудрость прожитых лет, но и жажда открытий, с которой редко сталкиваешься даже в самых юных – мудрый наставник, уставший, но не разочарованный.

Джек переглянулся с Лизой.

– Доктор Хэнсон, мы искренне рады. Нам нужен не просто учёный. Нам нужен человек, способный увидеть то, чему не учат в университетах.

Хэнсон польщённо улыбнулся.

– Благодарю. И за добрые слова и за эту возможность.

Они пожали друг другу руки и в этот миг экспедиция обрела своего первого участника.

***

Следом в кафе буквально ворвался Майкл Рид.

Молодой, с вечно лезущей в глаза чёлкой, из рюкзака которого торчали провода, линзы и какие-то странные детали. Он не сел – он разложился: на столе оказались планшет, схемы, миниатюрные маячки и устройство, похожее на игрушку пришельцев.

– Вот что я предлагаю, – сказал он, ни на секунду не сомневаясь что его выберут. – Компактные разведывательные дроны-трансформеры. Продвинутые маячки навигации. Шифрованная локальная сеть, способная работать без внешнего сигнала. Система автономна, адаптивна. И если там, по каким-то причинам, не будет связи – я создам свою.

Он был из тех, кто говорит быстро, думает ещё быстрее, а живёт – будто одновременно в нескольких измерениях.

Лиза усмехнулась, слегка откинувшись на спинку стула, глядя на него сквозь пар над чашкой.

– Ты как будто уже был по ту сторону, – сказала она. – И просто вернулся за оборудованием.

– Я люблю загадки, – просто сказал он. – А эта… самая великая в моей жизни. Я не мог пройти мимо.

Джек рассмеялся – коротко, искренне.

– Добро пожаловать в команду, Майкл. Мы их тоже любим.

***

Третьим стал Том Венс.

Тишина вошла вместе с ним. Та, что наступает там, где появляется кто-то, чья тишина значит больше, чем слова. Его осанка, взгляд, разворот плеч говорили сами за себя: ветеран, привыкший к тому, что жизнь и смерть – просто варианты реальности. Он вошёл не как человек, которого выбирают. А как тот, кто уже выбрал.

Тёмная футболка в обтяжку, военная выправка, глаза, в которых меньше эмоций, чем в дуле автомата, но куда больше спокойствия.

– Я не ищу приключений, – сказал он после пары минут молчания. – Я ищу смысл. После службы всё кажется слишком мирным, слишком… обыденным. Если за Дверью действительно нечто иное – я хочу быть там. И если будет нужно – сделаю всё, чтобы мы оттуда вернулись.

Он говорил правду, и это чувствовалось сразу.

Джек посмотрел на него с уважением. В этом человеке он увидел стальной стержень, то чего не достичь изучая теорию. То, что можно выучить только там, где ошибка – это смерть.

– Том, – тихо сказал он. – Ты именно тот, кто нам нужен… если всё пойдёт не так, как мы планируем.

– А оно точно пойдёт не так, – отрезал тот с лёгкой усмешкой.

***

Появление Сары Ардайл было словно глоток прохладной воды после долгого, пыльного дня. Она вошла в кафе тихо, почти незаметно, разливая в воздухе вокруг себя спокойствие. Тонкая, собранная, с медсумкой через плечо. Волосы собраны в нетугой хвост, лицо слегка уставшее, с едва заметными тенями под глазами. Но взгляд – живой, ясный. И в этом взгляде – не только опыт, но и сострадание, которое не стёрлось даже после того, как жизнь многократно показывала ей свои худшие стороны.

– Я не представляю, что нас ждёт там, – тихо сказала она. – Знаю лишь: вам нужен врач. И не просто врач, а тот, кто не побоится действовать под огнём – в прямом и переносном смысле. Я готова к полевым условиям, работала в чрезвычайных ситуациях, знаю, как сохранить жизнь при тяжёлых ранениях. – На секунду в её голосе промелькнула тень воспоминаний, но она не позволила им проявиться. – Я собрала аптечку на все случаи – даже те, которых мы не можем предвидеть.

Лиза, позволив себе короткую улыбку, с благодарностью кивнула.

– Мы будем чувствовать себя спокойнее, зная, что вы с нами, – сказала она, и в этих словах было больше, чем благодарность. Доверие.

***

Затем к ним присоединилась Анна Грэхем.

Она выглядела так, словно всё её существо пропиталось тишиной старинных библиотек и ароматом выцветших страниц. Рыжие волосы, коротко подстриженные, взгляд – тихий, изучающий. Светлая кожа с веснушками, глаза – серые, словно осеннее небо. Во взгляде – только спокойное внимание. На рюкзаке – нашивки: «Всё великое начинается с вопроса» и «Знание – лучшая броня».

В руках она держала потрёпанный томик в кожаной обложке, на корешке которого серебрились истёртые буквы. Собрание старинных легенд, которые больше никто не читает. Для неё же – путеводитель по мирам и голосам прошлого.

– Я не учёный. Не солдат. Я просто люблю истории, – сказала она, – особенно те, что начинаются с шага в неизвестность. Я изучаю мифы, фольклор, древние хроники. Порой кажется, что мы всё это уже слышали – просто забыли. Может быть и Дверь – не случайность. А возвращение к истокам.

Джек молча смотрел на неё так, будто услышал знакомую из глубин сна мелодию.

– Иногда сказки – это карта, – сказал Джек. – Если ты умеешь читать между строк и видеть связи, которые другим не заметны – это то что нам нужно.

Анна кивнула – не в знак согласия, а в знак понимания. Она знала зачем пришла.

Так, под гул кофемолки и скрип деревянного пола, среди ароматов марципана и яблочного пирога, в этом углу реальности, где ещё звучали привычные фразы, но уже чувствовалось приближение иного, собиралась команда.

Не герои. Просто люди. Каждый со своей болью, своими мечтами, своей тенью.

Но вместе они стали чем-то большим. Единым сплавом из разных личных качеств: из усталости и надежды, из разума и сердца, из потерянных надежд и зарождающихся мечт. Из сердца, которое хочет поверить, и разума, который требует доказательств.

И всё это ради одного: первыми сделать шаг за порог.

***

В кафе, где ещё вчера обсуждали, кто с кем развёлся, почему у новых булочек не тот вкус и сколько нынче просят за старый трактор, теперь звучали слова, от которых по коже пробегал холодок – не от страха, а от осознания: «координатная стабилизация», «вектор отклонения», «изолированный контур», «точка невозврата».

За видавшими виды столиками, в окружении чашек с недопитым кофе и стопками исписанных листов, рождалась история – не газетная, а та, что однажды станет шёпотом у костров и главами будущих учебников.

Мир за окнами продолжал жить в своём ритме: дети гоняли мяч по потрескавшемуся асфальту, в булочной поджаривались хлебцы, а газонокосилки равномерно стрекотали, напоминая, что трава не перестаёт расти, даже когда на город опускается неведомое.

Но за стеклом, в пахнущем лимоном и тревогой полумраке, кипела работа. Джек и Лиза, будто дирижёры сложнейшей симфонии, держали всё в руках: логистику, списки, карты, чертежи, гипотезы, закупки. Они спорили о способах экстренного возврата; обсуждали как разделить запасы и оборудование. И всё это время в углу стояла доска с раз и навсегда выведенной крупными буквами надписью:

«Всё может пойти не так. Подготовься!»

***

С каждым днём в воздухе сгущалось напряжение. Оно было почти физическим – как озон в воздухе перед бурей. Прохожие, раньше спешившие мимо, теперь замирали у окон кафе, надеясь уловить смысл ведущихся там разговоров. Некоторые приносили еду, другие – старые армейские фляги, третьи – пачку новых батареек. Старушка из соседнего дома, молчаливая и сгорбленная, протянула Лизе связанный ею шарф и прошептала: «Он тёплый. Там, где вы будете, может понадобиться нечто своё, домашнее».

А рядом, у самой площади, рос стихийный лагерь – наполовину ярмарка, наполовину паломничество. Палатки из армейского брезента и полиэтиленовой плёнки, всевозможные флаги, закреплённые на чём придётся, костры, от которых тянуло резиной и сосновыми шишками. Кто-то пел под гитару, кто-то собирал подписи под петицией «закрыть эту чёртову штуку», а кто-то – просто молчал, глядя в сторону Двери, будто ждал, что она заговорит.

Именно оттуда, из суеты и гомона, однажды вынырнул Мюррей Сальтр – городская легенда, с лицом, возраст которого затёрся слишком многими стаканчиками бурбона. За ним, с философским равнодушием, трусила его гончая – старая, пепельно серая, по кличке Гектор, с глазами, в которых, казалось, отражалась вся усталость Вселенной.

– Любая экспедиция берёт собаку, – заявил Мюррей, облокотившись на стойку. – Гектор чует беду. Он завыл в тот день, когда моя бывшая вернулась за вещами. Думаю, это знак.

Гектор, лениво вздохнув, растянулся у его ног, как будто всем своим мохнатым телом сообщал: если там будет диван – я за.

Лиза не сдержала смеха, а Джек, склонившись, почесал псу за ухом и сказал:

– Подумать точно стоит. Иногда лучшая интуиция – на четырёх лапах.

Так, день за днём, на перекрёстке обычного мира и тайны, шла подготовка к экспедиции в иноявь.

Люди, которым хватало смелости не отводить взгляд, которые знали, что страх – это не повод отступать, а лишь причина держаться крепче друг за друга. В этих стенах – с запахом кофе и кожаных переплётов – постепенно превращали их отчаянную мечту в карту путешествия в неведомое.

И когда в следующий раз Дверь распахнётся…

Они будут готовы.

***

Однажды, в тёплый, чуть ветреный вечер, когда небо над Мейвиллом налилось мягким, акварельным светом – медным, розовым, местами фиолетовым – дверь кафе скрипнула. Не громко, но отчётливо, как вступительный аккорд перед неожиданным поворотом истории. Вместе с запахами влажных листьев и дорожной пыли, внутрь вошёл человек.