Новелла II педагогическая. Один в школе

Сергей Козик

Новелла II педагогическая. Один в школе

Старинная мелодия, – томление на сердце,

Как вересковый мёд, забыта навсегда.

Хранят секрет той музыки лишь избранные дети

И опытные старцы, прошедшие лета.

Кто вспомнит ту мелодию, тот обретёт бессмертье

Владыкой станет Времени и покорит века…

НЕ ПЕРВЫЙ

Петя не был «ботаником», но очки носил. Хулиганом назвать его тоже было нельзя, поскольку он избегал драк. Удовольствия подраться от души, он был лишён судьбой, опять же по причине этих проклятущих очков.

В то, советское время очки были ценностью не только из-за дороговизны (сорок буханок черного хлеба или две-три бутылки водки), но из-за долгого изготовления их в мастерской Оптики. Оптика – так назывались конторы, где делали этот эксклюзивный товар. Петя, конечно, старался выбрать оправу помоднее, а в то время мода очечных оправ стала склоняться к тонкому металлу, что, следовательно, обрекало очки к особенной хрупкости обточки линз в сравнении с какой-нибудь роговой оправой.

Петя любил заходить в Оптику, там всегда был слышен звук обтачивания стеклянной линзы на точильном шлифовальном станочке. В Оптике обязательно присутствовали мастера «окулистических» наук. Выдерживалось спокойствие и деловитость. Петя любил разговаривать с мастерами и смотреть на обточку и полировку стекла.

Привычка беречь очки выработала у Пети навык решать конфликты мирным путем. В остальном… Лень и несобранность довели его до того, что он после школы не поступил в институт.

Его одноклассники как-то легко преодолели этот барьер и уже учились на первых курсах, а он затормозил. В его душе это буксовка отзывалась неприятным ощущением неудачника.

В марте его могли забрать в армию, не посмотрев на то, что 18 лет ему исполнялось только летом. И он переполненный тревог и неопределенности в своей судьбе, проживал эти месяцы, не понимая за что ему взяться в первую очередь: готовиться к экзаменам или гулять до армии весеннего призыва 1986 года. Личное безденежье добавляло душевного дискомфорта. И Петя решился на полумеру – пойти работать, туда, где возможно было готовиться к экзаменам и, одновременно, вольготно ждать повестку, не особенно напрягаясь.

Как-то ему на улице повстречалась Екатерина Владимировна – техничка родной школы. Через её посредничество он устроился в альма-матер сторожем.

Во время радостной для обеих сторон встречи, техничка заметила, что он (Петя) человек проверенный. Ему, Пете, ключи от всего хозяйства доверить можно… Подкупленный её комплиментом, он согласился. К тому же это полностью совпадало с его планами.

Родная школа последние десять лет неприятным магнитом притягивала всю его жизнь. Вернуться в неё, в занюханный Подольск, а не засветиться в Москве, было ещё одним ударом судьбы неудачника. Но лень снова одержала убедительную победу: от дома до школы было три минуты бегом и семь минут быстрым шагом. Иногда зимой Петя не надевал пальто, а добегал в одной школьной форме, кедах, шапке ушанке и с шарфом на шее.

Но на первое дежурство Петя собрался основательно. Правда вечные кеды пока так и оставались в наборе основной обувки. На нормальные ботинки не хватало денег. Нормальными ботинками считались в Петиной среде кроссовки «Адидас» или ещё круче, фирмы «Найк».

Математика – вот та главная гадость, отравившая ему нынешнее бытие. Из-за неё он не поступил. Поэтому учебник «причины его неудач» был всегда при нём. Но, если честно признаться, он всё реже и реже открывал его, прихватывая с собой для успокоения родителей.

«В автобусе почитаю!» – отговаривался он и маман, вроде, как бы… успокаивалась.

Нет ничего разрушительнее половинчатого состояния.

Не знаешь, что ждать: повестку или экзаменов и… лень, «эволюционным» путём неизбежно побеждала… и ежедневно продолжала побеждать, понижая тонус по мелочам. Но желание преодолеть её, у Пети ещё не было окончательно потеряно и он, конечно, на первые сутки дежурства взял учебник Математики.

Держа его подмышкой, он выслушивал последние наставления.

Екатерина Владимировна, как показалось, перед тем, как окончательно передать Пете полную связку ключей от здания, казалось, изгалялась по-иезуитски тонко и со вкусом.

Техничка не была пенсионеркой, максимум лет 50. Её уважали все! Она спасла одного второклассника на глазах у всей школы.

Кто помнит то советское время, тот подтвердит, что копание для замены прорвавшихся подземных труб, было обычным делом. Почти во всех дворах присутствовали эти кучи земли, превращаясь в вечные источники грязи. В котлованах всё время меняли трубы.

В тот раз экскаватор в поисках прорыва, а может клада (как шутили жители над очередным выкапыванием: «коммунисты царские сокровища ищут») заполз в школьный сад и выгрыз огромную яму, а осенний дождь расширил и углубил её.

Образовался «вечный» пруд.

«Пруд» облюбовали мальчишки для лазания по берегам в резиновых сапогах. Особо смелые плавали на секции деревянного забора по грязной, цвета песочного хаки поверхности воды, отталкиваясь от дна длинными шестами, которые так же были частью разрушенной трактором ограды.

«Мальчик-жертва» учился во вторую смену и, поэтому вся первая смена школы во время уроков услышала крики его друзей. Мигом вокруг котлована собралось множество учащихся, учителей… желающих помочь теоретически, но не желающих испачкаться или промочить ноги. Стоял октябрь месяц, было промозгло, холодно. Пар шёл изо рта.

Екатерина Владимировна подскочила к краю не первая, но быстро сориентировалась и, с ужасом осознав, что упавший в воду ещё там (!)… прыгнула в водянистую грязь отчаянно и быстро, уйдя немедля с головой в жижу, тут же вынырнула держа «утопленца» за шиворот.

Оба, выползшие из котлована, были полностью покрыты бронзово-рыжей слизью. Екатерина Владимировна лишь слегка протёрла глаза и в тот момент Петя понял, что у неё светлые серо-голубые радужки. Они светились! От них исходил свет ярче небесного дневного. Она ему показалась ангелом, искупавшемся весной в говняной яме дачного туалета…

Выловленному «утопленцу» вычистили рот от грязи, выковыривая прямо пальцем изо рта, – это делала сама Екатерина Владимировна. Перегнула бездыханное тело через колено. Мальчик очнулся, выблевал жижу и закашлялся.

Повара притащили бак с горячей водой, трудовик примкнул шланг к садовой трубе воды. Омывали спасительницу и спасённого одновременно.

Петя увидел Екатерину Владимировну в промокших лифчике и трусах, практически голой. Шея её была длинная, уши красные, волосы ещё не седые, зачёсаны назад, нос выдавался вперёд со слегка загнутым вниз кончиком. Кроме того, от обнаженного тела технички исходил пар. Мокрые трусы облипли так, что явственно просвечивал треугольник Евы. Запомнились три коричневые родинки возле грязно мокрой бретельки бюстгальтера на плече и одна на шее.

На Петю всё это произвело, как на юношу с фантазиями определённой тематики, сильные впечатления. Они были круче, чем от пляжных купальщиц.

Екатерина Владимировна счастливо улыбалась и тряслась на октябрьском холоде, как суслик, – зуб на зуб не попадал. Обоих, побывавших «в жиже», увели в школу. Люди плакали от щемящего душу счастливого окончания экстремального приключения. Слёзы были и на глазах у Екатерины Владимировны… Они все были неимоверно счастливы. Это был 1981 год…

Подвиг Екатерины Владимировны среди народа породил массу слухов.

Петя узнал о техничке «очень много чего». Муж её, то ли погиб в Афганистане, то ли сидел на зоне. Сама она, то ли отсидела в серпуховской тюрьме, то ли её сын сидел в серпуховской тюрьме… она в своё время вроде как бы много пила, но вылечилась…

«Тюрьма» в слухах о Екатерины Владимировне обязательно фигурировала… Она говорила с акцентом неясного происхождения, что прибавляло к историям о её судьбе слух, как о сосланной украинской западенке или донской казачке – внучке белогвардейского атамана.

Особенно её уважало хулиганьё. И, естественно, порождались слухи, в которых то или иное сословие старалось приблизить её персону к своей среде. Ученики с уважением и прощением относились к её ударам шваброй, нанесённым во время свалки перед пересменком в школьной раздевалке.

«Катя сегодня так разбушевалась… вообще баба края потеряла, сегодня меня так своей шваброй звезданула, до сих пор шишка!» – жаловался, а на деле похвалялся, не без гордости очередной хулиган – участник раздевалочных потасовок.

Имя «Катя» в его устах звучало, как гордое имя криминального авторитета. «шишка» – как медаль за храбрость.

Но сегодня в 1986 году поздно вечером на пороге зимнего школьного крыльца, техничка, закутавшись в пуховой платок, глядела на Петю исподлобья темными, почти сплошь залитыми мглой глазами, словно какая-то сутулая ведьма или подводная рептилия. Слегка загнутый длинный нос подчёркивал её ведьминистось. Этакая гоголевская Солоха. Голос её звучал настойчиво едко:

– Ты всё понял, Петя? – энергично скрипела она. – Где, какая рекреация включается? Уличные прожектора не тронь, замыкают и нет ламп…

– Да, Екатерина Владимировна. – отвечал Петя нетерпеливо и несколько бессильно перед её напором.

– На кухне повара оставили кое-что… – не спеша продолжала она несколько смягчившись, но не оставляя издевательств над терпением юноши.

– Еду грей на маленькой плитке в «Канцелярии». Большую плиту на кухне не включай. Котлеты в холодильнике, запеканка на поддоне. Её переложи в холодильник. В кофейниках осталось кофе… Бери любой. Короче, разберёшься. Уже почти уходя, обернулась. – Да! Забыла предупредить! К семи часам придет Ольга Петровна, новая физичка, проверять контрольные. Ты её не знаешь, в этом году к нам пришла… Закрывай дверь плотнее, иначе снегу наметёт, придётся долбить наледь. Проверь фрамуги. Телевизор не работает, антенна сломалась.

Петя отозвался ещё нетерпеливее:

– Хорошо, хорошо… Все окна проверю… Да… Да.

Петя закрыл дверь на мощный засов. Прислушался к скрипам по снегу от шагов технички и посмотрел в темноту на её удаляющуюся фигуру. Затем повернулся лицом к школе, крепко держа связку ключей…

* * *

Петя вышел в центр холла у главного входа, прислушиваясь. Оглянулся направо, потом налево в глубины сумрачных коридоров. В одном из коридоров, ритмично цокая, мигала лампа дневного света. Петя шагнул к окну, выходящему на задний двор. Стали видны тёмные окна спортзала и столовой.

Здание хранило тишину. Школьный двор тоже.

Смеркалось. На улице практически стемнело, только синее небо ещё светилось закатным отражением.

В районе коридора столовой слышимо капал кран.

Петя остался в школьном здании один впервые в жизни…

* * *

Здесь же на первом этаже, через стену с холлом главного входа на двери кабинета, висела табличка из оргстекла с надписью «Канцелярия», Петя узнал свои художества.

Летом, два года назад он красил эту дверь.

Потёки, капли масляных белил напомнили ему утомительную возню с распушенной кистью, керосином и бесконечными газетами, подкладываемыми под окрашиваемую дверь.

Снять дверь с петель почему-то трудовик, возглавивший косметический ремонт, не удосужился. Петя надышался краской и чуть не потерял сознание. Качаясь, еле-еле выполз на крыльцо на свежий воздух и долго сидел так, проветриваясь. Ему было так плохо, что чуть не вырвало. В глазах стояли круги, а предметы покрылись голубо-розовым зловещим ободком. Вспоминая этот случай, он всегда добавлял: «Ведь есть кретины, которые специально, для кайфа, дышат в пакет с краской!»

Перед тем, как шагнуть внутрь и включить свет, Петя с порога подозрительно осмотрел через окно «Канцелярии» передний двор школы.

На улице темнота окончательно загустела. Заснеженное крыльцо и двор осветлялись только белизной снега и чуть-чуть Луны. Убедившись, что никого нет, Петя прошёл внутрь канцелярии и побыстрее вдавил пружинистый выключатель настольной лампы. Сел в кресло и снял трубку дискового телефона городского аппарата. На столе стояла ещё внутренняя «вертушка».

Петя набрал номер. … Сплошной гудок раздался резко с раздвоением, казалось крайне громко. Длинные гудки тянулись задумчиво. Наконец, на том конце сняли трубку. Голос, зевая, ответил:

– Алло!

– Стас, спишь что ли? – настырно произнёс Петя.

– Да, нет, так немного… Ну, чо? – вальяжно продолжал Стас.

– Стас, прикинь, – Петя перешёл на заговорщицкий тон. – Я теперь работаю сторожем в нашей школе! Сегодня первые сутки. Я один во всей школе!

Стас оживился:

– Класс! – но опять сник. – Ну, ты знаешь… Меня мой батяня, после того, как я не поступил в институт, взял к себе на работу в автобусный гараж. Прикинь, до сих пор не выпускает оттуда, работать заставляет. Даже погулять не даёт. Вчера так орал, я думал, убьёт. Блин, а у тебя чётко, прикольно, курорт…

– Заходи в нашу гавань, если шо?

Петя разговаривая, рассматривал висящий на стене «План эвакуации первого этажа школы №15» («П»-образное или скобообразное здание, правое крыло – Спортзал, левое – Столовая и Трудовые Мастерские, типичный проект того времени).

Стас, искренне расстраиваясь произнёс:

– Блин. Сегодня не могу. Отец арестовал, я на работе накосячил… Короче в следующий раз.

– Ладно. Давай…

– А у тебя там что-нибудь пожрать есть? – заинтересованно спросил Стас.

По коридору перед полуоткрытой дверью «Канцелярии» быстро прошла тёмная фигура. Петя, увлечённый разговором, её не увидел.

– … Полная Столовая жратвы. Запеканка, кофе, котлеты, картошка пюре с маслом, хлеба дофига…

Стас заговорил скороговоркой:

– Блин… блин… блин… Не могу!

Внутренне борясь с искушением, спросил:

– Сейчас сколько время?

Петя, глянув на круглые большие настенные часы, ответил:

– Скоро шесть. Недавно техничка ушла.

– Короче. Мать с работы вернётся, у неё попробую отпроситься.

– Давай.

Петя положил трубку и прислушался. В школе по прежнему стояла тишина. Но на этот раз различалось треньканье лампы дневного света в дальней рекреации. Петя выключил настольную лампу и вновь осмотрел двор школы.

Падающий снег завалил все дорожки школьного сада. Возле освещённого окна канцелярии хорошо просматривались заснеженные ветви.

На снегу ровно по центру двора сидела огромная чёрная собака и смотрела, как показалось Пете, прямо на него.

Петя испугался, по его шее и затылку прошли мурашки. Очередной порыв ветра сдул снег с крыши козырька. Облако белой пыли на миг затмило обзор и рассеялось. Собака исчезла. Петя порыскал взглядом по двору, но нигде её не находил.

«Привиделось?» – решил он с сомнением.

Вдруг в здании школы что-то грохнуло, предположительно наверху.

Петя резко обернулся и стал с боязнью смотреть на приоткрытый проём двери выхода из Канцелярии.

Тишина.

Петя направил лампу на выход из канцелярии. Свет от настольки осветил противоположную от двери стену коридора. Тишина и никого. «Может и грохот почудился?»

* * *

Десять лет провёл Петя в застенках школьного здания. Иногда по 12 часов в сутки. Но впервые он увидел школьный интерьер в таком ракурсе.

Буквально всё носило зловещий характер. Особенно гигантская голова «Лукича», так называли гибсовый слепок с какого-то известного памятника Ленина, стоящий на первом этаже при входе.

Белая гипсовая голова огромной махиной, почти с самый большой телевизор того времени, возвышалась по центру холла.

Первое, что видел вошедший в школу, это был взгляд белесых глаз «доброго Лукича».

Бюст заботливо красили каждый год, поскольку за учебный период на его поверхности накапливалось множество «дополнений к образу». От надписей – анекдотов, до женской помады в виде поцелуев. Но в основном не связанные друг с другом отдельные трёхбуквенные сочетания, которые знают все ученики на свете, хотя именно этому в школе их не учили. Мало того – боролись. Если бы так же боролись с физикой, может быть, её знали не хуже этих трёх букв.

Сегодня всё выглядело иначе – добрый Лукич высился недобро.

Стена, возле которой он стоял, находилась между двумя панорамными окнами. И Лукич оказывался в темноте. Из неё-то он и глядел, как вампир из своей темной могилы.

Проходя в «Столовую» Петя миновал дверь лаборантской «Биологии». Петя знал, что там буквально в сорока сантиметрах от него за дверным косяком стоит Кощей, – полный скелет человека с черепом наверху.

Все ученики знали, что Кощей – это настоящий скелет нацистского солдата СС Ганса Мюллера, вываренный в послевоенное время и проданный на чёрном рынке под видом пособия. Так это или нет, Петя не мог сказать определённо.

В предметном шкафу, здесь же в кабинете, в пожелтевшем спирте бесстыдно расставив ноги и внутренности, булькала препарированная лягушка, но живого взгляда не потеряла.

Но самое страшное стояло на шкафу. Это чучело чёрного ворона с полированным эбонитовым глазом не отличимым от живого. Второго глаза не было. На его месте торчало вырванное серое содержимое чучела.

Рассказывали, что ворон по ночам каркает один раз в час, отмеряя время, и при ходьбе по пыльной фанере шкафа цокает коготками. Но каркает он не ровно в перемену с часа на час, а где-то 32 минуты 28 секунд или 11 минут 17 секунд. И только ночью.

Говорили, что те, кто проверял этот слух, подтверждают феномен. Главное не заходить в саму лаборантскую, а слушать из-за двери.

У лягушки была своя маленькая тайна. Один раз в сутки со дна её колбы поднимался пузырик воздуха, который по логике там не мог образоваться в принципе. Лягушка дышала?

Наконец Петя добрался до «Столовой» и открыл холодильник, переложил котлеты в железную миску. На кухне из кастрюли огромным половником наложил картофельное пюре. С огромного поддона скребком подцепил и выскреб прямоугольные блоки запеканки, а подсолнечным маслом полил куски хлеба обильно посыпав их крупнозернистой солью. И с «богатым подносом» вернулся в Канцелярию, поскольку там находился телевизор, который, как сказала техничка, не работал.

Петя включил его и, достав гвоздь с намотанной на неё проволокой, всунул в гнездо антенны. Появился звук и мигающее сквозь помехи изображение. Петя поставил железную миску с котлетами и запеканкой на плитку и включил её.

Вскоре ужин заурчал, зашипел в унисон с телевизионными помехами. По телеку началась передача «Очевидное невероятное»… Шла заставка.

Через прерывающийся шум помех послышался привычный баритон:

«О, сколько нам открытий чудных,

Готовит просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений парадокса друг.

Александр Сергеевич Пушкин».

После музыки, голос Сергея Капицы поздоровался:

«Добрый день. Сегодня тема нашей передачи «Клонирование». И у нас в гостях член /шум телевизионных помех/… профессор биологических наук… /шум телевизионных помех/… Здравствуйте…».

«Здравствуйте» – ответил гость передачи.

Петя сел перед телевизором в кресло, ноги забросил по-американски на стул. Картошка и котлеты продолжали шипеть в миске, которую он, подложив полотенце, разместил на коленях, а пока жевал хлеб с маслом и солью по телевизору продолжали вещать: «…Термин клонирование до недавнего времени использовался исключительно в растениеводстве, но в ряде фантастических произведений его стали употреблять и по отношению к созданию копий живых существ. Стали высказываться смелые предположения о начале клонирования человека. Расскажите нам, насколько это оправдано, и возможно ли с точки зрения советской науки клонировать человека…» Шум помех… Картинка вновь восстановилась. Полный дядя в очках отвечал:

«…Буржуазная пресса в погоне за сенсацией, конечно, излишне преувеличивает возможности своих научных исследований. Их генетикам ещё очень и очень далеко до разрекламированного в газетах прорыва, а вот в Советском Союзе, наши учёные находятся на передовых позициях в данном вопросе. Могу вам компетентно заявить, что до клонирования живого существа ещё очень и очень далеко…»

В окно резко застучали. Петя вздрогнул. Обернулся.

В окне виднелась совершенно лысая башка. Её физиономия улыбалась. На шее, под башкой был накручен фанатский шарф бело-красной расцветки. В руках у пришельца залипла бутыль «Жигулёвского» пива. Пришельца звали Чел.

Настоящее имя Чела не знал никто. Возможно, и сам Чел путался кто он Витя или Женя. У него был ещё брат. Кто из них кто, Чел не запоминал, как и свою фамилию, считая всё это информацией для ментов: ФИО, год рождения, адрес… Чел был Челом, таким он стал в жизни. Собственно, все так и звали этого красномордого, побритого на голо фаната. Чела знали – и в школе, и во дворе, а особенно в детской комнате милиции, и во всех взрослых отделениях правопорядка города. Короче – яркий парень.

Выбривать на голове волосы он стал лет так в 13. Как он сам говорил: чтобы в армии и тюрьме не привыкать. Чела боялись не из-за его накаченной шеи или мышц, а именно потому что он сам не боялся тюрьмы, а казалось даже стремился туда. Его спрашивали: «Ты в тюрьму собрался?» На что он отвечал: «Я – нет, не собрался. Соберут… а вы думаете проскочить «академию»?… Ваши институты ничего вам не дадут, а в тюрьме меня жизни научат…».

Без шапки Чел ходил всегда, даже зимой.

В этот вечер на улице было примерно минус пять по Цельсию, поэтому Чел был не только без шапки, но и в лёгкой кожаной куртке нараспашку, под которой виднелась белая футболка, но не со спартаковскими символами, а с надписью на английском «A Clockwork Orange», что обозначало «заводной апельсин». Чела спрашивали, почему он носит данную футболку? Поскольку надпись относила знатоков к американскому писателю культовой книги. Чел не отвечал. Скорее всего, он даже не знал, что это за иностранные буквы. Для него главным была непонятная надпись не по-русски.

Чел сопливо проскулил, прислонив губы к стеклу (его губы были огромными, пухлыми), как и весь его фанатский хабальный рот, которым он орал на матчах «Спартак чемпион!».

– Петюнь, открой дверь. Совсем замёрз…

Петя нехотя встал и подошел к окну. Выказав тем своё хозяйское положение в ситуации. Чел стоял под окном один, скрестив руки на груди. Стучал одной ногой о другую, показывая всем видом, как ему холодно. Но недопитую бутылку жигулёвского не бросал. Петя вздохнул и пошёл ко входу, доставая из кармана тяжелую связку ключей.

Пока Петя вертел замок, Чел подошёл с обратной стороны и держал дверь за ручку, будто желая помочь быстрее её отворить.

Участливость фаната затуманила бдительность Пети, и едва дверь освободилась, Чел дернул её на себя. Но Петя успел перехватить дверь. Чел заблокировал закрытие, подставив между дверями свой мощный байкерский сапог (в одежде Чела эти боты были всегда неизменной деталью и служили гордости обладателя).

Петя хотел вернуть дверь назад, но не успел, едва сдерживая полное её открытие.

– Влип, очкарик? – проговорил Чел уже обычным своим «подонским» тоном. – Хотел от нас скрыть, что сторожем устроился в школе, да? – Чел дыхнул запахом морозца и свеже выпитого пива.

За его спиной появились ещё двое, так же одетые в спартаковские аксессуары. С ними Петя так же был знаком, но шапочно, зная только клички: Кабан и Громозека. На руках у всех троих были напульсники. Красномордая троица числилась штатной хулиганской группировкой посёлка.

Петя, пытаясь закрыть дверь, промямлил:

– Ничего я не хотел! Чел, зачем тебе?

Чел, корыстно через плечо озирался за спину Пети:

– Пусти погреться.

Петя, пытался закрыть дверь, но нога Чела стояла недвижимо.

Петя, поняв свою ошибку, почти заскулил:

– Не могу. Нельзя. Я на работе…

– А дю-юлей? – почти пропел Чел.

– Убери ногу! Я сторож.

Чел резко ударил головой в нос Петю, тот отскочил, упал, держась за нос.

Агрессивная троица проникла в прихожую школу. Зашли по-хозяйски, уверенно, переступив поверженного Петю, под ритм песни из магнитофона, который при заходе в здание включили на максимальную громкость. Хрипела в динамиках в те времена очень популярная песня группы «ДДТ» «Мама, я любера люблю». Звучал куплет со словами:

«От заграничной заразы он спасает Москву,

Он отделает любого теоретика кун-фу!

Мама, мама, мама!…

Я любера люблю…

Он мне дарит цепочки, он мне дарит значки,

В его кожаной куртке звенят пяточки,

Каждый день из Москвы он мне привозит трофей:

Скальпы вражеских панков, амулеты хиппей.

Мама, мама, мама!… Я любера люблю…».

Фанаты начали кривляться, гикать под ритм. Похватали скамейки для малышей, на которых переодеваются первоклашки. Поскакали на них, как на лошадях. Раскидали их. Заводящая песня «ДДТ» продолжала звучать…