Цитадель последней колыбельной

Михаил Гинзбург

Цитадель последней колыбельной

Глава 1

Последний хороший человек – покойник

Сырость. Вот что первое ударило в ноздри, когда Рекс просунул голову в разбитый оконный проем универсама «Дары Природы». Ироничное название для очередной братской могилы, где природа давно отвоевала свое право на гниение. Воздух, густой, как застарелый кисель, был пропитан запахом плесени, размокшего картона и чего-то неуловимо сладковатого, от чего желудок совершал кульбит профессионального акробата. Небо за окном уже третий день подряд имело оттенок застиранной больничной простыни, с редкими, желтоватыми проплешинами, сквозь которые сочился тусклый, безрадостный свет. Дождь перестал, но каждая поверхность блестела так, словно мир только что хорошенько высморкался.

Рекс спрыгнул внутрь, его ботинки чавкнули по разбухшему линолеуму, усыпанному битым стеклом и крысиным пометом размером с виноградины. Последний хороший человек сдох бы от столбняка, просто постояв здесь минуту. Рекс не был хорошим человеком. Он был специалистом по выживанию в мире, где «хороший» рифмовалось с «кормом».

Он двинулся вдоль опрокинутых стеллажей, содержимое которых – разбухшие пачки макарон, ржавые банки с этикетками, обещавшими «вкус как у бабушки», – теперь больше походило на абстрактную инсталляцию на тему тщетности бытия. Каждый шорох заставлял его руку инстинктивно ложиться на рукоять «Усмирителя» – тяжелого, как грехи политика, револьвера, висевшего на бедре. Тишина здесь была обманчива, как улыбка проститутки. Она всегда вынашивала выводок неприятностей.

И вот они, явились-не запылились. Трое.

Вывалились из-за угла, где раньше, судя по выцветшей табличке, продавали «Свежее мясо». Теперь свежим мясом тут был Рекс. Первый – бывший клерк, судя по остаткам галстука, прилипшего к обрывку рубашки, как язык к замерзшему столбу. Челюсть отвисла, обнажая частокол зубов, больше напоминающих гнилые колышки в заборе. Второй – дамочка в когда-то розовом спортивном костюме, теперь цвета грязи и отчаяния. Она двигалась рывками, словно марионетка, у которой перепутались все нитки. Третий… третий был ребенком. Лет восьми. Маленькие ручонки тянулись вперед, пальчики скрючены, а из горла вырывался звук, похожий на скрежет ржавой мясорубки.

«Детский сад, штаны на лямках, – пробормотал Рекс себе под нос, поднимая «Усмиритель». – Сегодня урок анатомии. Бесплатный».

Выстрел оглушительно рявкнул в замкнутом пространстве, подбросив тучи пыли с полок. Голова клерка разлетелась, как перезрелый арбуз, оставив на стене абстрактный узор в багровых тонах. Дамочка в розовом дернулась, но Рекс уже вел ствол. Второй выстрел отправил ее в вечный фитнес-тур по ту сторону бытия.

Ребенок замер. На секунду. В его мутных глазах что-то мелькнуло – не мысль, скорее, эхо давно угасшего инстинкта. Потом он снова издал свой скрежещущий вопль и бросился вперед. Рекс вздохнул. Это всегда было гаже всего.

Он не стал стрелять. Присел, и когда мелкий вцепился ему в предплечье, Рекс просто развернул его и резким, отточенным движением свернул ему шею. Хруст был сухим, почти деликатным. Как будто сломали сухую ветку.

«Извини, приятель, – сказал Рекс пустоте. – В этом мире колыбельные поют только мертвым».

Он обыскал тела. Не из какой-то некрофильской прихоти, а по привычке. У клерка – пусто. У дамочки – наполовину съеденный энергетический батончик с жизнеутверждающим названием «Взлет» и ржавый перочинный ножик. У ребенка… Рекс на мгновение замер. В кармашке его курточки лежал сложенный вчетверо листок.

Развернув его, Рекс увидел грубо нарисованную карту. Несколько перекрещивающихся линий, пометки «Опасно! Злые дяди!» и жирный крест у схематичного изображения чего-то похожего на замок или крепость. Под крестом корявая надпись: «МАМА ТУТ».

Рекс хмыкнул. «Мама». Он знал это прозвище. Матриарх. Королева упырей, мать всех зомби, или как там ее еще называли те немногие, кто решался произносить ее имя шепотом у догорающих костров. Легенда, окутанная таким количеством слухов, что хватило бы на дюжину бульварных романов. Говорили, она сидит в своей цитадели, окруженная легионами своих «детей», и то ли ищет лекарство, то ли просто наслаждается новым миропорядком.

Он сунул карту в карман. Не то чтобы он верил в сказки про всемогущих королев зомби, но любой след был лучше, чем никакого. Особенно, когда этот след мог привести к чему-то… или к кому-то.

Рекс достал из внутреннего кармана куртки сильно потертую, заламинированную фотографию. Девушка. Улыбалась так, словно знала какой-то секрет вселенной, от которого всем вокруг становилось теплее. Лена. Ее улыбка была последним островком здравого смысла в океане этого безумия. И эта «Мама», по некоторым особенно диким слухам, имела к исчезновению Лены самое прямое отношение.

Он убрал фото. Чувства – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Роскошь, которая убивала быстрее пули.

Пора было двигаться. Замок, значит. Еще одна дыра, набитая смертью. Но если там был хоть малейший шанс…

Рекс вышел из универсама, оставив за спиной тишину, трех новых постояльцев и едва заметный запах озона от выстрелов, смешавшийся с вечной вонью распада. Небо все так же давило своей серой безысходностью.

«Ну что ж, мама, – Рекс криво усмехнулся, поправляя ремень с «Усмирителем». – Папочка идет в гости».

Глава 2

Дети праха

За стенами замка выл ветер, его голос походил на плач потерянной души, скребущейся в вековые камни. Здесь, в сердце цитадели, в лаборатории, похожей одновременно на святилище и вивисекционную, царила иная музыка – мерное гудение генераторов, тихое шипение трубок, да редкое, утробное ворчание за армированным стеклом смотровой камеры.

Доктор Арис Торн, или «Мама», как шептали немногие выжившие там, за пределами ее владений, стояла перед этой камерой. Ее силуэт, тонкий и прямой, как натянутая струна, вырисовывался на фоне зеленоватого свечения мониторов. На ней был безупречно белый, хотя и местами запятнанный чем-то бурым, лабораторный халат. Волосы, цвета первого инея, были стянуты в тугой узел на затылке, открывая высокий лоб и глаза, в которых плескалась смесь вселенской усталости и лихорадочного, почти безумного огня.

За стеклом «Объект Семь», как он был обозначен в ее безукоризненно ведущихся журналах, бился головой о прозрачную преграду. Глухие, ритмичные удары. Тук. Тук. Тук. Когда-то «Объект Семь» был мальчиком по имени Тими, если верить истлевшей нашивке на остатках его одежды. Теперь это было существо, движимое лишь базовыми, чудовищно искаженными инстинктами. Кожа, мертвенно-бледная, обтягивала кости, сквозь рваную дыру в щеке виднелись зубы, клацающие вхолостую.

«Нетерпелив, мой маленький, – прошептала Арис, ее голос был низким, с легкой хрипотцой, словно она давно не разговаривала с живыми. – Всему свое время».

Она коснулась кончиками пальцев холодного стекла, там, где с той стороны расплывалось пятно от ударов головы Тими. В ее жесте не было страха, лишь странная, почти материнская задумчивость. Научный интерес патологоанатома, изучающего редкий экземпляр, смешивался с чем-то еще, чему она давно перестала искать название.

Тук. Тук. Тук.

Этот звук. Он всегда возвращал ее туда. В прошлое, которое было хуже любого ночного кошмара, потому что оно было реальным.

Солнце тогда еще не разучилось светить по-настоящему, а не скупо цедить свой свет сквозь пелену вечной хмари. У нее был дом, залитый этим солнцем. И смех. Смех ее детей – Лизы и маленького Эмиля. Лиза, с ее золотистыми косичками, вечно задающая тысячу «почему». Эмиль, трехлетний карапуз, только-только научившийся ковылять и с серьезным видом исследовавший мир на прочность.

А потом пришла Болезнь. Сначала это был просто кашель. Сухой, надсадный. Врачи разводили руками, бормотали что-то про «нетипичную пневмонию». Арис, блестящий вирусолог, сама бросилась на поиски лекарства, днюя и ночуя в лаборатории, пока ее муж, Алекс, пытался сохранить остатки рушащегося мира дома.

Она помнила лихорадочный блеск в глазах Лизы, когда та уже не могла встать. Помнила, как крошечное тельце Эмиля горело в ее руках. Она создала сыворотку. Экспериментальную, рискованную. В отчаянии она ввела ее сначала Лизе, потом Эмилю.

На мгновение ей показалось – чудо. Температура спала. Дети открыли глаза.

Но это были не их глаза.

В них не было света, не было узнавания. Только голод. Животный, всепоглощающий. И этот звук… этот скрежещущий, утробный вой, который теперь стал колыбельной этого нового, проклятого мира. Алекс… он пытался ее остановить, пытался защитить детей от нее, а ее – от них. Она помнила крик. Свой? Его? Это уже не имело значения.

Когда туман безумия и горя рассеялся, она была одна. В разрушенной лаборатории. А вокруг нее были… они. Ее первые «дети праха».

Тук. Тук.

Арис моргнула, возвращаясь в настоящее. «Объект Семь» все так же бился о стекло.

«Да, Тими, – сказала она, ее голос был ровным, почти бесцветным. – Мама здесь. Мама все исправит».

Она отошла от камеры и направилась к рабочему столу, заваленному колбами с разноцветными жидкостями, диаграммами неизвестных соединений и стопками распечаток генетических кодов. На стене висел огромный экран, где медленно вращалась трехмерная модель сложной белковой структуры.

Исправить. Это стало ее мантрой, ее оправданием, ее крестом. Мир считал ее монстром, порождением ада. Пусть. Они не понимали. Она не создавала смерть. Она пыталась ее победить. И продолжает пытаться. Даже если для этого придется перекроить само понятие жизни. Даже если ее детьми станут те, кто вышел из праха и отчаяния.

Ветер за окном на мгновение стих, и в наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал очередной удар головы «Объекта Семь» о стекло.

Тук.

Арис взяла в руки шприц с янтарной жидкостью. Время для следующего эксперимента.

Глава 3

Этикет на обочине

Воздух после недавнего дождя не посвежел. Наоборот, он стал липким, как объятия прокаженного, и тяжелым, будто небеса решили вывалить на землю всю свою гнилую требуху. Солнце, если эта мутная клякса за пеленой облаков вообще заслуживала такого имени, превратило испарения от сырой земли и гниющих останков цивилизации в сауну для обреченных. Рекс шел по растрескавшемуся асфальту бывшего шоссе, которое теперь больше напоминало шрам на теле прокаженного великана. По обочинам ржавели скелеты машин, некоторые – с зияющими дырами от пуль, другие – просто вросшие в землю, словно уставшие металлические грибы.

«Этикет на обочине, – думал Рекс, перешагивая через то, что когда-то было чьей-то собакой, а теперь представляло собой живописную композицию из шерсти, костей и мух размером с мелкую монету. – Раньше уступали дорогу дамам и катафалкам. Теперь уступают тем, кто еще способен оторвать тебе башку. Или тем, у кого больше патронов. Прогресс, мать его».

Он давно усвоил: в этом мире жалость – это граната с выдернутой чекой. Держишь слишком долго – останешься без рук. А руки Рексу были нужны. Хотя бы для того, чтобы перезаряжать «Усмиритель».

Очередная порция «приветливых местных» не заставила себя ждать. Эти были из разряда «фермерское ассорти». Высыпали из-за покосившегося рекламного щита, когда-то зазывавшего отведать «Сосиски от Дяди Бори – пальчики оближешь!». Теперь тут облизывать было нечего, разве что собственные обглоданные пальцы. Их было пятеро. Крепкие, когда-то, наверное, работящие мужики, теперь превратившиеся в тупое, рычащее нечто. Один даже был с вилами, которые он держал так, словно собирался не проткнуть Рекса, а перевернуть стог очень тухлого сена.

«Агропром в упадке, – констатировал Рекс, вскидывая револьвер. – Но сервис по доставке проблем на твою задницу работает без перебоев».

Три выстрела уложили троих самых резвых. Четвертый, с вилами, успел сделать пару шагов, прежде чем пуля проделала в его лбу аккуратное отверстие, избавив мир от одного очень некомпетентного фермера. Пятый, самый мелкий и шустрый, попытался обойти Рекса с фланга. Рекс не стал тратить патрон. Он просто шагнул в сторону, выставил ногу, и мелкий, споткнувшись, пролетел вперед, прямиком на острый, ржавый штырь, торчащий из земли – остаток какого-то дорожного знака. Штырь вошел ему под ребра с сочным, почти неприличным звуком.

Рекс подождал, пока тот перестанет дергаться. «Не рассчитал траекторию, дружок. В следующий раз бери уроки акробатики у кого-нибудь другого».

Двинувшись дальше, он заметил съезд к фермерскому домику, притулившемуся на холме. Белый, когда-то, наверное, аккуратный, с верандой и остатками герани в ящиках под окнами. Теперь он выглядел как старик, которому выбили все зубы и оставили умирать на солнце. Но в таких местах иногда можно было чем-нибудь поживиться. Консервы, медикаменты, патроны. Или просто неприятностями. Одно другому не мешало.

Подход к дому был чист. Слишком чист. Никаких следов борьбы, никаких тел. Это настораживало больше, чем орда мертвяков с вилами. Рекс обошел дом, заглядывая в окна. Внутри царил беспорядок, но не хаос недавней бойни. Скорее, спешного бегства. Или… или кто-то очень аккуратный тут уже побывал.

Дверь на веранду была не заперта. Скрипнула, как суставы столетнего старика. Внутри пахло пылью, мышами и застарелым страхом. Рекс двинулся по комнатам. Кухня. Пустые банки на столе. Раскрытый ящик с ложками и вилками – серебряными, кстати. Кто-то очень торопился, раз оставил такое. Гостиная. Опрокинутый стул. На полу – детская кукла с вырванным глазом. Спальня. Незастеленная кровать. На тумбочке – раскрытая книга, страницы которой слиплись от сырости.

Находка ждала его в подвале. Не консервы. И не патроны.

В дальнем углу, прикованный цепью к трубе, сидел человек. Мужчина, лет сорока, исхудавший, в рваной одежде. Глаза его дико блестели в полумраке, когда луч фонарика Рекса упал на него.

«Воды… – прохрипел он, облизывая пересохшие, растрескавшиеся губы. – Ради всего святого… воды…»

Рекс молча осветил его. Цепь была короткой, но крепкой. Рядом – пустая миска и опрокинутое ведро, очевидно, служившее туалетом. Ловушка? Приманка? Или просто чья-то жестокая шутка?

«Кто тебя так?» – спросил Рекс, его голос был ровным, без тени сочувствия.

«Они… пришли… – мужчина закашлялся, давясь словами. – Забрали… жену… сына… Сказали… если буду ждать… они вернутся… за мной… или… или приведут их…» Он снова закашлялся, его тело сотрясалось.

Рекс оглядел подвал. Тесно, сыро. Один выход – через который он вошел. Если это ловушка, то довольно примитивная. Но если нет…

«Сколько ты здесь?»

«Два дня… или три… Я не знаю…» – простонал пленник.

Рекс кивнул. Подошел к стеллажу у стены, заставленному пустыми банками из-под солений. Снял одну. В ней еще плескалось немного мутного рассола. Протянул мужчине. Тот вцепился в банку дрожащими руками, жадно глотая вонючую жидкость.

«Спасибо… спасибо…»

Рекс помолчал, наблюдая. Потом спросил: «Они что-нибудь говорили? Куда пошли? Как выглядели?»

Мужчина, немного придя в себя, замотал головой: «Не знаю… какие-то твари… на грузовике… Сказали, у них… база… где-то на севере… большая…» Он снова начал задыхаться.

Рекс приспустил фонарик. Он мог бы освободить этого человека. Дать ему шанс. Но это означало бы потратить время. Возможно, нарваться на тех, кто его тут оставил. И этот парень был обузой. Слабый, напуганный. В лучшем случае – лишний рот. В худшем – приманка для мертвецов или источник проблем.

Он принял решение за долю секунды. Это было даже не решение, а инстинкт. Такой же, как дышать или стрелять на звук.

Рекс развернулся и пошел к выходу из подвала.

«Подожди! – закричал мужчина ему в спину, в его голосе отчаяние смешалось с ужасом. – Не оставляй меня! Прошу! Я… я все что угодно…»

Рекс остановился на пороге, не оборачиваясь. «У тебя остался рассол, – сказал он холодно. – Растягивай удовольствие».

Он вышел из подвала, плотно прикрыв за собой дверь. И задвинул тяжелый дубовый стол, стоявший в прихожей, так, чтобы он блокировал дверь в подвал. Не намертво, но достаточно, чтобы создать задержку. Для кого – для этого парня или для тех, кто мог за ним вернуться – Рекса не волновало.

Он быстро обыскал верхние комнаты еще раз, уже без особой надежды. Нашел полпачки галет в кухонном шкафу и почти полный пузырек йода в аптечке. Негусто.

Выходя из дома, он не оглядывался. Крик из подвала уже не был слышен. Может, тот парень понял. А может, просто охрип.

Солнце все так же лениво сочилось сквозь облачную мерзость. Впереди лежала дорога. И замок какой-то сумасшедшей «мамы». Рекс поправил ремень «Усмирителя». Этикет на обочине жесток. Но он, по крайней мере, честен. Выживает тот, кто готов платить цену. А Рекс всегда был готов платить. Особенно, когда платил не он.

Глава 4

Золотая клетка

Комната Лены была одной из немногих в этом каменном мешке, куда проникал дневной свет – если, конечно, тусклую, серую взвесь, что сочилась сквозь узкое, армированное окно-бойницу, можно было назвать светом. Окно выходило на внутренний двор, вымощенный потрескавшимися плитами, из щелей которых пробивалась чахлая, ядовито-зеленая травка. Пейзаж был уныл до скрежета зубовного, но Лена все равно часами могла смотреть на него. Это была ее связь с миром, который когда-то был настоящим. Или хотя бы притворялся таковым.

Ее «покои», как с легкой, почти издевательской учтивостью называла их Арис, представляли собой странную смесь спартанской кельи и лаборатории младшего научного сотрудника. Кровать в углу, стол с потрескивающим терминалом, несколько полок с книгами по биохимии и генетике – наследие прошлой, почти забытой жизни, – да шкаф с однообразной серой одеждой, которую здесь выдавали. Золотая клетка. Стены толстые, дверь запирается снаружи. Но с иллюзией выбора – работать или медленно сходить с ума от безделья и страха. Лена выбрала первое. Хотя второе все равно настигало ее по ночам.

Сегодняшняя задача – систематизация данных по «Объекту Двенадцать». Новый подопытный, если так можно назвать очередного несчастного, отловленного патрулями Арис. Лена вносила в базу показатели его агрессии, реакции на звуковые раздражители, скорость регенерации тканей после… процедур. Пальцы привычно летали по клавиатуре, но мысли были далеко.

Арис вошла без стука, как всегда. Тихая, почти бесплотная тень в своем неизменном белом халате. Сегодня она выглядела особенно бледной, под глазами залегли тени, похожие на синяки от ударов. Но взгляд был все таким же – острым, как скальпель, и одновременно отрешенным, словно она смотрела не на Лену, а сквозь нее, на какие-то свои, одной ей видимые, горизонты.

«Прогресс по Двенадцатому?» – спросила она, ее голос, как всегда, был тих, но каждый звук отдавался в маленькой комнате гулким эхом.

«Стабильно агрессивен, – ответила Лена, не поворачиваясь от экрана. – Реакция на альфа-волны слабая. Регенерация в пределах нормы для его стадии». Она давно научилась этому казенному языку. Он создавал иллюзию дистанции. Иллюзию того, что «Объект Двенадцать» – это просто набор данных, а не бывший человек.

Арис кивнула, подошла к столу и склонилась над монитором, от нее пахло озоном, стерильностью и чем-то еще, неуловимо тревожным, как запах перед грозой. Лена чувствовала ее дыхание на своей шее и старалась дышать ровно. Страх был постоянным ее спутником в этом замке. Он сидел в желудке холодным комком, он обвивал сердце ледяными кольцами. Но показывать его Арис было нельзя. Слабость здесь была равносильна смертному приговору.

И все же, иногда, когда Арис забывалась, склонившись над своими приборами, или когда в ее голосе проскальзывали нотки почти человеческой усталости, Лена чувствовала не только страх. Пробивалась неуместная, предательская жалость. Она знала часть истории Арис – обрывки, догадки, редкие фразы, оброненные в моменты странной откровенности. Потерянные дети. Безумие горя. И эта чудовищная, извращенная попытка искупить вину или вернуть утраченное, превратив весь мир в свою лабораторию.

А что если… что если в этом безумии есть зерно гениальности? Что если Арис, балансируя на грани науки и черной магии, действительно сможет найти… не лекарство, нет, в это Лена уже не верила. Но какой-то контроль? Способ сосуществования? Эта мысль была слабой, как огонек свечи на ветру, но она одна не давала Лене окончательно погрузиться в пучину отчаяния. И ради этого призрачного шанса она продолжала делать свою работу. Вносить данные. Помогать монстру. Становиться частью этого кошмара.

Рекс.

Имя обожгло ее изнутри, как глоток ледяной воды в раскаленной пустыне. Она не позволяла себе думать о нем часто. Это было слишком больно. Рекс, с его язвительной усмешкой, жестким взглядом и руками, которые умели быть удивительно нежными. Он бы не понял. Он бы увидел только черное и белое. Монстра и ее, Лену, пособницу монстра. Он бы не стал разбираться в оттенках серого, в которые окрасилась ее душа здесь, в этой золотой клетке.

Жив ли он? Эта мысль была постоянным зудом под кожей. Мир снаружи был мясорубкой. А Рекс всегда лез в самое ее пекло. Она помнила, как он однажды вытащил ее из завала после обрушения старого торгового центра, когда они только познакомились. Он был весь в пыли и крови – своей и чужой, – но улыбался своей кривой усмешкой и говорил что-то о том, что «армагеддон – не повод пропускать ланч». Его цинизм был его броней. А что было ее броней теперь? Сотрудничество?

Лена сохранила файл и выключила терминал. Арис уже ушла, так же тихо, как и появилась. Наверное, снова к своим «детям».

Она подошла к окну. Двор был пуст. Только ветер гонял по плитам клочки какого-то мусора и сухие листья, похожие на мертвых птиц. Где-то там, за этими стенами, был Рекс. Может быть. А может, его уже давно сожрали те, кого Арис называла своими «детьми».

Лена провела пальцем по холодному стеклу. На внутренней стороне рамы, почти невидимая, была крошечная царапина, которую она сделала осколком пробирки несколько недель назад. Маленький акт неповиновения. Бессмысленный. Но он был. Как и эта слабая, почти безумная надежда, что однажды…

Она вздохнула. Завтра будет новый день. И новые данные по «Объекту Тринадцать» или «Четырнадцать». И снова этот хоровод страха, жалости и призрачной надежды. Золотая клетка оставалась золотой клеткой, как ее ни назови. И прутья ее с каждым днем становились все толще.

Глава 5

Призрак в машине

Ночь в замке Матриарха была временем относительной тишины, если не считать неумолчного хора механических вздохов и электрического шепота, исходящего от аппаратуры, что поддерживала жизнь в этом каменном сердце тьмы. Арис Торн не спала. Сон был для слабых, для тех, кто еще мог позволить себе роскошь забвения. Ее же разум, острый и беспокойный, как скальпель в руках одержимого хирурга, требовал работы.

Лаборатория, ее главное святилище, была залита холодным, голубоватым светом, исходящим от множества экранов и подсвеченных колб. Воздух был густым от запаха озона, антисептиков и едва уловимой, тревожной нотки – запаха самой тайны, которую она пыталась препарировать. Арис склонилась над центрифугой, ее пальцы, испачканные реактивами, с ювелирной точностью настраивали прибор. Внутри вращались пробирки с образцами – очередной попыткой выделить, стабилизировать, понять.

«Проклятье!»

Слово сорвалось с ее губ шипением, когда на одном из мониторов, отображавшем результаты анализа, вспыхнула красная строка – «Деградация образца критическая». Очередная неудача. Стена, казавшаяся такой тонкой, такой преодолимой, снова оказалась неприступной гранитной глыбой. Ее кулак с силой опустился на стальную поверхность стола, заставив колбы испуганно звякнуть. На мгновение ее лицо исказила гримаса ярости, такой чистой и первобытной, что любой, увидевший ее в этот момент, понял бы – эта женщина способна на все. Потом так же быстро маска холодного контроля вернулась на место.

Она отвернулась от приборов и подошла к одной из многочисленных смотровых ячеек, встроенных в стену лаборатории. За толстым, пуленепробиваемым стеклом, в тусклом свете аварийной лампы, сидел «Объект Альфа» – один из ее первых, один из самых… сложных. Когда-то он был ее коллегой, доктором Стивеном Райли, блестящим генетиком. Теперь он был лишь тенью, огромной, скрюченной фигурой, издававшей низкое, горловое рычание.

«Ну что, Стивен? – Арис прислонилась лбом к холодному стеклу. Ее голос был тихим, почти интимным. – Опять тупик. Они не хотят… они сопротивляются. Словно сама природа восстала против моего замысла».

«Объект Альфа» медленно повернул голову. Его глаза, лишенные зрачков, мутно блеснули. Он издал звук, похожий на прерывистый вздох.

«Ты ведь помнишь, Стивен? – продолжала Арис, ее взгляд был устремлен куда-то сквозь него, в прошлое. – Наш «Проект Феникс». Мы были так близко. Мы думали, что держим Бога за бороду».