Чудо чудное

– Вот и умница. Ну, помчали!

Верея присвистнула, вкладывая в голос свой колдовство, метла тут же задрожала и взметнулась ввысь. Кое-как с пыхтением бабка сцепила рукоятку кривыми пальцами и приказала лететь вперёд. Вскоре они с котом, покинув избу да огородик, скрылись из виду.

– Ну вот, вдвоём мы, Сенька, – улыбнулась Василиса, – Допил? Идём в баньку теперь.

– Идём, – кивнул Арсений, – Мне с тобой спокойнее.

И они молча отправились вверх по скрипучей лестнице. Дверь захлопнулась сама собой, а изба наполнилась благословенной тишиной, которой порой не хватало из-за ворчания старой бабки Яги. Однако в то же время горница опустела, будто из неё вытянули жизнь и радость. Василиса же, провожая мальчика в баню, подумала, что без бабушки этот мир стал бы совершенно бесцветным.

Ветер дул в лицо, солнце медленно ползло к горизонту, окрашивая небо в багряные и золотистые оттенки. Верея кое-как сидела на метле, вцепившись в рукоятку так крепко, что костяшки её пальцев побелели и местами даже посинели. Баюн устроился поудобнее на её плече и даже умудрился задремать, мурлыча себе под нос то ли сказки, то ли песни, то ли ругательства.

Петляли они между веток густых крон. Деревья в Дремучем лесу не стеснялись и разрастались так, чтобы солнечные лучи даже не думали просочиться меж листьями. Лучи-то просачивались всё равно, но деревья не сдавались.

В связи с этим бабка с котом уже битый час сновали между веток, выискивая беглеца-вора по всему Дремучему лесу.

Ну… не по всему, разумеется, лес-то огромен, но по значительной его территории.

– Быстро же подлец бегает, – проворчала Верея, пытаясь удержать метлу от резких порывов ветра, когда вынырнула из кроны к облакам. – Даже для сапог быстро, вот, что значит – молодость.

Она вдохнула поглубже и направила метёлку обратно в лесную гущу.

– Мур-мя-яу. Мур-мур, – сонно отозвался Баюн.

– Что бормочешь, окаянный?

– Говорю… – вздохнул кот, потягиваясь, – Ох, хорошо, бодрит ветерок!

– Давно бы живой водицы хлебнула или яблоками молодильными разжилась, – продолжил кот.

– Идея так-то ничего, – задумчиво произнесла бабка, – Хлебну водицы, стану молодой, выносливой. Еще и красавицей писаной.

– Во-от, верно мыслишь, – одобрительно кивнул Баюн, – Правда, не представляю тебя женщиной… то есть красоткой. Ой! Осторожно!

В разговоре Верея не заметила, как налетела на толстую дубовую ветку, торчащую из густой кроны дерева.

Треск, визг, хруст!

Листва посыпалась, пыль взметнулась, иголки больно впились в морщинистые ладони. Метла, не выдержав удара, разлетелась на щепки, и Верея с Баюном кубарем покатились по мягкому мху. Истинное чудо, что бабка умудрилась не сломаться так же, как и её средство передвижения, однако ситуация и без того оказалась пренеприятной.

– Ну всё, прилетели, – проворчала Яга, отряхиваясь от земли и листьев.

– Я, кажется, хребет сломал, – простонал Баюн.

Кот, как всегда, ломал комедию. Набок завалился, морду вытянул, глаза закатил. Ну, мученик.

– Молчи, несчастный! Я вон бабка старая, а не развалилась на части. Подбирай лапы, будем думать, что с метлой делать.

Не получив должного сочувствия, Баюн недовольно дёрнул усами и поднялся.

– А что с ней? Ох ё!

Кот шикнул на обломки метлы, которые валялись среди редкой травы и ковра из сосновых иголок. Летательный артефакт восстановлению не подлежал.

– Ага, – мрачно подтвердила Яга.

Они, конечно, подобрали обломки, попытались их соединить, даже заклинания испробовали, а толку ноль – растеряла волшебные свойства метла.

Верее стало печально от случившегося, ведь подарил бабке её Змей Горыныч, ни у кого такой не было. Однако печалиться Яга не любила, а потому, быстренько сменив скверную эмоцию на привычный гнев, поводила губами, огляделась и недовольно заворчала:

– Надо было Ваську слушать, как же! Сейчас сидела бы у себя, в тепле, уюте. Попивала бражку со снадобьем. Горя не знала бы. А теперь что? Ножками ковылять? Да я своим шагом черепашьим в избу только к следующему лету дотелепаюсь.

– Ягуль, погоди ты, – неожиданно сладко промурлыкал Баюн. – Смотри, а не наши ли это сапоги вдали краснеют?

Верея прищурилась, для пущего удобства кончиками пальцев натянула кожу на висках и хищно улыбнулась.

– Наши! – воскликнула она, – Значит, выдохлись. Теперь пока магию наберут, часа три пройдёт, не меньше. Поковыляли скорее, авось царевич рядышком где-то. Или ушёл недалеко. Ты его нагонишь, задержишь, а там и я подоспею.

– Да пока ты доплетёшься, я его сожрать и переварить успею, – фыркнул Баюн, не упустив случая поддеть хозяйку, – Ладно, пошли, что уж там.

Через полчаса кое-как с оханьем да аханьем добрались до сапог. Стояли те посреди тропы, освещённые лучами солнца. Верея подняла их и смерила внимательным взглядом.

– Точно, выдохлись. А где же царевич? Неужто убёг?

Но Ярослав никуда не «убёг». Сидел поодаль, привалившись к толстому сосновому стволу, и посапывал.

– Сейчас разбудим, – хищно промурлыкал Баюн.

– Погодь. Мы же не звери какие, – возразила Верея, отчего-то не желая пугать юного царевича.

– За себя говори. Я-то как раз зверь.

Бабка повернулась к коту и презрительно фыркнула.

– Из тебя зверь, как из меня правская богиня. Я сама.

Она подошла к дремлющему Ярославу, сорвала травинку и мягко провела над его верхней губой. Царевич поворочался и поводил носом.

«Лицо-то у него доброе, – подумала Верея, – Пока спит, по крайней мере. Может не такой уж он и плохой. Ну и украл, и ладно. Небось от отчаяния».

Ведьма снова пощекотала его. Ярослав отмахнулся рукой, невнятно чихнул и отвернулся. Тогда она аккуратно потрясла его за плечо. Пшеничные прядки колыхнулись и скользнули на лоб, царевич забормотал:

– Отец… Нет… Пожалуйста…

– Царе-евич. Царевич, – позвала Верея.

Он даже ухом не повёл на мягкий призыв Яги. И это было странно, ведь её голос напоминал скрип старенькой дверцы – хриплый и противный. Так думал Баюн, которому не терпелось наброситься на спящего.

– Дай я. Верея! Дай мне, – не унимался кот.

– Кыш, – отмахнулась ведьма, – Самому-то приятно было бы?

– Он вещи наши выкрал!

– Глянь на него. Молодой, глупый и отчаянный.

Верея вздохнула и тряхнула царевича посильнее. Ярослав забурчал, приоткрыл глаза и сладко улыбнулся.

– Кто ты, прекрасная девица?

Бабка аж отпрянула.

– Больной совсем? Обезумел? Какая я тебе девица?! – рявкнула она.

Царевич широко распахнул глаза и похлопал ресницами. Сперва ринулся бежать, но кот уже сидел подле него, вздыбив чёрную шерсть.

Верея поджала губы и осуждающе покачала головой, однако внутри порадовалась. Раз спросонья увидал её молодой и красивой, значит, живая водица и впрямь поможет. Если, конечно, она решит её испить.

– Ты, любезный, понимаешь, что нарвался? – кот угрожающе дёрнул хвостом, – Осознаешь всю тяжесть преступления? Ты вообще понял, кому тропинку перешёл, а?

– Да понял я, понял, – пролепетал Ярослав, – Выбора у меня нет. Либо отыщу царевну, либо батюшка мне голову сам срубит.

Верея подобрала ветку поплотнее и оперлась на неё, как на клюку. Стоять было тяжело, одышка началась, да несварение горечью к горлу подступило. Баюн, аки зверюга, оскалился и хищным шагом наворачивал круги вокруг царевича.

– Далась отцу твоему эта царевна, – проворчала бабка.

– Ты ведь всего не знаешь. Дай шанс. Один только. Я всё, как есть, расскажу, а там уже решай – помочь или сожрать.

Верея с котом многозначительно переглянулись. Между ними словно состоялся безмолвный диалог, в котором решалась судьба юного царевича. В конце концов бабка вздохнула и кивнула, позволяя парню рассказывать дальше. Баюн же продолжил нервозно мельтешить у всех перед глазами.

– Несколько месяцев назад я по болотам гулял, лягушку искал для опытов, – начал Ярослав, немного успокоившись. Хотел он было подняться, дабы на одном уровне с ведьмой лесной оказаться, но она жестом указала ему сидеть, а сама, суставами хрустнув, переступила с ноги на ногу и осталась стоять. – Увидел одну, приловчился, да изловил. Принёс в горницу, резать хотел, а она человеческим голосом взмолилась, мол, не убивай меня, царевич, я тебе пригожусь. Я, конечно, сперва не поверил, думал, что меня нечисть попутала, али хворь какая. Но лягушку на всякий случай в клетке оставил до следующего дня. После полуночи просыпаюсь, а передо мной девица стоит. Краса невиданная, косы, аки золото, глаза, что моря, синие, улыбка ни с одной богиней не сравнится. Полюбил её сразу.

– Таки сразу? – насмешливо протянула Верея, глядя на Ярослава. Тот удивленно кивнул, очевидно не заметив иронии.

Баюн даже прикидываться не стал. Закатил глаза и проворчал:

– Звучит, как будто Иван-дурак рассказывает. Помнишь, заходил такой?

– А то! – живо откликнулась бабка, словно вспомнив нечто приятное.

Но тут же нахмурилась:

– Его серый волк подле моей избы сожрал. Я потом всю неделю землю перекапывала – так воняло, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Тухлятиной воняло, – подтвердил Баюн с брезгливой гримасой.

– Жуть как воняло! Фу! – снова передёрнулась ведьма.

– Фу!!!

Тем временем Ярослав, пересев поудобнее, не сдавался:

– А я вот полюбил. Вы её просто не видели… Она царевной оказалась. Днём лягушкой была, а ночью – снова девицей. Проклятие такое. Я её даже с отцом познакомил. Батюшка полюбил её, как родную дочь.

– Прямо-таки как дочь? – усмехнулся Баюн, прищурив нахальные кошачьи глазища.

– Свежо предание, да верится с трудом, – буркнула ведьма.

Царевич поднял руку, будто клятву давать собрался:

– Как родную дочь, честное слово! Велел мне на ней жениться и стать царём. Сам-то давно хотел на покой, в путешествие отправиться, мир повидать. – Юноша на мгновение потупился. – Двое моих братьев уже померли. Одного хворь сразила, другой в битве у Непрядвы пал. Слыхали про такую? Там все погибли, никто не спасся.

– Нам, знаешь ли, до одного места ваши войны, – отрезала ведьма.

– Нас Явь не интересует, – добавил Баюн с равнодушием.

Где-то вдалеке запели птички, точно колокольчики, призывающие к чему-то, аль знаменующие окончание беседы. Ярослав кивнул, погрустнел. Брови его пшеничные сдвинулись к переносице, губы сжались в тонкую линию. Он взглянул на ведьму с котом, но те ждали его рассказ и никуда не уходили, потому продолжил:

– Моя царевна… Она чудеса творила. Рубаху батюшке за ночь сшила из лунного света, ковёр выткала, на котором всё царство как на ладони было. А в последнюю ночь – на пир явилась в платье, словно лебёдушка. Одним взмахом голубиц из рукава пустила, вторым – стол уставила яствами, третьим – залу золотом осыпала. Мы плясали, как безумные: я, она, батюшка, все гости – бояре да дворяне.

Голос царевича внезапно стал тише:

– Потом я вышел по нужде, шёл мимо кухни, смотрю, лежит что-то. Подумал, что кухарка объедки не убрала. Бросил в огонь… Оборачиваюсь…

Ярослав вдруг замолчал и поморщился, будто его сковала боль. Руки прижал к вискам, начал губы грызть, следом пальцы заломил, а потом и вовсе за ногти принялся. Верее это всё изрядно поднадоело, не любила она лишнюю драму.

– Ну, говори, не томи! – рявкнула ведьма.

– То есть эти бредни интересно слушать, а мои – нет? – обиделся Баюн.

Верея отмахнулась, а Ярослав, собрав волю в кулак, продолжил:

– Оборачиваюсь – а она стоит. Из глаз – слёзы, как алмазы. Говорит: «Ты сжёг мою лягушачью шкурку раньше срока. Теперь Кощей меня заберёт. Не сыщешь вовек. Прощай». И исчезла. На глазах испарилась…

Он тяжело вздохнул.

– Я к батюшке – а он как взъярится: «Отыщи девицу-красавицу, не то голову срублю. Не нужен мне сын, что невесту не сберёг». Вот я и пришёл к тебе за помощью.

Баюн фыркнул и опустился на землю, подмяв под себя шерстяные лапы да хвостом овившись. Солнышко проникало сквозь листья и поджаривало макушки, тёплые порывы мягкого летнего ветра навевали умиротворение, какого в душе ведьмы не было и в помине.

"С одной стороны, не сдался он мне, – терзалась она думами противоречивыми. – Пущай и помрёт. Забуду через день. А с другой… вдруг и правда провидение? Может, судьба испытание мне даёт? Может, моё предназначение вовсе не в том, чтобы души в Навь переправлять…"

Наконец она подняла замутненный и уставший взгляд.

– Ладно, Ярослав. Зацепила ты меня своей историей.

– Чего?! – вскрикнул Баюн так громко и визгливо, точно его оса укусила.

– Чего слышал, не тявкай! – оборвала кота Верея и следом чуть мягче к Ярославу обратилась: – Помогу тебе, царевич. Вместе пойдём к Кощею. Только я уверена – не он это. Марья Моревна давненько его прочно заковала, в темнице держит. Но, так и быть, заглянем на огонёк.

– Спасибо! Спасибо тебе! – подскочил Ярослав, сияя. – Услышали Боги!

Он кинулся к ведьме, крепко обнял, закружил, чмокнул в обе щеки, точно была она не бабкой, а молодой девицей.

– Поставь! Переломишь же! Стара я! – запротестовала она, и, слава Перуну да Сварогу, царевич внял её мольбам.

Баюн же хитро прищурился и промурлыкал:

– Кстати, о старости. Ягуль, пора бы живой воды испить.

Та спорить не стала. Давно уж решила, что омолодиться надобно ей, дабы обузой не быть. Тем более, что уж скрывать, хотелось Верее почувствовать себя красной девицей, ведь таковой она себя не помнила совсем. Два века в обличье бабки пробыла, будто иначе и быть не могло.

– Придётся. Клубок не потерял, царевич?

Ярослав достал из кармана золотистый клубочек, который переливался тусклым желтоватым сиянием, и подкинул его в воздух:

– Целёхонький. Успел изловить, когда сапоги издохли.

– Не издохли, а подустали, – усмехнулась Яга.

Попытка путь до речки быстренько миновать не увенчалась успехом, ибо шла ведьма медленно, кое-как, с горем пополам. Посему решили всё-таки в лесу заночевать, а наутро путь продолжить.

– Баюн, колдуй нам завесу от зверья, – скомандовала Верея, когда они наконец выискали подходящую для ночлега поляну.

– Да кто к тебе сунется? Ты ж баба Яга, тебя весь Дремучий лес боится! – фыркнул кот, однако видно по нему было, что не собирался он с хозяйкой всерьёз спорить.

– Меня – да, а царевича – нет. Колдуй!

Баюн повёл усами и пробубнил под нос заклинание. Ветер стих, воздух потеплел, земля укрылась мхом.

– Не стоит благодарностей.

– Спасибо вам обоим, – тут же отозвался Ярослав, укладываясь на мягкий мох и сладко зевая. – Даже не знаю, что бы я делал один.

– Помер бы, – подсказала ведьма с хитрой усмешкой. – Волки бы сожрали. Аль ещё кто…

Царевич сглотнул, укутался плотнее в плащ и набок перевернулся. Мох под ним оказался мягким, словно перина в царской опочивальне. Тем не менее Ярослав ни на секунду не забывал, что нынче он не у себя в царстве Тридевятом, а в мире загробном, запредельном. В Нави.

Верея долго не могла уснуть. Сердце её то стучало с тревожной поспешностью, то замедлялось, будто прислушивалось к чему-то внутри.

"Неужто выбралась из избы?"

"Завтра ещё и омоложусь… Как же я себя почувствую?"

"Отвыкла-поди быть юной девицей. Эх…" – грустно подумала ведьма и, наконец, закрыла глаза.

Наутро выбрались в путь – позавтракали наспех орехами да кислым щавелем и направились к реке. Благо, идти было недалеко, но Верея еле тащилась, будто старая кобыла на последнем издыхании. Ярослав шагал рядом молча и сдержанно, а вот Баюн не унимался:

– Ну сколько можно? – бурчал он, закатывая глаза. – Давай же, шажок… ну ещё один…

Некоторое время спустя взвыл почти трагически:

– Я с ума сойду! Мы хоть полверсты осилили?!

– Стараюсь, стараюсь, – пропыхтела ведьма, силясь отдышаться. – Бегу, как могу. Слышишь, хрустит всё?! Сама не знаю, какой годок пошёл, гляди, и за тысячу лет могло перевалить.

– Ага, за две тысячи. Ты себе льстишь. Небось с самого начала времен кряхтишь. А то и вовсе старой родилась.

– Перун тебе на язык! Вода ж тогда не поможет! Да и не видела я ни разу, чтоб старыми рождались.

– Ягуль, не отвлекайся, – промурлыкал Баюн, упорно сдерживая кошачью ярость, – Ещё ша-а-а-аг.

– О, а вот и ручей, – воскликнул Ярослав. – Пришли наконец. Фух. Думал, не дойдём.

Верея злобно зыркнула на царевича, тот поднял ладони вверх – в примирении. Баюн от радости замурчал, дюже склоки и ссоры любил.

Лес и впрямь кончался, высокие деревья с раскидистой кроной на нет сходили, а сквозь кусты сверкала и переливалась в лучах утреннего солнца речная водица. Птичье щебетание ласкало слух, кое-где белки прыгали с ветки на ветку, а меж иголок еловых, которые тропку сплошь усыпали, шныряли жучки да паучки. Пахло хвоей, васильками, что разрослись дивным ковром на полянке неподалёку, и утренней свежестью.

Преодолела Верея высокие заросли, которые речку от леса дремучего отделяли. Кое-как продралась она сквозь кусты колючие, бранясь да отплевываясь от листьев и репья. Царевич же с Баюном по проторенной дорожке следом радостно прошли.

Вышли они втроём на берег речки и вдруг увидали неподалеку мужичка, а точнее деда. Лицо у него сморщенное было, руки пятнами покрылись, а вот волосы, точно трава под весенним солнышком, зелёные были и длинные, ниже плеч. И глаза изумрудами сверкали.

– А это ещё кто такой? – прошептал Ярослав, словно боясь, будто старик его услышит.

– Что за дед старый? – громко удивился Баюн, прищурился и следом ехидно добавил: – Твой жених, Ягуль?

Верея сама глаза сузила, дабы незнакомца рассмотреть. Далеко они от него были, но ведьма черты знакомые уловила. Ну и локоны зелёные помогли в узнавании.

– Горыныч?!

Мужичок, имя своё услышав, встрепенулся и на компанию взор перевёл. Тоже сощурился, ибо зрение старческое подводило. Некоторое время они так и смотрели друг на друга, как два дряхлых слепца, силящихся прочесть берестяную грамоту.

Одет он был в простую льняную рубаху сероватого оттенка с грубыми алыми узорами да в свободные штаны. Поясом зелёным подпоясанный и в облегчённые сапоги обутый, фигурой не походил он на старца, но морщинистые руки и дряхлый лик выдавали его с потрохами.

Змей Горыныч некоторое время мялся на месте, но вскоре тоже узнал-таки свою стародавнюю подругу – Ягу. Поэтому он глянул с тоской на водицу, вздохнул по-старчески и подплёлся к компании.

– И тебе здравствуй, Верея, – прохрипел Горыныч, откидывая зелёные локоны за спину. – Не встречал тебя давненько. Да, сама ж видишь, опять состарился. Пора водицы испить.

– Тот самый Змей Горыныч? – изумился Ярослав, разглядывая деда во все глаза. – Приятно познакомиться! Я – царевич Ярослав Святогорович. А я думал, что ты аки дракон, с чешуей, огнём пышешь.

– То раньше было, – вздохнула Верея, – Нынче Горыныч не обращается.

Она легонько хлопнула старика по плечу, подбадривая.

– Отчего так? – спросил Ярослав.

– Беда с Горынычем случилась.

– Ягуль… – прохрипел Змей, взглядом давая понять, что не желает о наболевшем вспоминать.

Однако ведьма лесная на то и была стражницей, что на всё имела своё мнение. Единственно верное.

– А что скрывать? – пожала плечами Верея. – Будто виноват ты.

– А кто ж? – промурлыкал Баюн.

По лику кота ясно было, что Змея он недолюбливал. Хотя, откровенно говоря, едва ли кот в принципе любил кого-то, кроме своей обожаемой ведьмы.

– Цыц! Вий Змея проклял, – проговорила Верея, тон голоса слегка понизив. Взор её белизной и тьмой навской сверкнул.

– За что же? – Ярослав всё рассматривал старого дракона. Диковинно ему было видеть легендарное чудище из истории Тридевятого царства.

Увы, но царевич уродился, когда по летописям Змея Святогор – отец Ярослава – изничтожил. А он, как оказалось, жив-живёхонек, только постарел чутка.

Верея тем временем глянула на друга, мол, сам рассказывай. Тот благодарно улыбнулся.

– Похитил я дочь его, Елену, – начал Змей, откашлявшись. – Умная девица. Хотел с ней в шахматы играть да беседы вести. Тоскливо одному. Я ж дракон… эх!

– Не кручинься. Ещё будешь летать высоко средь облаков. Не печалься.

– Надеюсь… да и Перун с ним.

– Ты бы поговорил с Вием, – елейно пропел Баюн. – Авось, снимет проклятье.

– Вий тот ещё пёс подзаборный, – проговорил Горыныч, очевидно не воспринимая слова кота всерьёз. – Зло затаил, и ни туды, ни сюды.

Речка журчала звонко, как песня. Солнце светило приветливо, ветерок мягко обдувал, лаская волосы да щёки. Природа словно приглашала – испейте водицы животворящей, силы наберитесь. А небо баловало голубизной своей, и ни единого облачка.

– Нечего время терять, – в один момент заявила Верея, прерывая праздную беседу. – Дело у нас. И мне ради него придётся омолодиться.

Она на Баюна покосилась, а тот лапу перед её глазами поднял, мол, я тебе помочь ничем не смогу, рук-то нет.

Хотела было ведьма уже вразвалку к речке идти да кое-как опускаться к воде, дабы испить её, как вдруг к ней Змей подошёл.

– Что, Ягуль, вместе водицы изопьём?

Верея согласилась, даже не раздумывая:

– А давай. Веселее будет.

Под конец фразы чуть стушевалась, ведь не ожидала от себя такой ярой готовности со старым приятелем сей чудный момент разделить.

Горыныч, усмехнувшись, протянул ей локоть, и ведьма тут же уцепилась за него. Жар от Змея шёл колдовской, сильный, но Верее он ни по чём был, ведь её холод навский с легкостью уравновешивал пламя дракона.

Шли они вдоль берега, шаркая и посмеиваясь. Смешные, старые, будто две каракатицы.

«Вот станем сейчас молодыми… – мелькнуло у Вереи в голове. – Как же это? Уже и не упомню. Хорошо. И страшно».

Когда до речки добрели, Змей склонился, с кряхтением зачерпнул воды в первую кружку, затем во вторую, протянул одну ведьме и тепло улыбнулся:

– Будем?

– Будем, – откликнулась она с неожиданной для себя радостью.

Руки их переплелись, коснулись друг о друга пальцами, будто бы случайно, но остались рядом, в тихом, почти торжественном жесте. Живая вода оказалась сладкой, свежей, даже звонкой на вкус.

Верея приложилась к кружке старческими, сморщенными губами, отпила. Горыныч последовал за ней, не отрывая от ведьмы пристального взгляда. Они так и стояли, глаза в глаза. Раньше и не замечала она, какой у Змея интересный прищур – изумрудный, с проблесками пламени и чего-то большего, древнего, будто знаний целого мира. Горыныч цедил воду медленно, глоток за глотком, и будто улыбался. Морщинки в уголках его глаз невольно вызывали у ведьмы улыбку.

Сначала ничего не происходило. Но затем взгляд Змея просветлел, заискрился. Морщины начали разглаживаться – не исчезли совсем, но стали мягче. Кожа засветилась изнутри, помолодела. Волосы налились сочностью, заиграли блеском, как трава на лугу после дождя. Он улыбнулся, и вместе с этой улыбкой старость ушла. Тело стало молодым, сильным, полным живой энергии.

И Верея сама вдруг почувствовала, что теперь всё иначе. Голова стала лёгкой, закружилась, но не болезненно, а приятно, взволнованно. Дышалось нынче легко – так, как не дышалось, наверное, никогда. Сила струилась по её обновлённому и сильному телу, грела сердце, и каждый глоток воды отдавался хмельным жаром. Последняя капля растворилась у неё на языке сладкой горечью и мёдом.

Змей аккуратно забрал у ведьмы пустую кружку, чуть приблизился.

– Верея… ты… – начал он тихо, почти смущённо.

Она взглянула на него, растерянно улыбнулась:

– Что ты молвишь? Не услыхала… Ах…

Голос ведьмы прозвучал чужим – молодым, звонким, лёгким. Верея не сразу узнала себя, а Змей всё смотрел на неё, буравя своим гипнотическим, изумрудным взглядом, и молчал.

Она шаг назад сделала, оглядывая старого друга. Его ведьма узнавала, но дивиться не переставала.

Волосы Змея налились жизнью, даже, кажется, ещё выросли, теперь доставая аж до лопаток, глаза сияли, словно сама суть камня драгоценного в них затаилась, губы взор притягивали, длинные ресницы, точно крона леса Дремучего, и руки с узором мускул и жилок. Стройный был Змей, на богатыря не походил, но чувствовалась внутри него сила недюжинная, какая сравниться могла бы с силой тысячи бравых воинов.

Наконец Горыныч будто ото сна очнулся и, горло прочистив, ответил ведьме:

– Молвлю я… прекрасна ты.

Верея рассмеялась – заливисто, девичьим смехом:

– И ты тоже хорош!

Ощутила она, как щёки её вспыхнули от смущения, но скрыла возникшее томление в груди за ехидством. Непривычно было ведьме чувствовать такое, а Змей, будто назло провоцировал, всё глядел на неё во все очи и брови легонько хмурил.

И не ведала Верея, чего нынче она хотела больше – сбежать подальше аль с приятелем время провести, побеседовать, как раньше, когда стариками были. Или…

– Был бы человеком, забрал бы тебя да в темнице запер, – голос Баюна вмиг разрушил неловкую атмосферу меж старыми друзьями.