Запись-ком кловуна Матея

По всем признакам храпит притворно, засвербело у меня в мозгу, и я запросил у Церкви Проповеди ХРИСТСС спасения: «Явись Беретта с «береттой», да не в кобуре, в руках наизготовку».

Стол на животе великана накренился – я насторожился и сгруппировался, в надежде отпрыгнуть на достаточное для сохранения здоровья расстояние.

Лука успел подхватить, готовый было упасть на пол пустой самоварной меди кувшин.

* * *

Ваня в сердцах пнул нариманом по подмётке прога́ры, выхватил у Луки кувшин и устремился в разливочную, откуда объявлялись и куда пропадали половые, снуя между столами с кувшинами эля, кружками и тарелками с закуской к пиву.

На табуреты мы не садились – пить было нечего. Ждали Ваню, этот вернётся, мы не сомневались, с полным кувшином. Не занимали табуреты ещё и потому, что боялись потревожить боцмана. Спал тот не совсем крепко, бормоча что-то во сне.

Притворяется, нисколько не сомневался я. К тому же, стол на его пузе от глубокого дыхания ходил ходуном – не усадишь за таким. А вернулся Ваня, расселись на табуретах отстранённо от столешницы, под себя благоразумно поджав ноги.

Объявился Ваня в фартуке, нарукавниках и тюбетейке полового, перед собой катил сервировочный столик с пятнадцатилитровым бочонком из клёпок колотного дуба, заключённых в стальные обручи. Покоился сосуд на невысокой дубовой же подставке типа «козлы». Ступал неспешным шагом, с прямой спиной и выражением лица полного триумфа. Горелки по углам столешницы с горевшими в них спиртовыми таблетками придавали явлению пущую торжественность.

В бочонке в низу блонды из трёх досок в среднюю вделан разливочный кран, из дуба же. Сверху торчит пробка-затычка, дубовая же. Поворотная ручка крана и затычка связаны тесьмой через лоскут чернёной кожи с печатью – да так, что ни ручки краника не провернуть, ни затычку без разрушения сургуча не вынуть. По коже с лева печати нацарапано, видимо, шилом:

Тискер эль, крафтовӑй. Дача Валли бертӑпа "4" дегустацие пӗҫернӗ

С права:

Дикий эль, крафтовый. Сварен Бертой для дачи в дегустацию «4»-ке

– Это, на каком же языке? – спросил я вдруг объявившегося Павло.

– На чувашском. Мама моя чувашка. Её настоящее имя Нарспи, с значением «красивая девушка». Швейцарцам трудно было запомнить, потому дали оперативное имя Берта. Так и осталось, здесь дома имя Берта трансформировалось в Беретту. К месту: и после отставки со службы опером маму без кобуры на поясе не видят.

– На Кагоре чуваши живут? Вот не знал.

– Ну да. Не сказал бы, что народ этот «малый». По берегам Вологи больше девяти миллионов проживает, в Т-портале и Менске у них диаспора самая большая, с диаспорой евцев соперничает. Чуваши, а русскими прозывают, и те не противятся. Матушка моя чувашка, а я людоид по отцу… вроде бы чувашского происхождения. От мамы не дознаться. Языка не знаю. Совсем не подумал, что правая строчка может оказаться переводом левой. Иностранный текст заинтересовал. Спросил у Питера. Тот сказал, что язык знает, но что написано, не скажет. Я сразу просёк, что из вредности, чем таким секретным, на иностранном языке, может быть помечен бочонок с элем, сваренным обычной администраторшей паба. Тогда я попросил управляющего спуститься в погреб и показал просверленную тонким сверлом дырочку в затычке. Запустив руку в «козлы», извлёк ветеринарный шприц, к стяжным доскам скотчем крепил… Питер тайком от Берты выкачивал и пил дикий эль! Взмолился, просил Берту не посвящать в кражу. А я расстроился: нацарапано всего-то по-чувашски, и переведено на русский. За зря пропала возможность шантажировать управляющего. Кстати, он, как и мама, чуваш, но паспорт выправил людоида, якобы потомка индейцев пирахан в бассейне Амазонки. Того что чуваш, стыдится, за что мамой, если и не презираем, то, по секрету скажу, в день праздника независимости Чувашии непременно ею слегонца поколачиваемого. А рука у Беретты тяжёлая, дай Христсс каждому мужчине… Лицо у меня белое, а не смуглое потому, что белённое. Как говорится, глупость подростковая на лице: хотелось, мне и одноклассникам, походить на толлюдов, и непременно на акиянских: столичная молодёжь тогда белилась по примеру незабвенного Майкла. Я после бритья, «тоновку» на «бель» накладываю, сегодня вот в утренней суматохе вас приветить не успел макияж наложить.

– Павло, охолонись, – прервал тираду полового Гера, он у нас не любит болтовни, прямолинеен, с людоидами, как не в духе, бестактен, – снова ты за своё, много языком трепишься. С Ваней, правда, тебе не сравниться, он, если заведётся, вечер под пиво и ночь под водочку способен в уши столько влить, не захлебнуться бы. Так, Ваня?

– Не, не потяну. У нас весовые категории разные. Моя речь в манере Чини Швили – с выражением, неспешная, с голосом поставленным. Павло же мелет со скоростью молотилки, согласные проглатывая. Пока напяливал на меня фартук, нарукавники и тюбетейку, спускались в погреб за бочонком, пересказал исторический урок радио «Град Петров» – о том, что монголо-татарское нашествие фейк, не было на Руси ига.

– Иго было, это я говорю, как бывший школьный учитель истории, – высказался Лука.

– Ну да, ну да. Школьный учитель – авторитет в науке «о прошлой социальной реальности», – съязвил Гера.

– Ладно, ладно, – остановил я спорщиков, – Павло, займись печатью, оценим твоей мамы варку. И принеси кружки колотные, те, что для дегустации нам Бертой сделаны.

– Мама в сушильную камеру определила. Сбегать?

– Ладно, из кубков попьём… Что-то не кажет носа наш Инкогнито. Ничего, за элем дождёмся. Полагаю, «дикий» не плох, раз Питер осмелился шприцем красть.

* * *

На сервировочном столике с бочонком не наблюдалось пивных кружек, но на нижней у пола полке стояли кубки. Металлические, видно, что станочно-токарного изготовления и литья в опоке с землёй. Мне то, Матею, некогда промышленному шпиону с подготовкой технолога в машиностроении, не знать. То, что в прошлой жизни занимался шпионажем, толком не помнил, сны о том иногда снились, но от специализации технолога кое-какие знания под коркой оставались.

Шлифованные и отполированные, без каких-либо надписей, эмблем, виньеток и другой оформительской мишуры́ – понятно, были заготовками под оформительскую инфу. И, ни дать ни взять – спортивные награды. Где только стырил? А главное, зачем? Неужели пивных кружек – в пабе – не нашлось?

Мне Ваня подал бо́льший в размерах, из литой бронзы, посеребрённой и с позолотой, с четырьмя по сторонам ручками в виде лавровых полувенков обвитых лентой с бахромой и позуме́нтами. Себе оставил такой же, несколько поменьше и с двумя только ручками, видать за второе в спортивном соревновании место. Гере и Луке выставил на стол ещё меньшие, в отделке скромные: из чушек нержавейки на токарке точёные; простенькие – без картушей, завитушек и ручек, целиком воронённые. По логике – за третье и четвёртые места. Внутри чаши (у всех четырёх) стенка пройдена мельчайшими выборками токарного резца, кромка отполирована и украшена по наружному ободу стразами Swarovski. Постамент ножки, заматированный под платину, мелко прочеканен вкруг овальной виньетки из лавровых и дубовых листьев – полированная площадка для гравированных надписей.

Ваня, как рассказал мне после, вовсе не тырил выпивку с кубками, Павло ему всё всучил. Перехватил в разливочной, облачил в передник, нарукавники, тюбетейку и коллегам представил как стажёра Вано, племянника заммэра. Посетовал, что в погребе с бочонком маминого дикого эля не оказалось ею сделанных для нас персональных кружек. А обычных чистых у половых в разливочной вечная нехватка: «…стеклянные бьют, а стаканы из жести сминают и за пазухой выносят, сдать в пункт по сбору от населения лома». И, сославшись на свою сейчас занятость, предложил Ване в одиночку метнуться по коридору к двери с шильдой СКЛАД ПОСУДЫ. «Кладовщицы, мамы моей, там сейчас нет, с управляющим за эстрадной шторкой вами любуется. Подойти стесняется. Ну, а Питер, он Берту – с эпитетом «милая» зовёт – во всём слушает. Тоже наблюдает за вами, и, несомненно, опасается, в блокнотах запишите, что пиво на вкус «как моча ослиная», а закуска так вообще никакущая, чуть ли не с помойки. Креветки да морские гребешки одни, тривиальной тарани даже нет. Так что, сам на складе разберёшься, а мне пора в зал к столикам вернуться». И Ваня, незатейливая душа, метнулся. Склад оказался на поверку ещё и мастерской в отгородке, где Питер, страстный любитель гравёрного искусства, занимался своим хобби. Пивными кружками и стаканами были заставлены стеллажи и настенные полки, но Ваня прихватил спортивные кубки. Выпендрился, что ему свойственно – такой он по натуре наш товарищ. Вано, словом.

– Начнут бить, будет, чем отбиться, – заявил Ваня, самодовольно поглаживая чуб под тюбетейкой. – В бочонке дикий эль, крафтовый из погреба, персонально нам на дегустацию предназначенный. Читайте, «…бертапа "4" дегустацие песерне». Нам. Спиртовками столик украсил вместо подсвечников. Правда, годно вышло? Шикарно, да! Но нам это богатство обошлось задаром. Кто у нас добытчик? Я – добытчик. Вано!

Ванино бахвальство нам привычно, потому, ни как на то, не реагируя, наполнили кубки. Из краника в «воронённые» – за третье и четвёртое места – эль налился без проблем, до со Swarovski. А вот мне с Ваней наши кубки – высокие с ручками – пришлось изрядно накренить. В чаши эля попало добытчику наполовину, мне – двести грамм от силы.

А может, подумалось мне, мстит нам товарищ за что-то. Скорее всего, мне одному. Ваня, он такой. И я пожалел, что отказал Павло сбегать за персональными кружками. Мог, конечно, заставить мстителя обменяться кубками, но тот первым успел себе налить напитка и приложиться жадно к Swarovski. С соплями под носом, они у него чудным образов выступали, как только касался губ ободком рюмки или пивной кружки.

Выцедив свои двести грамм, я подумал, что вряд ли мне одному мстит, да и вообще мстит ли. Себе выделил бы кубок за четвёртое место, он профессиональный минёр с соответственным специализации мышлением, и с глазом намётанным.

Вытер изнанкой жилетки рот и отвесил липовому мстителю – ну, да, удачливому добытчику – подзатыльник.

* * *

Костюмы-тройки на нас не фирменные, вообще не фабричного пошива. Определённо не «оригинал» – по всем признакам «реплика». Шиты «ручками», и даже не в салоне пошива мужской одежды. Но крой и строчка довольно качественные. Мы знали, дело рук, какого частного мастера-закройщика или артельщика с планеты Союза Независимых Вотчин. На Кагор, планету, относящуюся к Соединённым Цивилизациям Акиана, поставляются контрабандно, в «Берёзке» Т-портала как конфискат реализуются. Мы же свои купили в секонд хенде – поношенные, зато обошлись нам в разы дешевле. Зиму с весной до лета приглядывались в ожидании очередного отпуска и хозяйского жалования с отпускными.

Посетители магазина костюмы-визитки, и те, что нами присмотренные к покупке, и вообще все остальные, не отбирали и не примеряли. Опасались, что с плача евца. У народа этого, важно отметить, нет определённо им населённых планет, родных пенат, Родины. Населяют они, и Океан, и Акиан, точнее сказать, стольные грады Акеан и Акиян, по городам провинциальным не якшаются. Они не только уличные торговцы с лотка, но ещё и известные процентщики. Покупателей от троек отворачивало ещё и то, что у таких костюмов (из-под руки артельщика, контрабандных – о том все посетители магазина поношенной одежды знали) нитка шитья в жилетке, часы в пистоне не совсем золотые и платиновые. С виду да, на поверку нет. Гальваническое покрытие чем-то под золото. Естественно, оно «старело» и со временем сходило. Евцы – у них костюмы-визитки что-то вроде униформы – носили тройку сезон не больше, меняли как перчатки. Проступала только где под «позолотой» медь, сдавали в скупку. С плеча авца, не с плеча, нам кловунам плевать, купить что-то другое не представлялось возможным: другие, какие костюмы – в том же секонд хенде – нам не по карману. А хотелось, даже необходимо было выглядеть респектабельно – чтобы за нищеброда какого или клоуна не принимали.

Костюмы «деловые» или «выходные», дорогие из смесовой ткани «шерсть с шёлком» – без жилетки даже – нам не потянуть. Тем более, «шико́вые», те, что с действительно золотым шитьём по лацканам пиджаков и по шву брючин, дополненные всякими там аксессуарами. Такие на Кагоре носят: городская администрация, прокуроры с адвокатами, бизнесмены, аферисты разного пошиба и шулера всех мастей. Принято носить ещё и у профессуры с продюсерами, у балетных с билетёрами – от интеллигенции. Ещё у купцов средней руки, ну и у воров, конечно, не у тех, что в законе – помельче-пожиже. Родовая знать, бомонд и воры в законе обеих столиц, костюмы такие не пользуют, у них в моде эксклюзивный, авторского дизайна, костюм жокея в стиле «дерби» на каждый день. Скромняги. Нам, кловунам, об одёжке из шерсти с шёлком, а тем более о костюме жокея – самого что ни на есть скромненького, от начинающего дизайнера – даже мечтать в голову не приходит. «Пиджак и брюки из элитной ткани, шерсть плюс шёлк», рекламировал продавец секонд хенда, на поверку же материал оказался новомодным крепдешином. Искусственным. Мы в визитках из него от кабацкой жары и духоты млели и потели. С тоской вспоминали свою свободную, лёгкую скоморошью одёжку из ситца – рисунок птицы и горох – Куваевской ситценабивной мануфактуры. Сшиты были для русских представителей карнавала в Мексике, но уж очень понравились Наместнику, выкупил нам.

Шитые закройщиками «южанами» на продажу мужчинам «северянам» (о мужчинах-толлюдах и речи нет), тройки нам карликам были великоваты в ростовке и узковаты по фигуре, с полами пиджаков ниже колен, чуть ли не в пол. Людоиду не всякому были в пору, по этой ещё, к стати говоря, причине контрабандные костюмы-визитки на Кагоре носили одни евцы – рослые и узкокостные против людоидов-кагориан. Однако, как правило, худощавый, узкоплечий евец тройку, приобретённую у контрабандиста, ушивал. Штанины брюк на бёдрах узил, оставляя «раструбом» ниже колен. Пиджак приталивал и подшивал потаённые ватные вставки-плечики. Евца с лотком наперевес на улице, площади, в толпе, издалека видно, они, на каждом углу стоящие, – своего рода городские ориентиры.

Дочери хозяина Дома пообещали перешить, выручили. Разумеется, не сами – привлекли к этому делу своих экономок и субреток (субретка: как правило, сверстница; из девиц возрастных – девственница; девушка из интеллигентной семьи). С дворецким, охраной, садовниками, конюхами и остальной домашней прислугой зачастую «на ножах», с дочерями Наместника мы в приятельстве. Ваня – он, надо отдать ему должное, даже дружит с ними. Потому как до субреток их охо́ч. К «возрастным» всё клинья подбивает, но безуспешно – не одну не уволили.

Штанины и рукава с полами пиджаков укоротили, припустили в талии, из отрезной материи «раструбной» (штаны от того до предела в облипку зауженные в голени и щиколотке с мылом надевали) вставками расшили брюки в бёдрах и жилетку с боков. Евцы, надо отдать им должное, – предусмотрительные аккуратисты: отрезанную ткань в пакете вручали скупщику, задаром, что им неприсуще. Плечики в пиджаках выпороли. Получились костюмы-визитки, как на нас шиты.

Расплатился за услугу Ваня один. Любитель ухаживать за женщинами – одно слово, ловелас. Если в притязаниях преодолеть фортецию и был близок с какой экономкой, у субреток оставался бесславным «волокитой». «Не парился»: в Доме ещё, кроме «подружек» дочерей Наместника, служили гувернантки, горничные, кухарки, прачки и другие всякие прелестницы. Деньги у него не водились, к тому же не отличался выдающимися по красоте чертами лица, и по фигуре не атлет ни разу, зато имел весьма привлекательную у противоположного пола «притягательную, как магнит, «заману́ху». Ваня сам так выражался, а Гера с Лукой ему подначивали: замануху называли словом общерасхожим – «болт». В путешествиях по провинциям, мылись в общественных банях, Ваня из раздевалки в помывочную входил не иначе как в юбке из берёзовых веников. Он устал от взоров глаз с рублёвую монету, и вопросов «Настоящий?», и своих ответов: «Не, протез». В парилку ни ногой, там замануху безобразно размаривало – веник насквозь протыкал. Когда финансово поиздержится, последнюю копейку спустит, всякий раз выкручивался: силиконовые молды своего «друга» (отливки так называл) делал. В формах отливал экземпляры из ювелирной смолы и в секс-шоп эксклюзивным товаром на реализацию сдавал. Товароведы брали, даже с охоткой, потому как скупались «болты Вано», как пирожки в голодном краю. Нам рассказывал, однажды заглянул в прикроватный куфар экономки и в стопках нижнего белья обнаружил пару «дружков». Не поверили, тайком (домочадцы с прислугой, конюхами и садовникам уехали на таратайках на пляж) проверили сундуки всех служанок… у всех по «болту». В ларцах у субреток, открывали крышку, лежало по экземпляру, а то и по два.

В каморку, смежную с комнатой, где экономки управлялись с нашими костюмами, к Ване кроме горничных, кухарок, прачек – предпочтение ловелас отдавал кормилицам – заглядывали даже надменные и чопорные гувернантки, отнюдь не девицы-скромницы, а девы уже немолодые, замужние, некоторые в годах даже. Эти с собой приносили «болты» – на счастье Ванино: отдыхал, руки только заняв.

Ваниными трудами перешивка костюмов нам обошлась задаром. Довольными остались безмерно – в костюмах-визитках за «ковёрных» не примут. Омрачала наш восторг только материя. Мало того, что в крупную, вышедшую из моды, «виндзорскую клетку» так ещё и ткань искусственная. К тому уже, черно-белый гленчек с контрастной цветной полосой визуально, нас карликов и без того отнюдь не стройных, заметно толстил. И домой из кабака возвращались мокрыми от пота и вонючими. На чистку в химчистке, нехило так себе, тратились, бывало тарань к пиву не всяким разом заказывали.

Через две недели только (за такое время костюмы можно было перешить раз десять) вернулся Ваня в казарму, с порога чуть дополз до своего лежака. Надев обновку «с иголочки», обулись в новенькие нариманы – эти не с ноги евца, новьё. Ботинки из белой кожи с черными мыском и задником, сшитые на Наримановской обувной фабрике в Азербайджане – раскошелились в бутике. Друг за дружкой подходили к дивану благодарить Ваню. С нарочито наигранным на лице сочувствием и состраданием, пожимали ему его совсем уж вялую руку. Выходка товарищу не понравилась, и он при всяком удобном случае искал повод насолить нам в отместку. Вот спортивные кубки вместо пивных кружек принёс. Не помыл, пыль хотя бы фартуком обтёр. Но за чаркой водки любил рассказывать, кормилицы, кухарки, и прочие служанки Дома Наместника не убоялись его «болта», тогда как экономки дочерей время от времени, по очереди отвлекались от перешивки визиток – оригинальничали: все Ванины соки высосали до корня. Субреток от попыток следовать старшим подругам отваживали, прогоняли, и те, заслышав страстное почмокивание за дверью каморки, бегали в свои опочивальни к своим ларцам.

Пожалуй, на этом завершу писать о нас самих любимых, о себе, друзьях-товарищах, кловунах Дома Наместника Кагора, в прошлом офицеров, Трибуналом за воинские преступления списанных с Флота, приговорённых к усекновению в росте, толлюдах-карликах.

Глава 3

За столом, напротив, через проход гуляли два пожилых моряка, оба старшины первой статьи, с «крестами» на груди и шевроном «ДАЛЬПАТРУЛЬ» на плече форменки. Разумеется, не аборигены Кагора – толлюды. Судя по повседневной матроской робе (изношенной после частых стирок, местами в застарелых масляных пятнах) и бескозырке, лентами узлом подвязанной под подбородком – амбалы в поту Т-портала. Портовые грузчики, как и боцман. Толлюды-амбалы, безусловно, не обычные гражданские порто́вые грузчики из людоидов, имеют доступ к пристаням «номерным», охраняемым госгвардией на вышках с пулемётами. Как сюда их только занесло, дивился я. Толлюды по дешёвым кабакам, а тем паче по пригородным забегаловкам, не ходят. Но эти, похоже, были на мели, начали проматывать своё жалование по ресторанам Т-портала и теперь здесь, на отшибе в третьеразрядной ресторации, приканчивали.

Сидели амбалы в кругу ватаги подростков, явно местных шалопаев. Одеты мальчишки в сюртуки с поддёвкой навыпуск поверх широченных по колено шорт, шитых, судя по тому, что штанов такого фасона в магазине не купить, вручную – чтобы выделяться среди других дворовых банд. Шевелюры на макушках украшены тарелочками искусственных лысин, ресницы накладные, пушистые. Брови сросшиеся, лохматые. Лоб с переходом на глазницу и щеку – набекрень, будто перевязь у одноглазого – пересекает тату: венок, набитый из веток с листьями гелькуляссового дерева. Губы – в синюшном татуаже с пирсингом. За спинами через плечо висят на бельевой верёвке семиструнные гитары, переделанные в шестиструнные.

– Стиляги. «Дворяне» несовершеннолетние, – Гера, как и я, обратил внимание на ватагу, – в каникулы ни чем не заняты, кроме как назначать «стрелки» дворянам соседних районов, в разборках рубиться до кровавых соплей.

– Пацанва, – констатировал Лука.

С лиц мальчишек не сходило напускное внимание – как же, слушали самих дальпатрулей, инопланетян-толлюдов! По сути – да, оккупантов. Но, правда, какие – так в школе учили – помогали их бедной ресурсами планетёнке технологиями и машинами в лизинге. Маловодную и пустынную сушу бывшие рисоводы, виноградоделы, сборщики оливок наполнили морями и озёрами, испещрили реками, засадили лесами со зверьём – разумеется, под чутким руководством суверена. За что ему «особая благодарочка» – так это за ширпотреб акиянский регулярно на Кагор ввозимый.

Пацаны, сгрудившись вокруг моряков, сидели на табуретах, на столе, слушали старшин и надменно лыбились – как же, слышали-то не иначе как пьяный трёп.

Меня терзало сомнение. Пьянчуги эти вряд ли служили матросами на эсминцах дальнего патрулирования за пределами Океана. По молодости, может быть, в дальпоходах и участвовали, но не на боевом корабле, а на каком сухогрузе в группе сопровождения. И тоже грузчиками, не потому ли на пенсии подрабатывают обычными портовыми амбалами, ящики, тюки и мешки в порту Т-портала на пристанях ворочают.

Старшины, поцеживая эль сквозь закусанные ленты бескозырок – пропитаны веселящим настоем гелькуляссовой коры – рассказывали (врали, несомненно), как не раз в океане видели неопознанные космические объекты, а однажды даже наткнулись на «город в полёте». А полезли показать фотки, юнцы не преминули бросить в кружки соломины, просунуть их концы в щербины на месте выбитых фикс. Цедили эль и пощипывали на спине пацана-соседа шесть гитарных струн. Ни сколько не верили, что найдут: за снимки с НЛО даже толлюдам каталажка, а за фотографию «города в полёте» вообще трибунал. Так и вышло. Порылись в потаённых кармашках с изнанки брючин, и один, что помоложе, нарочито заплетаясь языком, сокрушённо объяснил их замешательство:

– Не видеть мне больше… имн… Орион в профиль! После смены в порту в раз… имн… девалку не пошли, остались в робе. А фотки-то с «городом в полёте» в форменке… имм-н… выходной. Скажи, Степан Никанорович.

– Имм-н.

Ясно, врали. Дёшево. Пацанву не проведёшь. Дружно щипком басовой струны «прокол» старшин отметили, подлили им в кружки эля и заказали половому принести героям матросского грога, и чтоб добро настоянного на гелькуляссовой коре – крепчайшего, с ног валящего. Распоряжалась всем, заводила компанию, тройка мальчишек – по всей видимости, единоутробных близнецов. Выделялись они и тем, что по возрасту чуть старшие, выше друзей на голову, с ирокезами вместо лохматых шевелюр, и отсутствием тату-перевязи через лоб, глаз и щеку. Шорты на них не простые чёрные, а в сине-белую полосу, больше походят на трусы баскетболиста: по бокам разрезы чуть ли не до пояса, открывают на обозрение трусы-боксёрки, белые в красную звезду. За плечами на перевязи висят банджо-кантри.

* * *

Скоро старшины допили эль, не осилили угощение от «банды» и, подсушив на спиртовках ленты бескозырок, сославшись на необходимость им старикам поспать после трудовой смены, ушли в обнимку. Их место тут же занял – будто поджидал где в сторонке – парень в милицейской куртке со съёмными погонами-муфтами прапорщика. Шеврон на рукаве с надписью «Охранное Ведомство Каргофлота». Вынырнул из табачного дыма, как чёрт из табакерки. Стремительно сел, не спрашивая на то разрешения, за стол. Стиляги не успели гитары за гриф из-за спины крутануть, аккорды первые выдать. Банджо-кантри опередили гитары, но смолкли, на третьей секунде оборвав свою залихватскую трескотню. На внезапное явление офицера близнецы в замешательстве округлили глаза, такой спесивой наглости – хоть и проявленной офицером милиции – принять им дворянам западло. Правда, вопрос, на самом ли деле парень милиционер: куртка, да, милицейская с погонами, но брюки не форменные (оранжевые, «в дудочку»), и на голове вместо фуражки бейсболка.

Толлюд или людоид, определить было не просто: для первого ростом не вышел, для второго слишком высок. Лицом обел – не смуглый. Хотя видно, что на кожу нанесена тоналка, как то украшают себя на Кагоре артисты шоу-бизнеса, судьи с прокурорами и адвокатами, и евцы молодые. Известно, что торговый флот у первых не в чести, тем более служба охранником у купца-кагорианина.